Золото Сверта

      Арон полной грудью вдыхал воздух своей родины и понимал, как же он по ней соскучился. В первой же большой деревне, где он остановился со своей дружиной, он решил выкупаться в бане. Ему надоели поспешные омовения в походной лохани или, того лучше — в реках или озерах, которые они проходили на своем пути.       Он с удовольствием посидел почти в кипятке в бочке из кедра, с удовольствием вдыхая ароматы трав, что, не жалея, банные девки насыпали в воду. Его ординарец как следует отходил его веником, Арон несколько раз нырял в холодную воду реки, что протекала рядом, потом возвращался в парную, вышел он из бани почти к закату и чувствовал себя заново рожденным.        — А вот мы сейчас будем молодого княжича купать, — смеялись банные девки, собирая в баню Халейга.       Арон от души гавкнул на них так, что у тех тазы попадали из рук и девки, визжа от притворного страха, разбежались.       Арон допускал к волчонку только старого Оддварда. Они пробыли в бане недолго. Потом Оддвард шепнул Арону, что Халейг телом очень ладен и волосы его промыть даже самой тонкой золой было трудно, настолько они густые и длинные. Молодой княжич даже от него, прикрывался полотнами ткани, и сам не смотрел в сторону голого старика.       Арон почувствовал зов плоти от таких разговоров, он и сам видел, что Халейг имеет прекрасное сложение, и он уже не раз заглядывался на его крепкий зад, но пока еще не пришло время. Они ехали теперь в разных обозах и по ночам спали в разных избах, по обычаю до свадебного пира они должны были быть на расстоянии друг от друга.       Вечером Арон сам выловил одну из банных девок и затащил ее на сеновал, и до утренней зари был с ней, а уже перед рассветом пожаловал ей золотой перстень и забыл сразу же, как только спустился поутру с сеновала.       ***       Прибытие их в Ругаланд было радостным, простой люд встречал их криками и величаниями, благодаря гонцам все уже знали, что князь Арон везет с собой молодого княжича Сверта, чтобы сочетаться с ним браком.       Арон со своим головным отрядом ехал по главным улицам столицы под восторженные крики толпы и, милостиво улыбаясь, махал им рукой. Его кортеж уже заранее посыпали зернами и лепестками цветов.       Постепенно под рев толпы он продвигался к замку Хассенхайм, родовому гнезду Хассенов.              Если бы Халю предложили провалиться под землю прямо сейчас — он ни на миг бы не задумался, соглашаясь. Все было бы лучше, чем ехать в этом кортеже, когда все глазеют на победителя и его трофей. Халь чувствовал себя таким трофеем, выставленным напоказ, его не стесняясь обсуждали, он слышал голоса женщин и мужчин, обсуждали его волосы, молодость, как будто это было самым важным. Но ему казалось, что его раздели перед всеми напоказ. Да и еще Хассен уехал вперед с другим отрядом, а тот, в которым ехал он сам — был вторым. Хоть за это спасибо, что не протащил по главной улице за волосы! Теперь за ним приглядывали — дорогой товар решили не портить дальше. Халь еле терпел прикосновения старика, даже когда тот касался волос, он вполне способен вымыться сам. В Сверте это умеют даже дети, и неважно какой они крови.       Он молча смотрел вперед, перед собой, не обращая на толпу никакого внимания, если бы не люди — он хотя бы смог бы отвлечься на город, но если повернет голову в сторону, напорется на чужой любопытный взгляд.       Их невозможно было не заметить… Мачты кораблей Халь увидел за крышами, и до этого он только слышал о кораблях, но никогда не видел их сам, но сразу понял, что это. Наверно, это единственное, что в Угэре интересно — корабли и море, конечно, моря он тоже не видел, и только представлял себе по рассказам мужчин, вернувшихся из походов. Но, должно быть, это красиво, хотя в рассказах море чаще всего было суровым и безжалостным. Его родич Къяран утонул в морском походе… Но это не остановило Халя в его мечтах увидеть море и попробовать воду рукой.       Это большой дом, Халь назвал бы это замком, хотя в привычном понимании Сверта замком была военная крепость, а не такой большой вычурный дом, как он видел. Ему уже сказали, что это дом Хассена, родовое поместье. В такой дом можно впихнуть несколько Свертингов, который вовсе не был такой уж большой крепостью, а Халь знал ее наизусть. Этот дом так просто не обойти. Да и ни к чему. Что же, вещь привезли в ее новый дом.       Хотя их ждали, в замке началась жуткая суета, орали мужики, верещали девки, почти вся прислуга вывалила на площадь перед замком, в окнах метались уборщики и подавальщики, готовился большой пир, из кухни столбом валил ароматный пар.       Арон чувствовал себя ребенком, который возвращается в родной дом, он не мог удержать улыбки, что цвела на его губах, хотя он изо всех сил старался быть серьезным. Он узнавал лица старых слуг, махал им рукой.       Его намного уменьшившийся отряд спешился перед главным входом. Арон проследил, чтобы ординарцы Халейга помогли ему спешиться и знаком пригласил того взойти вместе по лестнице в замок.       Пока они шли, прислуга чуть не оглушила их своим криком, волчонок весь сжался. Арон понимал, что ему сейчас тяжело входить в новый дом, видеть новых людей, но что поделаешь, всё когда-то бывает в первый раз.       Арон разместил своих приближенных и свиту Халейга в гостевой зале, а сам направился в покои отца в сопровождении главного лекаря.        — Как он? — спросил Арон.        — Господин Эрлинг только и жил, что вашим ожиданием, не хуже, по крайней мере пока.       Арон вошел в опочивальню отца, он редко бывал здесь, сейчас же она поразила его травяными запахами лечебных снадобий, окна были занавешены темными драпировками, отец лежал на высоких подушках с чисто вымытой расчесанной бородой, его, словно восковые, руки лежали поверх одеяла.       Арон подошел к постели отца и остановился, тот взглянул на него из-под густых седых бровей. Арон подумал, что это тот человек, что лежал теперь на смертном одре, который поднимал его когда-то на руки, усаживая себе на плечи, его отец учил его владеть мечом и объезжать норовистых коней, он учил его управлять ладьей и грести веслами. Мог ли Арон ослушаться его в его последнем желании? Но, может быть, теперь отец скажет ему, что же делать дальше, может быть, он переменит свое решение о браке, который Арон не желал так же, как и волчонок из Сверта.        — Сынок! — отец с трудом всматривался в полумрак. — Подойди поближе, дай мне свою руку.       Арон приблизился, взял высохшую руку отца в свою.        — Ты вырос, совсем взрослый, я так давно тебя не видел, ты изменился, возмужал еще больше… Тебе понадобится много сил, чтобы управлять всеми княжествами, что процветают под десницей Угэра, тебе нужна будет помощь. Ты привез молодого княжича, как я просил тебя?        — Да, отец. Но он в великой печали, потому что покинул свой родной край, и в нем нет желания вступать в брак со мной.        — Послушай Арон, мы с твоей матерью Эллен даже дрались поначалу, она кусалась и царапалась, как бешеная кошка, — отец печально усмехнулся, — какие ночи у нас были! Стража прибегала и ломилась в двери покоев, думая, что мы поубиваем друг друга… Как же я скучаю теперь по ней, Арон…       В покоях наступила тишина, Арон стоял, преклонив голову, их словно посетила тень прекрасной Эллен, возлюбленной матери, что покинула их вслед за Маргрете в тот ужасный год, когда к ним в княжество пришла черная лихорадка.        — Но хватит грустить, приведи же ко мне свой алмаз Сверта, как говорят у нас в Угэре, сказания о его красоте намного обогнали вас и разнеслись по всему нашему княжеству.       Арон повернулся к выходу.        — Послушай сынок, — сказал отец ему в спину, — у тебя есть двое сыновей. Никто не возбраняет тебе знаться с женщинами, и иметь бастардов сколько пожелаешь, но Сверт нужно удержать железной рукой!       Арон, выходя в дверь, поразился той силе, которой налился голос умирающего, и он понял, что брака с волчонком ему не избежать.       Он забрал Халейга из окружения его свиты и повел к отцу, тот приказал лекарям приоткрыть драпировки, чтобы при свете уходящего дня увидеть Халейга.              Какой шум, Халь даже втянул голову в плечи, после криков на улице он казался еще громче и ближе! Наверно, он бы сам так вопил, если бы его отец и Харги вернулись с победой и подарками. Но они вернулись с сомнительным миром и потерями, и уж верно, что, скорее всего, сейчас Сверт притих.       Халь даже был благодарен, что Хассен не потратил на него голоса и подозвал жестом, как зовут собаку. Лишние слова ему сейчас вовсе не нужны. Он оглянулся, на своих людей, надеясь, что их разместят тут достойно. Халь не знал, куда его ведут, но раз с довольной морды Хассен поменял лицо на серьезное, значит, это что-то важное. Халь поднимался за ним по лестнице, устланной ковром. Хорошо, что его люди не оставили их наедине и Халю было не так страшно, все-таки частица Сверта с ним.       Сначала пришлось немного подождать перед входом в какие-то покои, он присел на лавку, оглядываясь. Да, это богатый дом, он никогда раньше не видел такого, цветные ткани с вышивкой развешаны во множестве, под ногами вместо досок — ковер. У самого Халя в Сверте была общая с Лейвом комната, а перед кроватями лежали сшитые овечьи шкуры, чтобы ногам было тепло зимой. Ковер был только у отца с матерью, и тот вытертый почти до основы, потому что он достался этому поколению даже не в первом наследстве. Но что ему проку с этого чужого богатства? Гори оно огнем!              Он несмело вошел в комнату, здесь резко пахло травами, как в госпитале Сверта. Кто-то раненый? Нет, показалось, все-таки, это старик. Хассен молча смотрел на него и на Халя, словно чего-то ожидал.        — Подойди ближе, дитя, не бойся умирающего старика, — голос из постели был слабым, но мужским. Халь сделал еще несколько шагов вперед, и старик увидел его лучше, рассматривая цепкими голубыми глазами. Халю захотелось передернуть плечами, как от холода, но он сдержался. Какой бы мразью ни был бы Хассен, но негоже вести себя неучтиво со стариком, а тем более, умирающим. В том, что старик перед ним умирает, Халь не сомневался — иначе бы они встретились позже.        — Да, слухи не соврали, и вправду, он красивее любой девицы, что можно повстречать на берегах нашего Холодного моря, — это было сказано не ему, а сыну, и Халь только и смог, что промолчать. Ну так лучше бы взяли девицей, от них проку больше, чем от него.        — В добром ли здравии твой отец Вальбъерн? Хороша ли была твоя дорога сюда? Не обижал ли тебя мой сын? — а теперь спрашивают его самого. Надо же, кому-то вдруг интересно, что же случилось с вещью…       — Мой отец в добром здравии, эрн, желаю и вам оставаться в нем же, — Халь учтиво наклонил голову, лгать он не будет, но и правду пусть как хотят, так и разгадывают, — благодарю. Дорога была такова, какой ей и стоило бы быть, а то, что произошло между мной и вашим сыном, должно остаться только между нами.        — Достойный ответ, — одобрительно проговорил отец слабым голосом.              Арон был в душе благодарен волчонку, что тот не стал жаловаться на свои тяготы отцу, случилось же у них много разного, что никому, и вправду, знать не обязательно.        — Мне недолго осталось, — продолжал отец, — я хотел бы быть на вашем венчании, поэтому не будем затягивать, отправим гонцов в Сверт, чтобы твои родители приехали сюда. Я уж постараюсь протянуть еще какое-то время, мне хотелось бы поговорить с тобой подольше, отважный Халейг. Мы понимаем и ценим, что ты принес себя в жертву ради твоего княжества, я постараюсь внушить своему упрямому сыну, что он должен уважать тебя.       — Моим родичам не стоит присутствовать на свадьбе, — отрезал Халь, в котором все протестовало против этого. Он просто не выйдет из своих покоев тогда, чтобы никто из Свертингов не увидел, как он идет под венец с мужчиной! — Сейчас, как никогда, наши земли нуждаются в моих родителях, и им недосуг тратить время на дальнюю дорогу. У меня есть свита и этого достаточно, чтобы засвидетельствовать все случившееся перед Свертом.              Это было правдой, сопровождавшие его воины были из знатных семей, приближенных к прямым Свертингам, и их слова было бы достаточно для его народа. Вот только что они скажут: «Княжич Халейг Свертинг вступил в мужской брак»? Мерзость какая! Брак между мужчинами! Как только боги допускают такое непотребство… И лишают его, Халя, надежды на собственных детей и возлюбленную.               — Послушай, отважный Халейг, браки в княжеских родах почти никогда не бывают по любви, иногда она приходит со временем, как было у нас с Эллен, матерью Арона, иногда она не приходит, но в браке должно сохраняться уважение и пристойность, помни об этом, мой мальчик.       На это Халь предпочел промолчать и только кивнуть головой, в знак того, что он услышал. И вообще, если было бы можно, ушел бы прочь, одно слово «брак» невыносимо для него. Какое уважение может быть между врагами? Один из которых привез его, как трофей с войны. Какая пристойность может быть в мужеложестве, когда это противно самой природе?! Про любовь и речи нет. Ей сюда не прийти никогда. И никакой он не отважный, он просто трус…              Арон, понял, что безуспешно ищет кнутовище, только когда вспомнил, что оставил все снаряжение перед тем, как войти к больному. Волчонок допустил немыслимую провинность: возразил старшим и показал, что его разумение выше их, это нужно было немедленно пресечь.       Он встретился взглядом с отцом, который тоже все понял и уже поднимал руку, чтобы остановить Арона.       Но вдруг тишину в коридоре нарушили дикие вопли, и в покои тут же вихрем влетели Асгайр и Айнар.        — Отец! Они нас не пускали! Мы побили Харалда нашими деревянными мечами и прорвались! — пищали они наперебой.       Арон присел и обнял детей, как бы он ни был раздражен сейчас, появление сыновей изменило его настроение. Он скучал по ним.       Следом вбежал их наставник, степенный Харалд: «Да простят меня господа, я не мог удержать сорванцов, как только они узнали о вашем приезде, тут же бросились к вам.»        — Папа! Ты привез знатного княжича, мы слышали!       Арон поднялся во весь рост, дети жались к нему, хватали за ноги и дивились на нового человека в опочивальне.        — А теперь поприветствуйте моего будущего супруга, покажите, что вы не дикари, как про вас сейчас можно подумать!       Его сыновья переглянулись и одновременно поклонились, как их наверняка учил наставник.       — Приветствуем вас, светлейший князь Халейг Свертинг. Харальд вполголоса подсказывал им.       — Просим вас, князь, будьте добры к нам!              О, как это не понравилось обоим! Халь увидел, как мгновенно закаменело лицо Хассена, а благодушием старшего тоже не стоит обольщаться. Никто тут не будет действовать так, как нужно Сверту, даже если так кажется. Но и подумать о том, что отец или, тем более, мать прибудут в Угэр и увидят этот позор — было невыносимо. Тогда уж действительно, лучше вздернуться — нет заложника, нет сложностей, с ним связанных. Или это будет такая пытка, которую он не забудет вовеки. Но что, снова готов оттаскать меня за волосы? Халь уже читал это в глазах хитромордого, как вдруг случилось то, чего он представить не мог себе в этом доме. Детей. Двух мальчишек… Так вот почему мужской брак? Вот только у него всегда перед глазами будут чужие дети, а своих сыновей его лишили…       «Привез знатного княжича». Словно какую-то дивную невиданную зверушку. Несколько лет назад Харги так привез кота, точнее котенка, за кошек в Сверте платили большие деньги, чтобы спасаться от мышей, и добыть зверька для крепости стоило дорого. Весь Сверт сбежался, чтобы посмотреть на существо, чуть больше мужской ладони, испуганно переступавшее лапами по половицам парадной комнаты. И Халь тоже пришел, такое диво! Потом котенок вырос в огромного рыжего кота, уже не боявшегося ничего и никого, Халь огребал от него постоянно, когда подбирался к спящему коту, переворачивал его и трогал ладонью теплое мохнатое пузо. А теперь он тот самый котенок…       Но это дети, и они, в отличии от их отца, ни в чем не виноваты. Он присел перед мальчишками, чтобы оказаться на уровне их роста:       — Приветствую вас, княжичи, — еще одна улыбка, на которые он теперь вовсе был не щедр, — у меня на родине не принято сердиться на детей.              Арон переступил с ноги на ногу, бешеный черный вихрь постепенно улетучивался из головы, если волчонок сможет быть в ладу с его детьми, это уже дорогого стоит.        — Меня зовут Асгайр, а моего младшего брата Айнар, мы ждали, когда ты приедешь. И ты расскажешь нам о Сверте, мы наслышаны, что это прекрасное княжество и там растут самые высокие на свете ели! — выступил из-за спины брата Айнар.       «Было прекрасное княжество, пока туда не пришел ваш отец!»: хотел сказать Халь, но сказал другое.        — Обязательно. Я расскажу, какая это красивая земля.       После того, как Арон выпроводил сыновей с наставником, пообещав им, что придет к ним позже и расскажет о своем походе, он позвал прислугу и велел проводить княжича Свертинга в его покои в ожидании пира.       По знаку отца Арон взглядом выпроводил прочь лекарей и постельничих, и подошел ближе к одру больного.       Отец сказал:        — Сядь ко мне ближе, я буду говорить, что я увидел. Не стоит насильно звать княжича на пир, от его лица все вино в кубках скиснет и превратится в уксус.        — Не годится с таким лицом идти к алтарю, понятно, что он согласился на брак против своей воли, но нужно сделать что-то, чтобы он охотнее принял свою судьбу и его не пришлось бы прилюдно насильно тащить в храм, как было с приснопамятными князьями Хеллем и Эдвином.       — Призови к себе советника по брачным делам, пусть он думает, как вам провести время перед заключением брака, пойдите с ним на рынок, покупай ему сладости и украшения, устрой охоту, хотя не знаю, стоит ли давать ему лук в руки, на ладье совершите прогулку, пусть думает советник, но не давай ему печалиться в своих покоях одному. Не наказывай его пока, он не знает наших законов, не забывай, что он вырос в захолустье, приставишь к нему советников и учителей, видно, что он смышленый парень, все придет. Хотя иногда и кнут пригождается, но только когда уже все возможности к вразумлению исчерпаны. Делай свадьбу раньше, мальчик прав, не стоит тянуть, мало ли что за это время задумает Сверт, я бы не стал пока им слишком доверять. Проведите все ритуалы за неделю, этого будет достаточно. И да, завтра прикажи вынести меня в сад, я хочу в последний раз насладиться солнцем и побеседовать с твоим будущим супругом. Когда я увидел его, я впервые за долгое время вспомнил, что сейчас весна…       Арон передал Халейгу приглашение на пир через прислужников, получив ожидаемый отказ, он приказал отправить княжичу в покои самые лучшие и утонченные яства, а сам наконец-то смог спокойно возлечь на пиршественное ложе и предаться отдыху, которого он так долго ждал и заслужил, окруженный своей верной дружиной, впереди его ждало много беспокойных дней.              _____        В доме был пир, Халь его слышал, и его даже пригласили, понимая, что он не согласится. В честь чего ему-то пировать?       Он осматривал свои покои. Да, такой комнаты не было даже у его родителей, здесь совсем все по-другому, и тем более, такая бы не перепала им с Лейвом, но Халь бы все отдал, чтобы оказаться там, в тесной комнате с деревянными простыми стенами, двумя сундуками и кроватями и брошенными промеж них овчинными шкурами. И в ней не было даже окна. Ах, да, еще небольшой стол на двоих, Лейв читал за ним книги, а Халь клал туда разные мелочи — пояс, солонку, цепочку с волком. Он засунул руку за ворот, вытаскивая подарок. Стоит надеяться ли, что хоть бы это у него не отберут?       Эта же комната была роскошной, но чужой. Здесь три больших окна, широкая кровать, на нее кто-то положил его вещи — ту одежду, что он привез из Сверта, мягкий ковер под ногами и собственная уборная! Немыслимая роскошь для Сверта. Там такого не было ни для кого, и правила были одинаковы. Приспичило — топай на задний двор в отхожие сараи, девочки в одну сторону, мужчины в другую, хоть ты князь, хоть караульный. И морду помыть так же, привилегии только для мамы — служанки ей приносили таз и кувшин, а мужчины толпились по утрам у широкого умывальника во дворе. Отец никогда не приучал их к роскоши и не ценил ее сам. Лучшее богатство для мужчины из Свертов — конь и оружие. Что толку класть своих воинов — разве стоит отдельная уборная этого?       Он подошел к окну, отдернув тонкую, невесомую занавеску, и замер… Там, над крышами других домов — этот был одним из самых высоких, хоть и где-то вдалеке — было видно море. Настоящее синее море, с белыми пятнами парусов… Это завораживало его, заставляя забывать обо всем, что случилось, о собственных горестях. Но его грубо выдернули в реальность, постучав для приличия в дверь, а потом ее без спроса отворив.       — Владетель Арон просил передам вам ужин и наилучшие пожелания приятно провести этот вечер.       Люди ставили на стол подносы, в которых было еды на троих и большая часть той, что он не видел и отроду, поэтому не будет и умничать… Его ответа дожидаться не стали, покинув покой.       Халь съел немного, ровно столько, чтобы утолить собственный голод, и снова не притронулся к сладкому. И все время, пока не стемнело, смотрел туда, за крыши, где виднелось море, и лучшим, что он видел в этот день — стал закат. Такой красоты Халейг не видел никогда. В его краю закат был хорош, солнце садилось за высокие сосны, и это было красиво. Но солнце, уходящее в море…       В темноте было уже нечего делать, и Халь наконец-то отошел от окна, пора было спать.       Халь сходил в эту роскошную уборную — тонкого стекла кувшин, медный таз, мягкое полотенце, как будто тут все боятся поцарапать лицо об лен. А где мыть ноги?! Таз только один, а такое чистое белье пачкать своими лапами? Хотя, какая ему печаль о том… Халь разделся донага, наслаждаясь одиночеством, залез в самую глубину одеял, и сил думать о чем-то важном у него уже не было. Внизу шумела попойка, но к этому звуку было не привыкать, в Сверте был такой пол, что когда он был маленький, то мог на него лечь и сквозь щели досок смотреть как пируют взрослые и слушать всякие непристойные истории.       Завтрашний день может быть еще хуже, или хотя бы, не таким, как сегодня. Но лучше дней уже не будет.               Утром он проснулся от настойчивого стука в дверь, колотили так, словно на это проклятое место напали враги, он подскочил, натягивая штаны и рубаху, и открыл дверь.       Но ему снова принесли еду, покосившись на недоеденную вчерашнюю, и свежую воду для уборной.       — Когда вы приведете себя в порядок, господин Эрлинг будет вас ждать в саду.       К концу дня Халю хотелось оказаться одному в своих покоях. Он бы и предпочел, чтобы до этой позорной свадьбы его оставили бы там или дали бы сходить к морю, больше он ни о чем бы не просил — а тем более, развлекать его. И ему вроде не делали ничего плохого, старик был с ним ласков, дети приветливы, но сердце разрывалось на куски, от каждого детского вопроса про Сверт. Что им сказать — правду, как их отец пришел туда непонятно зачем с войной? Что разорил их земли? Нужно говорить то, что хотят от него услышать, а не то, что он думает на самом деле. Пока он тут еще диковинная зверушка, которая вызывает интерес у детей и стариков. Халь послушно улыбался, рассказывал, чувствуя, как будто его изощренно пытают. Да, удивительно же, что обычный завтрак в Сверте молоко и хлеб, там не принято обедать, потому что все заняты делами, а на ужин стараются есть мясо или похлебку с ним. Что в Сверте не делят еду на кому похуже, а кому получше. Что есть — то и едят все.       Или что там днем нет праздного народа, которого тут в избытке, и все заняты какой-то никчемной ерундой. Сейчас он с удовольствием бы сам помог в Сверте на лесопилке — крепость всегда нуждалась в ремонте, и лесопилка, и столярная мастерская не простаивали. Что это за дело, играть на гуслях здоровому мужчине или весь день рассказывать сказки? Он слушал их вполуха, неужели они думают, что сейчас ему что-то хочется знать об Угэре? Или о его славных победах, когда он одно из таких доказательств? Интересно, что за песню сложат про него самого и Хассена.       Халь никогда не умел носить маски, и хотелось бы верить, что сейчас не так заметно, как ему хочется от всех сбежать.              На следующее утро, которое наступило для Арона уже после полудня после веселого пира, он увидел старого Эрлинга, сидящего в саду среди цветущих деревьев в глубоком кресле, рядом с ним на подушках сидел Халейг, вокруг них были гусляры и сказители. Асгайр и Айнар сидели в ногах у деда и, раскрыв рты, слушали древние сказания Угэра под тихое наигрывание гуслей. Сам же он, тихо усмехнувшись, направился в свои покои, его ждали там толкователи карт, законники, военачальники, лазутчики из Сверта и других подчиненных Угэру княжеств, нужно было заниматься делами.               На обеде в узком кругу ближе к вечеру, куда вынесли слегка ожившего Эрлинга, тот рассказал, что с утра до вечера они с Халейгом слушали захватывающие сказания, а дети замучили Халейга расспросами о княжестве Сверт.       Халейг даже согласился отведать некоторых яств, и Арону показалось, что слабый румянец возвращается на его щеки после целого дня в цветущем саду.