***
На улице только наступает вечер, солнце опускается за горизонт, окрашивая своими последними лучами небо в оранжевый, розовый и глубокий красный оттенки, люди спешат с работы по домам, кто-то просто гуляет и радуется тому, что сегодня такой обычный день. Но не Мин Юнги. Пять минут назад ему позвонил Хосок, брат Чимина. Нервным, трясущимся голосом, шмыгая носом, тот еле-еле рассказал, что пока Пак ехал домой - в него влетела какая-то красная мазда, на бешенных скоростях. Водитель мазды - погиб на месте, Чимин - в больнице в тяжелейшем состоянии, но живой, потому что удар пришелся в пассажирскую дверь. Хотелось бы сказать, что ему повезло, да вот только врачи ставили не самые утешительные диагнозы, плавно подготавливая их к тому, что Чимин не проснется. Никогда. В тот день Юнги скурил не меньше пачки сигарет. В тот день Юнги выпил не меньше бутылки виски. В тот день Юнги сорвался, тушил о свои запястья сигареты, резал их каким-то лезвием, найденным в шкафчике письменного стола. В тот день Юнги не смог приехать в больницу. В тот день Юнги сломался и почти захлебнулся собственными слезами, стоя на коленях перед кроватью. Он проклинал машину, которую так любил его Минни, он проклинал дороги, по которым тот так любил ездить, включив на полную громкость какие-то джазовые песни, распахнув окна, чтобы ветер трепал его волосы, проклинал водителя другой машины, проклинал вообще всё, что только мог, в том числе и самого себя. За то, что не уберег, за то, что не спас, не успел, не приехал, и за то, что там был Чимин, а не он. Боль, разрывающая изнутри - пожирала Юнги, не давая тому даже спокойно вздохнуть. Дорожки от слёз высохли, оставляя за собой солёные следы, неприятно стягивающие щеки, руки перестали дрожать и обнимать самого себя, но немой крик рвался из глубин самой души, пока Мин смотрел пустыми глазами в окно, разглядывая мерцающие в небе звёзды. «Не проснется. Никогда.» Отпрашиваясь с работы - Мин не хотел отвечать на "Что-то случилось?", он просто хотел, чтобы ему дали отгул и отъебались. Как собрать себя в кучу, чтобы не подавать виду, что вместо сна - он всю ночь просидел на полу и бился лбом о кровать, проливая горькие слёзы на чистые простыни, которые заправил Чимин перед выходом - Юнги не знал. Ему просто нужно было заставить себя подняться на ноги и приехать в больницу, но он не хотел и не мог смотреть на такого Чимина. Звонок Хосока выдергивает его из страшных картин, которые подкидывает мозг. Телефон неприятно брезжит в руках, а на экране светится настойчивое "Хосок", и Мин знает, не брать трубку - нельзя. Хосок выломает дверь и выволочет Юнги за шкирку. Хосоку не легче чем Мину, но он просто умеет лучше держаться. Он должен лучше держаться. — Через три минуты спущусь, мне нужно обуться, — врёт. Беззастенчиво врёт. Обуться? Насмешил. Он и не снимал обувь как только ввалился в квартиру, задыхаясь из-за сжавшихся лёгких. Ему просто нужно умыться. Хотя бы. И Юнги находит в себе силы сделать это. «Никогда.» Чимин, лежащий на больничной кровати - совсем не Чимин. Не тот. Чужой. Родной. Всё его прекрасное лицо усыпано зашитыми ранами, на руках не осталось живого места, каждый миллиметр его нежной кожи - в швах. На постели пятна крови от свежих ран, врач торопливо объясняет, что Пак - в глубокой коме. У него повреждены почти все внутренние органы, сердце работает с перебоями, а дышать он может только с помощью аппарата ИВЛ. Слишком спокойное "Он вряд ли выкарабкается. Готовьтесь к худшему" - режет слух. Хочется врезать врачу, да так, чтоб его вот эти умные очки раскрошились от удара. Но это не поможет. Не спасет. Не вернет. Юнги на негнущихся ногах подходит к кровати и проводит ладонью по слипшимся от крови светлым волосам. Пытается узнать Чимина хотя бы по ним. Не получается. Слёзы вновь застилают глаза, катятся по щекам, собираясь на подбородке и проливаясь на кончики любимых пальцев. Хосок подхватывает под руки ровно в тот момент, когда Юнги больше не может стоять. Его бережно усаживают на стул, но он лишь зажимает рот руками, чтобы не заорать от слепящей боли внутри, хотя и понимает, что его возлюбленному - все равно. Юнги резал себя ежедневно в течении двух недель, которые Чимин не приходил в себя. Выпивал столько, сколько позволял организм, выкуривая чуть ли не после каждого глотка одну, а то и две, сигареты. Через четырнадцать дней на руках Мина не осталось живого места, из-за чего он был вынужден в жару носить кофты с длинными рукавами, чтобы не слечь в отделение психиатрии, потому что от туда придти к Чимину - нереально. Таким образом Юнги успокаивал бушующий ураган боли внутри себя, он подавлял её всеми возможными способами, но она не утихала. Он проливал свою боль ежедневно, выплескивая её на пустые бутылки из под алкоголя. Хосок приходил иногда, помогал ему умыться или доползти до душа, потому что нужно сходить к нему. Хосок обещал, что скоро всё будет хорошо, что скоро ему полегчает, но как может полегчать, если твой любимый человек умирает у тебя на глазах. Но Хосок оказался прав. Почти прав. Юнги не полегчало, просто его нервная система перестала справляться с таким количеством негативных эмоций, от чего он стал похож на безэмоциональную груду мяса. Но так тоже неплохо. Так меньше вопросов. Мин приходит каждый свой трезвый день. Рассказывает какой-то бред из того, что произошло за день, плачет, а потом засыпает, положив голову около рук Чимина. Постепенно раны затягиваются, оставляя за собой лишь розовые гладкие шрамы, которые совершенно не красят его мужчину. Волосы вымыты, но все равно не такие мягкие, как были дома. Весь Чимин не такой, каким был дома. С каждым днём Юнги всё меньше плачет и всё меньше рассказывает. Со временем приходит смирение, после осознания которого Мин просто ждет. Только вот чего ждет - не ясно. Врачи продолжают давать неутешительные прогнозы, с каждым своим диалогом, рассказывая, что внутренние органы Чимина по-тихоньку отказывают. Он просто медленно умирает. Его организм медленно погребает себя заживо, если это можно так назвать. От Чимина остались лишь внешняя оболочка и яркие воспоминания, греющие сердце. «Готовьтесь к худшему.»***
За окном светает, на лицо Мина падет полоска яркого света, пробивающаяся сквозь зазор шторы, телефон, что лежит рядом - настойчиво вибрирует, оповещая владельца о том, что уже шесть утра и ему пора бы домой, чтобы собираться на работу. Юнги тяжело раскрывает глаза, потирая их, смотрит на парня в постели который так и не шелохнулся. Трубка в его рту издает раздражающий шипящий звук, но она наполняет его легкие кислородом - ради этого Юнги потерпит. Он тяжело поднимается на ноги, раздвигает шторы, впуская в палату теплые лучи солнечного света. Смотрит на Чимина, чья кожа почти-что блестит под ними, отмечает про себя, что пикающий звук холтера только радует, а не раздражает. Значит сердце Чимина ещё бьется, пусть и искусственным путем. Юнги поправляет одеяло, подпихивая его под ноги парня, чтобы тому было все равно, а затем подхватывает свой рюкзак, выуживая из того пачку сигарет. Достает одну и зажимает ту между зубами, а затем переводит взгляд на лежащего парня. — Да, я знаю, что тебе не нравится, что я курю, но прости, мне так немного проще справляться с... Этим, — Мин оставляет рюкзак на стуле, салютует парню, что лежит с закрытыми глазами и выходит из палаты. Бредет по длинным белым коридорам, которые за три месяца уже выучил лучше, чем их собственную квартиру, выходит на лестничный пролёт, здороваясь по пути с лаборантами и мед.сёстрами. Его уже все тут знают и смотрят так грустно. Знают что-то, чего пока ещё не знает Юнги. Но он и не хочет, наверное. Выходит на задний двор, встречая несколько врачей, и просит у одного из них зажигалку. Получая нужное - Юнги поджигает сигарету, глубоко затягиваясь, наполняя свои легкие дымом, а затем выдыхает его в прохладное утро. По коже бегут мурашки, Мин слегка ёжится и поглаживает себя по плечу. Затягивается снова, уже не так глубоко, разглядывает струящийся в лучах дым, находя это чем-то безумно красивым и таким эстетичным, что Чимин точно бы захотел сфотографировать. «Ты не любишь, когда я курю, но мне так легче» Окурок летит в небольшое ведерко, стоящее на земле, он довольно таки не слабо подмерзает, а раз стоять тут уже смысла нет - идёт обратно. В больнице становится оживленней, на смену приходят всё больше врачей, начинают сходится пациенты и только Юнги тут постоянный гость, которого знает уже каждая облезлая кошка. Подходя к палате, он замечает знакомую русую макушку, сидящую на лавочке. Юнги в непонятках смотрит на Хосока, что выискивает глазами среди докторов - лечащего врача Чимина. На автомате они пожимают друг другу руки, слегка кланяясь, но Юнги смотрит на палату, не решаясь в неё войти. Что вообще тут происходит, черт его возьми. — Мне позвонил его врач, сказал, что нужно придти сюда, пока ты не уехал, нужно присутствие обоих, — поникшим и слегка охрипшим голосом заявляет Хосок. Юнги моментально понимает о чем пойдет речь, но стоически держится, сглатывая предательский ком в горле, заталкивая его куда подальше. Не сейчас. Вдруг им скажут что-то хорошее, верно? — Это значит, что всё, да? — с надрывом спрашивает Юнги. — Да, всё, — уже дрожа голосом говорит Хосок. Оба еле сдерживают себя. Оба не хотят слышать то, что должны будут, но придется. Их мнение никого тут не интересует, особенно врачей. Они свою работу сделали, им не привыкать видеть таких, как Хосок и Юнги. Через них такие проходят каждый день, иногда даже похуже. Но Юнги не знает, как сейчас удержать себя в руках и не разгромить тут всё к чертям, забрав аппаратуру и Чимина домой. Пусть хоть так, но он живой. Практически. Несчастные пятнадцать минут по мнению Юнги тянутся настолько долго, что он бы успел уже постареть. Поменяться с коллегой по работе сменами вышло легче, чем Мин мог себе предположить и сейчас он просто наматывает круги по коридору, надоедливо мельтеша перед глазами Хосока. Они оба знают, что им сейчас скажут, но каждый переживает по своему. Юнги - готов разрыдаться и падать врачам в ноги. Хосок - переваривает всё в себе, стоически выдерживая каменное лицо, словно ничего не происходит. Но Юнги знает как его внутренности сейчас скручивает, потому что у самого сейчас тоже самое. Когда Хосок хватает его за запястье, останавливая около себя и кивает в сторону фигуры в белом халате, которая шашкует между встречными ему врачами и поправляет свои очки, Юнги вздрагивает. Его словно прошибает током, а страх сковывает своими липкими лапами, заставляя покрыться испариной. «Да, всё» — Чон Хосок — брат, а так же Мин Юнги — молодой человек. Верно? — доктор листает какие-то бумажки в черной папке, на лицевой стороне которой красуется "Пак Чимин", аккуратно напечатанное на тонкой полоске белого листа. Под именем есть ещё какая-то информация, но Юнги уже все равно. Он нервно кивает и хватается за предплечье Хосока, который укоризненно смотрит на врача, словно не понимая, что тот собирается им сказать. — Верно. Не нужно формальностей Господин Ёнбом, вы вызвали нас сюда, так в чем дело? — Хосок заметно напрягается, его челюсти сжимаются, одной рукой он поддерживает Юнги под локоть, а ладонь второй прячется в карман, чтобы не выдать того самого волнения. Хотя бы один из них должен оставаться в трезвом уме и это будет явно не Мин. Врач тяжело вздыхает, снимает очки и оглядывает парней перед ним. Юнги ловит этот взгляд и находит в нём... сожаление? Нет, ему просто показалось. — У Пак Чимина вчера вечером отказала печень. Желудок сам работать уже не может, почки тоже, сердце работает только на электрокардиостимуляторе, а легкие не способны дышать без аппарата искусственной вентиляции лёгких. Чимин не выйдет из комы. Коммитетом врачей сегодня утром было принято решение отключить его от всех аппаратов сегодня в обед, — выпаливает на одном дыхании. У Юнги из под ног уходит земля, в глазах темнеет и всё, что он помнит - крепкие руки Хосока, который ловит его и усаживает на лавку, пока мед.сестры бегают вокруг и подсовывают под нос ватку с нашатырем. Мин приходит в себя на больничной кровати. Он подскакивает на месте, в непонятках оглядывая палату, в которой очутился. В своей одежде, даже в обуви. В палату входит Хосок, поджимающий губы в тонкую полоску и смотрящий куда-то в пол. Мозг посылает воспоминания разговора и его бросает в дрожь. По щекам катятся слёзы, тело ломает, а внутри что-то словно оборвалось. Всё. Его больше нет. Юнги больше никогда его не обнимет и не посмотрит на его сонное лицо. Юнги больше никогда не услышит его звонкий смех и джаз, играющий из его тачки. Никогда. Это слово отбивается от черепной корбки и остается там, где-то глубоко. "Никогда" - это настолько долго. Слишком долго для Юнги, он не сможет себе позволить такой роскоши. Хочется сейчас домой, выпить бутылки две и вырезать на своих искромсанных запястьях его имя, чтобы оно осталось там навсегда. Чтобы навсегда его запомнить. "Навсегда" лучше, чем "Никогда". «Сегодня в обед.» Юнги разрешают в последний раз придти в палату к Чимину где-то около двенадцати утра. Через два часа его единственного дорогого человека не станет. Он просто перестанет существовать и Юнги не знает, что ему делать дальше и как жить, если он больше не увидит своего Чимина даже в таком состоянии. Он просто не представляет, что всё, что осталось от Пака - раскорёженная тачка, запах в квартире и несколько сотен фотографий. Мин гладит Чимина по нежной ладони усыпанной созвездиями шрамов, давясь горькими слезами, что проливаются прямо на его постель, и тихо поскуливает от боли, которая победила. Выдрала его сердце, разорвала вклочья, а потом сожрала его с отвратным чавканьем. — Ты всё-таки меня бросаешь, хотя клялся быть рядом всегда, — Юнги сводит брови к переносице, утирает мокрый нос рукавом, опускаясь на стул. — Ты ебаный лжец, Пак Чимин, так никто не поступает. Юнги берёт ладонь Чимина в свои руки, аккуратно сжимает и прислоняет её к своему лбу, давая волю слезам.Хочется так много сказать, но одновременно хочется просто молчать. Потому что смысла что-то говорить - нет. Как и Чимина. Больше некому что-то рассказывать, он останется лишь яркой страницей в жизни Юнги, а Юнги так не хочет. Как бы эгоистично это не звучало, но в голове Мина - уйти из жизни первым должен был он, а не его Чимин. Спустя несколько минут, когда Юнги перестает проливать слёзы, они с Хосоком меняются местами. Хосоку тоже нужно побыть с Чимином. Возможно, даже больше чем Юнги, но он пока не признает этого. — Я скоро вернусь, — шепчет Юнги, хотя сам понимает, что не вернется. Больше не вернется. Достает свои сигареты и уже не трудится, чтобы выйти на задний двор. Просто останавливается на лестничном пролете, усаживается на подоконник и распахивает окно настежь, подкуривая и выдыхая терпкий дым прямо в него. Кто-то из мед.сестер недовольно цокает языком, проходящий мимо мед.брат даже одергивает Юнги за рукав, проговаривая своим мерзким скрипучим голоском что-то вроде "Тут нельзя курить". Но Юнги все равно. Юнги всё бесит, особенно это мужик, который настойчиво пытается стянуть его вниз. Нервы на пределе и Мин впоследний раз затягивается, выкидывая сигарету в окно, спускается с подоконника и нагло выдыхает дым в лицо мед.брата, а затем на пятках разворачивается, утирает влажные глаза ладонями и спешит к выходу. Нужно курить. Больше. Чаще. Сейчас. Когда свежий воздух заполняет лёгкие - дышать становится проще. Удивительно осознавать то, что человек, который говорил, что дышит тобой, сейчас не может дышать вовсе. Юнги такими мыслями ломает сам себя, добивает, потом собирает по кускам и наносит новый удар, с новой силой, раздрабливая свою нервную систему в фарш, но он не может иначе, потому что через пару часов, несколькими этажами выше - его парень перестанет существовать, оставив Мина в одиночестве в этом мире. «Прошу тебя, проснись»***
Юнги держит в руках аккуратный букетик полевых цветов. Он меняет уже начинающие увядать ромашки на свежие, недавно купленные у какой-то пожилой женщины. Вот только задергивать шторы уже негде. На улице светит яркое солнце, дует легкий прохладный ветер, который освежает под жаркими лучами. Мин стоит в окружении надгробий, но его интересует только одно. На белом массивном надгробии аккуратно выбито «Пак Чимин. 13.10.1995-27.07.2021». Юнги обводит уже выученные наизусть буквы и присаживается на корточки, аккуратно прикладывая ладонь к зеленой траве. На дворе двадцать седьмое августа, Чимина уже нет ровно как месяц, но Юнги изо дня в день приходит на его могилу и раз в два дня меняет на ней цветы. Глаза становятся влажными и с ресниц срываются первые солёные капли. Не отпустил до сих пор. Не простил себя до сих пор. Скучает по сей день. Мин сжимает клочок травы у себя в кулаке, вырывая несколько зелёных стебельков и рвано выдыхает, стараясь успокоить самого себя. В прошлый раз он пообещал Чимину, что будет меньше плакать приходя к нему. «27.07.2021» — Сегодня в четыре утра, я проснулся испуганным снова, — шепча начинает Юнги, боясь поднять взгляд на гранитный камень. — Мне приснились давно забытые руки и любимые светлые кудри. Уже месяц Юнги видит один и тот же сон. Как они вместе с Чимином просыпаются в постели и Мин ласково гладит чиминовы волосы, что за ночь растрепались по подушке, Чимин сладко улыбается своими пухлыми и такими мягкими губами, а потом Юнги просыпается. И так каждую ночь. Каждую гребанную ночь. И Мин не хочет просыпаться, чтобы этот долбанный сон никогда не заканчивался. — Я долго сидел в темноте и думал: как тебе там сейчас без меня? — Слёзы продолжают капать, но Юнги их утирает тыльной стороной ладони, и оглаживает холодные буквы имени любимого. — Ведь я без тебя, признаюсь, постепенно схожу с ума. Юнги заканчивает свой монолог. Поднимается на ноги, утирает остатки слёз ладонями, размазывая их по щекам и поднимает взгляд на небо. Умывается теплыми лучами солнца и наконец-то улыбается. Солнце такое же теплое - как Чимин. Потому что, Юнги готов душу отдать, он уверен, что его лицо сейчас оглаживает вовсе не солнце, а его Минни. Он уверяет себя в этом и улыбается только шире, пусть даже и не знает, что будет делать и как продолжать жить. Телефон вибрирует в кармане, совместное фото с Чимином на заставке сменяется картинкой вызова с надписью "Хосок", и Юнги знает, что не может не взять трубку. Он отвечает на звонок, о чем-то недолго разговаривает, а затем машет холодному гранитному камню на прощание, а уходя с кладбища обещает вернуться. И теперь он вернется. Всегда будет возвращаться. «Я люблю тебя, Пак Чимин. Хоть ты и лжец.»