Солнце должно было скоро зайти. Ещё минут сорок — может, больше. К этому времени Помощник планировал проехать несколько миль на запад и прокрасться на ранчо. Он надеялся, что всё пройдёт гладко. Бесшумно.
Он ждал этого дня с того самого момента, как выбрался из бункера полуживым: штаны в рвоте, голова кругом, а в кожу под ключицами продолжает впитываться краска для тату. Он был вынужден выбираться в одиночку, униженный, помеченный, будто скот, и, самое главное, не сумевший освободить помощника Хадсон. Она осталась где-то там — и никому не было известно, дышит она или уже давно мертва. Никому, кроме Иоанна.
Помощник долго возвращался к привычным делам. Физически он восстановился довольно быстро и вскоре продолжил колесить по округу, собирая людей для Сопротивления. Однако практически все его мысли были теперь обращены к тому отвратительному отрезку времени, проведённому в рабочем кабинете Иоанна. К его пыточным инструментам, к верёвкам, намертво опутавшим конечности и запятнанному ростовому зеркалу, в котором Помощник не узнал самого себя. К окровавленным зубам, блестевшим под бородой. К ледяному взгляду, то фанатичному, то презрительному, но никогда — разумному. К самому существу Иоанна.
Стоило Помощнику получить сообщение от Датча, план выстроился сам по себе. Не без изъянов, довольно рискованный, но хороший. Помощник недолго взвешивал все «за» и «против». Почистил и зарядил свой пистолет, приладил к нему глушитель, собрался в дорогу и выехал с ближайшей бензоколонки, никому ничего не сказав. В курсе был только пастор Джером.
Сегодня, когда на долину Холланд опустятся фиолетовые сумерки, Помощник убьёт Иоанна Сида.
Молиться в отношении этого смысла не было — кажется, Бог принял другую сторону и будет всячески препятствовать. Несмотря на всё пережитое, у Помощника ещё оставалась надежда — не на высшие силы, а на собственную меткость и удачливость. Всё может получиться. В противном случае он умрёт, и смерть его будет глупой, совсем не героической.
С другой стороны, Помощник никогда не надеялся стать чьим-то героем. Благородным освободителем, наподобие фигур, которые изучают на уроках истории, или романтическим образом для длинных романов. Он просто делал свою работу, и был доволен её результатом.
Сворачивая с безымянной асфальтированной дороги на просёлочную, густо заросшую сухой травой, он изо всех сил гнал прочь неистовую жажду мести. Вытатуированная на груди надпись нещадно пекла, хотя всё начиналось с лёгкого жжения. Словно это уродливое творение обрело способность чувствовать, что с каждым мгновением приближается к своему автору.
Помощник отрекался от ненависти, навязанного ему гнева и справедливости. Он насильно превращал себя в бесчувственный кусок льда, знающий, что так будет лучше для всех, а не для него одного. Он не заставит Иоанна платить по личным счетам — он лишь решит большую проблему, которая мешает Сопротивлению победить. Скинет очередную фигурку с этой шахматной доски. Стратегический, обдуманный шаг. Он не должен ничего ощущать.
Джип слегка заносило на неровной почве, пришлось ехать как можно медленнее и тише. Лишнее внимание ни к чему. Заблаговременно он выключил радио, хотя передавали неплохую песню «Айрон Мейден», и он даже невольно начал барабанить по рулевому колесу.
Вдруг на лицо наползла улыбка: можно подумать, он — не больше, чем простой турист. Куча карт в бардачке. Багажник ломится от сувениров. Спит под открытым небом или в дешёвых мотелях. И никто в этом захолустье его не знает. Никто не ждёт от него спасения, не заставляет убивать, притворяясь, будто это его долг. Да только это всё неправда.
Помощник перестал улыбаться.
Он подъехал к угодьям ранчо с той стороны, с которой, по его наблюдениям, вёлся самый слабый надзор. Громко сказано, поскольку Иоанн — особенно последние несколько недель — неустанно следил за своей резиденцией, окружая её всё большим количеством людей. В такой тактике явственно прочитывался страх за сохранность собственной жизни, которую младший Сид так старательно защищал. Однако Помощник знал, прорехи есть везде, и неприкосновенность Иоанна Сида — не исключение.
Впрочем, пастор Джером придерживался иного мнения и не поддержал его идею.
В тот день они стояли перед его церковью в Фоллс Энде. Был погожий день, который все немногочисленные горожане без исключения провожали в «Крыльях любви» — продолжали пировать, накачиваясь пивом или чем покрепче. И пастор Джером вышел оттуда слегка навеселе, направляясь к своему приходу. Там-то Помощник и нашёл его.
— Даже в день похорон Иакова, когда все горюющие эдемщики соберутся у его гроба, подле Иоанна наверняка будет охрана, — с сомнением произнёс Джером в ответ на соображения Помощника. — Возможно, их будет меньше, чем обычно, но я не уверен, что это на сто процентов безопасно для одиночного набега.
— Это никогда не безопасно на все сто процентов, Джером, — ответил Помощник. — Даже то, что мы стоим тут под открытым небом и спокойно разговариваем, не слишком-то безопасно. Понимаешь?
— Разумеется, — кивнул Джером. — Но откуда тебе знать, что Иоанн останется на ранчо? Я думал, на траур стекутся все сливки «Врат Эдема», включая семейку.
— Я тоже так думал, — сказал Помощник, рассматривая распустившиеся цветы у входа в церковь. — Датч намекал мне на это, а вчера я перехватил сигнал эдемщиков. Эта тема не сходит у них с языков. По приказу Иосифа на плечи Иоанна, который не будет присутствовать на грядущих похоронах, ляжет ответственность за обеспечение безопасности братьев и сестёр, которые вынуждены в этот день нести службу и останутся на постах.
Джером задумался.
— Интересно, чем оправдана подобная жестокость.
— О чём ты?
— Иоанну запретили проводить родного брата в последний путь, — медленно выговорил Джером, и его тон неожиданно смягчился. — И хотя ты знаешь моё к ним отношение, я не могу представить, за какие промахи Иосиф обошёлся с ним подобным образом. Бесчеловечно. Если забыть про всё остальное.
Помощник пожал плечами. Бесчеловечно или нет, его это не касалось. Иоанн со своей стороны тоже не мог похвастаться гуманностью.
На этом разговор закончился, и пастор нетвёрдой походкой отправился в церковь, оставив Помощника стоять на пороге. Солнце начало припекать, карабкаясь вверх по небу. Помощник потёр шею и направился в оружейную лавку, надеясь, что её владелец на месте.
У Помощника, конечно, была парочка предположений насчёт этой ситуации, но он не стал делиться ими с Джеромом. На самом деле он знал, что среди даже самых яростных адептов секты растёт недоверие к Иоанну, и оно, даже большее, чем слепая верность культу Отца, точит уверенность в непогрешимости его семьи, словно вода — прибрежные камни. Помощник, пожалуй, проник в секту гораздо глубже, чем кто-либо подозревал. Иного сценария он не видел: работа в полиции приучила его применять тщательный подход. А ещё быть настолько молчаливым, насколько это вообще возможно.
Помощник без труда нашёл место, которое приметил во время очередной вылазки. Спрятать поблёскивающий капот в зарослях низкорослого можжевельника уже тогда показалось ему хорошей идеей. Так зеленоватый кузов машины, скрытый тенью, не будет бросаться в глаза. Он выжал сцепление, притормозил. Дёрнул сначала ручник, потом — ручку коробки передач, сразу же заглушил двигатель. Он откинулся на спинку сидения, поглядывая в сторону грунтовой дороги, с которой съехал в своё незамысловатое укрытие, надеясь, что никто не покажется на ней в ближайший час. У него нет гарантии на стопроцентную безопасность. Никогда не было.
Помощник выбросил влажный комок жевательной резинки через окно, во рту остался свежий привкус лайма и мяты. Сделал пару вдохов и выдохов, зачем-то поправил зеркало заднего вида и широким движением стёр накопившийся слой дорожной пыли с передней панели. Видимо, нервничал, не желая в этом признаваться. Давая себе время подумать.
Пистолет, начищенный, заряженный и готовый убивать, лежал на пассажирском сидении. Помощник хмыкнул. Его лучший друг, который колесит с ним по миру. Единственный, кто понимает.
Он поднял пистолет, взвесил его в руке, уже не удивляясь тому, как легко и правильно металл ложится в его ладонь. Были времена, когда он только учился попадать по неподвижным мишеням в полицейской академии и инструктор чуть волосы на себе не рвал от того, насколько безнадёжного стрелка ему подсунули. Ну сейчас-то он бы им гордился.
Помощник не стал вынимать ключи из замка зажигания и выбрался наружу, тихо прикрыв водительскую дверь. Набросал на лобовое стекло немного липких от смолы веток. Отошёл на несколько шагов в сторону ранчо, обернулся — и так несколько раз подряд, убедившись, что джип вполне неплохо замаскирован. Трудно заметить с большого расстояния. Этого вполне достаточно.
Он приблизился к ранчо, сжимая пистолет обеими руками, двигаясь короткими рваными перебежками от одного куста к другому подобно крадущейся кошке. Он не мог позволить себя обнаружить. Слух и зрение были напряжены до предела. Среди шороха травы, шума листьев и транслируемых на всю округу проповедей он улавливал обрывки разговоров, протяжные зевки и смех. Даже услышал отдалённое поскуливание собаки. Или это Иаков подарил брату надрессированного волка?
Эдемщики проходили мимо, насвистывая. Никто его не видел, и это было странно, почти нереально, но очень удобно. В конце концов, именно их оплошность и позволила ему вплотную подобраться к дому Иоанна, спрятавшись в зарослях орешника.
Четверть часа Помощнику потребовалось, чтобы оценить обстановку, запомнить часовых. Предостаточно времени. Эдемщиков было вдвое меньше, чем обычно. Они лениво перемещались по территории ранчо с разношёрстным оружием наперевес, словно сонные мухи. Двое клевало носом, привалившись спиной к стене. Те самые уязвимые места в крепости, которая на первый взгляд кажется неприступной. Но на каждую Трою найдётся свой Одиссей.
И Помощник терпеливо выжидал нужный момент, наблюдая за окнами второго этажа, которые — он скорее чувствовал, чем знал, — прятали от него Иоанна. Солнце, яростно-красное, слишком яркое для закатного, бросало последние лучи на стекло, и оно светилось оранжевым, ослепляя. Помощник ещё раз проверил магазин (как будто тот мог оказаться пустым) и осторожно, шаг за шагом, двинулся вперёд под покровом шелестящего орешника.
Впереди была лестница, по которой он, отсчитав несколько секунд, быстро и бесшумно взобрался, оказавшись на деревянном балконе. Поблизости — ни снайперов, ни часовых. Только два кресла в тон доскам и столик между ними, накрытый клетчатой скатертью. Мило, почти по-домашнему. Помощник медленно прокрался мимо них на корточках, отыскал глазами дверь, ведущую внутрь здания, и прильнул к стене, оставаясь незаметным. Он примерно представлял, куда двигаться дальше, но ведущей силой был скорее инстинкт, чем знание. Татуировка на груди ожесточённо жгла кожу, словно свежая рана.
Дверь открылась без лишнего шума, но сквозняк, ворвавшийся в проём, мог выдать Помощника. Не решаясь разогнуться в полный рост, он скользнул за массивный стеллаж с книгами. Вспотевшие руки скользили по гладкой рукояти пистолета. Помощник затаил дыхание. Иоанн где-то рядом.
Впереди высилась стена, украшенная охотничьими трофеями, за ней — комната с панорамными окнами.
Он там, подсказывало чутьё.
Осталось совсем немного. Просто убей его, и всё закончится.
Подвешенные чучела — головы диких животных — таращились на Помощника стеклянными глазами, и от этого безжизненного взгляда ему впервые стало не по себе. Что он здесь делает? Наёмный убийца, подбирающийся к жертве исподтишка. Когда он успел из доблестного полицейского превратиться в безропотного палача? Сколько трупов он оставил на своём пути?
Помощник колебался ещё минуту, и все раздумья превратились в пыль. Бежать уже поздно, его рука, сжимающая топор, замахнулась. Осталось только опустить её на шею Иоанна. Нет смысла думать об очередной унесённой жизни, когда руки давно по локоть в крови. Нет смысла отсрочивать то, что рано или поздно случится. Он успокаивал себя мыслью о том, что смерть Иоанна неизбежна.
Помощник шагнул вперёд, стараясь незаметно заглянуть за стену с мёртвыми головами оленей. Звуки, доносящиеся с ранчо, были едва слышны. Он ступил ещё раз, на самый носок, как вдруг резкий, протяжный скрип половицы, похожий на предсмертный птичий крик, заставил его остолбенеть, остановившись на полпути.
— Заходи, — следом за этим раздался вальяжный голос Иоанна из-за стены. — Зачем ты прячешься?
Сердце Помощника провалилось в желудок и забилось там часто-часто, словно в конвульсиях. Кишечник свернулся в тугой узел, и от этого к горлу подкатила тошнота. Помощник сглотнул. Он не двигался, застыв, как восковая фигура, и только оглушающий грохот крови в ушах давал ему знать, что время ещё идёт в нормальном темпе, секунда за секундой. Оно не замедлилось, не исчезло.
Быть может, ему показалось? Может, одна из оленьих голов обрела голос милостью разыгравшегося воображения и теперь внаглую дразнит его? Он просто бредит от внутреннего напряжения, вот и всё.
— Здесь никого, кроме меня, нет, — ломая хрупкие надежды, вновь зазвучал насмешливый голос Иоанна. — Честно.
По затылку Помощника скатилась капля пота и впиталась в воротник, влажная дорожка охладила шею. Жертва заметила охотника раньше, чем он успел выскочить из высокой травы и вцепиться ей в глотку. Если вдуматься, для хищника это вовсе не повод бросать охоту, отказываясь от свежего мяса, — лишь небольшой стратегический промах. Исправимо.
Однако в словах Иоанна не было ни намёка на страх, гнев или хотя бы раздражение. В нём звенела лишь бесконечная усталость от ожидания, дезориентировавшая Помощника. Неужели Иоанн догадался? А если он знал наверняка — почему не усилил охрану, не открыл на него ответную охоту, не защитился заранее?
У Помощника не было ответов. Поэтому, поддаваясь безысходности, он вышел на свет, льющийся из панорамных окон, и под подошвой его ботинка застонала очередная половица.
Помощник вошёл в комнату, и знакомый сладостный запах едва не парализовал его. Аромат, одно воспоминание о котором моментально вскружило голову, шёл от кресла, где сидел Иоанн лицом к окнам. Блажь.
Помощник, держа пистолет перед собой, закрыл нос рукавом, и обошёл Иоанна по широкой дуге. С превеликой опаской, ожидая нападения из-за угла. Но никто не вышел ему навстречу, не опрокинул навзничь, не прижал к его горлу лезвие охотничьего ножа. Никто не пытался лишить его оружия или возможности стрелять. Рядом вообще никого не было.
Иоанн обернулся, улыбка наползла на его губы, не затронув глаза.
— Я ждал тебя, — сказал он. — Правда, немного позже, поэтому... Не успел привести себя в порядок.
Помощник бросил короткий взгляд на столик перед его креслом. Пачка сигарет, дымящаяся, переполненная окурками пепельница, бутылка виски, полупустой толстобокий стакан. И дорожка бледно-зелёных мелких кристаллов, источающих ядовитый запах. Никакого оружия или предметов, которые можно использовать в качестве серьёзного оружия. Только всевозможные средства увеселения — не хватало лишь сектантки со смазливым лицом, которая сидела бы на подлокотнике кресла, легкомысленно болтая ногой.
Иоанн заметил презрительное выражение лица Помощника и истолковал его по-своему, сердито фыркнув:
— В Библии об этом ничего не написано.
— Не думаю, что это было бы так важно, — парировал Помощник.
Он не хотел озвучивать мысли вслух, но сделал это на автомате, не задумываясь. И тут же пожалел об этом, когда иррациональный разговор продолжился.
— Даже не принёс цветы? — Иоанн состроил кислую мину. — Кто учил тебя правилам приличия?
— Это не свидание.
— Неужели? Тогда я неправильно тебя понял.
— Что ты такое несёшь? — выплюнул Помощник.
Он злился. На себя, на Иоанна, на этот грёбаный скрипучий пол. И злость мешала ему ровно держать палец на спусковом крючке. Он отнял руку от лица. Запах кристаллов не оказывал на его сознания никакого влияния. Видимо, чтобы это произошло, нужно было познакомиться с ними поближе.
— Не обращай внимания, — Иоанн приподнял ладони в примирительном жесте.
Он потянулся за сигаретой. Остановился и посмотрел на дуло пистолета, бесстрастно нацеленного прямо в его голову.
Он спрашивает, подумал Помощник.
Спрашивает разрешения. Что с ним? Он только начал развлекаться с Блажью или уже успел накидаться, пока меня не было?
Помощник еле заметно кивнул. Пусть курит. Возможно, это сбавит градус неловкости. Молчание, которое сгустилось над ними, можно было резать ножом.
Иоанн щёлкнул зажигалкой, которую выудил из кармана. Огонёк вырвался из металлического корпуса, задрожал в воздухе и подпалил сигаретную бумагу. Помощник, не отрываясь, смотрел, как Иоанн вдыхает дым, как на вдохе поднимается его располосованная грудь и как опускается, одновременно выпуская плотное облако дыма. Помощник смотрел, потому что ему нужно было куда-то смотреть.
— Ты ведь пришёл убить меня, не так ли? — спросил Иоанн, вложив сигарету между татуированных пальцев. — И, кажется, я уже должен быть мёртв.
— Я хочу узнать, где Джоуи Хадсон, — без запинки соврал Помощник. — И ты скажешь мне, где она. Прежде чем умрёшь.
Иоанн издал какой-то звук, отдалённо напоминающий смешок. Ещё раз затянулся, с наслаждением смакуя каждый оттенок вкуса, горько оседающего на языке. Помощник невольно задумался, с каким выражением лица он принимал наркотик. Таким же или ещё более расслабленным, смеющимся смерти в лицо?
— Тебе её не спасти, — затяжка, — и я не вижу смысла тратить последние минуты на этом свете, объясняя то, что ты не способен понять.
— А у тебя разве есть выбор? — сказал Помощник. — Отвечай. Где она?
Смесь жжёного табака с Блажью била в нос. Горячий пепел сыпался на доски. Помощник ненавидел себя за сказанное — за ухваченную возможность поговорить, объясниться. Палачи не разговаривают с приговорёнными, так? И Хадсон была ни при чём, он почти не думал о ней этим вечером.
— Эта назойливая девчонка там, где её никто не найдёт, пока Отец не прикажет повесить её труп на перекрёстке.
— Этого не случится, — тут Помощник не лгал.
— Как знать? — пожал плечами Иоанн. — Быть может, её тело уже гниёт в горах или разлагается у меня в подвале, а ты стоишь прямо над её могилой.
— Ты больной, — прошипел Помощник, крепче впиваясь в нагретую рукоять.
— Да, я знаю, — Иоанн поднял стакан с виски, сделал глоток и добавил: — Все знают.
Помощник перестал лелеять надежду на то, что разузнает что-нибудь важное по поводу Джоуи Хадсон, и оставил эту затею.
— Почему ты пропустил похороны? — спросил он, наблюдая за тем, как Иоанн вливает в себя алкоголь.— Почему пьёшь и куришь в одиночестве, будто тебя изгнали?
Что-то промелькнуло в глазах Иоанна. Слишком быстро, чтобы распознать и правильно истолковать.
— Пути Господни неисповедимы, — ответил он, снова надевая привычную маску высокомерия. — Отец посчитал, что я плохо веду себя в последнее время.
— И почему же?
— Сложно сказать, — уклончиво ответил Иоанн.
Стакан с виски опустел. Прогоревшая сигарета отправилась в стеклянную гробницу, к остальным окуркам.
— Тебя наказали. Почему?
— Довольно расспросов! — взорвался Иоанн. — Ты хотел пристрелить меня. Так почему я всё ещё жив?
—
Потому что я тебе разрешил.
Иоанн посмотрел на него. Помощник вернул фразу, произнесённую в стенах сырого бункера, но не почувствовал ни превосходства, ни облегчения. Прозвучало почти глупо. Зачем кичиться пушкой, если нет сил спустить курок?
— Мило, — произнёс Иоанн с болезненной улыбкой. — И неубедительно. Ты тащился ко мне через весь регион, потому что тебе не с кем поболтать? От тебя тоже отказались?
Тоже отказались. Он так сказал. Тоже отказались.
— Думаешь, я не знаю, что было в Уайттейл? — продолжал Иоанн. — Все эти невинные люди погибли по твоей вине. Ты держал оружие и не медлил, как сейчас. Ты просто отнимал их бесполезные жизни. И собрал хороший урожай. Иаков остался доволен.
— Я был не в себе.
Несмотря на твёрдый тон, Помощник внутренне содрогнулся. Воспоминания были ещё свежи, и он чувствовал во рту железистый привкус, который не мог прогнать, сколько бы ни промывал рот. Он видел этих мёртвых людей, они приходили к нему в кошмарах. Он чувствовал вес обмякшего тела Илая, слышал надрывный плач Тэмми. Внутри Помощника костёр, пожирающий плоть Илая, ещё горел.
И Иоанн знал это. Знал так ясно, будто увидел сам.
— Нет, — он подался вперёд. — Ты был самим собой. По-настоящему. Все эти эксперименты... Иаков не подчинял подопытных своей воле. Он лишь раскрывал в них затаившегося зверя. Те, кто не имел такового, погибали. Ты выжил.
Помощник начинал нервничать. Ему надоело слушать этот бред, надоело стоять под пристальным взглядом льдисто-голубых глаз. Как будто это
он был на прицеле.
— Что ты пытаешься этим сказать, Сид?
— Мы с тобой не такие разные, Помощник, — он вновь откинулся на спинку, чуть запрокинув голову, выставив самую соблазнительно уязвимую часть шеи. — Именно поэтому твоя рука сейчас дрожит и ты не можешь принять решение. Звери редко убивают себе подобных. Они сбиваются в стаи, формируют строй и стремятся охотиться вместе. Это естественный сценарий.
— Будь так добр, — жёстко выговорил Помощник, — останови этот непрерывный поток
дерьма, льющийся из твоего рта.
Иоанн покачал головой, прикоснулся ладонью ко лбу, словно у него резко заболела голова. Его взгляд сместился с лица Помощника на вырез его футболки, из-под которого выглядывали зажившие чернильно-чёрные буквы. И уголки его губ медленно, почти незаметно поползли вверх.
Помощник еле сдерживался, чтобы не закричать. Он всему виной. Он, восседающий здесь, как царь на мраморном троне, и полагающий, будто имеет право смеяться. Полагающий, что он всевластен и богоподобен. Надменный, тщеславный и издевающийся.
Но гордые боги одиноки в своём бессмертии.
— Мне тебя жаль, — сказал Помощник ровно, совладав со своим гневом. — Наверное, тяжело оставаться вдали от людей, которых считал семьёй. Особенно сегодня.
Иоанн изменился в лице. Помощник не без злорадства заметил, как легко получилось стереть ухмылку с его лица.
— Да, — проговорил он, подчиняя себе дрогнувший голос, — я убил Илая.
Но меня хотя бы пригласили на его похороны.
Повисло молчание. Помощник знал, что задел Иоанна за живое: потревожил тот нерв, который лучше не трогать, ужалил в кровоточащую рану, раскрыл её снова. Он посягнул на его гордость. И попал точно в цель.
Иоанн налил себе ещё стакан и выпил, не успел Помощник и глазом моргнуть. Секунду он сидел, опустив веки. Сосредоточенный, серьёзный. Солнце давно зашло, и последние краски заката смягчали его черты, высвечивая лоб и скулы. На мгновение он превратился в равнодушную античную скульптуру. Затаив дыхание Помощник ждал, пока она откроет глаза и обратит свой яростный взор на него.
— Ты ведь убил его, не так ли? — наконец спросил Иоанн и тут же заговорил снова, не дав Помощнику ответить: — Ну конечно, это был ты. Глупо спрашивать. Я имею в виду... как это было?
В Помощнике вдруг шевельнулось какое-то чувство, ярко контрастирующее со всем, что он до сих пор испытывал. Со всем, что он
должен сейчас испытывать. Солидарность. Сочувствие. Жалость. Вот о чём говорил пастор Джером. Помощник разглядел под личиной садиста тень настоящего человека — такого же, как он сам.
Возможно, Иоанн очень долго не видел брата. Не оплакивал его тело, привалившееся к осколку камня, намертво вросшее в него. Он не сможет проститься с ним, как того требуют традиции. Как жаждет душа — если, конечно, хотя бы её подобие в нём осталось.
— Как он умер? — тихо спросил Иоанн.
И что-то невидимое, едва осязаемое, вырвавшееся из самого сердца заставило Помощника ответить:
— Он сражался, как Геракл.
Иоанн отвёл глаза в сторону и ничего не ответил, но Помощник понял, что это его успокоило. Теперь между сегодня и тем днём в бункере, казалось, лежали десятилетия.
— Что ты будешь делать? — спросил Иоанн таким тоном, будто его не слишком заботило, умрёт он сейчас или нет.
— Вернусь в Фоллс Энд, — сказал Помощник и спрятал пистолет в кобуру. — А ты?
Иоанн долго смотрел на потемневшее небо через окно.
— Прикончу эту бутылку. Может быть, достану ещё одну, — он снова посмотрел на Помощника. — Предлагать не буду. Знаю, что ты откажешься.
— Откажусь.
И он укрылся во тьме, позволив ей себя поглотить. Оставив Иоанна наедине со своими мыслями. Неслышно ушёл, наступая только на те половицы, которые не скрипели. Прошмыгнул к двери мимо оленьих голов и ворвался в ночную прохладу, не оставив после себя ничего, кроме воспоминания.
***
Иоанн разглядывал стеклянные грани стакана, преломляющие электрический свет.
Он зажёг настенные лампы. Уселся обратно в кресло и с отвращением стряхнул дорожку Блажи на пол, растоптал кристаллы ботинком. Больше он к этому не притронется. Хватит и алкоголя: сердце яростно перекачивало отравленную кровь, стучало так сильно, что можно было ощутить его неровное биение, едва приложив к себе ладонь.
Помощник ушёл, и в комнате стало пусто. Чересчур просторно.
Признаться в этом было непросто даже самому себе. Другие не должны были даже догадываться. Но Иаков знал его лучше остальных. Каким-то образом он понял то, о чём Иоанн не смел и заикнуться. А может всё дело в Отце. Он тоже имел доступ ко всем потаённым уголкам его души. Возможно, он тоже понял.
Помощник сказал ему. Искренне или нет — и неважно, по какой причине. Иоанн не страдал наивными надеждами на участие, поэтому просто принял этот дар с благодарностью. Это было для него важно. Он хотел знать, с достоинством ли погиб его брат.
Однако Помощник не знал всего. Он, конечно, понятия не имел, что их последняя с Иаковом встреча была не такой приятной, как можно вообразить. Он ничего не знал об их разговоре и, разумеется, не мог предположить, чего он касался. Он не мог знать и о том, что правая часть лица Иоанна до сих пор отзывается болью при упоминании Иакова.
Его огромный кулак, врезавшийся в скулу, словно грузовик на полной скорости.
— Тебе стоит прекратить эти игры, брат, — говорит он, непоколебимый и совершенно спокойный. — Или мне придётся выбить эту дурь из твоей головы. Тебе ясно?
— Ясно, — сплюнув кровь себе под ноги, отвечает Иоанн, сверкая глазами.
Они смотрят друг другу в глаза ещё каких-то несколько секунд. Кажется, сейчас конфликт выйдет на новый уровень. Сейчас они сцепятся, как дворовые коты, и покатятся по святой земле, ругаясь и разбрызгивая кровь во все стороны.
Ничего не происходит. Наблюдавший за ними Иосиф, не меняя отрешённого выражения лица, мягко разнимает их и приглашает в столовую помолиться перед ужином.
— Братья, нам редко выпадает шанс побыть вместе, — примирительно говорит он. — Давайте закончим на более угодной Богу ноте. Вера уже ждёт нас, пойдёмте.
Он был пророчески прав. Возможность увидеться в последнее время представлялась им так нечасто, что Иоанн едва ли вспомнил бы их предыдущий семейный ужин. А теперь... теперь это совсем невозможно. Иаков мёртв, и его убийца только что стоял на расстоянии вытянутой руки. Четвёртый всадник, который не упустит из виду ни одного из ныне живущих. Смерть на бледном коне.
Иоанн не боялся. Виной алкоголь и что-то ещё. Слепая уверенность не позволяла ему думать, что Помощник исполнит задуманное. Иоанн восхищался его хладнокровием, к которому сам стремился. Эмоции всегда были сильнее. Одолевала жажда властвовать, отнимая жизни, ловить последние следы дыхания, ощущать себя более приспособленным. Знать, что он лучше, живее; в его жилах движется поток крови, лёгкие упиваются кислородом, конечности двигаются, не деревенея.
Но Помощник... он брал чужие жизнь беспристрастно, почти безразлично, исходя из сухого расчёта. Жнец — без ярости, без голода, без души.
Иоанна прервали. Он отставил стакан и посмотрел на вошедшего Верного, мимолётно отметив, что перед глазами плывёт.
— Брат Иоанн, всё в порядке? Здоров ли ты?
— Да, — коротко ответил он. — Говори.
— Он только что покинул ранчо. Я проследил, чтобы никто его не заметил.
— Надеюсь, тебя он тоже не заметил?
— Нет.
Иоанн удовлетворённо кивнул.
— Хорошо. Следи за ним так, чтобы он ничего не заподозрил, до самого города. Доложишь мне утром.
— Да, Иоанн, — Верный вдруг замешкался. — Я всё сделаю, но не думаю, что...
— Тебе не нужно думать! — заорал на него Иоанн, но тут же понизил голос до вкрадчивого шёпота: — Просто делай, что велено. И не смей никому говорить. Если я хоть что-то узнаю, собственными руками утоплю тебя в реке.
Тебе ясно?
— Да, Иоанн, — Верный слегка поклонился.
— А теперь оставь меня. Я ещё не напился.
Дверь захлопнулась, и Иоанн вскрыл вторую бутылку. Он знал, что завтрашним утром проснётся с диким похмельем, но эта мысль почему-то казалась ему до ненормального заманчивой.
***
Вернувшись в Фоллс Энд, Помощник избегал всех потенциальных собеседников. Говорить не хотелось. Он забрался на облюбованный чердак в одном из домов, где хранились некоторые его вещи, и забылся беспокойным сном. Пистолет всю ночь лежал подле него.
На следующий день он не чувствовал себя отдохнувшим. Снов он не запоминал, и этот тоже вскоре забыл. В его распоряжении осталось лишь какое-то тягостное ощущение утраты.
За завтраком в «Крыльях любви», на который его добродушно пригласила Мэри Мей, он встретил слегка помятого Джерома.
— Я не смог, — ответил Помощник на его вопросительный взгляд. — Не было подходящего момента.
И продолжил набивать рот едой, делая вид, что очень занят. Давая понять, что тема исчерпана и разговор закончен.
Пастор Джером взглянул на него, но ничего не сказал. Возможно, он понял. Возможно, понял даже больше, чем Помощнику хотелось бы. Но священник всегда остаётся священником, а тайна исповеди — неприкасаемой.
