За окном миллиарды звезд, полная тьма, середина ночи. И пусть в Зауне вся жизнь шла активно и после полуночи, сейчас, почти под утро, Нижний Город всё -таки ненадолго засыпал, за исключением лишь некоторых бродяг, что творили суету даже в ночное время суток.
«Последняя капля» была закрыта несколько часов назад, все были в своих обителях и спали, за исключением двух владельцев этого самого места. И пусть в их спальне сейчас горело подобие лампы, служившее больше ночником, на фоне неё кровать содрогалась под весом крепкого мужчины, – что опирался коленями и ладонями в матрас, – а под ним был расположен пожалуй самый главный и знаменитый, – и не только в одном Зауне, – наркобарон.
Лишних звуков лучше не издавать, и если уж что-то грозится вырваться из глотки, то это надо заглушить либо подушкой, либо куском одеяла, или, – уже на крайний случай, – плечом того, кто напротив. Что быстрее попадёт под руку, – точнее, под губы.
Вандер внимательно наблюдает, как руки Силко постоянно ищут опору, хватаются то за клочок простыни, то за край подушки, на которой лежал он сам. Волосы его были уже давно выбиты из крепкой укладки, – вообще, в беспорядке они были еще под конец рабочего дня, – и сейчас Силко напоминал себя, но более молодого, когда волосы разделились по бокам, а не были зачесаны назад. Все та же ранняя прическа, только короче. Его истинный возраст выдавали лишь седоватые пряди, – несколько таких на висках, и несколько на макушке, – и большее количество неровностей на лице.
В один миг Вандер просто замер, наблюдая за тем, как из Силко вырываются хриплые выдохи. Но это не потому что держал в себе нечто громкое, а наоборот, это и так был верх того, что Силко позволял себе в постели. Лишь несколько раз Вандер проглядывал моменты, что партнёр тянул к зубам край одеяла, ненадолго его закусывая, так что звучание его громких и негромких «стонов» было одинаково. И ни разу Силко не слышал от него укора за это — Вандера всё итак устраивало. Он и этот уровень доверия выстраивал слишком долго.
Они оба время от времени, как решит сквозняк, вдыхали табачный дым от сигары, что догорала в пепельнице на тумбочке. Вандер опускался к волосам Силко, что по умолчанию уже носили в себе запах табака, но более мягкий, который и полюбился больше, чем тот едкий, что исходил прямиком после затяжки. И сам мужчина не замечал, как курение променял на то, чтобы просто подойти, одарить серьезного, сидящего за работой Силко поцелуем в макушку, вдохнуть еле ощутимый запах и уйти обратно, на свой рабочий пост.
И сейчас, когда Вандер замер, то услышал лишь недовольное хмыканье, а бедра Силко еле ощутимо дернулись навстречу:
– Вандер?
Из-за сухого горла Силко лишь прохрипел его имя и коротко взглянул в глаза того, к кому обратился.
И Вандер выходит из своих размышлений лишь когда слышит оклик, чуть судорожно выдыхает и с новой волной опускается к Силко, – точнее, к его груди, – целуя в область примерно у сердца, задерживая губы на коже и в следующую секунду кровать вновь начинает еле заметно пошатываться под очередные хриплые выдохи, а Вандер наблюдает, как один глаз Силко прикрывает, а другой еле закатывает чуть выше обычного. Эта новая волна возбуждения заставляет откинуть и вовсе голову назад, что-то вновь Силко шипит через зубы, а тонкие пальцы теперь пытаются сомкнуть запястье Вандера, что сейчас упиралось в подушку рядом с ухом партнёра.
В такие моменты как никогда пригодится умение сдерживать себя в чем-либо. В данный момент они оба справлялись со сдерживанием более громких звуков, чем есть сейчас, но вот в чем разум Вандера затуманило, так это в его желании касаться Силко. Касаться абсолютно везде, насколько ему позволяла длина руки, которая не была сейчас опорой: сжать бедро, худую талию, и после этого провести ладонью по груди, по ключице, останавливаясь на конечной точке — шея.
***
К влажной спине Силко липнет простынь, он чувствует это, но данный факт никак не мешает насладиться Вандером, рассмотреть его рельеф торса, потрёпанные волосы и сильные руки, что были прям совсем близко, вплотную к телу, блуждая по горячей коже и будто стараясь обойти каждый участок тела.
Горячо, душно, и нету даже сил на то, чтобы смочить губы, и от лишних движений ртом Силко чувствует, как в некоторых местах они всё-таки слегка трескаются. Чёрт бы с ними.
Касание на бедре, животе, на груди — все эти касания стоят многого, но когда широкая ладонь поднимается на шею, всё что было горячим где-то внизу живота Силко — становится холодным, ледяным, будто его повалили голым в снег. И пусть давления Вандер не производил, – не сжимал пальцы, – всё равно лёгкие Силко сжались, а глаза распахнулись. Тело — на мгновение замирает, в следующую секунду включая функцию выжить и тут же отдёргивается. Ударяясь об изголовье кровати Силко приходит в себя, хоть и всё ещё чувствуя, будто лицо до сих пор обволакивает ледяная вода, а на шее крепко сжимаются ладони.
Вандер сообразил об ошибке лишь после глухого удара головы Силко о кровать, его хриплого вскрика и тогда только протрезвел. Снова ошибка, и снова он развалил всю лестницу на Олимп его доверия.
***
– Это не твоя вина.
Силко говорил это то ли для Вандера, то ли для самого себя, сидя всё так же обнажённым на краю кровати, – хотя сейчас хотелось больше одеться, – протягиваясь к пепельнице, досадно вздыхая, увидев там лишь горсть почти сгоревшего табака к которому не подобраться.
Вандер стоял на расстоянии — у края своей половины кровати, сверлил Силко убитым от своей же глупости взглядом и не знал что сказать ещё кроме какого то там уже десятка извинений.
И пусть слов он не находил других, Силко было что сказать еще, но тем не менее он даже головы не поворачивал:
– Не вини себя. Это… Дело времени. Мы оба знаем. Сейчас это был лишь приступ паники. Ложись спать. Я… Пойду за бумажками посижу.
Может Силко и пытался оправдать их обоих — Вандеру не становилось легче. И никак не влияет то, что этот приступ был не таким сильным, какие они были в первое время. Вандер успокоится, когда сможет без страха и переживаний целовать его в шею.
