***
Там, где переулок впадал в улицу, а улица впадала в площадь, под сенью дома с балкончиками, украшенными витиеватой решеткой и цветами, на лавочке сидела пара. Насте – любительнице собак всех пород и мастей, до сих пор не имевшей счастья обзавестись парнем – пара эта сразу не понравилась. Варя же напротив была крайне заинтересована – не зря ведь путеводный клубок указал на применение чар в этом секторе, и не зря ведь этот сектор был объявлен карантинным. Всё это было для Вари удивительно: и существование СИМАРГЛа, и то, что сегодня утром Кузьма Степанович сверкнул желтыми глазами, вышвырнул Варю из окна и подхватил у самой земли, так что воздух выбило из лёгких, а сердце скакнуло в пятки, и то что Варя сама обладала уникальным неизученным даром. Варя с Настей выглядывали из переулка, стараясь через многорукий и многоногий поток футболок шорт и кроссовок уследить за тем, что происходило по другую сторону улицы на лавочке под цветастым домом. Было душно и знойно, однако прохожих это, кажется, волновало мало – все хотели ухватить кусочек летнего солнца. Парень был коренастый, с копной тёмных нечёсаных волос на голове. Правая его рука небрежно опиралась о спинку приземистой лавочки, левая же обнимала за плечо девушку. Девушка была тощей, вытянутой, словно спичка. Удивительно, но в глазах её читался испуг. Девушка беззвучно, как рыба, открывала и закрывала рот. От уличной жары пухлые Настины щёчки покрылись румянцем. Она скривила губы, бросила исподлобья взгляд на Варю, и ткнула ту локтем в бок. Это означало, что пора бы Варе уже применить свои способности. Варя поправила прядь красных волос и приложила палец к виску. Варя почувствовала, будто воздух вокруг неё задрожал, и будто её потянуло, понесло через улицу прямиком к паре на лавочке. Сердце упорно, такт за тактом качало кровь по толстым венам под грубоватой кожей. Пульс бил часто и резко, ощущалось чудовищное волнение. Было жарко, лавочка почти обжигала волосатые ноги. В голове суматошно шептал по-французски какой-то голос – Варя с сожалением отметила, что не может прочесть мысли на чужом языке. Левая рука искрилась ощущениями: тёплое тело девушки, поток щекочущей энергии, текущий к запястью, мурашки, покусывающие кожу, и мучительное напряжение в левой кисти. — Вот оно, – подумала Варя. Парень влиял на волю девушки. Напрямую, без её согласия. Это было строжайше запрещено в среде чародеев, а потому вызывало у Насти и, несравнимо больше, у Вари интерес. — Как мало нужно для успеха, – продолжала думать Варя, пытаясь разобраться в море ощущений чужого тела. – Чья-то маленькая оплошность – и вот сектор закрыт чуть позже, чем путеводный клубок показывает, где произошло изменение энергетического поля. Настя стала дёргать Варю за руку и пытаться увести прочь. Это мешало. Почему сейчас? Что ей понадобилось? Настя заметила, что улица опустела. Ну и что? Это ведь эффект от применения чар, так положено. А зачем нужен этот эффект, Варя догадывается? Нет, Варя не догадывалась, и собиралась ответить что-то колкое в адрес подруги, как вдруг кисть её пронзила нестерпимая боль. Нечто пробило кожу, разодрало мышцы, связки и пригвоздило ладонь к одной из досок, составлявших спинку лавочки. Варя упала на колени в оцепенении, держась за предплечье – от боли она не могла даже кричать. Истеричные оклики и пощёчины от Насти дали результат – Варя догадалась, что кисть пробита не у неё, а у парня на лавочке, и с усилием разорвала мысленную связь.***
Варе не спалось ночью. Она ворочалась в кровати, поглядывая на зашторенное окно, и потирала нывшую руку. Варя думала от том, как ей повезло – не догадайся Настя навесить чары отсутствия перед посещением запрещённого сектора, Варе не довелось бы ночевать дома, ведь, как только парень с нечёсаными волосами вскрикнул и зашипел, скорчившись, из соседнего переулка появился Кузьма Степанович. Это он метнул металлический штырь и пригвоздил кисть парня – известный способ остановить чародея. Варя читала об этом с месяц назад в одном из учебников – железо, очищенное особым образом, напрочь блокировало колдовство. Ох, Кузьма Степанович! Это низко. Варя неспроста приходила к нему утром. Кузьма Степанович Лютиков, в прошлом директор гимназии №13, а на данный момент упырь, представлял объект исследования на Вариной летней практике. Удивительно. Настя, прошедшая подобную практику год назад, отзывалась о нём с нежностью и восторгом. Следом за упырём появился Пётр Семёнович Псефит – Варин куратор. Был он худой, кудрявый, с дюжиной ненужных эксцентричных ужимок и гримас, но вместе с тем жесткий, будто кто-то ему давным-давно стержень вставил. Он что-то долго объяснял нечёсаному парню, ссылаясь на известных философов прошлого. И всё время объяснения упырь серой тенью стоял за Петром Семёновичем и смотрел, как из проколотой ладони парня на лавочку льётся кровь. Долго бы ещё Пётр Семёнович говорил, если б не четыре язвительных слова, брошенных из-под копны тёмных волос. Могу, потому что могу. И на этих словах девушка, находившаяся всё ещё будто в объятиях парня начала потрескивать и светиться белым. Она широко распахнула глаза и схватилась за горло, будто нечто не давало ей сделать вдоха. Были ли это чары замедленного действия, была ли это неправильно проведённая инициация – Настя ухватила Варю за край футболки и потащила прочь от места событий. Неведомая сила вдруг опрокинула обеих девчат и потащила дальше по переулку. Фасад здания под которым стояла лавочка растрескался и неровными плитами обрушился на мостовую, поднимая облако пыли. Прогремел взрыв. Варя открыла глаза. Оказалось, что ненадолго ей всё же удалось задремать. Ужасно ныла рука. Варя поморщилась и сдавила больную кисть так, что побелели кончики пальцев. Шторы на окне вдруг зашевелились и сами собой раздвинулись, Варя легла ровно на спину и застыла. Она слышала, как скрежещут от напряжения и злобы её зубы. Могу, потому что могу. Варе показалось, что она встала с постели и подошла к тумбе под телевизором. Может, она и вправду подошла к ней, Варя не могла определить наверняка – какой-то морок затуманивал её разум. Из тумбы Варя извлекла путеводный клубок – тёмный шарик, не больше шарика для пинг-понга. Под Вариными пальцами клубок зашевелился и расширился да размеров футбольного мяча, раздвинув в стороны подвижные нити. Нити в клубке стали светиться и формировать изображение, и пока изображение формировалось, Варе почудилось, что она вновь встала с постели, запрыгнула на турник у стенки и стала подтягиваться. Каждое подтягивание отдавалось пульсирующей болью в левую кисть, но Варя терпела. Нити наконец закончили свой танец, и сквозь внешний каркас клубка Варя увидела ту самую лавочку. Вот парень обнимает девушку, вот ему руку пронзает железный штырь, вот девушка исчезает в яркой белой вспышке. Варя смотрела и не могла оторваться. Белый свет сменился чьим-то лицом. Лицо было женское, с чёрными кудрявыми волосами. Указательный палец лёг поперёк губ. Раздалось: «чшшшш». Шестьдесят четыре… шестьдесят пять… шестьдесят шесть… острая режущая боль металась от кончиков пальцев до лопаток и обратно, но Варя всё продолжала подтягиваться. Не вставая с кровати, Варя подняла левую руку под свет из окна. Через круглое отверстие в кисти за окном был виден космос. Звёзды. Тьма. Галактики вращались, сталкивались и взрывались. Варя встала с кровати и подошла к тумбе под телевизором. В левом нижнем ящике она нашарила старый потрёпанный учебник. Варя села в на пол и принялась листать. Девяноста восемь… девяноста девять… сто… В голове у Вари начал смутно формироваться план. Она достала из верхнего ящика тумбы браслет – красную ниточку, с вплетённой в неё металлической пластинкой. Браслет-ускоритель. Могу. Руки человеку даны, чтоб творить, а потому могу. Варя сжала кулак, и металлическая пластинка впилась в ладонь.***
Того, как Варя вошла в триста третий Кузя не заметил. Вернее, сделал вид, что не заметил – не хотелось отрываться от давнишней страсти – кофе. Кузьма Степанович Лютиков был упырём, и был он им уже более трёхсот лет, что ему порядком осточертело. Потому, когда Пётр Семёнович предложил Кузе снабжение человеческой сывороткой, упырь не задумываясь согласился работать в СИМАРГЛе. Спектр упыриных желаний был весьма ограничен, и, как правило, сводился лишь к двум: сосать душевные силы окружающих – напрямую или через кровь – и создавать себе подобных. Человеческая сыворотка же значительно расширяла этот спектр и помогала поддерживать человеческий облик без кровососания. Однако, старые замашки, порой давали о себе знать, и Кузя, будучи весьма скрупулёзным, выработал условный рефлекс, заменив страсть к крови, страстью к кофе, огромнейшая чашка которого и приковала сейчас Кузино внимание. Чашку эту, зная причуды упыря, приготовила ему Настя, сидящая тут же в триста третьем вместе с Петром Семёновичем. Милый триста третий кабинет. Милый офис – неровными рядами стояли однотонные столы и стулья, с потолка лили молочный свет квадраты люминесцентных ламп. Но внимательный глаз заметил бы здесь некую странность – здесь не было окон. А ещё более отметило бы пытливое ухо – если закрыть дверь, из кабинета исчезали все звуки, оставалось лишь тиканье настенных часов – стены здесь были очень толстые. Около дальней стены располагался невысокий, но грузный треугольный обелиск – тонкая, иссиня-чёрная пирамида, поверхность которой была покрыта рунами, вырезанными в титановом сплаве. Источник контроля над всеми, кто причастен к миру магии. Стоило Петру Семёновичу или иному обладателю ключа доступа послойно вскрыть пирамиду, (Проследить, как с шипением раздвигаются стенки титана, являя миру раскалённый до свечения второй уровень защиты, надев рукавицу, чтоб не обжечь пальцы, отключить и его, а затем увидеть, как сотни нитей сливаются в один большой и прекрасный шар – царь путеводных клубков и способ слежки за чародеями по всему миру), как можно было с точностью до метра определить, где было произведено магическое воздействие. Настя оживлённо болтала с Петром Семёновичем. Несмотря на видимую весёлость беседы, оба переговаривающихся с опаской поглядывали на Кузьму Степановича – поглощение кофе представляло то ещё зрелище. — Всем здрасьте, – небрежно бросила Варя и заняла место за свободным столом-партой. Настя кивнула. Пётр Семёнович сделал Варе глазами предостерегающий знак, мол, смотри что сейчас будет. Варя в ответ неопределённо повела рукой в воздухе, как бы отвечая: «Видали вещи и поинтересней». Сидя в завораживающем напряжении за столом, Кузя не мигая смотрел на чашку. Та, наполненная живительным напитком почти до краёв, была размером с добрую тарелку супа, а то и ещё больше. На обсидианово-чёрной поверхности небольшого кофейного озера, источающей пар и незабываемый запах, сливками было нарисовано сердечко. Настя постаралась. Кузя медленно на пару сантиметров приподнял руки над поверхностью стола и вдруг, совершенно неожиданно, вцепился ими в чашку. В стороны брызнули крошечные осколки – Кузины когти, несколько вытянувшиеся от возбуждения, скололи верхний слой керамики. Кузьма Степанович запрокинул голову и стал жадно пить, вливать в себя чёрную жидкость. Струйки кофе текли по Кузиным щекам, капая на пол, глаза светились желтым. Варя, осторожно, в четверть оборота головы следившая за упырём, заметила, как перед соприкосновением с чашкой зубы Кузьмы Степановича заострились, и поморщилась. Упырь и есть упырь. СИМАРГЛ. Секретный Институт Магических Абберационных Разновидностей имени Глыбы и Лады. В этом месте изучалось волшебное, в этом месте творили невообразимое, но это место оказалось ещё и пристанищем тотального контроля и жестокости. И Кузьма Степанович служил этой жестокости цепным псом. Упырь швырнул допитую чашку в стену, и та с дребезгом взорвалась. От резкого звука Настя втянула голову в плечи, а Пётр Семёнович прикрыл ладонью лицо. Кузя утёр рот и в блаженстве развалился на стуле, поправляя костюм. Варя незаметно приложила указательный палец к виску – пора было начинать.***
Топ. Пётр Семёнович повернул на звук голову. Топ. Настя оборвала фразу на полуслове. Топ. Кузьма Степанович рывком встал из-за стола и принялся неотрывно смотреть на дверной проём – туда, откуда донеслись равномерные шаги. Диомед. Один из древнейших упырей появился на пороге триста третьего кабинета. Он был тощ, он был бледен, но в остальном, кроме зияющей наготы, ничем он от простого человека не отличался. Он был местным сатаной, местным не убиваемым воплощением зла, некогда заточённым в подвалах СИМАРГЛа, и о нём здесь знали все. Настя попятилась к обелиску, Пётр Семёнович моментально выхватил стрелу из колчана, покоившегося под столом, натянул тетиву и прицелился. Варя, поднялась из-за стола, в напряжении прикладывая палец к виску. — Что она пытается сделать? – в этот краткий миг мысли Кузи метались с сумасшедшей скоростью. – Как бы ни был Диомед похож на человека, телепатия на нём не сработает, он уже давно утратил человеческие качества. А, зовёт на помощь. Это правильно. Что пытаюсь делать я? Диомед же меня сам и обратил. У него власть надо мной. Пойду против него – тут же расплавлюсь. Дьявол! Он сожрёт их. Всех троих. Трижды дьявол! Как же я себя ненавижу! Кузьма рванулся к Диомеду. Он даже не коснулся для этого пола, он просто полетел по прямой, на ходу разрубив ладонью мешавший стол – Настя различила лишь желтые остаточные трассы-полосы от светящихся Кузиных глаз. Диомед ждал до последнего, пока Кузя приблизится, а Кузя с отчаяньем осознавал, что Диомед просто играет с ним, наслаждается охотой. Не успел Кузя нанести удара, как что-то сбило его с ног и швырнуло обратно к обелиску, припечатав о блестящую титановую поверхность. Руны на обелиске замигали разными цветами – включился защитный механизм. Диомед поймал между указательным и большим пальцем стрелу, пущенную Петром Семёновичем. От растерянности Пётр Семёнович даже немного опустил лук. Диомед посмотрел на него и улыбнулся. Наклонённая набок голова, нахмуренные брови, взгляд исподлобья и звериный оскал – Настя пискнула и прижалась к стене. Руки её теребили кулончик на шее. Варя различала шепот Настиных мыслей, умолявших любимый кулончик защитить её. Диомед шагнул в триста третий кабинет – квадраты люминесцентных ламп разом потухли. В нахлынувшем сумраке Пётр Семёнович вновь положил стрелу на древко лука, натянул тетиву и прицелился, но тут руны обелиска разом ярко вспыхнули, наполнив комнату белёсо-оранжевым свечением. Пространство сжалось в точку, а затем снова выпрямилось. Милый триста третий. Вновь заработали люминесцентные лампы. Только не было здесь уже ни Диомеда, ни вообще кого-либо. Пусто. И обелиск исчез.***
Место, которого нет ни на одной карте. Не попасть сюда иначе, как потревожив обелиск. Башня над пропастью. Башня была старинной, потрескавшейся, возвышавшейся над выжженной, лысой равниной на сотни метров. Тёмными нишами остроконечных сводов, каменными статуями химер башня тянулась к небу, по которому плыли тяжелые плоские облака. Солнце чуть пробивалось сюда, подсвечивая их пурпурным и красным. Снизу с равнины доносился неясный гул реки. Воздух был спёрт и пылен. На самой вершине башни располагалась ровная площадка. Плиты, составлявшие её, были прижаты так плотно, что, казалось, разделить их под силу лишь Гераклу. Не один десяток лет они пылились здесь и молчали, но внезапно покой их нарушила яркая вспышка – на вершине башни появился величественный и грузный обелиск-пирамида. Действие человеческой сыворотки после утреннего приёма заметно ослабло, и Кузя почувствовал лёгкий голод. Лёжа на пыльных плитах он по привычке поднял руку и посмотрел на тыльную сторону ладони. Чёрные вены вздулись. Скверно. Рядом с обелиском пошатываясь ходил Пётр Семёнович, собирая в колчан разбросанные стрелы. Невдалеке неуклюже пыталась подняться на ноги Настя. Варя стояла у самого обелиска, приложив ладонь к блестящей поверхности, и, кажется, что-то чертила на ней свободной рукой. Лица Вари не было видно. Была видна лишь копна красных волос, падающая на плечи. Где Диомед? Подобие страха, мурашками пробежало вдоль позвоночника Кузи. Где он? А Диомеда не было. Ни сейчас, ни раньше. Он всё так же скрежетал зубами в мрачных подвалах. Кузя наконец понял. Стенки обелиска сдвилулись и с шипением плавно отъехали в стороны, являя миру пылающую оранжевым вольфрамовую оболочку обелиска. Варя улыбнулась уголком рта и от жара ступила назад. — Во имя Перуна! – вскричал Кузя, воспарив над земной поверхностью и опустившись на ноги. – Что ты делаешь? — То, что нужно было сделать ещё давно, Кузьма Степаныч, – ответила Варя, оборачиваясь. – Сношу к черту эту систему. Настя уже поднялась на ноги и, сморщившись, приложила руку к голове, словно от сильной боли. Пётр Семёнович прекратил собирать стрелы и, приоткрыв рот, непонимающе посмотрел на красноволосую девушку. — Вы убиваете чародеев, за то, что те искажают чью-то волю, – с пылом говорила Варя. Глаза её увлажнились, однако не проронили и слезинки. – Разве такая жестокость сама… не является принуждением? Вы искажаете чужую волю больше, чем все чародеи вместе взятые! — Варя, остановись, – упырь предостерегающе поднял руку. – Или мне придётся сделать это. — Попробуй, – процедила сквозь зубы Варя.***
Кузя совершил рывок, почти такой же быстрый, как тот, что он использовал с иллюзорным Диомедом, – он должен был отобрать у девушки ключ доступа, пока та не вскрыла пирамиду полностью. Что-то кольнуло упыря в правый глаз, голову его мотнуло назад – прыжок был испорчен. Кузя приземлился на четвереньки, не долетев до Вари шагов пять. Что помешало? Стрела, мастерски выпущенная Петром Семёновичем Псефитом. Она вонзилась в глаз упыря, пробила череп и вышла через затылок. За какую бы деятельность не брался Пётр Семёнович, везде он становился мастером. Правда, лишь в той мере, в которой мастерство было необходимо для успеха. С неистощимым остервенением и упорством Пётр Семёнович полз по карьерной лестнице, не забывая в свободные часы расхаживать из угла в угол и трясти руками – так ему легче думалось. Однако Петра Семёновича прежнего – энергичного и живого – больше не было. — Будь я трижды проклят! – подумал Кузя. Варя злобно смотрела на него исподлобья, плотно сжав губы. Она вытащила из кармана брюк длинный металлический ключ с затейливым завитком на конце и повертела его в пальцах, как бы дразня упыря. Раньше Кузя изнывал от скудности собственной души, от моральной ущербности, обусловленной физически! Теперь же он получил, пусть и несовершенную, пусть превращающую его в цепную собаку СИМАРГЛа, но человечность. Способность желать по-человечески, способность устанавливать связи, заводить друзей… Настя перестала держаться за голову, выпрямилась и замерла. Взгляд стеклянный, словно у рыбы. Эта милая девушка, дорожащая мнением окружающих, а оттого жутко страдавшая, когда Кузя делал ей замечания на практике… Она больше не была собой. И Пётр Семёнович не был. Он взял следующую стрелу и с безэмоционально-пугающим выражением на лице прицелился в Кузю. Голод жуткой иглой кольнул Кузю под рёбрами – глаз восстановился, что ещё больше ослабило действие сыворотки. Чем меньше Кузьма оставался человеком, тем хуже на нём работали Варины способности. Кузя сжал зубы и снова ринулся к обелиску. На сей раз стрела лишь оцарапала Кузино плечо – упырь успел увернуться. Пётр Семёнович тут же пригнулся и сделал точный выпад. Столкнувшись с ним, Кузя ощутил, как тонкое лезвие кинжала по рукоять вошло ему в живот. Кузя, разрывая когтями на спине Петра Семёновича ткань бронежилета, оттеснил того на пару шагов. Пётр Семёнович всегда был ярым перестраховщиком – было бы не удивительно, если у него при себе оказался не только бронежилет, но и ядерная боеголовка. Однако, выверенный удар по затылку отправил Петра Семёновича в мир грёз. Не успело тело его обмякнуть в объятьях Кузьмы, как что-то вновь рвануло упыря прочь от обелиска – пытаясь подавить голод, Кузя ослабил внимание. Зубоскалящий, похожий на исчадье ада пёс рычал, трепля откушенную упыриную руку. У пса были крылья, наподобие орлиных, причём сотканные словно из огня. Этот пёс был именным амулетом Насти, который она активировала, сорвав кулон с цепочки на шее. Настя шевельнула пальцами, отдавая амулету команду. Пёс гавкнул, взмыл на огненных крыльях в воздух, но, прежде чем он успел хоть что-нибудь сделать, Кузя уцелевшей рукой подхватил Настю за горло, сверкнул ей в лицо желтыми глазами и шепнул: «Спи». Пёс, не долетев положенного, сжался и чёрным камушком упал к ногам Кузи, приняв свою первоначальную форму. Настя спала и амулет больше силой не подпитывала. Но в тот короткий миг, пока Кузя бережно укладывал её на землю, что-то просвистело – Варя зубами резко затянула на запястье нитку браслета-ускорителя. Кузя напрягся, отскочил в сторону. На сотую долю секунды он различил мелькнувшие перед собой красные волосы, а затем громоподобный удар выбросил его за пределы башни, прямо в бурлящую пропасть.***
Сердце Вари бешено колотилось. Этот ускорительный браслет не давал ей новых сил, зато заставлял использовать все имеющиеся на максимум. Опасно, вредно, но необходимо, чтобы совладать с упырём. За то, что Кузьма Степанович упадёт, можно было не опасаться – упыри жили по своим законам, в список которых гравитация не входила – Кузьме Степановичу просто была нужна какая-то поверхность, чтоб удержаться, и отвесная стена башни прекрасно справлялась с этой ролью. Кузя, по-видимому, приходя в себя от полученных повреждений, висел над бездной, держась за шершавый бежевый массив кончиком указательного пальца. Варя натянула плотную кожаную рукавицу, крепко обхватила ключ и шагнула к пылающей пирамиде. В лицо ударил жар, Варя поморщилась. Нужно было скорей завершить начатое, пока её тело могло выдерживать действие ускоряющего браслета – казалось, что все мышцы натянуты до предела и вот-вот лопнут. Обелиск светился оранжевым, сыпал искрами. От него шел дым. Варя почти наугад вставила ключ в скважину, ручка его тут же раскалилась, но Варя стерпела и дважды повернула металлический стержень. Раздалось шипение, обелиск потух. В тишине стенки его стали раздвигаться.***
Ударов было четыре, а сломанных рёбер пять. Кузя отчётливо это вспомнил и пересчитал несколько раз. Мысли его приобрели какой-то странный характер. Он опустил палец и в безмолвном спокойствии завис рядом со стеной. СИМАРГЛ даёт Кузе сыворотку. Это делает Кузю человеком. Это хорошо. Варя вредит СИМАРГЛу. Это плохо. Кузя вдруг почувствовал, как срастаются его рёбра – быстрее, чем он ожидал. Из откушенного локтя повалил серый дым. Кузя хочет быть человеком. Значит, нужно помочь СИМАРГЛу. Значит, нужно остановить Варя. Значит, нужно стать монстром. Где-то неподалёку от обелиска расплавилась отгрызенная когтистая рука – взамен неё, окутывая Кузю серым паром, отросла новая. Кузя привычным жестом поглядел на тыльную сторону кисти – бледнющая, с длинными когтями, с извилистой сетью чёрных вен – уже давно упырь не видел её такой. Маленькое страдание ради большого счастья. Так поступают умные. Так поступит и Кузя.***
Варя не понимала – за второй оболочкой вместо путеводного клубка оказалась ещё одна стена. Железо. Какого черта?! Этот уровень защиты был добавлен совсем недавно в связи со вчерашним трагичным инцидентом. Впрочем, Варя об этом не знала. Варя оскалилась, не церемонясь, порвала на себе жилет – сердце её теперь словно пыталось сбежать из грудной клетки – и принялась, что есть мочи, с пулемётной скоростью лупить по обелиску кулаками. От ударов в воздухе повис гул, словно от отбойного молотка, которым решили продолбить люк в канализацию. Варя дёргалась, и металась, нанося удары под разными углами – обелиск едва ли поддавался. Какое-то странное чувство заставило Варю остановиться. Всё ещё держа перед собой окровавленные кулаки, она замерла. Варя тяжело часто дышала, раздувая ноздри и широко открыв рот. Кожа её раскраснелась, пот катил градом. Варя опустила кулаки и обернулась. Упырь был огромный. Он серой тенью навис над девушкой, обнажа два ряда иглоподобных клыков. Светящиеся глаза упыря источали пар, и казалось, что желтый свет из них вытекает извивающимися струями. Остроухий. Лысый. Бледный. С выпирающими костями, с проступающими рельефными мышцами, будто кожу сняли, с сетью вздувшихся чёрных вен по всему телу – упырь источал страх. — Сожру, – подумал Кузьма Степанович.***
Варя совершила отчаянный рывок – кулак её пулей устремился в серую упыриную морду. Что-то дёрнулось, и мир вокруг почернел. Спустя миг сознание прояснилось. Варя ощутила, что лежит, что когтиская рука держит её за голову и вжимает, вдавливает щекой в пыльную, шершавую поверхность. Во рту ощущался металлический привкус. Варя напрягла все силы, пытаясь вырваться – тщетно. Упырь приоткрыл пасть. Тут Пётр Семёнович, словно выплыв из невидимой дымки, запрыгнул упырю на спину и с надломленным криком вонзил ему в шею тонкий гладкий цилиндр. Варя почувствовала, что больше её никто не держит и приподнялась. В голове стоял шум, мир плыл и покачивался. Около обелиска скорчившись, схватившись за бок лежал Пётр Семёнович. Упырь стоял чуть поодаль, шипел и извивался всем телом, держась за голову – сыворотка возвращала прежнего Кузьму Степановича. — Браслет! – проорал Пётр Семёнович. – Сними браслет! Варя попыталась встать – ноги плохо слушались. Голова закружилась, её повело в сторону. Варя ощутила кратковременную боль в сердце, отдающую в левое плечо и лопатку. Мир утонул в сумерках.***
Настя стояла напротив чёрной двери и вертела в руках кулончик. Эта обшарпанная дверь прикрывала вход в квартиру, где жила Варя. Пару минут назад Настя была по другую её сторону и наблюдала, как Варя пустым, отсутствующим взглядом пялилась окно. Настя пыталась до неё докричаться, трясла за руку – всё было тщетно. Варина голова, штопаная в паре мест скобами и пластырями, бессильно расплескала красные волосы по подушке. Минуты шли, а Настя всё стояла за дверью и вертела кулончик. Ей отчего-то сделалось всё равно, придёт в себя когда-нибудь Варя или нет. Варя использовала её. Использовала, потому что могла. Настя подняла руку с кулончиком, и острым его краем наискось прорезала чёрную обивку двери – Варя должна была остаться в прошлом. Эта грязная лестничная клетка давила на Настю, этот зелёный подъезд с облупившейся краской вызывал отвращение. Ей хотелось на свежий воздух. Настя убрала кулончик в карман, скривила губы и стала подниматься вверх по лестнице. Ступени уходили вниз, и мысли становились всё мрачнее и отчаяннее. Это не должно было произойти, но произошло. Это было неправильно, но иных вариантов нельзя было представить. Интересная, колючая мысль осенила Настю – обладай она Вариным даром, поступила бы иначе? Да. Однозначно, да. Настя вышла на крышу. Занимался закат. Солнце щедро скрашивало небо золотистыми и розовыми тонами, утопая среди тёмных водосточных труб и карнизов. Настя встала на парапет и развела руки в стороны. Она чувствовала, как ветер обнимает её, как ласкает лицо и треплет волосы. Настя – невысокая голубоглазая девушка – стояла на самом краю крыши и покачивалась. Да, именно так всё и должно было произойти. Именно так всё и должно было закончиться. — Кузьма Степанович пришел в норму, однако сыворотку с последнего раза он ещё не принимал, – прозвучал знакомый голос. Настя обернулась. Из-за слухового окна вышел Пётр Семёнович Псефит. Настя ошеломлённо подняла брови. — Не смей делать этого с ней, Варя, – вкрадчиво продолжал Пётр Семёнович. – иначе упырь наведается к твоему настоящему телу. Настя прищурилась, сжала губы и нехотя сошла с парапета обратно. — Только не строй такую постную мину, – Пётр Семёнович уже не смотрел на неё, направляясь к выходу с крыши. – Я нашел применение твоему дару. Приходи в СИМАРГЛ, если хочешь узнать, какое. Пётр Семёнович исчез. Настя какое-то время стояла, озадаченно поправляя волосы, затем ещё раз взглянула на диск заходящего солнца. Завтра утром оно должно было взойти вновь. Настя вздохнула и направилась к выходу.