Окровавленные лепестки

— Сделай чай, пожалуйста. — Уже, — отозвалась Ханджи, доставая заварку. Чтобы не бухтел там Леви по поводу того, откуда растут ее руки при заварке чая, но Эрвину нравилось. Каждый вечер, принося документы, она ставила чайник, насыпала листья в заварник и ждала, пока закипит вода. Болтала о чем-то несущественном, присаживалась на край стола, и, дразня командора, перемешивала его бумажки. Эрвин относился к этому спокойно, даже немного игриво, и ворчал больше для порядка. А потом сам же, пользуясь тем, что Ханджи отвернулась, втыкал ей в собранные в хвост пряди ее любимую походную ручку. У него светлые волосы, и издалека незаметно, но Ханджи видела, сколько в них седины. Следы неудач, потерь и горя. Эрвин всегда пытался казаться сильным, но как часто вечером или глубокой ночью, заходя к нему попрощаться, она замечала тень смертельной усталости на лице. Зоэ делала все, чтобы поддержать его и как-то облегчить ношу долга. Например, заваривала чай, наливала в чашку и ставила рядом. И с трудом сдерживала радостную улыбку, когда командор благодарил кивком и вновь зарывался в бумаги. Если есть в этом мире кто-то надежный и постоянный, на кого Ханджи могла опереться, кто защитит от житейских бурь и укроет, когда будет совсем плохо — это Эрвин Смит, ее лучший друг, ее командир, ее единомышленник. И человек, которого уже много лет Ханджи тихо и безответно любила. Но какая любовь может быть на войне, когда неизвестно, переживут ли они этот день или нет. Да и нужны ли эти чувства Эрвину? Смит жил ради своей мечты и человечества, ему не нужна женщина, но требовался верный соратник, которому можно полностью доверять. И Ханджи была таковым, ведь вначале их дружба и началась с общей страсти — стремления к познанию природы титанов, и только потом, много месяцев спустя, она поняла, что Эрвин ей не просто друг. Она любила его недостатки и достоинства, жестокость и самопожертвование, холодность и всесокрушающую ярость. Он делал страшные вещи, совершал чудовищные поступки ради цели — и Ханджи принимала их. Эрвин знал, что всегда найдет в ней понимание, и его благодарность не знала границ, хоть он и не любил проявлять это открыто. Они были прекрасной, слаженной боевой парой, и больше Ханджи ничего не нужно было. И все же, иногда, держа в руках чашку с чаем, она смотрела на него и с тоской думала: «ты никогда меня не полюбишь». Говорят, была женщина, которая смогла покорить его сердце, но Зоэ это не волновало. Эрвин все равно выбрал разведку, та женщина не смогла его удержать. Так зачем и думать о ней? Ханджи хотела его любви, но загнала эту мысль так глубоко, что казалось, она исчезла, растаяла в подсознании. Сначала был легкий кашель. Майор не обращала внимания. День ото дня он усиливался, и никакие микстуры уже не помогали. Но были эксперименты, подготовка к экспедициям, вечные отчеты и тренировки, Ханджи отмахивалась от болезни так же, как и от слишком беспокоящегося Моблита. Жила обычной жизнью… а потом на платке появилось красное пятно, а на языке остался солоноватый вкус. И она поняла, что это конец. Странно, в ней не было страха. Только бесконечное сожаление и злость, что она столько еще не успеет узнать. — Последние месяцы ты работала как проклятая, — сказал Эрвин, не поднимая головы от документов. — Даже квартальный отчет вовремя сдала, — секунду помолчал. — Мне не нравится твой кашель. Ты обращалась к врачу? — Да, — Ханджи начала наливать чай в чашку. Янтарная жидкость источала тонкий цветочный аромат. — И что же, она ничего не сказала? Зоэ не успела ответить. То ли запах виноват, то ли еще что, но жжение в груди усилилось, и она начала кашлять. И в этот раз — сильно и долго, до темноты в глазах. Будто хотела выплюнуть свои легкие, и, как не старалась, подавить его не могла. Воздуха стало катастрофически не хватать, весь мир сузился до ощущения этой боли и противного вкуса крови во рту. Чайник упал на пол и разбился. Этот звук показался далеким и нереальным, Ханджи рухнула, отчаянно борясь за свою жизнь. Кто-то обхватил ее, она услышала испуганный крик Эрвина. Надо же, он, оказывается, умеет бояться. — Ханджи! «Титаны, я испачкала кровью его рубашку», — мелькнула мысль. Последнее, что майор увидела перед тем, как потерять сознание, это окровавленные лепестки рядом с глиняными осколками. Так странно умирать. Медленно истлевать, как свеча, от которой остался только огарок. Она думала, что найдет смерть на поле битвы, утянув за собой как можно больше титанов, но не на этой белой постели, лежа без сил и исходя кровью. Она, Ханджи Зоэ, гиперактивный майор Разведки, которая могла быть в двух местах одновременно, сейчас была слаба как котенок. Унизительно. В ярости Ханджи толкнула тумбочку, стоявший на краю стакан упал на ковер. Увы, не разбился. Ее рука бессильно обвисла, и усталые глаза закрылись. «Наберусь сил и все-таки переверну этот титановый кусок дерева». Скрипнула дверь палаты. — Ханджи. — Уходи… Пожалуйста, кто угодно, только не он. Пусть придет Леви, с вечно хмурым взглядом и грубыми шутками, за которыми он пытается спрятать свое отчаяние. Пусть вернется Моблит, осунувшийся и почерневший, с наивными попытками поднять ей настроение пустыми обещаниями, что она поправиться. Только не Эрвин. Ханджи хотела, чтобы он запомнил ее сильной и гордой, несущейся навстречу опасности, а не сломанной и побежденной куклой, мучимой постоянными невыносимыми болями. Многие уверены, что среди разведчиков она самая упрямая и нетактичная. А вот и нет, Смит даст майору сто очков вперед. Будто не слыша, он прошел через комнату и присел на край ее постели. Глаза майор так и не открыла, пытаясь хоть так от него отгородиться. — Ханджи, — снова тихо позвал он. Она почувствовала, как он наклонился к ней. Внезапно захотелось, чтобы Эрвин коснулся ее руки. Пальцы сами собой сжались в кулак. — Я подвела вас, командор. — Чем же? Какой уставший и тусклый у него голос. Ханджи собрала всю свою волю у кулак и открыла глаза, чтобы встретиться с взглядом Эрвина. — Я не выполнила свой долг. Не узнала, кто такие титаны и как нам их уничтожить. Ей казалось, что перед ней статуя, настолько неподвижным и застывшим было его лицо, ничего не выражающим взгляд. — Ты выполнила его. И даже больше. Что-то теплое разлилось в груди от этой похвалы. С трудом Ханджи начала садиться в постели, и он помог ей, прикасаясь настолько осторожно, словно ее кожа была хрустальной. Она действительно сильно похудела, кости выпирали, черты лица заострились, а под глазами легли тени. Дышать с каждым днем становилось все тяжелее, и каждый вздох равносилен победе над титаном. Они застыли в нескольких сантиметрах друг от друга, и тонкий аромат лаванды немного успокоил Ханджи. — Во имя человечества, — прошептала она, и впервые за долгое время улыбнулась. И все-таки он что-то чувствовал. В голубых глазах заплескалась боль. — Ты прекрасный солдат, Ханджи. Я горд, что служу вместе с тобой. У нее хватило сил коснуться его ладони. Она всегда мечтала об этом, просто взять его за руку, ощутить, насколько огрубела его кожа за все эти годы. Ханжди вспомнила, как ловко он обращался с приводом, поводьями и пером, и во рту стало кисло от тоски. Она умрет через несколько дней. Какая теперь разница, говорить или молчать? — Исполните последнее желание, Эрвин Смит, — он вздрогнул при слове «последнее». — Что хочешь. — Поцелуйте меня. Он побледнел, внезапно отвернулся и настолько крепко сжал зубы, что на скулах заиграли желваки. Ханджи заплакала бы, если бы могла. — Простите, командор. Забудьте. Оставьте меня. Эрвин не ответил, вновь склонился над ней и поцеловал, осторожно, нежно и мягко. Он оторвался от ее губ, покрыл поцелуями ее лицо, легкими, почти неощутимыми. Ханджи замерла, растворившись в ощущениях и приоткрыв губы, потому что воздуха не хватало. Рука Эрвина легла ей на затылок, вторая крепко сжала ее ладонь, и он вновь поцеловал ее, на этот раз сильно, страстно и со смертельным отчаянием, ибо это был действительно их первый и последний поцелуй. — Я должен был сделать это еще очень-очень давно, — Ханджи слабо улыбнулась, услышав его шепот, и удобней пристроила голову на плече. Ей стало необыкновенно легко и хорошо, даже постоянная боль отступила. Эрвин ласково гладил по спине, лаванда окутывала нежным облаком, и Ханджи впервые за многие годы уснула счастливой. Она умерла той же ночью, во сне. Плачущая Нифа и Моблит подготовили ее тело к сожжению и завернули в плащ с крыльями свободы. На рассвете следующего дня Эрвин возложил ее на погребальный костер и положил на грудь неподписанный конверт. Сам поджег хворост и долго стоял, безмолвный и неестественно прямой, в опасной близости от огня. О чем он думал, понять было невозможно. Месяц спустя Леви осторожно спросил, что было в том конверте. — Письмо. — О чем? — Что я люблю ее.