Небесный штрафбат

Третий день льет дождь. Радулга терпеть не может дождь, забавно ругается, но охранять Лестницу в Эдем — необходимость, а ее с Таамаг дежурство выпало, как назло, на дождливые дни. Да еще и Лестница вздумала проявиться в горах, где всегда холоднее, чем внизу. Они с Таамаг скучают и переругиваются, а Алик, новенький оруженосец Радулги, поражается происходящему. Как они могут быть настолько… спокойными? Ужасающая валькирия сразу сказала: задание опасное, их обязательно атакуют стражи мрака и это вопрос времени, и атаковать они будут с намерением убить — но никакого волнения в голосе ужасающей валькирии не звучало. Сухая констатация факта. Валькирии — не свет, говорила Радулга, а солдаты света на передовой. Таамаг басила, что они — не столько солдаты, сколько мусорщицы света. Алик же составил иное представление — для него валькирии были штрафбатом. Разменными монетами в игре света и мрака, не пешками, но все же ими жертвовали легко и без сожалений.             Небесный штрафбат. Им досталась неземная участь, но чужая война. Они были людьми, пока не приняли копья — и кто им судья? Алик не понимал. Небо было выше его понимания. — Сулица! Он выходит из оцепенения под знакомую команду, мгновенно материализуя щит — темные таки атаковали. В щит врезается стрела, которая иначе могла бы пронзить Радулге грудь, и у Алика от мысли об этом совсем чуть-чуть дрожат колени. Валькирия же не выглядит испуганной и взволнованной, даже сосредоточенной — и то не выглядит. Наоборот, ее темные глаза вспыхивают радостью, и вместо копья она сначала материализует автомат: специально подыскала пули, способные убить стражей мрака, и ей не терпится проверить их в действии. Это ее особая фишка — уметь стрелять. Все валькирии априори меткие, но их оружие всегда метательное: копья, дротики, сулицы… А Радулга обожает огнестрельное оружие и ее мастерство обращения с ним — на уровне снайпера. Кем она была до того, как стать валькирией, Алик не спрашивал, но ему казалось, что это ее особая карма. Неизвестно, как кара или дар, потому что карма не всегда дурная, а Радулга не просто сражалась — она жила войной. И в этих небесах была, почти как дома. Гляди ж ты, как бывает, а по ней и не скажешь, с виду девушка как девушка. В толпе Алик принял бы ее за танцовщицу с плохим характером — если бы присмотрелся к идущей мимо. Радулга вскидывает автомат. Жизнь первого стража бьется у нее на мушке, и она бы обязательно попала, но тот бросается в сторону из-за не вовремя брошенного каменного копья в стоящего рядом темного, и пуля мажет — только ранит в плечо. — Таамаг! — зло рявкает Радулга. — Твои — справа! Справа — это там, где рука, которой ты кушаешь! Каменная валькирия недовольно кривится — ругаться с сестрой сейчас не время, хотя нарывается та постоянно. Таамаг давно бы ее прикончила, но Радулга плетет прикольные лампы из винограда и это ее спасает. — Не отмучился, не выйдет, — хищно шепчет себе под нос ужасающая валькирия. Патронов у нее достаточно. Следующий выстрел попадает прямо в лоб стража и он падает замертво под ее торжествующий вскрик. Все стражи, атаковавшие их сегодня, погибают либо от каменного копья, либо от пуль. Ужасающее копье Радулга так и не материализует. — Неправильно это! — говорит Таамаг после, когда они вместе ходят между трупами, разбивая их дархи и заодно разыскивая интересные артефакты. — Ты же валькирия ужасающего копья, а не автомата. — Это ты просто завидуешь, что я и без копья больше тебя темных положила, — парирует Радулга. — Да? И скольких ты положила? — насмешливо хмыкает Таамаг. Она никогда не считала убитых и думала, что так делает только Филомена. — Пятерых с первого выстрела, одного — со второго, и то потому, что ты мне помешала, — Радулга останавливается у тела первого стража мрака, в которого промахнулась, и почти любовно касается кончиками пальцев его раны на лбу. — Хэдшот. В шутере столько очков бы дали… Эх, жалко, что со мной не играет уже даже Гелата! — А ты проигрывай хоть иногда, — бурчит Таамаг. — Проигрывать? — Радулга фыркает с таким возмущением, словно ей предложили что-то неприличное. Алик наблюдает за ними, стоя рядом с немногословным оруженосцем Таамаг, и жалеет, в который раз жалеет, что валькириям запрещено любить, и что запрещено любить валькирий. Точнее, не запрещено — но опасно. Того, кто полюбит валькирию, ждет гибель. Если бы Радулга была обычной девушкой… Алик встряхивает головой. Морщится — проклятый дождь, мол, это он виноват, что ему захотелось тряхнуть волосами, но ловит понимающий взгляд собрата по оружию. Может, он тоже чувствует что-то… неуставное к каменной валькирии? Всем им одна беда от этих казенных крыльев. — Что ты там топчешься? Иди сюда! — зовет его Радулга, и Алик послушно идет к ней, стараясь больше не думать о изяществе ее движений и красоте глаз. Небо важнее, чем он и она. Небо всегда важнее.