Hood

О чем они думают пока заперты в клетках? Сперва о еде. Сложно думать о чем-либо еще когда ты сто семидесяти фунтовый мужик каждый день, впихивающий в себя кашу со сгустками волокнистого мяса (многие считают, что это размоченный корм для животных, при чем даже не элитный вроде «Пробеланс» или «Грейв»). Так что во снах их главным кошмаром становится запеченная до хруста огромная курица, размахивающая сочными стейками и вооружённая ароматными корн-догами, можно даже почувствовать ее запах: жир и фритюрное масло. А потом ты просыпаешься, не прекращая судорожно сглатывать словно бродячая собака и видишь на дешевой подушке ниточку собственных слюней. В тюрьме валютой является всё. Даже зубная щетка прокатит, если знать нужных людей. А нужные люди могут достать тебе немного настоящей роскоши: пакетики растворимого кофе (к которому он бы никогда не притронулся на свободе), порнография (лично он использует образ психиаторши, которая надевает кружевное белье под строгие костюмы), обычные комиксы, или тяжелую артиллерию: табак, кокс, героин… Но ему не нужно барахло, что толкают под столом во время обеда или на «прогулках». То, что ему нужно здесь не достать: свобода, месть, жизнь. Конечно, если кто-нибудь сказал ему, что совсем скоро он будет разъезжать на машине с боковой надписью: «Управление Шерифа, округ Банши» он бы свернул шею такому балаболу, ведь то что он видит прямо сейчас это таблички с надписями: «Забор под напряжением», «Не приближаться», «Рот на замок – тихо голубок», последнее выцарапано как раз на стене напротив его койки. Его адвокат, замученный служащий средних лет, с сильным запахом из рта, который не перебивают даже мятные леденцы, приходит к нему всего пару за все долгие пятнадцать лет. Конечно, сначала он надеется выйти досрочно – здесь все живут этакой призрачной надеждой, словно сироты, мечтающие о том, что внезапно явятся их заблудшие родители и заберут обратно в чистые и опрятные дома, где тебя не избивают в прачечной и не режут заточенными столовыми приборами. Адвоката ему предоставил муниципалитет округа, своих денег, да и вообще каких-либо денег у него все равно нет, так что приходится довольствоваться тем, что есть. Последний раз адвокат приходит как раз после убийства альбиноса. Он приносит бумаги. Много бумаг, как будто целая книжка в мягком переплете, и объясняет, что руководство тюрьмы пойдет на сделку – если клиент не будет упоминать о сексуальных домогательствах (вот умора, как будто его просто зажали в углу, а не поставили перед всеми на колени приказывая взять в рот), тогда тюрьма не подаст встречного прошения о назначение ему нового наказания (а точнее прибавки к сроку лет так на десять). К тому же, после смерти альбиноса многие заключенные дали против него показания (тюрьма может списать на его неадекватное поведение тот факт, что места в местном лазарете всегда заняты). Он соглашается, ставит корявую подпись (рука до сих пор болит) на всех страницах договора, и сделка считается закрытой. На самом деле смерть белого ублюдка играет ему на руку: его переводят в одиночку до конца срока, и, хотя быть в полной изоляции ужасно, еще ужасней терпеть постоянные избиение подкупленных Рэбитом заключенных, поскольку раньше они еще использовали ножи, он не уверен сколько бы протянул после подобных стычек. Гуляет он тоже один, его сопровождает охранник и он думает, что это случится как раз во дворе. Первое время ждет, что охранник огреет его жесткой палкой по голове или врежет ему кулаком в живот (ведь очевидно, что у персонала тюрьмы тоже гуляют деньги Рэбита), но этого не происходит. Охранники сменяются, но ни один из них не проявляет к нему интереса (даже когда он начинает отжиматься на потрескавшемся асфальтном покрытие двора). В день икс, многие называют его «падением из гнезда», ведь половина заключенных всегда возвращается мотать второй, а то и третий срок, его слегка потряхивает. Когда он получает у пуленепробиваемого окошка одежду (это действительного его одежда – ровно пятнадцать лет назад он пробежал в этих брюках и этой же футболке пару миль по лесной тропе), дрожь стихает. Два охранника провожают его душевую. Первый раз за весь срок он находится здесь один. Полдень, солнце палит в единственное узкое окошко (разумеется на нем решетка), заключенные как раз доедают свой скудный обед, после у них гражданский час – будут показывать видео по старому проектору как надо жить на воли. Он тщательно отмывается, понимает, что может выйти (теперь уже навсегда) и почему-то медлит – долго стоит под струями воды. Наверное, ответ в том, чего он ждет. Пока вода, омывая тело щиплет недавно зажитые раны и, закручиваясь по спирали, уходит в водосток он думает, что как-только выйдет за ворота из-за угла появится машина – люди Рэбита откроют по нему безостановочную пальбу и он умрет еще до того, как охранники оттащат его тело в лазарет или, хотя бы, под укрытие высоких тюремных стен. Или его не выпустят, все это только уловка, как только он будет думать, что свободен, на сцене появится его адвокат и скажет: «Привет от Рэбита, вот тебе еще один срок – пожизненный». Но он выходит, никто его не останавливает, не окликает, сбежать отсюда было бы невозможно, но как-только он переступает линию заграждения все становится на свои места. Солнце в зените, он щурится и идет. Просто идет. Природа вокруг терпеливо ждет, пока жара уступит место вечерней прохладе. Небо пронзительно синее, высокое, мошки лезут в лицо, когда он выходит на автостраду, вдоль придорожной канавы желтеет зверобой, все вокруг настолько обычное, настолько тихое и настоящее, что начинает щипать глаза. Машин немного: красный, но обшарпанный «плимут» проскакивает быстро, два пикапа, груженные навозом, словно прихрамывая едут следом. Он не голосует, хотя до любого города путь не близкий, просто он пятнадцать лет не ходил по дороге. До ближайшей закусочной он добирается сам. Ноги гудят, спина и ягодицы словно каменные. Он падает на потёртый, сделанный под кожу, выцветший диванчик и официантка наливает ему первый не тюремный кофе (он его не просил, но догадывается, что у него вид человека, которому хочется налить порцию кофеина). Сейчас у него есть пару сотен, он работал в тюрьме, хотя и не представлял себе тогда, что первый чеком станет двойной сэндвич с большой порцией картошки и кола в запотевшей алюминиевой банке. Вся еда отправляется в унитаз на ближайшей заправке. Его выворачивает снова и снова. Он оттирает бумажным полотенцем пятна, которые попали на футболку и впервые смотрит на себя в зеркало. От закусочной его подвозит семья, путешествующая на север, он втискивается на заднее сидение рядом с ребенком лет двенадцати, увлеченно играющем на телефоне, и престарелой женщиной, которая то и дело спрашивает его который час (он не может ей ничего ответить – у него нет ни часов, ни телефона). Спустя пару часов, пару минут из которых он урывает на быстрый сон, отец семейства останавливается на трассе и машет через дорогу, там есть стоянка автобусов и уж точно что-то ходит до Нью-Йорка. Ему предстоит много дел, но прежде всего надо вернуть свою жизнь обратно.