***
Вздох эхом разнесся по комнате, когда Салазар вошел в покои Годрика. Сначала он навел справки в Больничном крыле, но ему сказали, что Годрика перевели в его собственную комнату в попытке обеспечить ему комфорт в его последние дни. Комната была точно такой, какой запомнилась Салазару, покрытая алыми и золотыми драпировками, гобеленами с изображением великих сражений и знаменами с золотыми львами, реющими на кроваво-красных полях. Единственными различиями были явно больной Годрик, практически задушенный своим постельным бельем, и две женщины, которые бдительно следили за его распростертым телом. Хельга смотрела на него с удивительным недоверием, и в ее глазах блестели непролитые слезы, в то время как Ровена просто бросила на него подозрительный и довольно недружелюбный взгляд. К счастью, Ровена не видела необходимости выгонять его, видя потребность самого Годрика быть здесь. Хельга также, должно быть, прикладывала опоеделенные усилия, чтобы убедить вторую женщину, ибо её рука сейчас была положена на руку Ровены, удерживая её, в то время как другой Хельга прикрывала себе рот. — Ты вернулся, — выдохнула Хельга, убрав руку ото рта и положив ее на сердце. — Конечно, — ответил Салазар, не отрывая взгляда от изможденного, осунувшегося лица Годрика. — Могу я побыть с ним наедине? Хотя это прозвучало как вопрос, обе женщины могли услышать за словами жесткие нотки приказа. Он не столько спрашивал, сколько говорил им, что хочет побыть наедине с Годриком. Хельга немедленно двинулась к выходу из комнаты, остановившись только тогда, когда поняла, что Ровена не двигается с места, устремив на Салазара подозрительный взгляд. — Пойдем, Ровена, ты же знаешь, что он не причинит вреда Годрику, — настаивала Хельга, дергая другую женщину за руку. — Разве можно сделать ещё хуже? А вот помочь он может. Ровена неохотно кивнула и очень царственно направилась к двери. Она сделала еще одну паузу, чтобы прошептать ему последнюю угрозу: — Я наблюдаю за тобой, Салазар. Однажды ты уже оказал ему большую медвежью услугу. Причини ему еще какой-нибудь вред, и на этой прекрасной земле не будет места, где ты будешь в безопасности от моего гнева. С этими словами она вышла из комнаты. Хельга последовала за ней, бросив нервный взгляд в сторону Салазара. Он проигнорировал их обеих и не двинулся с места даже на дюйм, пока не услышал, как за ними надежно закрылась дверь. Затем он сделал четыре длинных, торопливых шага, практически бегом подходя к Годрику. Он опустился на колени рядом с кроватью, убирая пальцами светло-рыжие волосы со слишком бледного и потного лба. Щеки Годрика были впалыми, как и его закрытые глаза. Кожа стала совсем бледной. Салазар не мог поверить, что Годрик был прикован к постели в течение нескольких месяцев. И, судя по всему, мужчина не ел и не спал, если судить по темным кругам у него под глазами. Салазар задался вопросом, когда этот человек в последний раз спал всю ночь напролет, да и спал ли он вообще до того, как эта болезнь довела его до бессознательного истощения. Пальцы Салазара нежно скользили по этому любимому лицу, время от времени касаясь некогда мягких прядей волос. Теперь они безвольно и безжизненно лежали вокруг лица Годрика. Ранее яркий, красный цвет поблек до тусклого оттенка. Руки Годрика лежали поверх одеял, накинутых на его тело, которое казалось намного меньше, чем должно было быть. Затем Салазар осмотрел его, отметив костлявость рук, кистей и пальцев. Все мускулы, которые раньше были у Годрика, теперь исчезли, а кожа стала тонкой и имела пепельный оттенок. Салазар больше не мог на это смотреть, чувствуя, как его сердце сжимается еще сильнее, а желудок сводит от тошноты. Годрик, очевидно, болен уже очень давно. Мысль о том, что его не было рядом, чтобы предотвратить это, вызвала у Салазара желание разозлиться, но он знал, что так нельзя. Это не помогло бы Годрику. Единственное, что мог сделать Салазар, — это быть рядом с ним. Может быть, увидев его возвращение, Годрик обретет волю к борьбе, ту решимость, которой так восхищался в нем Салазар. — Годрик… — прошептал он, приблизив губы к уху собеседника так близко, как только мог, не теряя из виду лица Годрика. — Проснись, любимый. Я вернулся. Сдавленный скулящий звук вырвался из горла Годрика, и сердце Салазара болезненно сжалось. Годрик был слишком болен, чтобы даже стонать как следует. Все звуки, что он мог издавать, были звуками сломленного и умирающего человека. Тем не менее, Салазар ласкал лицо Годрика и продолжал нашептывать нежные слова ободрения, пока зеленые глаза не распахнулись, чтобы встретиться с ним взглядом с недоверием и болезненной надеждой. Салазар был потрясен, хотя и не эмоциями, которые он там увидел, а потухшим взглядом этих глаз, глаз, которые всегда горели огнем либо яростной страсти, либо храброй решимости. — Сал… Настоящий… Это ты…? — хриплым шепотом спросил Годрик. — Да, Годрик. Это действительно я. Я здесь. Теперь все будет хорошо, — пробормотал Салазар, сжимая слишком тонкую руку Годрика. — Останешься?.. — Конечно, я останусь с тобой. Годрик сжал своими ледяными пальцами руку Салазара, который поморщился от их холода, хотя и старался скрыть это от Годрика. Рыжеволосый поднял умоляющие глаза, влажные от непролитых слез. Салазар мог видеть слабый блеск от отраженного света костра, когда Годрик слабо потянул его за руку. — Со… мной… — Он задохнулся, многозначительно глядя на седовласого мужчину. Даже на смертном одре Годрик мог быть более упрямым, чем это было ему на пользу. Однако Салазар не мог отказать этому человеку ни в чем, о чем бы он ни попросил, особенно когда он был при смерти из-за него. — Конечно, — прошептал Салазар. Он осторожно положил руку Годрика себе на живот, приподнял угол одеяла, изо всех сил стараясь не смотреть на изможденное тело своего возлюбленного, и скользнул в постель. Как только он устроился и снова укутал их одеялами, он почувствовал, как Годрик слабо пошевелился, пытаясь подвинуться поближе к Салазару. — Осторожнее, — мягко предупредил Салазар, приподнимаясь на одном локте и успокаивая Годрика другой рукой, прежде чем обхватить этой же рукой его слишком тонкую талию и осторожно перевернуть его так, чтобы он оказался прижатым к груди Салазара. — А теперь отдыхай, любимый. Утром все наладится. Годрик послушно закрыл глаза, и его дыхание почти сразу выровнялось. Салазар вынужден был признать, что голос этого человека звучал лучше, чем когда он впервые появился. Прошло несколько часов, когда Салазар почувствовал, что тоже может заснуть, уверенный, что утром Годрик все еще будет жив. На рассвете Ровена и Хельга пришли проведать их, но впервые за несколько месяцев обнаружили Годрика в крепких объятиях Салазара, мирно спящего.***
Прошел месяц, и Годрик медленно поправлялся. Он выглядел немного лучше и, наконец, восстановил достаточно сил, чтобы часами сидеть в постели. Он все еще не бродил по коридорам замка или что-то в этом роде, но Салазар был воодушевлен неуклонным улучшением Годрика. Он знал, что мужчине потребуется время, чтобы восстановиться после такой разрушительной болезни. Салазар по-прежнему жил в покоях Годрика, выходя только для того, чтобы принять ванну и переодеться. Все его вещи хранились в его бывших комнатах в подземелье, слишком далеко от Годрика, по мнению Салазара. Он бы предпочел проводить свои дни, бездельничая с Годриком и следя за тем, чтобы упрямый человек не сделал ничего слишком опрометчивого, пока он выздоравливает. Салазар строго следил за рыжим, стараясь не ограничивать его независимость и в то же время не давая очаровательному идиоту покончить с собой. С этой целью, хотя Салазар жил в тех же комнатах, что и Годрик, он отказался спать в одной постели после той первой ночи. Вместо этого он выбрал наколдованную раскладушку в углу. Он и Годрик провели время после их воссоединения, наверстывая упущенное и снова узнавая друг друга. Они вместе смеялись и рассказывали истории, как в старые добрые времена, казалось бы, забыв о ссоре, которая изначально разлучила их. Салазар вспоминал об этом в самые неподходящие моменты, и это повергало его в меланхолическое состояние. Годрик бросал на него странный взгляд, когда это случалось, и пытался отвлечь его остроумным замечанием или непродуманной попыткой встать с постели. За этим следовала ругань Салазара и легкий смех, который переходил в приступ кашля, а Салазар обнимал Годрика в попытке успокоить его. Но Салазар не был дураком. Он знал, что Годрик тоже помнит их спор. Он мог видеть, как потускнели зеленые глаза, когда его остекленевший взгляд обратился к окну. Салазар знал, что Годрик сосредоточен не на пейзаже, каким бы красивым он ни был, а на размышлениях о прошлом. Он не знал, сколько боли причиняло Годрику воспоминание об этом, и он хотел бы сделать что-нибудь, чтобы избавиться от этого. Но что? Салазар не знал, и ни один из них не хотел поднимать этот вопрос. Однажды напряжение, наконец, возросло настолько, что Годрик просто сорвался. Салазар действительно должен был знать, что это произойдет. Годрик всегда был склонен к необдуманным поступкам и девизу «сначала делай, а потом думай». Так что это действительно не должно было стать таким шоком для Салазара, когда Годрик внезапно разразился серией извинений, настолько интенсивных, что в итоге он согнулся в очередном приступе кашля, на этот раз гораздо худшем, чем когда-либо прежде. Салазар мгновенно оказался рядом с ним, опустился на колени у кровати и обнял другого мужчину, шепча успокаивающие слова на ухо Годрику. Его руки мягко массировали по кругу все еще слишком худую спину, ритмично ударяясь о выступающие позвонки в позвоночнике Годрика. Наконец, через несколько минут, которые показались ему часами, кашель Годрика прекратился, и он смог откинуться на подушки, умоляюще глядя на Салазара. — Тебе не нужно извиняться, Годрик, — настаивал Салазар, убирая прядь постепенно краснеющих волос с лица другого мужчины. — Тебе не за что извиняться. — Ну да, как же! — Годрик снова сел прямо, сопротивляясь попыткам Салазара оттолкнуть его назад. — Если бы не я, ты бы вообще не уехал. — Годрик, я был тем, кто предложил свой собственный уход из-за наших разногласий. Ты бы никогда не согласился со мной, если бы я тебе этого не сказал. — Нет, Салазар! Я просто разозлился. Я не хотел, чтобы ты уходил. Я не это имел в виду. Я сказал это только потому, что был зол, и я вымещал свой гнев на тебе, — настаивал Годрик. — Меня больше не волнует этот спор. Учи того, кого сочтёшь нужным. Я не буду вмешиваться. Просто, пожалуйста, не оставляй меня снова. Салазар посмотрел вниз, в огромные, круглые глаза Годрика со своим собственным печальным отражением. — Ты не должен быть таким, Годрик. Ты должен быть бойцом и бороться за то, во что ты веришь. Я не могу заставить тебя изменить свои убеждения только для того, чтобы удержать меня рядом. Это неправильно. Годрик недоверчиво уставился на него, прежде чем широкая, озорная улыбка расплылась по его лицу. Она осветила черты его лица, сияя яростно и ярко, напоминая о его былой славе. Хотя хитрая ухмылка была немного неожиданной. Тем не менее, странная реакция Годрика заставила Салазара молчать достаточно долго, чтобы рыжеволосый продолжил свою мольбу. — Но это не значит, что мы не можем пойти на компромисс, — заметил Годрик, и у Салазара возникло внезапное, тайное чувство, что он знает, что собирается сказать его любовь. — Студенты уже распределены по факультетам, и мы сохранили твои требования к твоему факультету. Разве мы не можем просто договориться оставить свои мнения при себе? Это не так важно, и не должно привести к непоправимому разрыву между нами. Честно говоря, Салазар, мне все равно, кого ты хочешь учить, до тех пор, пока ты относишься к ученикам справедливо, когда имеешь с ними дело, и не пытаешься изменить мои взгляды. Ты можешь это сделать? Можешь ли ты позволить моим убеждениям существовать рядом с твоими и иметь такое же значение? Салазар в изумлении уставился на Годрика. Серьезное выражение на его лице задевало струны его сердца. Потребовалось мгновение, чтобы слова Годрика по-настоящему проникли в его сознание и пробились сквозь смятение и вину в его голове. Годрик был серьезен. Он действительно верил, что они могут помириться и мирно жить вместе. Эта мысль потребовала некоторого времени, чтобы переварить ее, но, очевидно, он слишком долго молчал, потому что Годрик снова заговорил, его слова звучали так быстро, что Салазару пришлось сосредоточиться, чтобы понять его. — Я знаю, что это не помешает нам вечно ссориться из-за всего, но мы можем, по крайней мере, не расставаться из-за этого. Мы оба можем получить то, что хотим. Верно? Выражение лица Годрика стало еще более отчаянным, и его пальцы вцепились в мантию Салазара, когда он наклонился вперед. Салазар ничего не мог с собой поделать. Его руки медленно поднялись, пальцы сомкнулись вокруг пальцев Годрика и мягко высвободили их из мертвой хватки. Бледные пальцы Салазара погладили руку Годрика, лаская кожу, когда он заглянул глубоко в зеленые глаза. — Ты уверен, Годрик? Ты действительно веришь, что это возможно? Салазар ненавидел задавать такие вопросы. Это заставило его казаться слабым, но он нуждался в утешении. Слишком многое уже произошло. Слишком многое было потеряно. Он мог потерять Годрика навсегда из-за своей собственной глупости, и это было просто то, чем он не хотел рисковать снова. Годрик, однако, выпрямился настолько, насколько мог, и посмотрел на него таким же свирепым взглядом, каким он смотрел на него до болезни. — Ты раньше говорил, что я от природы боец, Салазар, — напомнил ему рыжеволосый, глядя прямо в глаза Салазару. — Что ж, я решил сражаться за тебя. Я знаю, что битва будет трудной, особенно учитывая твое досадное упрямство, но я всегда побеждаю. Запомни это. Не сдержавшись, Салазар громко рассмеялся. Это был радостный звук, который он думал никогда больше не издавать после того, как покинул Хогвартс, но Годрик всегда мог выявить в нем лучшие и худшие черты. Так уж получилось, что Годрик потратил гораздо больше времени, доказывая, что у Салазара есть эти хорошие черты, несмотря на попытки Салазара сохранить свою более суровую репутацию. Годрик впился в него взглядом еще пристальнее, не очень довольный тем, что над ним смеются или, если это не так, его оставляют без юмора. Это только заставило Салазара рассмеяться еще сильнее и нежно обнять своего любимого идиота. Каким бы счастливым и взволнованным он ни был, Салазар не забудет нынешнюю хрупкость Годрика, но он с нетерпением ждал того дня, когда ему не придется этого делать. — Я понимаю, — наконец сказал Салазар, восстановив дыхание. — Ты действительно являешься воплощением всего, чему учит твой факультет, даже пройдя через такой ужасный опыт. Я почти не могу поверить, что ты реален, но я отчаянно надеюсь, что это так, — Салазар сделал паузу, чтобы убрать прядь огненных волос с лица Годрика, чьи глаза были широко раскрыты. — Потому что я не думаю, что смогу снова оставить тебя. — Тогда не надо. Останься здесь, со мной, — предложил Годрик, его глаза были ярче, чем месяц назад, почти такими же, какими они были когда-то, когда Салазар был постоянной частью его жизни. — Это простая просьба. И невинная. Я хочу, чтобы ты был со мной. Навсегда. Пожалуйста, ты останешься? Салазар наблюдал, как выражение лица Годрика менялось между желанием, нервозностью, неуверенностью и страхом. Ему пришло в голову, что отрицательные эмоции никогда не должны перевешивать положительные на лице человека, которого он любил. Если бы у него была власть предотвратить это, то он обязан был использовать её. Салазар не был уверен в этом на сто процентов, потому что никогда ни о ком не заботился так сильно, как о Годрике, но он думал, что должен. Итак, ответ был очевиден, как только он это решил. — Просто и невинно. Да, я думаю, ты прав. Это довольно простая и очень невинная просьба. Но это не так, и именно поэтому я останусь, потому что мой ответ прост и, что удивительно, невинен. Годрик усмехнулся шутке Салазара, улыбка смягчила его резкие черты — оставшийся побочный эффект его болезни. Тем не менее, в его глазах было любопытство, когда он наблюдал за Салазаром, явно ожидая объяснений или дальнейшего ответа. Салазар был полностью готов дать его. Столько раз, сколько он хотел. Во всех формах, какие они оба могли себе представить. — Потому что я хочу остаться здесь, с тобой. Навсегда, — затем губы Салазара мягко изогнулись в улыбке, которая должна была не напугать, а успокоить. Он подумал, что это сработало, потому что Годрик быстро расслабился, наклонившись к своему седому возлюбленному. — Ты определенно мерзавец, но я все еще люблю тебя, — сказал он как ни в чем не бывало. — Я знаю, — ответил Салазар, пытаясь скрыть усмешку, когда Годрик ткнул его в бок, вместо этого посмеиваясь. — Я тоже люблю тебя, Годрик. И я всегда буду.