Подобная луне

      – Больное сердце, – раздался за его спиной голос Ахмеда. – У неё больное сердце…       На миг оторвавшись от процесса сбора тысячелистника, четырнадцатилетний шехзаде Исмаил оглянулся с нескрываемой холодной ненавистью. На лице бывшего султана виднелись дорожки слёз, к сердцу он прижимал женские чётки. Простые, из наиболее дешёвого дерева: никакой роскоши, причитающейся османской госпоже по праву рождения, Мехпаре Султан принципиально не позволяла себе даже в мелочах. Исмаил до сих пор был не в силах предположить, что на свете могло связать этих двоих, – истинного сына Мехмеда Третьего, когда-то гнусно издевавшегося над отцом Исмаила шехзаде Искандером, и «султаншу-нищенку», «Могильщицу Мехпаре», всю свою жизнь презиравшую всех потомков Мехмеда Третьего и османский султанат как таковой. Однако промысел Аллаха относительно этого союза с самого начала был как будто даже прост и очевиден – именно Мехпаре Султан, одинокая и хрупкая молодая женщина, волей удивительного случая оказалась рядом, когда бывший султан кричал от ужаса, одной глубокой ночью очнувшись живым в собственной могиле в Голубой мечети. Как то и дело оказывалась рядом и после – в пору, когда он сживался с новой реальностью, где повелителем мира звали уже не его.       Летаргия, мнимая смерть – как выяснилось, несостоявшийся убийца Исмаила полностью повторил его путь.       – Мехпаре Султан не умрёт, – отозвался Исмаил. – Не из-за вас.       Ахмед слегка облокотился на пустую бочку, стоящую вверх дном. Исмаил почти физически ощущал, что тот по-прежнему не отрывает от него взгляда, исполненного глубокой тягостной задумчивости. В странном положении они всё же оказались. Восставший из мёртвых шехзаде и восставший же из мёртвых бывший султан, которого, вероятно, в скором времени будут разыскивать по всей империи за весьма бездарную попытку при покровительстве персов отобрать трон у собственного сына султана Османа. А сейчас, в деревушке на краю мира, оба восставших из мёртвых пытались позаботиться о тяжело больной женщине, которая была дорога им обоим.       – Однажды мне сказали, что ты шехзаде, у которого любой может найти утешение.       – Вам солгали, – огрызнулся Исмаил, не отрываясь от сбора трав.       – Я сожалею о боли, что ты пережил в детстве. И помимо этого… – плечи бывшего султана дрогнули, а лицо оставалось каменным, – о случае на твоих похоронах, не знаю, рассказали ли тебе… Минуло столько лет, и вот Аллах всё ещё карает меня за твои страдания. Однако я никогда не желал…       – Нет, – вырвалось у Исмаила, – вы желали, чтобы мой отец наблюдал мою безболезненную казнь за то, что он посмел полюбить.       Ахмед замолчал. Исмаил сжал кулаки и, судорожно вздохнув, снова разжал их.       – Я ни на кого не держу зла за себя… если это и правда причиняет вам боль, – прибавил юноша, холодно оглянувшись. – Но за Них я не прощу вас. Мой отец-шехзаде и Зюльфикяр Паша были преданы вам, любили вас, а вы предприняли попытку убить их и смаковали их боль. Вы предали их. В муках, что они пережили, виноваты только вы!       К удивлению Исмаила, на лице бывшего султана не появилось ярости – он в каком-то странном напряжении отвёл взгляд, после чего опустил голову.       – Вполне возможно, вы не ошиблись, желая моего убийства, – с холодным гневом продолжал Исмаил, – ибо если бы вы по-прежнему правили страной, я сделал бы всё, чтобы уничтожить вас – за зло, что вы причинили им обоим. Вы заслуживали смерти, что настигла вас в тот день.       – Похоже, ты и впрямь как твой отец, – наконец послышался голос Ахмеда у него за спиной, когда Исмаил был уже у порога дома, – желаешь, чтобы тебя считали безжалостнее, чем ты есть.       Мехпаре Султан, черноволосая красавица с глазами цвета янтаря, прижала его к себе и тепло потрепала по волосам, как когда-то в его детстве, после чего сделала глоток отвара и, прислонившись к подушке, закрыла глаза. В такие моменты Исмаилу порой казалось, что в чертах лица этой гордой язвительной женщины и султана Ахмеда и самом деле есть неуловимые сходства. Лица его отца-шехзаде и Кёсем Султан, давно ставшей Исмаилу названой матерью, иногда казались ему столь же схожими между собой – особенно после их тайного брака, о котором знали лишь самые близкие.       – Всё будет хорошо, – пообещал Исмаил снова. – Я справился с этим в шесть лет. Чем вы хуже?       Мехпаре задорно улыбнулась в ответ, но затем взглянула на свой большой округлившийся живот и вновь погрустнела.       – Я и представить не смогла бы, что у меня будет ребёнок. Только бы не умереть сейчас…       Исмаил тяжело вздохнул. Возможность стать матерью и правда должна бы быть особым счастьем для красивой и вполне молодой ещё женщины, ни разу в жизни не познавшей счастья мужской любви и супружества. Гордая в своей отстранённости от людей дочь падишаха Мурада Третьего с девяти лет и по сей день носила траур по своим девятнадцати / восемнадцати убитым Мехмедом Третьим братьям, презрительно морщась, когда ей напоминали об её принадлежности к роду османского правителя, будь то Мехмед или его сын, и всегда делая всё возможное, чтобы продемонстрировать, как она презирает эту принадлежность. Собственная смерть со дня потери братьев и впрямь была последним, что её страшило…       До сегодняшнего дня.       За свою жизнь Мехпаре Султан успела несколько раз заработать себе репутацию умалишённой и прославиться множеством эксцентричных поступков, которые у одних вызывали насмешки, а у других, в числе которых были Исмаил и его отец шехзаде Искандер, – восхищение. В детстве Исмаил иногда думал, что своим гордым отвержением пути османской султанши его тётя отчасти напоминает католическую святую Маргариту Венгерскую – принцессу, чьё имя носил родной остров Зюльфикяра Паши и что никогда не чуралась простой работы и ставила небесные ценности превыше самохвальства земных правителей. Так и Мехпаре, всегда облачённая в простое траурное платье, могла с лёгкостью посреди ночи явиться на площадь перед Османским дворцом с наполовину прогнившей телегой и собственноручно унести тело казнённого придворного или воина, брошенное по приказу Мехмеда Третьего, Ахмеда Первого или их женщин на некоторое время гнить на улице, – что и делала регулярно, всякий раз умело водя запоздалую стражу за нос. «Могильщица Мехпаре» в укромном месте хоронила убитого как полагается, а после язвительно усмехалась в лицо людям падишаха, приходившим спрашивать с неё за это. Однажды она засмеялась в лицо и самому султану Ахмеду – видимо, с тех пор последний и не смог выбросить её из головы.       Больше всего прочего на свете падишах Ахмед Первый ненавидел людей, задевавших его гордость, а бесстрашная и острая на язык Мехпаре уступала в этом умении разве что Сафие Султан, – и всякий раз после его попыток поставить свою молодую родственницу на место стража и кое-кто из придворных то и дело поговаривали, что султан ненавидит «Чёрную Мехпаре» с той же неистовой силой, с коей обожает и возносит до небес свою возлюбленную хасеки Кёсем.       – Вы не умрёте, – пробормотал Исмаил, – не умрёте.       Султан Ахмед вернулся в дом, когда его новая жена уже спала и сам Исмаил, развлекающий её своими обычными историческими лекциями, тоже почти задремал на прикроватном сундуке. Лишь тогда юноша заметил, что искусно нарисованные карандашом портреты убитых братьев султанши, – маленькие и крайне ветхие листы бумаги, которые Мехпаре всегда возила с собой и иногда, думая, что за ней никто не наблюдает, трепетно прижимала к сердцу, – беспорядочно рассыпались по полу. Исмаил не успел за ними нагнуться, так как Ахмед, присев на одно колено, собрал их с величайшей осторожностью и снова положил возле кровати жены. На губах полусонного Исмаила мелькнула холодно-удивлённая усмешка. Неужели эта женщина и правда сумела пробудить в этом человеке нечто, хотя бы напоминающее по своей сути настоящую любовь? На свете не было никого, ненавидимого им сильнее, чем бывший султан Ахмед, и до этого самого момента Исмаил скорее был готов поверить, что тётя скрывает нечто ужасное и этот человек удерживает её возле себя силой. В конце концов, с Кёсем Султан Ахмед поступал именно так – когда-то давно, когда она, будучи юной девушкой, с болью и горем умоляла его вернуть её к родным. И когда отец Исмаила шехзаде Искандер бескорыстно рисковал своей жизнью, чтобы его любимая, вырванная им из рук разбойников, могла вернуться к родителям…       Исмаил тяжело вздохнул, вспоминая, как много лет назад Кёсем Султан спустилась в их с папой темницу, когда их обоих собирались убить за то, что они оказались шехзаде. В то утро с ним, шестилетним мальчиком, в темнице же произошёл сердечный приступ, и отец ради его спасения бросился в ноги своему палачу. А Кёсем Султан – так и осталась рядом с ними, отцом и сыном, навсегда, вскоре всей душой раскаявшись за огромное зло, что причинила им. Должно быть, султану Ахмеду, их с отцом мучителю, в дальнейшем ни от одной мысли не было досаднее – он приказал бросить Исмаила в темницу, надеясь причинить своему бывшему другу как можно больше страданий за «страшное преступление» безмолвной любви к своей хасеки, однако этот поступок в конечном итоге только сблизил Искандера и Кёсем.       Султанша, ставшая Исмаилу любящей матерью, часто называла его появление в своей жизни чудом Всевышнего, которое не позволило ей поддаться мраку в своей душе и спасло её семью от некоего злого проклятия, что преследовало их долгие годы. Иногда, правда, трудно было понять, имела в виду Кёсем собственно Исмаила или всё же любовь, что связывала её и его отца-шехзаде. Очевидным было лишь то, что она говорит чистую правду – ведь её дети, воспитанники и внуки были по-прежнему живы и здоровы. А султан Осман благополучно и успешно правил, ни разу не усомнившись, что его семья и родня твёрдо стоят за его спиной.       – Я и у них прошу прощения, – неожиданно произнёс Ахмед, когда Исмаил, перекинув через плечо дорожную сумку, уже сделал шаг за порог.       Юноша растерянно оглянулся.       – Зюльфикяр... и твой отец-шехзаде. И Хюмашах Султан тоже. Я… и сам не сумел бы подумать, что между нами может произойти подобное.       – Рад слышать, – отозвался Исмаил холодно и повернулся, чтобы уйти.       – Возможно, в тот день и мне следовало прийти в лазарет. К тебе… к вам, когда Искандер и Кёсем боролись за тебя. Клянусь, что думал об этом. Поступи я так, в тот день всё могло пойти иначе... И, разумеется, Зюльфикяру надлежало позволить быть возле вас, как он и стремился всей душой. – Ахмед вздохнул. – Не знаю, может ли мне служить оправданием то, что я и сам умирал в тот день... и поверь, умирал весьма болезненно. Быть может, если бы я рассказал об этом твоему отцу, он простил бы меня. Хотя, впрочем… кто же такое прощает.       – Иными словами, – Исмаил скрипнул зубами и едва заметно вскинул подбородок, – если бы не ваша болезнь и близость смерти, то, узнав о любви моего отца к Кёсем Султан, вы не совершили бы того, что совершили? Не издевались бы над невиновным человеком, не жаждали бы его смерти? Не истязали бы Зюльфикяра Пашу за то, что он посмел не выдать вам сына, не стремились бы сделать из него палача молодого человека, которого он вырастил и воспитал? И не искали бы наслаждения в причинении боли вашему давнему врагу через наши жизни – ибо это был единственный способ, коим вы были способны причинить её?       – Я сожалею обо всём, клянусь, – тихо ответил Ахмед, опустив голову. – Зюльфикяр и Искандер… я очень рад, что они оба живы.       Мехпаре взяла запинающегося Ахмеда за руку, затем с горячей нежностью прижала её к губам. Они на мгновение обнялись – так же нежно и ласково, как обнимали друг друга отец и Кёсем Султан, – и Мехпаре Султан подняла на Исмаила взгляд, полный тихой мольбы за человека, которого она любила. Похоже, эта женщина и правда стала собственным чудом Всевышнего в жизни султана Ахмеда, которое по-настоящему преобразило его душу.       «Подобная луне» – так, созвучно значению её имени, часто звал свою новую жену развенчанный падишах в своих стихотворениях.       – Доченька… Моя красивая доченька, моя Хандан, моё сокровище… – ласково и тихо, чтобы не разбудить мужа, проговорила Мехпаре, кладя руку на свой живот. Ей снова представились счастливые глаза Ахмеда, когда он узнает, какое имя она выбрала для их ребёнка. В том же, что это будет именно девочка, у будущей матери не было никаких сомнений.       Ей в который раз вспомнились трепетные отношения её единокровной сестры Хюмашах и Сафие Султан, за которыми Мехпаре в Старом дворце всегда наблюдала с тщательно скрываемой теплотой – как, собственно, и Сафие Султан, поселившись там, со столь же тщательно скрываемым беспокойством то и дело предпринимала попытки вмешиваться в жизнь Мехпаре на правах «мачехи» наподобие: «вправить несчастной ум, выдав замуж». Её многолетняя противоречивая дружба со старшей валиде всё же скорее была, чем нет... И Мехпаре очень хотелось воспитать такую же прекрасную великодушную дочь, какую сумела вырастить Сафие Султан, однако болезнь не позволит ей задержаться возле родных людей надолго, и дай Аллах, заберёт только её жизнь, но не жизнь её ребёнка. Позаботится ли о ней Ахмед, или оставит так же, как оставил остальных своих детей? Дай Аллах, малышка согреет ему сердце и придаст сил к жизни, когда её не станет.       Сумеет ли Ахмед навсегда отказаться от порочных надежд забрать трон собственного сына, лишь только покончившего с мерзким злом «узаконенных» убийств шехзаде, и не начнёт ли подло преследовать её единственного оставшегося в живых брата Искандера и его близких снова? Быть может, однажды Ахмед всё же найдёт в себе отвагу лично помириться с родными, что остались в Топкапы? Она, Мехпаре, сделала всё, что было в её силах, и отныне ей оставалось лишь всем своим существом верить в свет в душе своего любимого, к которому он сам некогда в юности так стремился.       Она посмотрела на ночное небо, снова прошептала Исмаилу молитву на дорогу и опустила голову на руку Ахмеда, невесомо целуя её и закрывая глаза. Её мысли так и не желала покидать одна нелепица – предсказание, услышанное в одном из дергяхов, где Мехпаре как-то довелось работать. Предсказание о великой судьбе её малыша-племянника, шехзаде-учёного, что будто бы станет сильнее повелителей и мудрее имамов и проведёт свою жизнь, оберегая людей от истинного зла.