Сливовый джем или Береги пальцы - шипы бывают острыми

Минута убегала неизбежно цепляя и увлекая за собой следующую, и следующую, они собирались вместе, сладким золотым сиропом сливаясь, не позволяя разделить их и сосчитать количество. Сколько времени ты уже сидишь на теплой прогретой солнцем ткани пледа, оглаживаешь взглядом фигуру милого тебе монстра, следишь за порывистыми движениями графита по гладкой бумаге, вырисовывающего перышко за перышком, штрих за штрихом, слушаешь шепот летнего ветра, который нежно ласкает открытые плечи, сколько? Четверть часа? Час? Солнце неспешно склоняется к горизонту, красит поцелуями верхушки деревьев во все оттенки розового, кораллового и оранжевого. Еще пару минут и, кажется, даже воздух наполняется теплым цветом заката, а сердце – щемящей нежностью. Душа требует нежной романтики, непослушно взбрыкивает, капризничая, подталкивает на глупости. Папирус сидит боком, уже почти закончив рисовать утиный выводок и то и дело поглядывает на тебя искоса, открывает рот, словно собираясь сказать что-то, но тут же захлопывает его, хмурясь, качая головой и ведя плечом в неуверенности. Хотела бы ты знать о чем он думает сейчас, хотела бы прочитать мысли, что крутятся в этой буйной голове. Улыбка то и дело, то появляется, то пропадает, а лавандовый язык нервно облизывает нижнюю губу, которую монстр прекращает жевать, наконец-то отважившись и произнеся тихое: — Я тебя привлекаю физически? — неожиданный вопрос смущает своей прямотой. — Что бы ты ответила, предложи я тебе близость? Тебе интересно было бы попробовать? С монстром. — Рус не смотрит в глаза, лишь на залитый закатным солнцем горизонт. — Ты предлагаешь мне переспать с тобой? Папирус, это точно сейчас ты говоришь, или тебя съели инопланетяне и передо мною твой двойник? — удивленно переспрашиваешь, наблюдая залившееся фиолетовым румянцем, но почему-то отчаянно серьезное лицо. — Нет, ньех, я не думаю. Это все еще я. — словно сам сомневается в своих словах, — Мне кажется. Но все же, ты ответишь?…возможно ты бы согласилась, предложи я что-то подобное? Ох уж эти неудобные вопросы. — Возможно тебе стоит как-то попытаться. — стесняясь дать прямой ответ увиливаешь ты. Рус улыбается довольно. — Тогда я попытаюсь. — кивает небу и наклоняет голову набок, прижмурив глазницы. — Садись ко мне поближе, смотри, какое сегодня красивое небо. И ты слушаешься, прислоняешься, приземлившись рядом на колени на плотное покрывало, свои и его плечи кутая в тёплый плед. Обнять со спины, притянуть к себе, прижать поближе, грудью ощущая бугорки остистых отростков его позвоночника через одежду кажется таким естественным и необходимым в этот момент. Согреться и согреть собой. Просто объятия, ничего больше. Да. Твои руки обручем обхватывают дуги чужих ребер, а легкие заполняет терпкий запах ежевики и летнего вечера. Шуршание графита по бумаге замирает, а тихий хруст грифеля, рассыпавшегося черными крошками от неосторожного натиска руки Папируса звучит эхом в голове обоих. Минута, и тени деревьев накрывают бархатным одеялом две застывшие в объятиях фигуры, что боятся шевельнуться, неосторожным вздохом испугать нечаянно то нежное желание, что толкает их сейчас ближе друг к другу. Глаза в глаза, сердцем к сердцу со сплетенными пальцами и одним дыханием на двоих. — Т/и, я так хочу поцеловать тебя. Желание, заставляющее затаить дыхание, чтобы дольше насладиться прикосновением чужих губ, почувствовать теплые дорожки на щеках, которые рисует счастье, чтобы слушать гудение чужой магии и стук своего испуганного сердца, а затем неохотно отпустить такой сладкий поцелуй, нежно прикусив чужой фиалковый язык на прощание… забыть как дышать. — Ты такая сладкая, крошка т/и. — шепчет Папирус и затягивает тебя снова в глубокий уже более требовательный поцелуй, от которого, стояла бы ты на ногах, подкосились бы колени. Вжимает тебя лопатками в нагретую солнцем ткань с такой силой, что ты чувствуешь спиной каждый камешек и продолжает играть с твоим языком, то нежно ведя кончиком по небу, то оглаживая внутреннюю поверхность щеки с жадным напором. Играет, покусывает губы, что уже покраснели от таких ласк. Ох. Где он так научился? Что этот монстр делает с тобой? Ты просто таешь в его руках от странно умелой ласки, от уверенных движений и горячих выдохов уже не в губы, а возле, будто бы специально дразнящих и поддевающих податься навстречу самостоятельно, проявить инициативу. Ты чувствуешь широкие ладони на своём теле и вспоминаешь, что заниматься сексом на первом свидании ты себе всегда запрещала. Но то с человеком, а сейчас тебя держит в руках до странного притягательный монстр, держит так сильно и уверенно, что чувствуешь себя маленькой и беззащитной, но почему-то в то же время и защищённой. Ведь что может угрожать, если от мира заслоняют такие широкие плечи? И хочется сдаться без боя, заглядывая в белые с легким фиалковым оттенком зрачки, которые смотрят на тебя сейчас со страстью и желанием, расширенные, яркие и такие близкие. — Можно? — спрашивает тебя обладатель этих невероятных фиалковых сияющих озер и не дождавшись возражения языком выводит горячую дорожку от угла губ вправо, где прикусывает ушную раковину и щекочет выдохом, пуская тонкими фалангами пальцев мурашки по твоей коже, поглаживает и стискивает. Предплечья, плечи, шею, и вновь ниже, спускаясь по спине к попереку и еще, стиснув мягкие ткани и спускаясь к бедрам, не даёт опомниться, сменяя жаркие выдохи поцелуями, а вслед нежными укусами, не давая и шанса отстраниться и отказаться от близости — слишком умело цепляет твое желание. И ты сдаешься. — Ох, Папирус, кажется, я люблю тебя... — шепчешь ты и видишь в ответ смешливую улыбку. — Я ведь говорил тебе..? Ты чудачка, т/и. Ты слишком спешишь. Зачем? Такая доверчивая, такая отзывчивая, такая сладкая. Знаешь? У меня ещё никогда не было человека, но я постараюсь… — и словно в подтверждение своих слов его губы снова гуляют по разгоряченной коже от шеи к ключице. Это сбивает с толку, ты ожидала услышать в ответ совсем другие слова, надеялась на признание в любви или хотя бы симпатии, но сказанное не походило ни на что из вышеупомянутого. Из приоткрытых губ уже готов вырваться вопрос, но Папирус, блеснув взглядом и не давая сказать больше ни слова, выбивает все мысли новым горячим поцелуем. Губы в губы, страстно и властно одновременно, упиваясь твоим безмолвным согласием и тихим стоном, что вырвался из груди. Мысли потеряны, сомнения отметены в сторону, здравый смысл капитулирует, признавая свою слабость и беспомощность против плотских желаний и тягучей эйфории, что заставляет выгибать спину в предвкушении, бессильный против настойчивых ласк, против упорно возжелавшего довести до конца начатое распаленного Папируса, что уже стягивает с себя худи и ставшую ненужной футболку, демонстрируя неожиданно крепкие ребра, под которыми перламутровыми лавандовыми переливами просматривается перевернутое сердце его души и полупрозрачная плоть, что тянется ниже. А потом и тёмные джинсы отправляет следом, бросая на густую траву, чтобы наклониться спустя минуту и начать стягивать одежду уже с тебя. Жмуришься смущённо, отводишь взгляд, прячешься за собственными ладонями от горячечного взгляда. — Тебе не нравится? — широкие плечи расправлены, костяные ладони сползают по плоскому лиловому животу вниз, цепляя резинку темной ткани, за которой сияющим фиолетом бугром вздымается взбудораженная магия. Ты сглатываешь слова, губы уже давно пересохли от напряжения. — Ты такой красивый. — шепчешь почти влюбленно, завороженно наблюдая за отброшенной в сторону последней частью гардероба. Нереальное зрелище, белые лилейные кости на фоне тёмного неба, лиловое едва прозрачное экто-тело, что бесстыдно смотрит вверх, проецируя силу его желания. — Хочу тебя. И твой ответ теряется в ночном воздухе, несказанным, не озвученным выдохом на приоткрытых губах, уступая место совсем другим звукам. В тот вечер вслух не было озвучено больше ни слова. Все, что надо было сказать, было сказано языком тел, понятным всем и каждому. И тела говорили, прося, удовлетворяя потребность в разрядке и желанной близости, забирая и даря тепло в ответ, не задумываясь и не сдерживаясь, отдавшись целиком и полностью неожиданной страсти и похоти, ныряя с головой в бушующий водоворот удовольствия и секундного счастья. Его поцелуи и твои стоны ответом, светлые бедра на подвздошных костях, человеческие руки, перебирающие остистые отростки, скулеж и закушенные пястные косточки на пике удовольствия, фиалковая магия, влажными пятнами окрасившая голый живот. Все это тонуло в памяти, словно в тумане, более походя на сон, нежели на реальность. И лежа под бесконечностью черного неба, усыпанного звездами, завернутая в кокон шерстяного пледа и рук высокого монстра, обнимающего тебя так по-собственнически, ты пыталась запечатлеть навсегда в памяти этот момент, целостно, полностью, до последней детали. Словно красивую историю, чужую сказку, в которую посчастливилось заглянуть на время, почему-то уверенная в ошибочности принятого решения, странного отрицания души, все вспоминая его слова и чувствуя детскую обиду за отсутствие ответа на признание. Ну и ладно, ну и пусть, главное обнять сильнее и не отпускать. Слова ведь не главное, главное что он рядом, правда?