Забытые страницы истории

В коридоре эхом прозвенели шаги. — Лабель! К его огромному ужасу, сориентировался в пространстве он слишком поздно, чтобы оттолкнуть от себя мужчину, прижимающего его к стене. Водить гладиаторов домой и надеяться на то, что их не поймают, было опрометчивой ошибкой. В глазах напротив читался истинный ужас, боялся ли он того, что его имплант сожжет старший Флавий или того, что их засекли — Лабель не знал. Но мог догадываться, что в личной охране отца мужчину он точно больше не увидит. Пойманный с поличным, гладиатор ретировался в сторону под злобным взглядом Кассия, явно не находящего слов, чтобы выразить всех эмоций, игравших на его лице. Он не выглядел разочарованно, скорее, удивленно, его брови были вздернуты вверх, а губы сжаты в тонкую линию, он моргал с частой периодичностью. Лабель вдруг покраснел и потупил взгляд в пол. Он никогда не заводил с отцом разговоров о его развлечениях с мужчинами. Никогда не было повода и никогда не хотелось его создавать. Кассий был строгим во всем человеком, всегда ясным в своих желаниях и ожиданиях. Лабель просто не хотел его разочаровывать. — Пойди прочь из моего дома, пока я добр, — прохрипел Флавий и бросил грубый взгляд на мужчину рядом. Гладиатор благодарно закивал, и его каблуки эхом застучали по плитке коридора, исчезая за поворотом. Через секунду его и след простыл. Лабель отвернулся в сторону, закрывая глаза, избегая назойливого взгляда отца. Самым страшным было то, что он был абсолютно непроницаемым, даже за столько лет считывать эмоции отца до того, как он раскроет рот, было трудно, никогда нельзя было знать, чего ожидать. Они оба молчали, надеясь, что другой заведет диалог первым, но никто так и не решался. — Твой любовник? —отчеканил вдруг Кассий абсолютно холодным голосом, будто абстрагируясь от ситуации. Лабель вспыхнул. — Ты все не так понял! — он попытался быстро оправдаться. Несмотря на то, что это было максимально глупо, ситуация была абсолютно кристально прозрачная, понять в ней что-то не так было просто невозможно. Флавий опустил голову, тихонько засмеявшись, и неожиданно похлопал сына по плечу. — Я не сержусь, Лабель. Мы все иногда ведомы своими желаниями, но не стоит забывать, что нужно быть аккуратным, — Кассий слегка приобнял его и повел вниз по коридору, ближе к кухням и гостиным, — Нам нужно выпить. Лабель послушно повиновался, следуя за отцом. Такая реакция была ему неожиданна и даже непонятна. Но в любом случае, это было лучше, чем оправдываться или умолять отца не трогать гладиатора, который ничего плохого не сделал. Голова болела и на душе было горько от сложившейся ситуации. Стыд засел где-то глубоко в глотке неприятным комком. Лабеля все еще знобило тогда, когда они зашли в комнату. В душном помещении было темно, огонь горел в парочке лампад, отбрасывая свет на диваны и кресла. Это была одна из общих гостиных, которые, по всей иронии, редко кто из них посещал. Иногда в них располагался Кассий вместе с Граутом, разделяя бутылку красного, а чаще всего отец топил горе на дне бокалов совершенно один. Флавий достал бутылку из шкафа. Лабель не поощрял алкоголизм своего отца, но в данный момент перечить ему не хотелось. Он мысленно готовился к лекции, которую ему собирались прочитать. Вскоре он вручил Лабелю бокал и сел напротив. Казалось, будто он собирается с мыслями, пытается понять, как лучше сказать и что стоит выбросить из собственного рассказа. — Лабель, — Кассий, наконец, тяжело вздохнул и спрятал глаза, опустив их на дно бокала, — Ты должен знать, что я на тебя не злюсь. Это не мое дело, с кем и чем ты занимаешься. — Он сделал паузу, — Но ты должен знать, что всегда можешь открыться своему старику, если этого захочешь. Лабель помедлил, не решаясь отвечать. Просто кивнул, поджав губы, и отпил немного вина. Внимательные глаза отца будто сканировали его, каждую секунду словно борясь с самим собой. Кассий сделал большой глоток. — Ты так много не знаешь обо мне, Лабель. И мне жаль, что я не могу тебе многого рассказать. Но никогда не думай, что твой отец был человеком, свято верующим в традиционные устои, — Он вдруг отвернулся, заканчивая фразу куда-то в стену. — Я тоже экспериментировал в молодости. Баловался разным и с разными людьми… с женщинами. И с мужчинами тоже. Лабель нервно выдохнул весь воздух из легких, поерзал на сиденье, явно не ожидая такого откровения. Его отец был человеком, который прятал немало секретов, но такого — Лабель ожидать никак не мог. Старший Флавий сидел неподвижно, лишь рассматривая бокал вина под рыжим пламенем свечи. Он явно вспоминал что-то, возможно проживал моменты своей бурной молодости. Немного помедлив, парень спросил. — У тебя были любовники? — тихонько уронил Лабель, встретив в ответ лишь тишину от отца. Он уже успел подумать, что тот не ответит, как вдруг: — Был. — Он ответил коротко. — Я никогда не думал, что ты мог любить мужчину. — Любил, — усмехнулся Кассий, — Он всегда был и останется моим единственным лучшим другом… Лабель кивнул, понимая, что отец вряд ли расскажет ему больше. *** Цезарь похлопал его по спине, когда они вышли из зала совета. Клирики имели привычку высасывать все силы и оставлять в полном эмоциональном опустошении после каждой встречи. Они задавали много вопросов, казалось бы, совершенно неважных, говорили загадками и просто пудрили мозги. — Нам нужно выпить. — процедил Цезарь сквозь зубы и устало взялся за голову, снимая золотой венок с темных волос, приглаживая их. Это был немой жест того, что с вопросами Рима и правления на сегодня он закончил. Его широкие плечи, вечно расправленные в безупречной осанке, теперь были ссутулены, парадная накидка спадала на один бок. Но даже уставшим он выглядел богоподобно. Больше чем просто символ власти, а ее прямое проявление. Рим никогда не спал. Он всегда был наполнен празднованиями и роскошными вечеринками с тоннами алкоголя, на которых Цезарь всегда был почетным гостем. Но из раза в раз они с Кассием убеждались, что не было для них компании лучше, чем друг друга. Комната Цезаря была поистине огромной, он никогда не скупился на роскошь и собственное удовольствие. На столике рядом с большой кроватью стояла пара бутылок вина, подаренные ему кем-то из консулов в надежде задобрить. Как жаль, что несчастным никогда не было суждено увидеть все, что их правитель и его лучший друг делали с их ненаглядными подарками… Как пару ночей назад, когда, напившись прямо из горла и объевшись виноградом, они, так и не сумев доползти до клинии, предавались плотским утехам прямо на полу. Цезарь подошел к столику, прокручивая бутылки в руке в поисках наилучшей. Лицо его было хмурым, вероятней всего, он до сих пор никак не мог отпустить последнюю встречу совета. Морщины не шли его прекрасному лицу, Кассий прижался к нему сзади, стаскивая верх белой тоги и расшитую золотом накидку. Их щеки соприкасались, и Кассий был уверен, что колет мужчину своей бородой, но тот подался ему навстречу, потираясь о щеку подобно коту, которому подставили руку для ласки. — Чего ты будешь? — Спросил Цезарь, указав головой на бутылки в руках. Кассий по-лисьи улыбнулся, оголяя белые зубы, сильнее прижавшись к чужому лицу. — Все, что ты пожелаешь, дорогой. — прошептал он, роняя легкий поцелуй в висок Цезаря. Тот не подал виду, когда по спине пробежали мурашки. Как истинный император, он всегда должен был уметь держать свое тело под контролем. — Ты любишь сухое, — непроницательно продолжил Цезарь, не обращая внимания на то, что мужчина полностью избавил его от верха тоги. — Я много чего люблю, — Парировал Кассий, продолжая настойчиво прижиматься, — И не люблю, когда меня заставляют ждать. — Его рука вдруг оказалась на шее Цезаря, сжимая ее, слегка придушив и вынуждая задрать голову. Император громко выдохнул, — Поэтому просто налей нам вина, а? — Кассий прошептал ему в ухо, слегка прикусив мочку. На этот раз Цезарь был вынужден ему поддаться. С характерным звуком два золотых бокала, наполненные до краев, встретились в воздухе. «Ради вечной славы» Пробормотал Кассий одними губами и утопил ухмылку на дне бокала. Его темно-зеленые глаза сверкнули в легком свете комнаты, отражая огонек плясавший свечки неподалеку. Окна были распахнуты, впуская ночной теплый воздух гулять по помещению и кутать тела приятной дремой. Луна стояла высоко в небе, щедро разбрасываясь подружками-звездами. Вдалеке был слышен шум города и пение ночной птицы. Они смешались с тихим шуршанием дорогих одежд, без стеснения спадающих бесформенной пеленой на пол. Кассий взял гроздь винограда, прикусив лишь половину ягоды, резко подаваясь вперед, предлагая Цезарю поймать вторую своими губами. Император улыбнулся, отложив бокал, краешками зубов завладев ягодой и быстро потянув на себя, оттягивая Флавия вместе с ним. Их носы почти соприкасались, губы держались за одну ягоду в миллиметрах друг от друга. Они смотрели в глаза друг другу так протяжно долго, молчанием высказывая все то, что было понятно лишь им обоим. Их маленькая игра кипятила кровь в жилах, пропускала огонь по телу и заставляла желать освобождения в прохладных простынях постели. Они смотрели друг на друга, не двигаясь, с виноградом меж их губ, каждый не желая уступать победу. Были ли они любовниками? Едва ли. Скорее, друзьями, порой заходящими слишком далеко и знавшими друг друга настолько бесстыдно откровенно, что из сердца не выжечь всех тех страшных тайн, которые они нашептали друг другу под ночным покровом. Флавий проиграл. Первым откусил виноград, заставляя ягоду брызнуть и разделиться на части прямо в их зубах. Цезарь подавил довольную ухмылку от своей незначительной победы. — У тебя сок винограда на губах, — заметил Цезарь и вдруг его большой палец оказался на нижней губе Кассия, приоткрывая их. — Позволь его убрать. И с этими словами примкнул своими губами к его рту. Весьма настойчиво, властно. Как и во всем, за что брался. На вкус кислый виноград, такой же, как и вино, что они пили. На языке начинало горчить. Флавий застонал. Жена никогда не целовала его так, как это делал Цезарь. Не так чувственно, не так жарко. Он любил Цезаря за его внутреннюю силу, амбиции, за то, как его грубые шершавые губы жадно покрывали его собственные. Он мог быть с любой, которую бы пожелал. Но каждый отпечаток винограда на своих губах Кассий считал искренним благословением. Цезарь всегда выбирал его. Из раза в раз. Не только в вопросах власти, но и личных делах. Это заставляло чувствовать себя особенным. Приоткрывая губы, он позволил поцелую углубиться. Они всегда брали у друг друга все без остатка, горели навстречу. Прижимались телами и душами. Такие схожие во всех идеях, такие разные в их реализациях. Холодные простыни под ними промялись, вовлекая в свои объятия. Кассий целовал своего императора. Пока не стало жечь губы, пока воздух в легких не кончился и голова не пошла кругом. В конце концов, Цезарю всегда было суждено стать его падением. Кассий оставил поцелуй на его грудной клетке, проходясь кончиками пальцев вниз по животу. — Перейди к делу! — Потребовал Цезарь таким же властным тоном, каким утром отдавал распоряжение членам сената. Флавий вдруг покрылся мурашками, не в силах сдержать возбуждение. — Как того пожелаете, мой император. Прошептал он в ночную тишину и опустил голову ниже. *** Лабель лениво размешал вино в бокале на тонкой ножке, устало зевнул. Они сидели почти молча, лишь иногда перекидываясь парой незначительных фраз. Старший Флавий выглядел отстраненно, потерянный в собственных мыслях, которые невозможно было прочесть. Встав с кресла, Лабель оставил недопитое вино на столике рядом с отцом. Сознание вдруг вернулось в его взгляд, он повернулся на сына, аккуратно беря его за запястье. — Уже уходишь? — Горько улыбнулся Кассий. — Наверное пойду… — Покачал головой Лабель, освобождаясь от хватки отца и разворачиваясь к выходу, — Спасибо тебе за откровение. И за понимание тоже. Я ценю это. — Ох, Лабель, сынок, — Тяжелый вздох, Кассий снова поймал его запястье, притягивая обратно, чтобы закончить фразу, — Надеюсь когда-нибудь вы встретитесь. Знаешь, вы так похожи...Больше, чем ты можешь себе представить. Отец ласково похлопал его по руке и улыбнулся. Лабель улыбнулся в ответ, чувствуя необъяснимую теплоту внутри. Отец редко общался с ними по душам, поэтому каждую улыбку на его лице Лабель хотел запечатать надолго в памяти и вспоминать днями, когда становилось особо плохо. Распрощавшись и пожелав доброй ночи, парень оставил отца в плохо освещенной гостиной. Опять в собственном одиночестве.