Кот

— Держи его! — отец возник из-за поворота быстро, словно переместился, как волшебники в сказках. Митя тяжело дышал, пытаясь найти взглядом несносный комок. Отец, напротив, стоял, совершенно не запыхавшись, и смотрел в одну единственную точку. Комок в вечерней полутьме сливался с тёмный ковром, и Митя совершенно не понял, как отец разглядел его. Ещё большей загадкой оказалось, как отец смог быстро подойти и схватить комок за шкирку. Котёнок — Митя уверен, называть это отродье Мары таким милым словом есть преступление — протестующе замахал своим полосатым хвостом. Маленький, весь в тёмную полоску, по нему и не скажешь, что он взбаламутил все поместье своими выходками. То на кухне колбасы были надкусаны, то Митины дорогие рубашки все в шерсти. Но, конечно же, последней каплей стало то, что этот ужас прокрался в отцовский кабинет. Митя улыбался: отец, который ещё вчера смеялся над ним, горюющим из-за рубашек, и сам казался потерянным, когда заметил беспорядок на столе с документами. — И как ты только тут оказался? Неужели ребёнок той самой сбежавшей кошки? Митя про сбежавшую кошку знал. Она жила у прежних хозяев, а потом пропала, как раз перед тем, как имение отобрали. Цвет как раз подходил: та тоже была коричневой с тёмными, почти чёрными, полосками по всему телу, так что Митя и сам думал об этом, пока гонялся за маленьким монстром. — Сдам тебя Свенельду Карловичу, а тот пусть сам решает, что с тобой делать, — отец говорил это даже с какой-то теплотой, словно и не злился из-за бардака. Митя усмехнулся, в груди почему-то образовалась пустота, ему бы отец такое не простил. Но он и не кот, а светский человек, и надо выглядеть подобающе, а погоня за котом этому совершенно не способствует. Он бы и не ввязался в эту авантюру, если бы его рубашки, которых и так немного, не пострадали. А потом отец сделал то, во что Митя так до конца и не поверил. Он. Прижал. Кота. К. Своей. Груди. Митя не считал, что это что-то из ряда вон выходящее, если бы это сделал не отец. Не потому что отец не любил прикосновения или котов, совсем наоборот, насколько Митя помнил по своему деству, отец и то и то просто обожал. Но ещё по своему детству Митя помнил их с отцом кота. Серый толстый красавец, которого отец забрал у одного из осуждённых. Тот о коте не больно заботился, зато они с отцом приняли животное, как члена семьи. Старый, повидавший жизнь кот стал для Мити спасением. Натравливать его на гувернанток было легко, тот и сам всегда выступал на его стороне. И всякий раз, после побега очередной няньки, отец приходил домой, брал кота и прижимал его к груди. После гладил его по шее, смотря своими невыносимо серьезными глазами на Митю. А тот сбегал, но всегда возвращался, чтобы извиниться, а после залезть в эти объятия отца и кота. И не вылазить из них до утра, до того ужасного времени, когда отец вынужден будет уйти на службу. И вот сейчас отец так же прижимал к своей груди какого-то другого кота, изменяя их любимцу, который, к сожалению, уже умер. Митя поверить не мог, неужели только он сам любил это чудо, неужели отец не видел в каждом сером коте их Василия, неужели отец смог так быстро забыть его... Митя прогнал слезы, ему не стоит плакать из-за таких мелочей, он светский человек. Но слезы все же овладели им, когда он упал на кровать в своей комнате. Он не мог их прекратить, он слишком сильно окунулся в детство. Опять стал маленьким мальчиком, который рыдал в кровать всякий раз, когда разочаровывал отца. И опять, как в детстве, замечтал, чтобы отец пришёл к нему, но, конечно, этого не будет. Отец не придёт с котом на руках, не сядет на его постель, выпуская Василия туда же, не обнимет Митю. Да и не надо это ему, как будто он жить без этого не сможет. Привык уже за столько лет. Но почему тогда так больно жжёт где-то в груди? Митя пожелал провалиться в сон, он не мог больше качаться над пропастью слез и воспоминаний, не мог не давать себе не плакать. И, видимо, ему удалось уснуть: на часах значилось пять вечера, а этого монстра они поймали ещё днём. Или не поймали? Коричневый кот лежал совсем рядом, где-то в его ногах, внимательно следил за пальцами Мити. От укуса за палец юноша и проснулся парой минут ранее, и, не желая повторять опыт, он убрал руки. Кот недовольно мяукнул, чем привлёк внимание отца. — Митя, почему ты лёг спать в одежде? — отец выглядел поистинне удивлённым, и Митя сожалел, что слишком расклеен, чтобы сказать что-то едкое. — И чего ты так смотришь на меня и кота? — Простите, отец, за то, что сделал то, что вам не понравилось, — юноша сказал это с сарказмом, приятно замечая, как отец теряется, — это вы хотели услышать, когда пришли в мою комнату с котом? — Митя... — отец вдруг шагнул к нему и обнял. Крепко-крепко, как в детстве. — Ну прости меня, я не знаю, что тебе этот кот сделал, но уберу я его. Отец говорил что-то ещё, что кот сам забежал ещё до его прихода, что он вообще зашёл попрощаться, потому что ему надо будет уехать на неделю, что Митя вверяется Свенельду Карловичу. Но Митя не слушал, он позволил себе провалиться в детство. Представить, что это не коричневый кошмар, а их серый кот лежал на кровати, что отец не уезжает ненадолго, а просто уходит на службу и прощается, как прощался всегда. Митя позволил себе представить, что у него все хорошо.