Сердце

Очарование принца Соника было сказочно. Сотканное из золотых нитей, усеянное драгоценностями и с улыбкой, отражающей рассвет тысячи солнц, озорную, бережную мягкость в глазах. С душой чище жемчужного нефрита и благородством, изяществом великого воина. Для Шэдоу он был богом. Сошедшим с небес, в окроплении дневного сияния, что расцветало на мехе. С искренностью непорочного сердца. В руках которого раскрывался бархатный цветок. Однажды протянутый Шэдоу. Которого принц достал с низов, позволив стать своим рыцарем, посвятить сердце и душу одному лишь хозяину. Стать выкованным из агата мечом в его руке, что вырос из жалкого ростка. Соник был любим всеми и дарил свою благодать каждому. Но лишь Шэдоу он мог отдавать всего себя. Позволять хоть ничтожно кратко, почти как во сне, касаться персиковых губ и втягивать аромат пряных фруктов. Лишь Шэдоу видел всю красоту его сердца. Глубокую, нетронутую тьмой и болью. Полную любви ко всему, но в особенности к Шэдоу. Соник был сказкой, в которую хотелось верить и которой хотелось хоть немного касаться, сохраняя на ладони фантомный след солнечного золота и тепло мятного взгляда. Соник был слишком прекрасен для людского осквернённого мира. Это его погубило. Его народ, что так его любил и с которым он был готов разделить всего себя, отдаваясь из любви полностью, развеял его прах, как по морю, а части растаскал как останки собаки. Желая прикоснуться к кусочку величественного, изящного фарфора мягкого тела и взять себе немного. Соник не противился, когда слёзы — прозрачные стеклянные камни — сыпались, смешиваясь с рубином крови. Так красиво ложась на голубизну меха, драгоценных одежд. Когда его рот зажимали, а руки разделывали на части, разрывали кожу и грудь. Когда сердце, полное любви, кричало и ныло, звало того, кого любило больше всего, кто оставался последней надеждой. Молило о пощаде и спасении, но не могло сделать ничего. И не понимало, почему ещё живое, почему не может закончить это и умереть. Когда на троне одинокого храма не осталось ничего, кроме всеми забытого сердца — ещё горячего, раскалённого разводами алого, запахом сыри. Такого безмерно обыкновенного для столь чудесного тела. Но самого прекрасного кусочка чистой души, которого мягко-любовно касался Шэдоу. Его принц, его божество было роскошью, которую разорвала, как последнюю тварь, глупость и алчность людская. Исписав кровью прекрасные залы, величественные стены, что теперь были лишь пустыми обёртками без своего хозяина. Омываемые одинокими дождями и холодом забытого времени. И только Шэдоу всегда бывал там — изо дня в день — и сердце, так и не тронутое. Принадлежавшее только двоим.