Тудум.
Тудум. Тудум.Тудум.
Тудум.
Тудум. Тудум. Тудум.Тудум.
Тудум.
Тудум. Тудум. Тудум.Тудум.
Тудум.
Тудум. Его сердце бьётся, бьётся так сильно, словно делает последние рывки, перед тем, как замереть навсегда. Оно рвётся, мечется по грудной клетке из стороны в сторону и доставляет почти физическую боль, стараясь этим заглушить душевную. Его сердце бьётся, напоминая о том, что он всё ещё жив. Его сердце бьётся в вечном напоминании о том, что он почти убийца и не совсем преступник. Его сердце бьётся, и он никогда не забудет об этом. Потому что может сделать так, чтобы чьё-то сердце биться перестало.Я был готов его убить, Чуя, ты понимаешь?
***
Иногда Чуя украдкой смотрел на тело Дазая и задавался вопросом, зачем ему столько бинтов? Они были на руках, под тёмными рукавами костюмов и толстовок. На ногах, под плотными трико, низ которых он немного задирал, когда завязывал шнурки на коньках. На спине, на шее и бёдрах. Они были летом и зимой, утром и вечером. И каждый раз Чуя задавался вопросом, что он под ними скрывает? Конечно же, не нужно быть супер гением, чтобы понять, зачем обычно люди носят бинты: скрыть порезы, шрамы, раны. Это ли скрывает ото всех Дазай Осаму? Неужели он тот человек, который стал бы стесняться своего тела и недостатков? Чуя всегда сомневался в Дазае. В его мыслях, действиях, мимике. Сначала эти сомнения были построены на недоверии и презрении: каждый раз он ждал удара в спину от Осаму, но ничего не происходило — ни тебе сломанных коньков, ни подмешанного в чай слабительного. Сейчас же сомнения в Дазае были связаны с тем, что Чуя, кажется, знал его хорошо, но всё ещё недостаточно. Возможно ли вообще знать кого-то полностью? Смотря на Осаму, вглядываясь в холодные глаза и желая узнать его поглубже, при этом ненавидя и осуждая, — простая арифметика не складывается, и поэтому Накахара отводит взгляд каждый раз. Прохлада вливается в комнату сквозь приоткрытое окно, пробирается ползком по полу ближе к Чуе и хватает, обволакивает его своими леденящими пальцами, сдавливая горло. Темнота лишь мерзко хихикает и подначивает холод поглотить Накахару целиком, не оставляя и крупицы. Тишина и одиночество нашёптывают в уши мерзкие оскорбления и сомнения, лишь усугубляя состояние сидящего на постели Чуи. Пока Дазай даёт показания об убийце, которого притащил ночью в участок, Накахаре остаётся лишь сидеть, уткнувшись носом в коленки, и дожидаться его прихода. В наушниках играет мягкая мелодия скрипки и пианино. Она всеми силами старается успокоить бушующий внутри подростка ураган, погладить и понежить в своих объятьях душу, заботливо поцеловать в сердце. В один момент Чуя открывает глаза в совсем другом месте. Тут нет тьмы и холода, но где-то, словно на заднем плане, продолжает играть приятный мотив. В этом месте тепло, вдалеке слышен щебет маленьких птичек, а под ногами зелёная, вкусно пахнущая трава. Лето или, может, весна, в любом случае, Накахара доволен. Возможно, он бы съездил после турнира в подобное место и как следуют отдохнул от всего происходящего в жизни. Поэтому желание остаться здесь подольше сильно привлекало. Недалеко расположена неприметная деревянная скамеечка с белой облупленной краской. Под ней каменная серая плитка, сквозь щели которой рвутся к солнцу и жизни маленькие травинки. Отчего-то, садясь на скамейку, это место кажется знакомым. Он точно был тут, но когда-то очень-очень давно. Словно где-то в детстве видел похожее место, но уже совсем ничего о нём не помнит. — Похоже, здесь чего-то не хватает. Не сказать, что Чуя любитель путешествовать и находить новые места, он скорее был бы рад посидеть где-то, где ему привычнее, где знакомо и безопасно. Но уходить отсюда большой тяги нет. Наоборот — хочется остаться подольше и подождать. Чего-то. На скамейке парень замечает листочек. Он старый и потрёпанный временем настолько, что в некоторых местах даже порванный. Ветер чуть не уносит его, но Накахара успевает вовремя словить бумагу. Аккуратно разворачивая, он с удивлением обнаруживает там строчки.Жизнь — это боль. Я каждое утро просыпаюсь с болью, хожу на работу с болью. Я не хочу больше жить и решение, которое я принимаю вполне осознанное. Улыбки детей, смех друзей, объятья — всё это давно потеряло для меня смысл. Наша цивилизация находится на краю пропасти. Нет никаких сил бороться с человеческой жестокостью. Я каждый день с трудом открываю глаза, чтобы смотреть на этот мир. Мир войн, жестокости, грязи, коррупции, морального упадка. Никаким солнцем не осветишь темноту внутри меня. Никаким йодом или зелёнкой не замажешь эту рану. Она не та, которую замазывали родители детям в детстве — не маленькая, что дунешь и вовсе перестанет болеть. Она дыра. Огромная, зияющая и на всю грудь. Я покидаю этот мир, к сожалению, не с чувством удовлетворения, словно всё, что хотелось выполнить за жизнь — выполнено. Я просто не хочу больше бороться и находить в себе силы, взбираться вверх по лестнице и тащить на себе общество, которое падает вниз. Я верю, ты простишь меня. И когда-нибудь сможешь понять. Хотя уверенность в этом небольшая. Эта чудовищная асимметрия того, что я вижу и что хочу видеть, довела меня до желания совершить то, что положит всему конец. Вся моя жизнь — сплошное разочарование. Я осознанно иду навстречу к смерти, потому что верю в бессмертие. Я знаю, что там гораздо лучше, чем здесь. И я верю, что мы с тобой ещё обязательно встретимся. Там мы будем счастливы. Обязательно будем. И, знаешь У меня никогда не было веры, что любовь с первого взгляда существует. Но тогда всё поменялось. Жаль, что в тот момент сияли только мои глаза.
Веки на последних строчках с досадой прикрылись, и Чуя тяжело выдохнул. Он не знает, кто этот человек, который написал письмо и кому его посвятил. Но на подсознательном уровне чувствует, какой болью и горечью пропитано каждое его волокно. Он чувствует, как, находясь в месте из прошлого, читает письмо из будущего. К сожалению, не проходит и пяти минут, как приятный мир начинает растворяться. Накахара с сожалением откладывает письмо и срывает неподалёку с земли одуванчик, начиная крутить его в руках, ловя последний момент, пока и тот не растаял прямо у него в пальцах. Подросток поднимает голову: вдали поле уже совсем почернело, небо будто заволокло тучами, и эта темнота подбирается всё ближе и ближе. Вокруг всё постепенно рушится — Накахара проводит удивительную параллель со своей жизнью — смотрит на одуванчик в последний раз и прикрывает глаза. Смаргивая сон, он видит знакомый потолок угрюмой комнаты. Поворачивает голову вправо, но там пусто — Осаму всё ещё не пришёл, так что остаётся только тяжело вздохнуть. Он приподнимается на постели, протирает руками глаза и неприятно морщится от головной боли. Не стоило всё-таки засыпать с музыкой. Накахара дёргается от звука копошения у двери и резко вскидывает голову в сторону коридора, смотря в проём горящими глазами. — Воу-воу! Это всего лишь я, — Осаму насмешливо вскидывает руки в сдающемся жесте, словно обладатель искажающегося от злости лица мог напрыгнуть на него в любой момент. — Чего в темноте сидим? Вопрос, как и ожидаемо для обоих, остаётся без ответа, и Дазай, пожимая плечами, кидает ключ-карточку от номера на стол. — Покажи, что у тебя под бинтами, — неожиданно произносит Чуя, продолжая прожигать его открытым взглядом. Осаму лишь вскидывает на него голову, скептически приподнимая брови. — Я всю жизнь, наверное, гадал, что под ними. Покажи. — Не забывайся, Накахара, — произносит Дазай с улыбкой, которую Чуя разобрать не в силах. — Совместная «миссия» не даёт тебе права лезть ко мне. «А что даёт?» — хочет узнать Накахара. Ему кажется, что сейчас, в темноте, когда они еле-еле видят глаза друг друга, он может это спросить. В надежде хотя бы на короткий ответ. «Кому ты даёшь это право?» Может, но никогда не спросит. И, возможно, они оба никогда не получат ответ на этот вопрос.***
Она выглядела мелодией его мечты, а он был похож на музыкальную ноту. Они медленно приближались друг к другу, ощущая тепло и учащённое дыхание. Они не должны были быть светом друг для друга. Они должны были быть тьмой в жизнях друг друга, но что-то изменилось, чтобы они, держась за руки, медленно двигались под приятную музыку на заднем плане. Оба подобны рождественскому холоду, наполненному восторгом и счастьем. — Возможно, я никогда не покину тебя. — Хорошо, потому что я не думаю, что позволил бы этому случиться в этой жизни. Плавно и элегантно, но с некоторой нерешительностью они соприкоснулись губами, чувствуя всю свою душу, мечты и любовь в этом поцелуе. — Я хочу, чтобы ты был со мной единым целым. — Я… Накахара не успевает дослушать, что же ответит девушке из фильма парень, потому что телефон резко вырывают, а проигрывание ставят на паузу. — Эй! — парень тут же взрывается, вскидывая голову на помешавшего. — Ну и долго ты будешь ещё пялится в свой телефон? Что это тут у нас… «Сага о Душе»? Серьёзно, Чуя? — Осаму упирает правую руку в бок, а левую с телефоном поднимает высоко вверх, не давая подпрыгивающему Накахаре забрать свой гаджет. — Отбирать мой телефон, словно ты пятиклассник? Серьёзно, Осаму? — злостно передразнивая его, складывает руки на груди подросток. — Вместо того, чтобы заниматься на льду, ты сидишь и прохлаждаешься! — с издёвкой кивает в сторону ледовой арены шатен. Накахара от возмущение стукает ногой по пластиковому стулу трибуны, на котором отдыхал минуту ранее. — Я присел передохнуть! — заезжая в живот Дазаю, прикрикивает он, и Осаму сгибается пополам, выдыхая болезненный звук. — Ненавижу тебя, честное слово. Раз так прёт заниматься, вот сам и иди, — с гневом сдувая рыжий локон с глаз, он забирает смартфон обратно и садится на трибуну. — Ох, как жестоко, — выпрямляется он, всё ещё придерживаясь от боли за живот. — Там тебя вообще-то твоя красотка искала, а ты сидишь тут, прячешься. — Кто-кто? — заинтересованно косясь в его сторону, уточняет подросток. — Юан-Юан, — ожидаемо передразнивает Осаму и закатывает глаза. — Иногда у меня такое ощущение, что ты пытаешься нас свести, — тихо произносит он, надеясь, что не услышат и снова встаёт с насиженного места. — О, что ты! — улавливая краем уха бурчание соперника, тут же воскликает Дазай. — Терпеть не могу эту девчонку. И обворожительно-гаденько улыбается, обнажая зубы. На очевидное издевательство Чуя лишь закатывает глаза, хмуро спускаясь по трибуне ко льду. Никакую Юан настроения искать не было, поэтому, быстро снимая чехол для лезвия коньков, он выплывает на свободный во время перерыва лёд. Хочется расслабиться. Пока все отдыхают, Чуя работает. Он элегантно рассекает пространство, лицом подхватывает приятный ветерок и еле ощутимую прохладу, разгоняется всё быстрее и быстрее, замахивается правой ногой и делает три оборота, чтобы приземлиться спиной вперёд и проехать так ещё пару метров. Аксель — прекрасный, отрезвляющий прыжок, который Накахара готов ставить в свои программы бесконечно. Сначала левая нога, потом правая, и Чуя почти успевает зайти на волчок, но у Дазая на это свои планы. Он резко и подло подрезает его, так что Накахара, не имеющий возможности увернуться и сохранить равновесие, падает и прокатывается около метра на животе. — Какого чёрта ты сделал только что? — недолго думая, моментально взрывается парень, поднимая голову на мерзко посмеивающегося Осаму. Тот поставил руки по бокам талии, высокомерно вздёрнув голову кверху. И оттуда, снизу, Дазай выглядел ещё более величественным. Он возвышался не просто над Чуей, он казался выше, сильнее и лучше каждого, кто был на этом льду и кто ещё будет. Никто не подаёт Накахаре руку — да никто и не собирался, — поэтому Чуя спешно поднимается со льда, неловко отряхивая чёрные лосины. Не сговариваясь, они разгоняются. Дазай справа от Чуи не кидает на соперника ни единого взгляда, смотря чётко перед собой. Внезапно они разъезжаются по разные стороны, чтобы сойтись вновь, равняясь параллельно друг другу. Сгибая ноги в коленях, выгибают спину назад, ближе ко льду. Если оба немного откинут голову назад, то смогут столкнуться равнодушными взглядами, но пока они лишь случайно дотрагиваются друг до друга лунно-холодными кончиками пальцев, тут же одёргивая их. Поднимаясь с кантилевера, соперники не смотрят никуда, кроме как перед собой, ничего не комментируют и даже не прокручивают в мыслях оскорбления, которые обычно выплёвывают в лица друг друга. Их разрядка и выплеск негативных эмоций не заканчиваются, даже когда они заходят на очередной сальхов, когда прокручивают винт или делают несколько каскадов. Через какое-то время этих бесконечных прыжков и кручений кажется, что единственное, что они могут сделать — это совершить всего один маленький вдох и тут же свалиться загнанной лошадью на лёд. Но всё, что они продолжают делать — это аксель, сальхов, каскад и ещё раз сальхов. В какой-то момент они всё же синхронно останавливаются, сгибаются пополам и, опираясь ладонями о колени, тяжело дышат, зло уставившись друг на друга. Каждый из них готов потратить всю свою жизнь лишь бы переплюнуть другого. Лишь бы показать своё превосходство, господство. Вселенная расколется надвое, если один из них признает поражение или предложит ничью. Исключительно ненависть удерживает их наплаву и даёт двигаться вперёд, друг к другу. Всего с одной целью: уничтожить. Осаму посылает Чуе дерзкую ухмылку, и тот отвечает ему вызывающим взглядом. Оба подплывают чуть ближе, но всё ещё недостаточно, чтобы дотянуться хотя бы рукой. Встают левой ногой на зубцы коньков, а правой очерчивают дугу, начиная раскручиваться. Это было игрой, кто дольше прокрутится — и до того забавно было порой за ними наблюдать, что раньше их одногруппники даже ставили на деньги, кто же продержится больше. На трибунах Юан, так и не сумевшая отыскать и поговорить с Накахарой, в компании с Тачихарой внимательно наблюдает за двумя крутящимися на льду парнями. — Иногда я думаю, что это соперничество их же и погубит, — внезапно выдаёт Мичизу, прикрывая собранными в замочек руки улыбку. — А мне кажется, они хорошо ладят, — пожимает плечами девушка, возвращая яркий взгляд с Тачи на Чую и Дазая. — Забавно даже слушать, — насмешливо закатывает глаза Мичизу, чуть наклоняя голову вбок, ближе к Юан и шепчет в самое ухо: — Вот увидишь, настанет момент, когда это простое, почти невинное соперничество перерастёт в настоящую ненависть. Тачихара отклоняется обратно, чтобы посмотреть на изумлённое лицо девушки, которое она тут же даёт ему лицезреть. Чистое смятение и непонимание читается в удивлённых глазах девушки, поэтому она спешит опустить ресницы вниз, раздумывая над его странными словами. Никто из них не был глуп, но и гением не являлся. А прав из них только один.