танцуй, мы выкинули все календари

      Борис либо пиздит постоянно непонятно о чем, либо молчит весь день. Он непостоянный, резкий, будто из углов его склеили. Руки у него холодные, колени и локти острые.       Фрейзер иногда не уверен, точно ли Борис настоящий. Со всеми его шутками, русскими словечками, викодином в карманах и кудрями, лезущими в нос. Он кажется выдуманным.       Борис смеется громко, руками размахивает и улыбается иногда так, что в груди щемит. Он выглядит, в большинстве своем так, словно неделю не спал, но они танцуют с ним на пляже под дождем и Фрейзеру похуй, как он там выглядит.       Фрейзер сам выглядит, как обдолбанный, прижимаясь к длинным ладоням в поисках ласки и дергаясь под блад орандж. Хотя, почему «как».       Они ходят по городу, тянут одну сигарету на двоих, пиздят в магазине пиво, смеются как ебанутые. Фрейзер взгляд удержать ни на чем не может — банально не знает, где остановить. То ли на кистях изящных, то ли на горбинке носа. Вариантов много, а ответ только один должен быть.       Борис странный, но Фрейзер не отстает, на самом деле. Бьется сначала башкой о стену со всей дури, потом мурлычет в руках Бориса. Расплывается как желе и не двигается. Хочется не уходить никогда из этого момента. Борис пьет одной рукой водку из горла, а другой его под грудью поддерживает. Не прижимает, но успокаивает.       У Бориса русская, нелепая немного фамилия, привычка закатывать глаза и сигарету давать курить со своих рук. Фрейзер, когда губами его пальцы чувствует, по ощущениям, приход ловит, ни больше, ни меньше.       Они лежат ночью на какой-то площадке — может это пустырь или поле, хуй его знает, — и Фрейзер в чужое плечо замерзшим носом тыкается и глаза прикрывает. Борис молчит, в небо пялит и голову к нему наклоняет немного. Кудри общие между собой путаются.       Фрейзер не помнит, с хуя ли сегодня за праздник, но кого ебет, правда? В крови смешался привычный коктейль травы, водки, еще алкашки какой-то — он не помнит, честно — и таблеток. Борис рядом теплый и пахнет корицей, почему-то.       Фрейзер правда надеется, что Бориса не выдумал, что кукуха не поехала настолько. Бориса хотелось касаться и целовать до опухших губ, с ним думалось, что все можно решить. Только если он не выдуманный, ха-ха.       Борис одевается странно, критиковать не хочется, хочется пиздить футболки, пока тот в отрубе, таскать потом, вдыхать запах. Борис в ответ пиздит его толстовки и язык показывает. Взъерошивает ему волосы, на палец накручивает и на улицу тянет.       Фрейзер тащится откровенно, его ведет так, как никогда ни с какой травы или водки. У него это впервые, он немного растерян и глазами все бегает. Кутается в чужие шмотки, грызет уголок книги.       Борис курит косяк, в руках держит бутылку вина почти пустую и слушает задумчиво, пока Фрейзер ему про стихи затирает. Борис говорит, что это охуенно, и в макушку чмокает громко. Тянет к его губам руку и Фрейзер привычно уже обхватывает губами фильтр, глаза прикрывает.       Борис иногда кажется открытым очень, он тогда голову Фрейзеру на колени укладывает и они молчат, часами иногда. В воздухе дым сигаретный, на теле чужой свитер бордовый. Руки — маленькие, если сравнивать, — зарываются с нежностью в кавардак смоляных кудрей.       Фрейзер готов откладывать книги в сторону, Борис их читать готов. Они смотрят бессмысленные передачи прижимаются друг к другу в свете телека или забираются на крыши и целуются в лучах рассветного солнца.       Они смеются со всякой хуйни, обсуждают с серьезным видом ее же, слушают, привалившись друг к другу, в одних наушниках песни. Пьют торжественно вино из кружек и воду из бокалов, глазами друг друга ищут.       Фрейзер смотрит постоянно снизу вверх, руки тянет повыше и на носочки встает. Борис съезжает вниз по сиденьям, ноги расставляет и голову чуть склоняет. Они ездят наперегонки на великах, пьют в лесу джин, руками сталкиваются иногда.       Они валяются на тесной кровати, Борис своим плечом острым к стенке прижимает и опять косяк к губам подносит. Становится холодно, Фрейзер прячет ступни под чужие голени и тянет в легкие дым. Рука на чужой груди, где-то на полу стоит коробка хлопьев медовых, а на улице серое все — через окно видно.       Борис кусается постоянно, наклоняется даже специально. Помечает шею, прикусывает хрящики и мочки алеющих ушей. Проводит нежно по бокам, ныряет под ткань хлопковую пальцами своими длинными. Он двигается внутри медленно, распаляет и за бедра держит. Фрейзер стонет до хрипа, выгибается и ногами обхватывает, ближе прижимает.       Борис матерится хрипло и губами по ключицам водит, подставляет спину и волосы, под коленки подхватывает. У Фрейзера они в синяках и царапинах, внутренняя сторона бедер в засосах, а на локтях пластыри цветные.       Дышать иногда невозможно, не получается просто, а иногда хочется пиздить всех и вся, он ненавидит их всех иногда. А у Бориса руки влажные, мягкие и голос бархатный. И паника уходит сразу, дышится легко, а руки вокруг ребер чужих.       Они срываются в один момент в Болонью на концерт, бегают по городу, пьют пиво и целуются-целуются-целуются. Получают потом пиздюлей, но похуй как-то, вообще не ебет. Молодость проебывать не хочется, хочется куда угодно и что угодно, хочется вдвоем, а на остальное плевать. Хочется держаться за руки, сжимать в объятьях крепко, пытаясь срастись, вплавиться друг в друга.       Хочется курить и целоваться, гулять, лежать в лодке посреди озера и рисовать друг другу на руках сердечки или письки. Хочется бегать от контроллера, критиковать ужасы и громко орать песни, прыгая по кровати.       Фрейзер не знает до конца, придумал он Бориса или нет, но пока что ему охуенно и он тянется привычно к руке с сигаретой, губами обхватывает и пальцы задевает.