Долгожданный ужин, ирисы и (не)много алкоголя

Нельзя сказать, что Сайно с Тигнари жили, как кошка с собакой, да и не то, чтобы ссорились они часто, просто атмосферка в их комнате была явно не из лёгких. Коллеи, иногда приходившая к брату, пока ждала его в коридоре, без конца ёрзала на сером пуфике и всё посматривала в окно, будто хотела убедиться, что транспорт всё ещё ходит и она сможет буквально через пять минуточек уехать как минимум на другой конец света, чтобы сюда больше никогда не возвращаться. И конечно, она всё равно в итоге возвращалась, потому что Тигнари собираться начинал всегда поздно, а его сестра потом ждала его бесконечность лет, прежде чем они могли наконец поехать на окраину города к маме (на два дня с ночёвкой!). Это было что-то вроде традиции — они так делали по субботам один раз в месяц, а Сайно, если не уходил рано утром на пересдачу по какому-нибудь предмету (просто парочку он в течение семестра успешно прогуливал, а за одну ночь перед важным тестом вдолбить себе в голову всю программу не мог), всегда наблюдал за этим цирком, преспокойно развалившись на своей кровати. Тигнари, складывая свою запасную футболку и какие-то сэндвичи в рюкзак, обычно попутно нарочито громко высказывал недовольство по поводу разбросанной по комнате чужой одежды, но Сайно каждый раз пропускал всё это мимо ушей. Куда больший интерес для него представляло наблюдение за Коллеи, которая то и дело отводила взгляд в сторону и так тяжко вздыхала, словно ей уже невмоготу было находиться на этом празднике жизни. — Коллеи, ты зонт брала с собой? — Нет. — Ладно, я тогда возьму, а то если завтра вечером ливанёт, мы живыми не дойдём, — Тигнари уткнулся в телефон, открывая вкладку с прогнозом погоды на неделю и пролистывая вниз, свободной рукой доставая с верхней полки в коридоре небольшой зонт, который почти что сразу скрылся в недрах чёрного рюкзака. — Да можно и без него. — Не, если мы выйдем где-то в семь, то до остановки дойдём за… — Тигнари взмахнул рукой в воздухе, начав загибать пальцы один за другим, — минут двадцать… В лучшем случае. Ехать часа полтора, а вечером сюда дойти сухими мы точно не успеем… — Прогнозы погоды всегда врут, — безэмоционально пожала плечами девушка, — Я им не верю. — А потом ты болеешь и лечить тебя приходится мне, — Тигнари накинул на плечи полотенце, принимаясь вытирать ещё не успевшие высохнуть кончики прямых волос, вздёрнувшихся от влаги, — Зато да, ты ни во что не веришь. — Я верю в себя. Коллеи впервые за долгое время улыбнулась, а Сайно её парирование настойчивым доводам брата так развеселило, что тот даже хихикнул вслух. За что, правда, его тут же ударили по шее мокрым полотенцем. Тигнари прошёл мимо, кинул рюкзак на бежевый комод и начал зашнуровывать кроссовки. — Будь у меня такой брат, я бы его уже убил, — заверил Сайно Коллеи, а затем, захватив с собой один из приготовленных Тигнари с утра сэндвичей, под злобный взгляд последнего направился к балкону, снимая с плеча махровую ткань. — Он бы у тебя потерялся в куче твоих нестиранных вещей, — одинокий чёрный носок Сайно, когда-то давно потерявший свою пару, взлетел в воздухе, подброшенный раздражённым Тигнари, но цели в виде своего хозяина так и не достиг: упал на порог балкона, а потом соскользнул вниз на пол, — Чтобы к моему приходу здесь было чисто. — Хорошо, мам, — отозвался Сайно под смех Коллеи, — Тогда с тебя ужин. — Завались! Коллеи поспешно вышла в коридор, и Сайно услышал звук захлопнувшейся двери. Затем она снова открылась, в дверной проём Тигнари просунул голову и громко сказал победное «и готовь себе сам!», прежде чем снова послышался смачный хлопок. Немного подумав, Сайно прокричал вдогонку: — Извини уж, ты больше меня похож на домохозяйку! Тигнари, поднимая с пола свой рюкзак и закидывая его на плечо, недовольно покосился в сторону закрытой двери, словно взглядом хотел её миновать, а потом прожечь им же своего руммейта. Коллеи смотрела на него с усмешкой на лице, пока не услышала резонное «чё смешного?» и не захохотала ещё сильнее. — С вами просто жесть как неуютно, когда вы всё время молчите, — поделилась своим открытием девушка уже в автобусе, устраивая свою сумку на полу, между ног. — Что же, лучше, значит, когда мы друг на друга агримся? — Хмыкнул Тигнари, прижимая к груди рюкзак, как подушку, и переводя взгляд с приоткрытого окна автобуса на сестру. — Ну, типа, когда хотя бы общаетесь, как нормальные люди, — Коллеи приподняла бровь кверху, — Из вас двоих агришься, кстати, только ты. — Ты просто с ним не жила, поэтому многого о нём не знаешь. — Нет, это просто ты душнила. — Да ладно! — Вдруг как-то эмоционально отозвался Тигнари, — «Душно» — это когда я прошу его убрать со всех щелей в комнате свои шмотки? — Они лежали только рядом с его кроватью, — заметила девушка, распахнув фиалковые глаза шире. — И на входе ещё, — раздражённо цокнул Тигнари в ответ. — А это уже издержки вашей семейной жизни. Тигнари скептически покосился на сестру, поморщившись, но ничего не сказал в ответ. Ирисы, которые он посадил два месяца назад и оставил у мамы на подоконнике, норовили вот-вот завять, потому что вовремя их не поливали, и влажные дары от садовой лейки они получали только в дни приезда Тигнари и Коллеи. Первый был, вопреки всем стереотипам о том, что «мальчикам не нужны цветочки», заядлым ботаником, а потом его любовь к саду передалась и его младшей сестре, которая с трепетом наблюдала за каждым поливом каждого растения в маминой оранжерее. За едва не произошедшую преждевременную смерть ирисов с их нежными белоснежно-фиалковыми лепесточками Тигнари отчитал маму, как недавно отчитывал Сайно, за что получил уверенный подзатыльник и ласковое «с дружками своими так разговаривай», а в довесок ко всему ещё и сестра решила его предать, встав на сторону мамы и заявив «раз тебе так дороги эти цветы, забрал бы их в общагу». В словесном споре с женской половиной населения дома Тигнари проиграл, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как идти спасать свои драгоценные бутоны и потом проверять мамины подсолнухи, за которыми она, в отличие от его цветов, ухаживала аккуратно и кропотливо. — И чего ты так о них печёшься? — Ирисы любят влажную почву. Ещё и на улице сейчас сухо, как в пустыне, — пояснил Тигнари и пожал плечами, выглядя при этом настолько непринуждённо, будто только что объяснил ребёнку, сколько будет дважды два. — Так отнёс бы их в оранжерею, мама туда всяко чаще заходит, чем сюда, пока нас нет. — Не, там только её цветы, а эти — мои. — М-м-м, — протянула Коллеи, когда Тигнари одними только подушечками пальцев дотронулся до позолоченной сердцевины цветка, опустила взгляд в книгу, на обложке которой красовалось выгравированное «Села́м», затем хитро сощурила глаза, снова взглянув на брата, — Подарил кто? — Сайно. — М-м-м, — снова послышалось в ответ, пока Коллеи в книге старательно перелистывала страницы, ища заветную букву «и», — Подожди, что, Сайно? — На день рождения подарил. Парень наконец оторвался от драгоценного цветка и взглянул на сестру. Молчание, воцарившееся в комнате, продолжалось ещё примерно с минуту, пока Коллеи вдруг не разразилась звонким смехом, а Тигнари, изначально лишь недоверчиво покосившийся на неё и в удивлении приподнявший бровь, вдруг весь заалел. Казалось, что запылали даже кончики его ушей, — и Коллеи, заметив это, засмеялась лишь звонче. Тигнари немедленно кинул в неё подушку, ловко стащив её со своей кровати одной рукой. — Так вот, почему ты злишься на него? — Сквозь заразительный смех и выступившие в уголках глаз слёзы едва выговорила девушка, — Потому что он тебе нравится? — Что?! Боже, да завались ты! — Ты что, цундере, Тигнари? — Эй, ребята, можно потише? Голос раздался откуда-то с нижнего этажа, и разгорячённую весельем Коллеи вовсе не успокоил. Парень залез на её кровать, принявшись затыкать сестру подушкой, сворованной с собственной постели, под аккомпанемент более громкого «или вместо обеда будете мне капусту сажать!», заставившего всё семейство молодых людей разом завалиться, как Тигнари того и хотел. «Зачем ты нарушил покой моего сердца», значит? — Дождя всё-таки нет. Коллеи с довольной, будто бы оглашавшей её абсолютную победу в ещё не успевшем забыться споре улыбкой глядела на уставшего от тяжёлой ноши Тигнари. В его изначально лёгком рюкзаке успело скопиться такое огромное количество всевозможных вещей, включая банки две с разными видами варенья от мамы и злополучный зонт, который им так и не пригодился, что единственное, о чём мог думать — об освобождении собственных плеч от груза, что каменным пластом лежал на нём. Ко всему прочему, мама после его скандалов всё-таки заставила его забрать с собой ирисы, но те в рюкзак было не поместить, — оттого их ему пришлось тащить в руках всю дорогу, с чем Коллеи ему, правда, половину пути благополучно помогала. Поэтому, к счастью или к сожалению, сейчас ему было так похуй на отсутствие дождя, что все синоптики мира невольно расплакались бы от такого отношения парня к их работе. Незаинтересованный в начинании нового спора Тигнари лишь неопределённо пожал плечами, насколько вообще мог это сделать. Он махнул рукой Коллеи, когда та, покрепче подхватив свою сумку, направилась к женской части кампуса, миновав статую юной девы с кучерявыми волосами и эльфийскими ушами, что восседала посреди дворика перед главным входом в здание академии, и направился к двери, ведущей в уже знакомый ему коридор. Охранник на входе одарил парня снисходительным взглядом, — десяти часов ещё не было, поэтому Тигнари пропустили к лифту без лишних разговоров, хотя вообще-то брат с сестрой вышли поздно, еле как успев сесть в уже собиравшийся отходить от остановки автобус, и парень всерьёз подумал, что они опоздают и огребут по самое не хочу. Юноша то и дело шумно вздыхал, пока ехал в лифте, и вялым движением руки сразу же повернул ручку двери своей комнаты, как только до неё дошёл, тут же сбрасывая с себя рюкзак и почти что падая в объятия серого пуфика, о котором он начал думать, едва сошёл с автобуса и прошёл пару метров. Пока он стаскивал с себя кроссовки, его взгляд упал на торчащие из-за одного из ящиков комода чужие шорты, затем прошёлся по дивану, на котором красовались чьи-то штаны, а после упал на кровать Тигнари, которой уже успели воспользоваться в качестве вешалки, — там лежали пиджак, пара рубашек и одна майка, которых в гардеробе Тигнари явно не было. Всю усталость (но не боль в плечах) вдруг как рукой сняло, когда парень почувствовал, что к лицу от назревающего гнева начала приливать кровь. — Сайно! В ответ раздалось лишь спокойное «ты чё орёшь?» со стороны кухни, где на столешнице восседал зачинщик чужого негодования, свесив ноги и болтая ими в воздухе. Низко посаженный настенный ящик он использовал в качестве подушки, опираясь о него головой, а в руках держал кружку, из которой то и дело что-то прихлёбывал. Тигнари посмотрел на него с таким лицом, будто собирался уже через пару минут выгнать кое-кого из комнаты если не навсегда, то на ближайшую неделю. — «Чё я ору»? Серьёзно? Тебе, блять, двух дней было мало, чтобы всё это убрать? — Он показал рукой на искусство абсолютного беспорядка, устроенного его руммейтом, затем начал стягивать с себя футболку, проходя в ванную и оставляя её в корзине для белья. Сайно молча следил за его действиями, пока тот не скрылся из виду, и в тишине не раздался на пару минут звук льющейся из-под крана воды. — Потом уберу, — невозмутимо отозвался Сайно, снова прихлёбывая из своей кружки, когда Тигнари вышел из ванной и одним движением руки смахнул чужие вещи со своей кровати, а открыв шкаф, начал рыться в поисках собственной чистой футболки, — Ты же всё равно не сейчас спать ляжешь, некритично. — Я не хочу, чтобы это «потом» наступило к окончанию учёбы, — недовольно буркнул Тигнари, — И с чего ты взял, что я лягу не сейчас? — Потому что ты всегда ложишься не раньше одиннадцати. Тигнари промолчал, про себя язвительно подумав: «Какой внимательный». Парень подошёл к рюкзаку, поднял с пола запакованные в плотную бумагу цветы, разворачивая их и проходя к окну между кухней и кроватью поднявшего брови кверху от удивления Сайно. Тигнари вертел горшок на подоконнике туда-сюда, вероятно, раздумывая, под каким углом тем будет комфортнее стоять на свету, затем, кивнув самому себе, оставил их в покое, сворачивая остатки бумаги и кидая их в урну. Он не хотел разворачиваться лицом к Сайно. Не хотел, чтобы тот сейчас начал подкалывать его, плеваться своими дурацкими шуточками и хоть каким-либо образом затрагивать тему этих цветов, которые таинственно исчезли сразу же после дня рождения Тигнари, когда тот решительно забрал их и увёз домой к маме, казалось бы, подальше от комнаты, в которой они жили, чтобы этот подарок больше никогда не вспоминать, ровно как и ту злополучную фразу, сказанную мягким, слегка хрипловатым голосом. «Ты вроде говорил, что любишь цветы». Вообще-то, Сайно подарил ему не только цветы, но и коробку фиников, но те были съедены в первый же день, а уж коробку хранить в комнате никто бы не стал, поэтому цветы стали подарком всё же чуть более… Долгосрочным, чем восточные сладости. Тигнари зажмурил глаза, когда услышал за спиной чужой вздох. — Когда ужин будет? — Чё? Тигнари развернулся, удивлённо глядя на парня. — Я голодный вообще-то, — Сайно укоризненно посмотрел на Тигнари, будто тому и правда нужно было стыдиться чего-то, — На вечеринке у Венти было много бухла, зато жрать было абсолютно нечего. — Что? Ты пил? — Тигнари почти взвизгнул от негодования, — И в кружке у тебя… — Что? Нет. Это вода, — он покачал кружкой из стороны в сторону, словно она была прозрачной и по цвету жидкости хоть что-то можно было определить, — Мне просто внезапно стало хуёво, так что мы с Итэром ушли оттуда. Он меня проводил, — уточнил Сайно, будто зная, что Тигнари начнёт читать ему лекцию о том, как опасно пьяным ходить в одиночку от чужой квартиры до собственной комнаты через как минимум два квартала и сердитого охранника. Будто зная, что Тигнари обязательно забеспокоится о нём. С тяжким вздохом парень подошёл к своему горе-соседу, прикладывая ладонь к его лбу и отмечая у него, кажется, повышенную температуру. Издав какой-то странный стон, он сразу же начал вспоминать, кто в последний раз брал таблетки и куда они их положили, а затем одёрнул себя, — идея после алкоголя пить какие-нибудь антибиотики явно не была одной из лучших. Тигнари недовольно цокнул, принявшись бормотать что-то себе под нос в поисках решения проблемы. — Завтра на пары, а ты напиться решил, идиот… Сайно тихо вздохнул, рассматривая чужое лицо перед собой. Черты лица Тигнари такие нежные, миловидные, и почему-то всегда их искажал либо взгляд, полный раздражения, либо искривившиеся в слабом недоумении губы. Причина девяноста процентов негативных эмоций парня была проста, — она заключалась в Сайно, и даже прекрасно об этом зная, он всё равно не пытался вести себя как-то по-другому, словно нутром ощущая, что даже если попробует, всё равно не сможет. А может, его и без этого всё устраивало. Может, ему нравилось каждое утро просыпаться от чужих толканий и слушать какое-то по-вежливому наглое «вставай уже, проспишь же», может, ему нравилось небрежно кидать свои вещи куда попало с мыслями о том, что потом он обязательно уберёт их, через пару дней наблюдая за соседом, собиравшим их по всей комнате и то и дело пихавшим Сайно локтями, чтобы тот наконец пошёл мыть полы, а не откладывал и это до последнего. Может, ему нравилось, когда в него прилетала подушка с его кровати, и может, ему нравилось, что Тигнари вот так раз в месяц уезжал с сестрой к маме на выходные, оставляя Сайно в тишине, будто давая ей наслаждаться перед следующими неделями каждодневных споров и шуток, насквозь пропитавшихся какими-то не очень обидными насмешками. Сайно перевёл взгляд с Тигнари на белоснежные ирисы раза два, прежде чем подумал, что его, возможно, устраивает не совсем всё. Можно ведь сделать и лучше, а если Тигнари на него накричит, это, в конце концов, будет не в новинку. — Опять проспишь ведь… Очередной вздох Тигнари прервался чужим, когда его губ коснулось что-то тёплое и лишь слегка шершавое. Парень широко распахнул глаза, машинально пытаясь вдохнуть побольше воздуха в лёгкие и руками соорудить преграду, упираясь ладонями в грудь Сайно, который перехватил одно запястье и сплёл их пальцы вместе, зубами прикусывая нижнюю губу руммейта. Тигнари ойкнул, всё ещё не до конца осознающий происходящее, а когда свободной рукой Сайно обнял его за пояс и прижал поближе к столешнице, он понял, казалось, абсолютно всё. Сквозь рваный поцелуй он неясно промычал, как мог, его имя, но Сайно, стараясь растянуть минуты своего, наверное, последнего перед получением мощной пощёчины удовольствия, опять пропустил сказанное Тигнари мимо ушей, как уже делал это прежде. Алкоголь дурманил ему разум, застилал, как туман в пасмурный день, лишал ясного видения, а самое главное, — полного понятия о том, что после такой его выходки на самом деле может произойти. В конце концов, это ведь не раскиданные носки, которые можно убрать из виду, и не перепалка, которая легко забудется уже к вечеру. Такое из головы не выкинешь, — трезвый Тигнари точно не выкинет, по крайней мере. Бледная ладонь, до этого упиравшаяся в грудь Сайно, соскользнула вниз, а затем нашла опору в его неприкрытом свободной чёрной майкой плече. Тигнари вздрогнул, когда ощутил под самыми подушечками пальцев перекаты чужих мышц, водя рукой по плечу друга, а Сайно, впервые за всё время их немого дуэта расцепив ресницы, ступнями оперевшись о шкафчик, подтянулся ближе к парню, обвивая его бёдра своими ногами. Влажный язык коснулся его губ, приоткрыл их, и Тигнари, поколебавшись секунду, послушно сдался, уже явно не готовый решительно прерывать начатое. Он поставил ладони по обе стороны от чужих бёдер, всем телом потянувшись к Сайно, и поцеловал его так по-детски невинно, что светловолосый парень в изумлении вскинул брови, прежде чем по его коже следом прошёлся будто бы электрический разряд, — Тигнари припал к его скуле, меж губ мягко зажимая тонкую кожу, прокладывая дорожку поцелуев до мочки уха, чтобы затем в какой-то слепой нерешительности вдруг замереть. Он шумно выдохнул, когда Сайно потёрся пахом о его ногу, без слов, почти явственно давая понять, до чего в итоге дошла их импровизация. Тигнари всё-таки отстранился, а Сайно посмотрел на него ровным, спокойным взглядом, и лишь сбившееся дыхание и редкое подрагивание кадыка выдавали в нём желание. Он ещё совсем недавно прикуривал на этом же месте успешно спизженные с Итэром у Тартальи сигареты, пока Тигнари не вернулся домой, и выветривал табачный дым, попутно ища свежую домашнюю одежду и выбрасывая из гардероба свои рубашки с брюками, а теперь сидел тут с явным желанием потрахаться и, пожалуй, ещё раз ощутить солоноватый вкус чужих губ, прежде чем Тигнари от него отстранится насовсем. Сайно огладил слегка шероховатыми пальцами чужую бледную щеку и подался вперёд, но Тигнари, опустив взгляд вниз, вдруг выпрямился. — Можно или нет? — Смотря что, — Тигнари вздрогнул, когда услышал хрипотцу в чужом игривом голосе. Чёртов Сайно. — Просто скажи. «Спихиваешь всю ответственность на меня?», — хотел было спросить парень, но не стал портить шуткой только успевшую наладиться атмосферу между ними. Он лишь слабо кивнул, но этого хватило, чтобы Тигнари, до этого явно сомневавшийся в чём-то, начал выглядеть более уверенно. Кончики его длинноватых волос забавно дрогнули, и Сайно успел заметить лишь это, прежде чем парень опустился перед ним на колени. Да, Тигнари вспомнил. Таблетки лежали в нижнем ящике, который сейчас находился прямо перед ним. Тонкими пальцами он развязал верёвки коротковатых чёрных шорт, длинноватыми ногтями слегка царапая загорелую кожу юноши. Тигнари припал щекой к чужому белью, другой ладонью оглаживая бугорок, скрытый за тканью. На нём вырисовывалось мокрое пятно, а Сайно, казалось, даже затаил дыхание, наблюдая за тем, как Тигнари стал тереться щекой сквозь ткань белья о его всё больше начавшийся наливаться кровью член. Тёмные кончики волос начали липнуть к лицу раскрасневшегося Тигнари, мешались ему, но он упорно не обращал на них внимания. Сжав половой орган ладонью, он процедил воздух сквозь зубы, когда услышал рваный вздох сверху, а затем одним движением свободной руки потянул резинку чужих трусов вниз. Член дрогнул, когда та его задела, и Тигнари, рассматривая его и смуглую кожу крепких бёдер напротив, которые Сайно развёл в стороны побольше, почувствовал, как приятно начало тянуть внизу его живота. Тигнари разомкнул сухие губы, облизнул их, а затем провёл языком по истекающей предэякулятом головке, вобрав её в рот. Сминая её губами, он нежно поглаживал кожу бедра Сайно правой рукой, левой стимулируя член у самого его основания, водя взад-вперёд по всей длине, размазывая по нему белёсую жидкость. Раззадоренный томными вздохами сверху и собственным возбуждением, он вобрал член глубже, языком обводя выступающую синюю венку на нём, и издал какой-то причмокивающий звук, когда головка упёрлась ему в щеку. Сайно застонал. — Тигнари, — на выдохе произнёс Сайно, и звучало это имя сейчас как-то по-особенному, не так, как прежде, во время их разговоров и бесконечных споров, — можно или нет? — Смотря что, — отозвался руммейт в ответ, проведя ладонями по бёдрам и очертив ногтями линию на напряжённом животе Сайно и его боках. Того, кажется, окончательно повело едва ли не сильнее, чем от смешанной с каким-то лаймовым миксом текилы на вечеринке неугомонного звонкого Венти. Сайно огладил чёрные волосы Тигнари, сжал пальцы где-то в районе затылка, а затем толкнулся бёдрами вперёд. Тигнари зажмурился, и Сайно смог лишь сказать: — Набери побольше воздуха. Сайно направлял Тигнари, пока тот ритмично двигал головой в сторону загорелых бёдер, вбирая член в себя, лаская его влажным языком снизу и стаскивая одежду с ног парня, цепляясь пальцами за чужие колени и невольно царапая их. Светловолосый парень вскидывал бёдра навстречу чужому горячему рту через каждые несколько толчков, удерживая Тигнари и не переставая наращивать темп. В штанах у последнего было мокро, липко и ему до ужаса хотелось, — поэтому его руки медленно сползали с коленей по чужим икрам к щиколоткам, оглаживая мягкую кожу и едва сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к себе. Тигнари ещё вчера, казалось, думал, что убьёт Сайно, если, вернувшись, обнаружит неприбранное вокруг хозяйство или если тот вздумает звонить ему посреди дороги, чтобы спросить о домашке по паре, в последний месяц проходящей для их факультетов совместно, а теперь он сидел на полу кухни на коленях перед ним и отсасывал ему, пока наверху звенела кружка, которую его сосед по комнате неловко двигал рукой в попытках ухватиться за что-то, разводил бёдра и стонал его имя. Пиздец. — Тигнари… Черноволосый юноша почувствовал, что в уголках его глаз собрались слёзы, и он поспешно сморгнул их, взглянув на Сайно, разгорячённого, смотрящего на него сверху вниз. Одна лямка его майки спала с мускулистого смуглого плеча, обнажала то; по ключицам вниз стекали капли холодного пота, белая чёлка лезла в глаза. Тигнари сжал горлом подрагивающий орган, слишком поздно поняв, что означали последние стоны, — прежде он ощутил солоноватый привкус на языке, когда Сайно совершил несколько хаотичных толчков. Парень отстранился, замечая тонкую ниточку слюны, тянувшуюся между ними, сглотнул излившееся семя, откашливаясь и недовольно смотря на Сайно, который, в отличие от Тигнари, выглядел более чем удовлетворённым. Тигнари вновь облизнул губы, затем замер на мгновение, приподнимаясь и натягивая бельё с шортами обратно на бёдра соседа. Как-то всё… Хаотично произошло. — Я… Я дав… Давно хотел сказать, — неловко заикаясь, принялся говорить Тигнари, попутно то и дело сглатывая вязкую слюну и вновь краснея до самых кончиков ушей, но Сайно приложил свой палец к его губам, прошептав тихое «тш-ш-ш, у нас есть ещё одна проблема», а затем сжал стоящий член руммейта через ткань длинных летних шорт. Тигнари громко ахнул, устраивая голову на чужом плече, пока Сайно, приспустив так сильно мешавшуюся сейчас одежду, принялся надрачивать своему недо-другу, прижимая его бёдра к своим посильнее. — Сайно… В этот раз Тигнари тоже произносил его имя по-особенному. — Сайно, если ты не встанешь через пять минут, завтракать будешь стаканом воды, — Тигнари склонился над спящим возлюбленным, который только что-то недовольно пробурчал в ответ, отворачиваясь к стенке, — Всё, слезай с моей кровати. — Ужасно просыпаться в ней без тебя рядом, — содрогающимся от зашкаливающего уровня драматичности голосом сообщил Сайно, — Я вчера напился до потери пульса, а ты заставляешь меня переть на пары с восьми утра. — Во-первых, уже далеко не восемь, во-вторых, тебя на столе ждут таблетки от головы. И я повторяю: если не встанешь, на завтрак у тебя будет… — Да-да, я понял, — протяжно застонал парень, закрывая уши руками и рывком подрываясь с постели, на ходу стаскивая с себя чужую белую майку, наспех надетую во вчерашнем вечернем трансе, — Только не кричи. — Я и не могу, идиот, у меня болит горло. Сайно ухмыльнулся самому себе, а Тигнари закатил глаза, решительно проигнорировав сей добродушный жест. Он отвернулся к тостеру, ожидая громкого пиликанья, возвещающем о приготовлении хлеба, и принялся нарезать в салат сыр крупными кусками. Поставив на стол две чистые тарелки, он вдруг ощутил под пушистыми тапочками что-то странное, неожиданно мягкое, чтобы это могло быть частью твёрдого пола. Чёрный одинокий носок, лежавший около балконного порога с того самого дня, как его отправил в безмятежный полёт Тигнари, напомнил о своём существовании совершенно неожиданно. Светловолосый юноша вздрогнул, когда, выключив воду, услышал отчётливое и разъярённое: — Сайно!