At the end of everything

      Венти моргнул.       Он должен быть мёртв.       Смутно он осознает, что кто-то зовёт его по имени. Снаружи разразилась буря, обычно тихие ветры взволновались в ответ на его смятение.       Он должен быть мёртв       Но вместо этого он в давно разрушенном соборе, рядом с ним Барбара, суетящаяся и беспокоящаяся, Джин, с лицом искаженным тревогой и беспокойством, нависающая над ним и протягивающая руку, и Путешественник…       Путешественник.       Венти вздрагивает, отшатывается, чуть не спотыкаясь в своём порыве убежать, и       Святая Лира выскальзывает из его дрожащих рук, с грохотом падая на землю.       Святая Лира?...       Ах.       Так это….       Он заставляет себя встать ровно, весело смеясь на их беспокойство. И не имеет значения, что этим он никого не обманет.       Венти подзывает Der Himmel взмахом руки. Он приводит её в порядок, с гораздо меньшим вниманием и куда меньшим количеством театральности, чем в первый раз. И тем не менее, он заставляет себя смотреть Барбаре в глаза, когда передает его.       «Лучше прежнего!» говорит он ей с улыбкой, не достигающей его глаз. Бездна нацеливалась на места отправления культа, разрушив храмы, церкви, все признаки правления Архонтов без исключения. И как диакониса…       Венти сглатывает резко повернувшись на каблуках, очень быстро покидает собор.       Синьора уже поджидает его. В тот раз он не особо старался. Нельзя сказать, что он просто передал своё Сердце Бога, как Моракс. Он всё равно никогда не хотел быть Архонтом, а после К’хаэнриаха это был шанс освободиться от Селестии… Ну, он больше дурачился, чем давал отпор по-настоящему. И кроме резкого письма Царице о её методах от него не было никакой реакции. Серьёзно, Мондштадт был самым слабым королевством, а он сам – самым слабым из Архонтов. Что он должен был делать?       Превращать любую – л ю б у ю – материю в камень – это свойство Гео. Электро за счёт своей активной энергетической сущности может разрезать что угодно. Природа Пиро – сжигать, Крио – замораживать. Дендро вытягивает жизнь, А Гидро достаточно, чтобы утопить.       Анемо же – это воздух.       Венти не нужно никаких особых сил, когда он может попросту украсть возможность дышать, украсть суть жизни одной лишь мыслью.       Это столкновение едва ли можно назвать дракой.       Под впечатлением от Войны-которой-ещё-нет, Венти лишь бесстрастно наблюдает, как Фатуи отчаянно хватаются за горло, безуспешно пытаясь сделать вздох.       Он обходит их, легко отмахиваясь от слабых попыток отомстить. Однако, когда Синьора последний раз проклинает его, он останавливается ровно настолько, сколько необходимо для пожелания заблудшему дитя ветра мира в загробной жизни. Война-которой-ещё-нет, война-которая-будет началась с нападения Царицы на Остров в Небесах. Конечно же, даже с собранными Сердцами Богов и своими Фатуи она проиграла. Но это ослабило Селестию достаточно сильно, и Бездна осмелилась сделать свой ход. Мондштадт, как и большая часть Тейвата, был стёрт с лица земли в ходе последовавшего конфликта.       Кажется он слышит крики. Из собора выбегают люди, привлеченные звуками потасовки. Возможно, Джинн и Барбара сейчас пытаются исцелить Фатуи, ведь Монд и Снежная всё ещё союзники, а сёстры в самом деле слишком добрые и щедрые.        Наверное, именно поэтому они недолго продержались на войне       Этим Фатуи уже не помочь. Поздно.       Путешественник смотрит на него, сбитый с толку, полный тревоги. Он тянется к нему, но Венти ускользает, растворяясь во встречных ветрах и появляясь на балконе, что выходит на площадь. Его накрывает тень его статуи и бард уверен, есть в этом некий символизм, какая-то метафора или смысл, который он не может разгадать.       Буря ещё не утихла. Её отголоски носятся по улицам, уничтоженным для Венти много лет назад. Над крышами свободно дуют ветры, несущие голоса его детей – неопровержимое доказательство того, что все живы. Все его дети живы…       Венти смеётся с облегчением, потому что война ещё впереди, и тихо рыдает в отчаянии, потому что война не за горами. И не важно, что его можно принять за сумасшедшего.       Война ещё не началась, но уже приближается.       Его очертания расплываются, когда он превращается в ветер и скользит по улицам. Он вьётся вокруг своих детей, ластясь к ним, прижимаясь, чтобы услышать их сердцебиение, струится через их лёгкие, чтобы почувствовать, как они дышат, отчаянно нуждаясь в уверенности в их дальнейшем благополучии.       Тревога его детей отдаётся эхом внутри него. Удивление, испуг, немного злости. Не облегчает дело и давешняя буря, которую он случайно вызвал. Мондштадт не видел таких сильных штормов с тех пор, как пал Декарабиан, и это пугает его детей.       Его ведёт от смеси счастья и горя и Венти прижимает их к себе ещё крепче.        – Мои дети. – Он шепчет, не особо заботясь о том, что его слова разносятся дикими ветрами по всем его землям. – О мои драгоценные дети!       Война ещё далека, но она грядёт, и он сделает всё, чтобы её предотвратить.       Селестия отправила его обратно как пешку для собственного спасения и он не обманывается насчёт её целей.       Но это не важно. Он будет её пешкой.       Пока стоит Мондштадт, он с радостью сделает всё, чего бы та не попросила, вплоть до убийства Путешественника.       Потому что это то, что он должен делать. Путешественник. Он помог Мораксу во время испытания Лиюэ. Если бы не он, Моракс, возможно, не ушел бы в отставку. Затем Инадзума, где жрица Яэ обменяла их жизнь на Сердце Бога Эи. То же в Сумеру, Натлане, Фонтейне – везде он сыграл свою небольшую роль в утрате тамошними Архонтами их Сердец.       Если он убьёт Звезду, то смешает планы Царицы, во всяком случае на время, и это ещё не всё. Война начнётся с покушения Царицы на Селестию. Царица потерпела поражение, но это ослабило Селестию и Бездна набралась смелости сделать свой ход. Она была сильна, но Близнец склонил чашу на сторону Бездны. А верность Путника принадлежит Родному человеку, своей утерянной половине. Тейват не пережил и не переживёт их объединенного гнева.       Убрать Странников – значит спасти Тейват, и положение Венти поистине идеально, чтобы вывести их из игры здесь, в начале их пути, до их воссоединения, до того как они смогут восстановить силу, до того как они станут угрозой.       Кроме того, по крайней мере сейчас, Странник доверяет ему.       Он может выиграть войну ещё до её начала        – Венти!       Кто-то зовёт его по имени.        – Хэй! Венти! Он чувствует руки на своих плечах, чувствует, как кто-то нежно тормошит его.        – Венти, ты меня слышишь?       На границе сознания мелькает мысль, что все люди куда-то ушли. Ах, небо уже потемнело. Как долго он стоит здесь и плачет?        – Венти, что случилось?       Прошло несколько часов. Буря ещё не успокоилась. Те, кто не лёг спать, давно ушли искать пристанище. Почему Путешественник всё ещё здесь?        – Венти! По крайней мере, Путешественник дал ему спокойно пожить какое-то время. Мондштадт был затронут гораздо меньше остальных, ну, или избавлен от прямого конфликта. Вполне вероятно, так случилось только потому, что и он, и Монд были слишком слабы, не представляли угрозы. Но ему хотелось думать, что возможно, только возможно, так случилось оттого, что Путник всё ещё заботился о Монде, о первом доме, который был у него в Тейвате, хотя бы капельку. С другой стороны, может быть и так, что Путешественник просто хотел увидеть его страдания.       Звезда всё еще зовёт его, всё ещё держит руки на плечах, всё ещё пытается вытряхнуть его из оцепенения.       До войны ещё очень далеко, но она грядёт, и он сделает всё, чтобы её предотвратить.       Непрекращающиеся ветры всё же стихают. И судя по выражению лица напротив, неожиданная тишина его тревожит гораздо сильнее воющих порывов.        – Путешественник, – Венти слышит собственный голос, – Встретимся завтра вечером на пике Драконьего Хребта.       Тот промаргивается в изумлении, сбитый с толку внезапной просьбой Венти. Бард осознает, что должно быть, его внешний вид далёк от нормального, ведь слёзы всё ещё бегут, а дрожащая улыбка растягивается на лице слишком широким разрезом.        – Кажется, я знаю, как связаться с твоим близнецом. – добавляет он, даже не обманывая.       Тот наверняка появится, если Венти пустит стрелу в сердце Путешественника. Люди, ослепленные любовью или горем, совершают глупые ошибки. Смерть Путешественника станет идеальной ловушкой.       Венти отворачивается, чтобы не смотреть в глаза, и исчезает с порывом ветра прежде, чем услышит, как Путник благодарит его. В свои последние дни, когда его когда-то гордый народ, несмотря на все его усилия, сократился до двенадцати разрозненных человек, он сам разыскал Путешественников, чтобы торговаться… нет, умолять о безопасности для его людей. Истощенный бесплодными попытками защитить свой народ, он давно превратился в слабое, беспомощное дуновение ветра, и по его мнению было что-то поэтичное в том, чтобы закончить свой путь также, как начинал. Ему нечего было предложить взамен. Но если бы они захотели платы за его грехи, он пошел бы добровольно. Если бы они захотели его смерти, он бы сам перерезал себе горло. Если бы они захотели, чтобы он служил им теми немногими силами, что у него остались, чтобы он пресмыкался у их ног. Что бы они ни хотели, он сделал бы это, ведь его люди невиновны. Они были просто детьми, они были детьми для него. Путешественник смотрел на него с жалостью, но близнец лишь усмехнулся, что-то бормоча о высокомерии богов. Он поднял свой меч, и Венти отрешенно подумал, что даже не оставил записки, и, о боже, его бедные дети будут думать, что он бросил их. Но теперь было слишком поздно, ведь лезвие уже неслось… Кэйа Альберих принял на себя удар. Кэйа, который исчез в начале войны, только для того, чтобы появится вновь в рядах бездны. Кэйа, которого Венти долгое время считал предателем, который до этого стоял на другом конце комнаты, бесстрастно наблюдая за происходящим и который теперь истекал кровью перед ним. И который, несмотря ни на что, тоже был одним из его детей, и теперь из-за Венти…. - Беги - выплюнул Кэйа на последнем издыхании. И Венти, как трус, которым он и был, побежал. - Догнать, – приказал близнец Путешественника. Голос его был полон скуки. – Я избавлюсь от предателя. Венти чуть не развернулся прямо здесь и сейчас, чтобы не дать избавиться от тела Кэйи, потому что парень заслуживал хотя бы надлежащего захоронения. Ему не позволено хотя бы достойно похоронить своё дитя…? Меч Путешественника прошел в нескольких дюймах от его лица и реальность обрушилась на него, хороня под своей тяжестью. Если он здесь умрёт, жертва Кэйи будет напрасной. Он не мог допустить, чтобы жертва Кэйи была принесена зря. Он не мог вернуться к его немногим оставшимся детям, не с путешественником на хвосте. Поэтому, он направился к руинам Селестии. Когда он прибыл, последние из Богов Истока ждали его. Едва он переступил порог, как его схватили и засунули в него песочные часы. Но, что бы они ни планировали, всё равно было поздно. Путешественник уже догнал его и меч из звёздного металла пронзил его. Было слишком поздно… А потом он проснулся в прошлом.       … Дурин, наверное, насмехается над ним.       Это должно произойти здесь, на Драконьем Хребте, вдали от города, иначе его любимые дети будут застигнуты неизбежным возмездием близнеца Путника, но Венти всё равно вздрагивает. То, что Путешественник и его родич сделали с Тейватом в будущем-которого-нет, это то же самое, что Венти и другие Архонты делали с К’хаэнрией пятьсот лет назад.       Дурин определённо ухахатывается на том свете.       Ну, это место уже было разрушено Селестией дважды. Получается, теперь третий…?       Он слышит шаги позади себя и оборачивается, чтобы увидеть Путника. Того бьёт сильная дрожь, но он справляется лучше, чем ожидал Венти. В любом случае, он всё ещё жив. Пора?       Лицо Путешественника выражает такую глупую решимость, так много надежд, так много доверия и отчаяния…       Венти уже попросил Альбедо и искателей приключений на стоянках покинуть это место.       Он не уверен, почему те так охотно послушались. Он себя раскрыл?        – Где Паймон? – Решает спросить Венти.        – Ей стало слишком холодно. Спустилась после примерно половины подъёма. – Отвечает Путешественник. – Ты сказал… – Дыхание Путника сбивается, и внезапно Венти тоже затрудняется вдохнуть. – Ты сказал, что у тебя есть способ связаться с моим близнецом? Венти недоумевает. Он был так слаб, так истощён. Как ему удалось уклоняться от Странника достаточно долго, чтобы добраться до Селестии? Ответ до смешного прост. Конечно же нет, ему не удавалось. Путешественник позволил ему добраться до Селестии. …Только для того, чтобы тут же заколоть его. Но всё же, он позволил ему добраться до Селестии. Чтобы что? Дать ложную надежду или последний шанс? Он не знает. И он не уверен, что хочет знать.       Венти кладёт руку на Шип небесной стужи, привлекая внимание Селестии резкой, настойчивой вспышкой своего Сердца.       Он не сопротивляется, когда Она вторгается в его разум, и охотно предлагает свои воспоминания о будущем, которому он не может дать произойти. Небесная Леди хмыкает, выглядя удивлённой. Гораздо сильнее, чем это уместно или уважительно к мёртвым-которым-он-не-позволит-умереть. Но Венти держит рот на замке.       Только когда Селестия уходит, дабы собрать силы для грядущей войны, Венти снова начинает говорить. Он заставляет себя поднять склонённую голову и посмотреть растерянному Путешественнику в глаза.        - Я хотел бы… - хрипло шепчет Венти и замерзшие слёзы обжигают его щёки. – Я хотел бы, чтобы мы могли просто начать сначала.       Он сглатывает и бормочет.        - Но мы не можем. Кто-то должен проиграть, чтобы выиграл Мир. Это единственный способ.       Он натягивает лук, одним плавным движением вкладывая стрелу.        - Прости, Путешественник.