Пилигрим

      Король Ричард Львиное Сердце возвратился в Англию с честью и славой, перестав скрываться под именем Черного Рыцаря. Он вернул себе законный трон и освободил народ Англии из-под гнета своего младшего брата, нечестивого принца Джона, и его приспешников. Ричард пожаловал замок в Йорке своему верному слуге и соратнику Уилфреду Айвенго, который, получив прощение и благословение отца, готовился к скорой свадьбе. Свадьба была назначена на начало следующего месяца, как раз по окончании поста, установленного церковью. Надо ли говорить, что Айвенго женился не на Ревекке, которую так самоотверженно защищал в Темплстоу? Его невестой была благородная леди Ровена, и сам король благословил их будущий союз.              Ревекка уговорила отца отправиться в Испанию. Исаак недоумевал в ответ на ее просьбу, но мольбы дочери были так горячи, а доводы так убедительны, что старик и впрямь решил, что в Испании им сподручнее жить и вести дела. Однако он не понял, что причина такого безотлагательного отъезда кроется гораздо глубже.              …Ревекка застыла у ворот нового, недавно построенного замка. Тот, кто видел ее со стороны, сказал бы, что ее величественная и скорбная фигура в дивном восточном одеянии напоминает статую Мадонны, если только прилично и некощунственно сравнивать Пречистую Деву с девушкой, которая не верует в Ее божественного Сына.              — Ревекка! — Айвенго, выйдя наружу, едва не бросился к ней, но, сделав пару шагов, остановился, будто его не пускала какая-то невидимая сила. — Почему ты стоишь у ворот, почему не захотела войти? Ты будешь дорогой гостьей в моем доме.              — Ваше гостеприимство заслуживает благодарности, сэр рыцарь, — говорила Ревекка, не смея поднимать на него глаз, — но я не располагаю достаточным временем и надеюсь, что мой отказ не оскорбит вас. Моя лошадь оседлана, слуги ждут — не долее чем через час мы с отцом отбываем в Испанию.              — В Испанию, — растерянно прошептал Айвенго.              — В Испании наш народ подвергается меньшему преследованию, чем здесь.              — Но послушай, Ревекка, — горячо убеждал ее Айвенго, — теперь у власти король Ричард! Он одинаково справедлив ко всем подданным и не допустит, чтобы вас притесняли!              — Как бы ни был справедлив король, иудею никогда не будет дозволено сесть рядом с христианином за стол, чтобы разделить с ним одну трапезу, будь то сакс или норманн. Удел моего народа — быть гонимыми и притесняемыми, доколе не возродится царство Израиля. Вам не понять этого, сэр рыцарь, — с великой печалью произнесла Ревекка.              — Что ж, если ты не хочешь оставаться в Англии…              — Я пришла поблагодарить вас за свое спасение. Вы могли погибнуть, защищая честь несчастной девушки и ее право на жизнь и свободу.              — Я всего лишь вернул тебе долг за то добро, которое ты сделала для меня, Ревекка, не преувеличивай моих заслуг. Я рыцарь, и я не мог поступить иначе.              — Всего лишь долг?.. — Ревекка не выдержала и подняла на Айвенго глаза, полные слез.              Она удивилась, заметив, что и в его глазах застыли слезы. Они стояли так друг напротив друга, не в силах вымолвить ни одного слова — все слова отказывались слетать с губ, когда за них так красноречиво говорили взгляды.              — Простите мою дерзость, — будто очнувшись от наваждения, сказала Ревекка. — Я благодарю Бога, что оставляю вас в добром здравии, и всем сердцем радуюсь за ваше счастье. Теперь мне пора идти. Прощайте.              Она быстрым движением накинула на лицо полупрозрачную фату, служившую ей покрывалом, и поспешила прочь от замка.              — Ревекка! — отчаянно окликнул ее любимый голос, но девушка не стала оборачиваться: она не хотела подражать жене праведного Лота, из-за своей слабости обратившейся в соляной столб.              Все равно ее любовь была обречена. Ревекка знала об этом с самого начала, еще в Ашби, но она позволила запретному чувству пустить корни в своем сердце и произрасти, за что Бог справедливо покарал ее.              — Ревекка! — в последний раз позвал ее Айвенго и, не встретив никакого ответа, возвратился к себе.       

***

      Айвенго распрощался с безвестностью, странничеством и бедностью. Отец полностью восстановил его в правах наследства, а доблестная служба королю преумножила его почести и богатства. Вот только храбрый рыцарь и знатный дворянин был печален, и печаль его возрастала с каждым днем. Он смотрел на белокурые локоны своей невесты, ее алые губы и голубые, как чистое озеро, глаза, но в его воображении возникал совсем иной образ. Ни пост, ни молитва не могли излечить глубокой сердечной раны Айвенго, и он все чаще думал о том, чтобы вновь отправиться к Гробу Господню, где надеялся получить наконец избавление от нестерпимых мук любовной тоски.              Тем временем принц Джон, тайно подговорив норманнских дворян к мятежу, собрал из их дружин большое войско и вероломно выступил против своего брата. Случилось это ровно за день до венчания Айвенго и Ровены, где должен был присутствовать сам король Ричард. Состоялась битва страшная и кровопролитная, по жестокости уступавшая разве что битве при Гастингсе. Армия принца Джона была разбита, и он был вынужден заключить окончательный мир с Ричардом.              Победа далась королю высокой ценой. Погибли многие из отважно сражавшихся под его знаменем рыцарей, в том числе и Уилфред Айвенго. Его тело было так изрублено и изувечено, что опознали его лишь по перстню на пальце левой руки. Большое горе пришло в Ротервуд. Безутешная леди Ровена выплакала все глаза, а Седрик, крепясь из последних сил, с гордостью признал, что его сын был достойнейшим из саксов, урожденных английской землей.       

***

      — Слава святому Дунстану, вы пришли в себя! Хвала Господу и Его Пречистой Матери за спасение благородного рыцаря! — первое, что услышал Айвенго, пробудившись от тяжелого забытья.              Он лежал на жесткой, грубой постели в доме одинокого причетника. Айвенго понял это по внешнему виду своего благодетеля: ряса и белый пояс-веревка, повязанный узлом, говорили о том, что этот человек имеет монашеский чин.              — Святой отец, — хриплым голосом проговорил больной, оглядываясь кругом, — где я?              — Вы в двух милях от обители святого Иоанна. Я нашел вас раненого в лесу у самого поля битвы. Вы пытались куда-то добраться на своих ногах, но силы покинули вас. Ох, долго же мне пришлось вас выхаживать!              После того как монах напоил водой подопечного, он с любопытством спросил:              — Как мне поминать вас в молитвах? Я уже несколько дней молюсь о вашем здравии и даже не знаю, как зовут христианина, волей Господа оказавшегося в моем скромном лесном скиту.              — Уилфред Айвенго. Мое имя Уилфред Айвенго.              Монах вскрикнул и осенил себя крестным знамением.              — Пресвятая Дева и все саксонские святые! Так ведь вас третьего дня как похоронили!              — Что?! — от неожиданности больной подскочил на постели и сел.              — Вас узнали по перстню, сэр рыцарь.              — Ах, перстень! — вздохнул Айвенго. — Я поменялся им перед битвой с одним добрым рыцарем в знак нашей братской привязанности. Как жаль, что он погиб! Господь да примет его душу в свое Царство и простит ему все вольные и невольные согрешения.              — Аминь, — подхватил причетник, и оба набожно перекрестились. — Желаете, чтобы я немедленно отыскал и послал гонца в Ротервуд?              Айвенго крепко задумался.              — Нет, святой отец.              — Как же так! — ахнул монах.              — Если можете оказать мне одну услугу больше того добра, что уже сделали, выслушайте мою просьбу!              Причетник склонился к Айвенго, сложив руки и внимательно слушая его слова.              — Поезжайте в Йорк, расспросите евреев из общины… — с жаром заговорил рыцарь.              — Как же это возможно, чтобы служитель Господа вошел в собрание к евреям?! — возмущенно перебил его монах.              — Простите, святой отец. Если это оскорбляет вас, можете послать туда кого-нибудь другого, но уверяю, от этого вопроса зависит вся моя будущность!              Монах с жалостью и недоверием смотрел в его горящие — и уже не от лихорадки — глаза.              — Не одержимы ли вы бесом, сын мой? Пока вы лежали в горячке, то все время звали по имени какую-то девицу, еврейку, как я понял. Я и Евангелие над вами читал, и псалтирь, а проку никакого.              — Ревекка! — догадался Айвенго. — Должно быть, я звал Ревекку!              — Да, именно, — в испуге промямлил причетник.              — О ней-то я и хочу узнать! Они с отцом отбыли в Испанию месяц тому назад или больше, но евреи, конечно, сообщаются между собой и знают все новости друг о друге. Мне нужно выяснить, куда они направились, в какой город!              Монах только бормотал вполголоса молитвы, взывая ко всему пантеону святых, прославленных в Англии.              — И я прошу вас, святой отец, сохранить мою тайну, — довершил свою «исповедь» Айвенго и умоляюще взглянул на благодетеля.              — Этого уж я совсем не понимаю, сын мой. Вы живы и здравствуете, а по вам будут читать каноны и псалмы как по усопшему — нехорошо. И, кроме того, разве вам не жаль отца и своей невесты? Они оплакивают вас напрасно.              На лице Айвенго отразилась страшная мука.              — Не спрашивайте меня ни о чем, святой отец. Пускай вашими молитвами Господь пошлет утешение моему бедному отцу и леди Ровене. Я знаю, что беру на душу большой грех, совершая этот обман, но в стенах моего замка я и так суть живой покойник. Если я достаточно служил Богу своим мечом, то пусть Он простит меня, а если нет — пусть накажет, но домой я не вернусь. Так велит мне сердце.