«Ты не знаешь сколько боли принесет тебе застолье
Ты стекаешь каплей крови по вискам.»
— Ах, моя дорогая Беларусь, ты счастлива? Норвегия аккуратно заправил прядку волос девушке за ухо и мимолётно, немного смазано поцеловал её в лоб. Та в ответ улыбнулась, ластясь к руке своего будущего мужа. — Да. Я счастлива. В конце концов, скоро состоится наша свадьба. А это… это счастье для любой женщины, — Белка тихо выдохнула и спросила, — Могу ли я позвать на свадьбу своих родственников? — Конечно. Ты могла сделать это и без моего разрешения. Напиши пригласительные для России и всех остальных своих родных. Уверен, они будут счастливы. Особенно старший. Он всегда хотел, чтобы ты нашла себе достойную пару. Конечно, всё то, что он говорил, было правдой. Каждый жест, каждое слово северного жителя было пропитано нежным теплом, заботой о своей избраннице. Эта женщина смогла разогнать самые густые тучи в его душе и добраться до того, что, казалось бы, было давным-давно мертво. Это чувство безумной и чертовски крепкой любви, которая дурманила разум не хуже пресловутой русской водки. Каждый раз дочь Советов умудрялась вызывать в нём благоговейный трепет. Словно бессмертное божество, что упало прямо в руки и теперь всецело принадлежало только королевству. Настолько она была прекрасна по его скромному мнению. Чистая, ласковая и добрая. О чём ещё он мог просить? И с каждым взглядом, каждым касанием его любовь, казалось бы, только крепла и росла по отношению к ней. Самым прекрасным в этой ситуации был тот факт, что Норвегия ощущал равноценную отдачу от своей любимой. Та, кажется, настолько же глубоко увязла во всём происходящем, чуть ли не растворяясь в этих отношениях. Стала его персональным солнцем, луной и звёздами. И только его. Иногда, казалось, что в своей любви он сходил с ума. Настолько сильной та была. Большую часть времени он думал конкретно о ней, довольно неохотно занимаясь работой в остальное. Но даже так в течении дня северянин не забывал писать девушке, справляясь о её состоянии, времяпровождении и самочувствии. Мог сорваться домой, если слышал от неё про какие-то недомогания или проблемы, дабы помочь с их решением. Чтобы при надобности смочь пригреть её и приласкать. В какой-то степени Беларусь он был готов чуть ли не на руках носить, лишь бы эти нежные ноги не касались земли. Пускай и в обуви. Но не делал этого, по причине того, что девушка была слишком скромной и подобное доставляло бы ей дискомфорт. Любое желание избранницы был для него чуть ли не самым настоящим откровением, которое надо было соблюдать с точностью даже в мелочах. Он, не раздумывая согласился перед свадьбой построить им усадьбу около моря, дабы проводить в ней время, которое не было занято работой или же прочими делами. Проект был создан настолько дотошно, что человек над ним работавший стал на несколько тонов седее. Настолько скрупулёзно всё подогнал северянин. А любимая только радовалась, нахваливая его родным. В особенности старшему брату — России. Тот к замужеству сестры относился с немалой долей скепсиса. В конце концов, не может все быть настолько гладко. Да и не бывает ни в одной семье всё настолько хорошо. Чтобы люди не видели снаружи, внутри всё может оказаться просто ужасно. Но ни единого раза он не смог увидеть на теле сестры каких-либо синяков или травм, что намекали бы на плохое отношение. Да и её поведение в компании любимого человека не соответствовало запуганному или затравленному. И в какой-то момент он успокоился, просто смиряясь с тем, что муж сестры просто хорош. Подозрительно хорош, но главное, что она счастлива. А если он внезапно перестанет быть таким хорошим, то русский не побоится и в нос залепить наглецу. Раз эдак много. Что-бы больше никогда не смог пиздеть и притворяться. И возможно, русское чутьё совершенно не подводило владельца. Изредка, Норвегия размышлял о том, насколько ненормальна его любовь. Ведь в какие-то моменты хотелось стать с избранницей одним целым. Чтобы она никогда не могла от него уйти, и чтобы они любили друг друга вечно. Ведь так страшно и горько было бы потерять этот свет и тепло, что она источала. Возможно, в том же крылась причина настолько сильной заботы, которая ходила по грани с одержимостью. Но так было только первое время. Потом, чувства, которые выражались именно так стали для него немного странной, но обыденностью. В конце концов, он ведь не желал ничего плохого. Да и почему ему надо стыдиться или бояться стать с Белкой одним целым? Это ведь так… Обыденно? В конце концов, они ведь хотели связать себя узами брака. Так почему бы ещё не соединиться физически и духовно. Чтобы было всё, как ему хотелось. Вместе, навечно. И в какой-то степени воспалённое сознание было уверено, что девушка будет полностью и целиком разделять его влечение. Его желания. Ведь обычно она всегда так делала, став ему подмогой во всех делах. Государственных и не очень. В конце концов, это то, как должны были вести себя супруги. Пускай ещё и не официальные. — Дорогой, сделай перерыв. Я принесла тебе чай с бутербродами, — Норвегия оторвал глаза от бумаг. На лице сама собой появилась довольная, мягкая улыбка. Беларусь улыбнулась в ответ, — Тебе и вправду надо иногда делать перерывы, мой трудяга. — Прости, сегодня я что-то совсем утонул в этих документах. Сама знаешь, в последнее время обстановка в мире не самая спокойная. Он собрал документы в стопку, после чего отложил их сторону. Потом доделает. А сейчас время для любимой женщины. Это важнее. Особенно, если она решила ему приготовить что-то своими руками. Считай, то была мана небесная. Хотя на самом деле с её рук он бы и яд съел, попутно его расхваливая и отхаркивая куски собственного желудка. Забавная и глупая мысль, но до чёртиков правдивая. — Кстати. Думаю, что стоит рассадить на свадьбе старшего и укропчика, — она вздохнула и села на услужливо подтянутый стул, — Если, конечно, последний вообще захочет посетить это мероприятие. — Ох. Дорогая. Не волнуйся. Я уверен, что всё пройдёт более чем хорошо. В конце концов. У них ведь есть совесть, и они не станут портить свадьбу своей сестре. Я ведь прав? — Так-то оно так, но ты же сам знаешь, они те ещё редиски. Вредные, а если сцепятся, то растащить их сможет только Китай. Раньше этим, конечно, занимался отец, но… Норвегия приобнял девушку и аккуратно поцеловал её в уголок губы, ощущая порыв прильнуть ближе, укусить или вообще что-нибудь откусить. Но тот был тактично проигнорирован. Доставлять боль не хотелось. Он ещё не настолько сошёл с ума. Максимум мог игриво порычать и услышать в ответ тихие смешки. — Не волнуйся. Если что, сам их разнимать буду. Эти ребята, конечно, побольше моего будут, но и я не совсем уж хилый. — Хе. Ты у меня самый сильный и смелый, — Белка аккуратно поймала чужие губы, придерживая мужчину за щёку. Поцелуй вышел аккуратным и очень нежным. Мужчина удовлетворённо прикрыл глаза, придерживая ту за талию. Но слишком долго это не продлилось, — Но пожалуйста, аккуратнее. Ты ведь сам знаешь. У России рука тяжёлая. — Я знаю, знаю. И надеюсь, что все же этим двум не приспичит драт-т… Ммф? Продолжить говорить не дал бутерброд, который ему засунули прямо в рот с тихим смехом и придерживая его. Северянин хмыкнул, откусывая угощение с жареным мясом и небольшим количеством масла. На его удивление там же были вяленые помидоры. И это вышло более чем вкусно. Хотя помидоры тот вообще не любил и на дух не переносил. О чём тактично умолчал. Ведь из любимых рук даже эта красная пакость становилась не столь омерзительной. Да и в любимых блюдах жены эта гадость была, а лишать её удовольствия готовить что-то и баловать этим обоих он не собирался. С любимого ангела взгляд его плавно перешёл на погоду за окном. Очевидно, сегодня будет гроза. А значит, лишний повод почувствовать себя крепкой и нерушимой стеной, что охраняет покой любимой Беларуси перед важным собранием. Собственно, так и случилось. Девушка мирно устроилась у него под боком, крепко прижимаясь к мужчине и во сне морщась от громких звуков за окном. Гроза разошлась не на шутку, что очевидно пугало будущую жену. И чего, собственно, не хотел допускать Норвегия, тщательно наблюдая за ней. Мягко и осторожно он поглаживал щёки, иногда прислонялся к чужим губам, даже не боясь разбудить. В конце концов, от отца она унаследовала почти что богатырский сон. Не смотря на страх, гроза бы не смогла её толком разбудить. Да и тепло, что согревало, защищало давало о себе знать. Такие моменты северянин любил всей душой. Ведь что может быть лучше, чем наблюдение за своей любимой? Такое пристальное, близкое, только потянись и она вся твоя без остатка. А если вцепиться зубами… По спине побежали мурашки. То ли от собственных мыслей, то ли от удовольствия, которое те доставляли. И определённо думая именно в этом направлении, он понимал. Такими темпами Беларусь будет съедена им же. Но так ли это плохо? Ведь тогда они останутся вместе. Навсегда, как того и хотели. Но пока что осмелиться что-то сделать со своим ангелом он не решался. Ещё не настолько сильно его грызли собственные идеи. Будущая жена не могла залезть к нему в голову, потому считала мужчину максимально спокойным любящим. Возможно, немного замкнутым и нелюдимым, но всё же таким хорошим, что подумать про него что-то ужасное было сложно. Многие холодные страны были такими. Чего только стоил её брат. Каким бы отстранённым и злым он не казался, внутри это была довольно тонкая натура, что искренне любила свою семью. Да и в конце концов. Никогда не понимал на неё руку Норвегия, да и ни единым словом не обидел. Потому, для Белки он был самым лучшим. А зря. Этот день был, наверное, апогеем всего, что было между ними. Всей той любви и страсти, что бурлила в Норвегии. Этой больной и настолько сводящей с ума, что сдерживать свои порывы стало почти больно. Физически больно. Позади уже была свадьба, почти полгода совместной жизни. Беларусь иногда позволяла ему минутные порывы, на подобии царапин на нежной коже бедер, сильных укусов в область шеи, после которых надолго оставались ранки. И этого всего казалось настолько мало, что хотелось выть. Ему нужно было больше. Гораздо больше. Хотелось вкушать плоть и кровь, так словно он просто дикий зверь. Слышать эти жалобные крики, стоны боли. Слышать, как быстро бьется сердце его пассии тревожной птицей. В этот раз он и вправду не мог себя сдержать. Даже, если бы прикладывал все свои усилия к этому. День был, откровенно говоря, паршивым. Дождливый и холодный, каким ему и положено быть в начале осени. Они вновь делили ложе. И в этот раз то ли нервы сдали, то ли вырвалось это безумное желание. Он так до конца и не понял. Но черт возьми. Было невиданным наслаждением прикрыть рот своего ангела и крепко впиться в ее плечо зубами. Оно застилало все. Здравый смысл в первую очередь. Он даже не слышал, кричала ли любимая. Но он был уверен, что через этот жест она уже смогла частично прочувствовать его любовь. Нездоровую и готовую буквально разорвать своего владельца в любой момент на маленькие кусочки, как стая диких волков. Наверное, было в этом что-то ироничное. Ведь свою любовь он сейчас рвал примерно так же. Но в отличии от треклятых зверей у него была цель. Показать любовь, слиться с ней в одно целое и единое, что исключило бы любую возможность уйти. И это было замечательно. Рот Норвегии заполнился кровью, а вместе с тем и резким металлическим привкусом. Таким сладким и терпким, что перехватывало дыхание. Он гортанно зарычал, булькая жидкостью, а после и делая рывок на себя. Хруст отделяющейся плоти был таким громким, что казалось у него заложило уши. На пробу та была нежной, хотя и жевалась не слишком то легко. Мясо подрагивало на языке, скорее рефлекторно, нежели из-за теплящейся там жизни. Да и то вскоре перестало, будучи пережеванным и проглоченным без остатка. После этого пути назад, по сути, уже не было. Норвегию покинул здравый рассудок, который и так держался на честном слове. Чем чаще клыки впивались в податливое тело, которое пробивала крупная дрожь, тем больший восторг и в какой-то степени возбуждение он ощущал. Безумие чистой воды. Но процесс было уже не остановить. Когда-то опрятная кровать стала его обеденным столом, а прекрасный ангел главным блюдом на этом столе. Ткань белья была вся помята и раскрашена пятнами крови. Где-то сверху слышался тихий плач. Всё же довольно сложно плакать громко, когда сорвано горло. Невозможно позвать на помощь. Отчаяние в чистом виде с одной из сторон. И словно пытаясь успокоить, Норвегия шептал ей. Что скоро все закончится, что скоро они станут единым организмом и ничто в этом мире, кроме смерти не сможет их разлучить. Ни единая живая душа, политика и прочее. Шепот прерывался только на то, чтобы снова впиться зубами в бархат кожи и оторвать кусок. Постепенно, это перестало отличаться от банального вскрытия на живую. Только вот заместо скальпеля или ножа были только зубы и ногти, которые безбожно царапали и отрывали все, что вздумается. В какой-то момент через эту круговерть крови, боли и страданий он добрался до столь идеальных внутренностей. Органы брюшной полости влажно поблескивали в свете настольной лампы. Запах крови свербел в носу. Но самым поразительным в этой ситуации Норвегии казалось, что девушка ещё дышала и жила. Страну было сложно убить. Точнее, почти что невозможно. Хоть на сто частей дели физическое тело. Но что будет, если ее съесть? Вопрос хороший. И скорее всего ответ на нее один. Они сольются, чтобы более никогда не разъединиться. И насколько же неподдельное счастье вызывала эта мысль, заставляя мужчину залиться нервозным, тихим смехом. А после с жадными поцелуями склониться к чужому кишечнику, покрывая его поцелуями, марая лицо в крови и слизи. Он поднял взгляд на чужое лицо, ощущая трепет. Взгляд ясных голубых глаз был затуманен и словно исступлен. Мягкие локоны прилипли ко лбу и местами запачкались кровью. Казалось, вся кровь схлынула с румяных щек, а эмоция. Она читалась лишь одна. Немое смирение со своим положением. — Люблю. Я люблю тебя, дорогая моя. Люблю. Люблю до невозможности, — словно по наваждению повторял тот, продолжая одарять внутренности кучей поцелуев. Те подрагивали и сжимались, словно реагируя на его ласку. Это вызывало ещё более неподдельный восторг, — Люблю. Боже, люблю. Настолько, что прошу, давай станем одним. Надеюсь, ты сможешь прочувствовать и понять меня. Даже, если сейчас больно, потом мы навсегда будем вместе. Это… Это того стоит. Он обхватил губами тонкий кишечник, потягивая его на себя и начиная обсасывать, словно желая вычистить от следов крови и прочего, прежде чем класть на место. Но для таких манипуляций некоторые части его приходилось отгрызать от брыжейки, что встречалось мучительными, но по-прежнему тихими стонами Беларуси. Очевидно, ее тело не могло понять, как ему функционировать и пыталось это делать в обычном режиме, но ничерта не получалось в силу повреждений. Регенерация так же не могла ничего с этим сделать. А муж лишь продолжал их наносить, вскоре раскладывая ее кишечник по сторонам и языком добираясь до прочих органов по типу печени, желудка. Он не отказал себе в удовольствии так же их почистить языком от всего лишнего. Точнее от следов уже слегка запекшейся крови. Немного подумав, он не без удовольствия оттяпал кусок от печени, наслаждаясь тем вкусом, что заполнил его рот. Ещё более металлический, с горчинкой. Как и многие печёнки, которые он ел до этого. Но эта была просто вкусной. По факту своей принадлежности ангелу. Поедать органы брюшной полости было довольно сложно. Ибо те обладали хорошей эластичностью и туго жевались без термической обработки. Желчный пузырь и поджелудочную он обошел стороной, откладывая на тумбочку и после возвращаясь к трапезе. Несмотря на то, что съел он уже чертовски много, сытость все никак не приходила. Она дразняще маячила на горизонте, но настигнуть Норвегию все никак не могла. Собственно, как и смерть Беларусь. Облизнул нижнюю губу, он посмотрел на то, что осталось в брюшной полости. Лужица крови, желудок, мочевой пузырь, почки и матка с яичниками. На последнем он заострил особенное внимание, почти нежно проходясь по ней пальцами. — Как думаешь, когда мы станем одним целым, мы сможем зачать ребенка? Норвегия стер с губ кровь. Пока что, остатки из брюшной полости он не хотел трогать. Лишь склонился и осушил скопившуюся внутри лужицу крови. Ответа ему закономерно не последовало. Ведь жена навряд ли могла нормально соображать, не говоря уже об осмысленных ответах на настолько сложные вопросы. Он не особо обиделся на молчание. Потому решил, что пора приступать к другим частям. Например, до конца обглодать мясо с чужих ключиц. Доесть нежные и такие аккуратные груди. Даже несмотря на то, что они почти полностью состояли из обычного жира и других тканей, для него это было, как диковинное лакомство. Его лакомство и ничье более. Эта ночь стала той точкой, когда Норвегия получил упокоение. То самое единение, о котором так мечтал. Он даже не жалел об этом. Как минимум, потому что в память о любимой жене у него навсегда останется ее голова. Залитая формалином, с прикрытыми глазами и волосами, что мерно в ней плавали. Идеально красивая часть дорогого ему сердцу человека. Даже без поедания ее он мог ощутить на своей коже ласковые прикосновения, от которых по телу шли мурашки. Слышать над ухом тихий шепот, который что-то весело лепетал. Да и в теле ощущались некоторые изменения. Очевидно, он немного пополнел. Ну и ладно. Зато он со своей любовью. Навечно.***
Россия сильно волновался, не находя себе места. Он ходил по кабинету из стороны в сторону, покусывая губы и пытаясь выкинуть из головы плохие мысли. Неделю назад от Норвегии он узнал, что сестра пропала. И… Он даже подумать не мог, что с ней конкретно сделал что-то этот парень. За то время, пока Белка была жената северянин уже успел свыкнуться с мыслью о его безобидности. Да и позвонил королевство чуть ли не в истерике. В доме его ничего не нашли от слова совсем. Или же просто плохо искали. — Блять. Куда она могла пропасть?! — он тихо зарычал, ударяя кулаком по столу и крепко сжимая челюсти. Наверное, можно было услышать, как заскрипели его зубы, — Да так ли это важно! Главное, что мы не нашли ни одной мать ее улики! Он выдохнул, немного наклоняясь вперед. Нельзя было давать своим эмоциям такой яркий выход. Злость ничего не даст. Надо лишь заставить искать более активно. Прошерстить любые места, в которых она может быть. Выскрести улики хоть из самого ада. Размышления прервал звонок в дверь. Он ведь никого не ждал. А к нему лично мог в данное время завалиться только свояк. Потому без особых раздумий мужчина пошел открывать дверь. Но там был далеко не норвежец, а курьер. Перекинувшись парой слов и обзаведясь темным предчувствием, Россия осмотрел коробку. Такая легкая. По габаритам отправление можно было назвать средним. Не слишком маленьким, но и не слишком большим. Да и отправитель не был указан. Может, чья-то неудачная до жути шутка? Но все же, она вызывала у него по спине мурашки. Принеся ее в кабинет, мужчина неспешно открыл посылку ножом. Внутри оказалась подарочная коробка с бантиком. — Что за?.. Блять. Какой уебок решил, что это будет очень смешно, отправлять мне такие вещи?! — он потянул за бантик. Почему-то запах при открытии коробки ему казался каким-то металлическим?.. А потом перед глазами предстало содержимое. Наверное, на секунду он забыл, как дышать. Мужчину затошнило. Крышка коробки упала на пол. Он отшатнулся от коробки, прикрывая лицо руками. На дне лежало обручальное кольцо, глаз в баночке, пара окровавленных обломков костей и записка на празднично выглядящей бумаге. Переборов себя, он подхватил бумажку и через пелену на глазах все же смог прочитать ее содержимое.«Она стала прекрасным блюдом на моем застолье. Не ищи.»