Немного воспитания. Как важно держать свое слово

Боруто обещал себе, что не будет, как свой отец — оставлять семью без себя. Обещал, что будет заботиться и делать столько же, сколько и любимый. Что не заставит Мицки переживать или ждать себя вечерами слишком долго. В целом, у него это получалось — они почти всё время были вместе и, вместе же, справлялись с разными неурядицами. До прошлой недели. Правда, началось всё раньше — месяц назад, когда от Икады пришло письмо с приглашением на свадьбу. Боруто прямо светился от радости за друга и с нетерпением ждал отъезда к нему. Мицки, несмотря на то, что и его тоже пригласили, отказался, наказав Боруто поздравить и за него тоже и помогая выбирать свадебный подарок. В итоге Мицки проводил Узумаки до ворот Конохи, поцеловал на прощание и ждал через три дня. Как и было оговорено заранее с женихом. Только вот, в самый разгар свадьбы всё пошло ещё более бурно, чем предполагалось. Оказалось, невеста тоже ходила по морям и была капитаном довольно большого рыбацкого судна, потому, и она сама, и родственники, и её команда отмечали с размахом. А прибавив к этому ещё такое же рвение корабелов — выпито было много. Реально много. Настолько, что второй день свадьбы Узумаки не помнил абсолютно. Ровно как и то, как они все оказались на судне невесты, в открытом море, далеко от берега и пьяные в доску. Боруто успел немного протрезветь и осознать весь кошмар, но праздник не стихал, алкоголь не кончался и его не спрашивали — просто утопили в выпивке. А учитывая, что обычно Узумаки не пьёт — эффект был разрушительным. Для его сознания и памяти. И вероятно головы, потому что она нещадно трещала от жуткого похмелья. В итоге, свадьба затянулась на неделю. Ещё три дня у него ушло на то, чтобы добраться с моря до Конохи. И теперь он сидел на коленях перед Мицки трясясь от ужаса. Его не было дома больше недели. И Мицки был опасно спокойным. В боях после такого ничего хорошего с его противниками не происходило, потому Боруто трясся ещё больше, понимая что цветов и булочек, что он принес будет недостаточно для извинения. Вообще ничего не будет достаточно, чтобы пробиться сквозь этот суровый лёд. Потому Узумаки только беспомощно потел, трясся и бил поклоны, сыпя извинениями — пусть голова раскалывалась больше и ещё стало подташнивать от такого. Но Мицки смилостивился. Боруто на радостях бросился его обнимать, но был безжалостно отодвинут за лицо вытянувшейся рукой. — Я всё ещё злюсь. И от тебя воняет. — Холодно отрезал любимый. Боруто мог только извиняться и строить жалобное лицо. Только Мицки был настолько благородным, что дал ему свои волшебные лекарства и похмелье — с тошнотой и головной болью — исчезло. От радости Узумаки в два раза усерднее намыливался под душем, чтобы любимый не морщился от запаха. Да и самого подташнивало от вони. Но Мицки был милостив, пусть и холоден, Боруто позволили лечь в кровать и — даже! — обнять. Счастью и облегчению Узумаки не было предела. Хоть он и понимал, что ещё долго будет заглаживать свою вину. Но сейчас всё было отлично.

***

Была ночь, Узумаки проснулся от холода. Он напряжённо замер, почувствовав, как что-то холодное, гладкое то ли ползает, то ли кто-то чем-то водит по его голому прессу. Запоздало до него дошло, что он полностью обнажён и связан — руки задраны вверх и натянуты верёвками к углам спинки кровати, а ноги привязаны, видимо, к ножкам той же кровати. — Проснулся, наконец-то, — послышался знакомый голос Мицки. От сердца сразу же отлегло и он распахнул глаза — любимый сидел сбоку от него и хищно сверкал золотыми, светящимися глазами. — Я уж успел подумать, что перестарался, а ты всё-таки очнулся. Холодок прошёлся по спине Узумаки — слышать подобное, видеть Мицки таким, было не только непривычно, но и страшно. Особенно когда было невозможно ни пошевелиться, ни даже закричать — во рту надёжно застрял кляп из какой-то ткани. Сердце нервно застучало в голове, когда в полутенях Боруто увидел нехорошую, кривую усмешку змея. Он задёргался, но только натёр запястья и лодыжки. Пытался поговорить, оправдаться или хоть узнать, что происходит, но только беспомощно мычал. Паника поднималась изнутри. И резко замерла, как и сам Узумаки, когда прохладное нечто, что щекотало кожу живота, ощутимо шлёпнуло его. Боруто вздрогнул и шокировано распахнул глаза, таращась на змея, как загнанный кролик. Что-то внутри скреблось, предчувствуя нехорошее. Он нервно сглотнул — золотые глаза дёрнулись выше, вероятно к его горлу, и улыбка стала ещё шире — Боруто смог разглядеть кончики коротких клыков. Эта холодная, какая-то длинная, тонкая палка, с чем-то широким на конце, медленно прошлась по животу, задела один сосок, мазнула по ключицам и пощекотала в ямочке между ними. — Ты даже не представляешь, как я зол. — Тихо, немного шипя, как бы это странно не было, проговорил Мицки. Узумаки захотелось броситься на колени и молить о прощении, потому что эта неизвестность и его положение до чёртиков пугали — не больше, чем взбешённый любимый, но холод бродил по телу. Боруто снова что-то промычал и «лопатка» на конце непонятной палки треснула по щеке. В этот раз было гораздо больнее — видимо потому, что лицо. — Тихо. — Отрезал любимый. Брыкаться и что-то говорить сразу же перехотелось. Особенно после того, как Мицки нехорошо сощурился. Последовал ещё один шлепок — слабее и по другой щеке. Не так больно, особенно когда плоский конец остался прижат к потеплевшей щеке. — Тебя, непонятно где, носило целую неделю. Я бы мог понять, если бы это была миссия и, как всегда, случилось что-то непредвиденное. Но сейчас было не задание. И ты обещал мне — три дня. А пришёл через десять, провоняв рыбой, морем и алкоголем. И рискнул так припереться в дом, и ко мне броситься? — У Узумаки всё поджалось, когда под конец Мицки стал по настоящему шипеть. Было страшнее, чем под бьякуганом разозлённой мамы. В основном, потому что Боруто знал — в таком состоянии у Мицки нет тормозов. Кроме самого Боруто. Но он сейчас абсолютно беспомощен и сам является объектом злости. Ему оставалось только плакать и молиться. Впрочем, до слёз он, пока, не дошёл. Как он вообще купился на такое спокойствие? Ещё один шлепок опалил щёку. В этот раз куда больнее и Узумаки дёрнулся, рефлекторно стараясь уйти от касания и, тут же, получил ещё один удар. Наверняка завтра на щеке будет красочный синяк. Чёрт, как больно. — Не дёргайся. Будь паинькой, — обманчиво мягко прошипел Мицки. Холодная палочка чувствительно сползла со щеки на открытый бок шеи, из-за того, что Боруто пытался увернуться. От страха, что любимый может ударить и там, тряхнуло. Но, огладив шею, Мицки провёл своим инструментом ниже, огладил ключицу и перешёл на руку — незащищённую, открытую и мягкую кожу. Шлепок по предплечью. Следом ещё один в тоже место, несколько рядом, и снова в первое место удара. Узумаки дёргался рефлекторно, отвернувшись и стараясь хоть не стонать. Это не самое худшее, что с ним случалось, но с такой беспомощностью, с тем, что это Мицки издевается, было плохо. Причем ещё и из-за вины, что пробудилась от слов любимого. Но сама ситуация жутко пугала. Он понятия не имел, что задумал Мицки и это было очень опасно. И выглядело серьезной нервотрёпкой. Прохладная палочка тенью мелькнула перед лицом и впечаталась в кожу другого предплечья. Так быстро и больно, что от этого Узумаки вскинулся и вскрикнул. — Ты же обещал мне три дня, верно? — Снова начал любимый. На этот раз голос у него был уже спокойней. Боруто осторожно кивнул, лапка палочки подлезла под щёку и повернула голову так, чтобы он смотрел на Мицки. Не подчиниться было бы глупым. — А я ждал. Верил, что ты слово сдержишь. Обычно ты всегда отвечаешь за свои слова, да? — Если судить по голосу и тому, что Узумаки видел в полутенях, Мицки был спокойно-задумчивым. Не злым. Не холодным. Но и не хорошим. Боруто мог лишь грустно прикрыть глаза, пытаясь не обращать внимание на инструмент, которым Мицки гладил его щёку и шею. — Ты ведь, даже, на связь не выходил. И змеям не отвечал. Просто нажрался, как один из этой кучки дураков. — Он тяжело вздохнул и отстранился. Настроение как-то резко переменилось на грустное. Боруто совсем не знал что делать. Он, собственно, и не мог ничего, но даже если бы мог… Что сказать? Что сделать? Как извиниться? Мицки за эти дни так издёргался. Разозлился, обиделся и устал. И всё это из-за Боруто. Как и всегда. Но сейчас было стыдно. И непонятно, как поступить. Узумаки слегка дёрнул ногой, что соприкасалась с бедром Мицки и змей поднял на него глаза. Задумчиво склонил голову на бок, увлечённо разглядывая Боруто, и расплываясь в, определённо нехорошей, улыбке. Безумной. Узумаки и так успел замёрзнуть, а теперь холод сковал ещё и сердце, после такого вида Мицки. Подсознание орало во всю мощь, что нужно бежать. Или умереть. Это будет безопаснее. Мицки облизнулся, горящие золотом глаза сощурились и он наклонился к лицу Боруто, касаясь губами болящей щеки. — Если будешь паинькой — я тебя прощу. Но… наказать всё-таки нужно. Я очень расстроился из-за того, что произошло. — Прошипел любимый, водя кончиком носа по виску. От страха снова всё поджалось. Мицки широко лизнул горящую от удара щёку и… укусил. Узумаки снова дёрнулся, совсем теряя связь и логику в его поведении. Змей отстранился, довольно улыбаясь, темная палочка огладила место укуса, шлёпнула и медленно поползла к шее, а оттуда по груди. Мицки гладил кожу, вызывая беспрерывные мурашки, и волнение, в ожидании нового удара. Внутри напряжённо звенело. Плоский конец палочки огладил по кругу грудь, медленно приближаясь к соску. Сердце ускорялось, живот нервно поджимался. Прохладная лопатка накрыла сосок, легко его потёрла, надавила и исчезла. На секунду. Моментально вернувшись болезненным шлепком на чувствительную кожу соска. Боруто выгнулся и замычал. Лёгкий шлепок под грудью. Поглаживание по рёбрам, середине живота, что нервно дёрнулся. Внутри зарождалось что-то, кроме паники. Медленно разгорался жар страсти. Боруто крепче закусил кляп во рту, чтобы держать мысли чистыми, но Мицки своим инструментом огладил низ живота, совсем рядом с членом. Волнение всё больше разгоралось. Лёгкие, частые шлепки, что двигались вдоль низа живота, разогревали кожу и страсть. Совсем рядом с членом. Что он вообще делает? Сильный, неожиданный шлепок, по разгоряченной коже, заставил выгнуться и застонать. Это что-то странное — между заигрыванием и наказанием. Но, чёрт, почему-то желание только увеличивается. Словно эта опасность, боль заводит Боруто. Резкий, болючий шлепок пришелся по животу. Мицки огладил палочкой бок, рёбра и шлёпнул по мягким мышцам под ними. Лёгкие удары сыпались на бок не прекращаясь, чередуясь с болезненными. Как бы Боруто не дёргался, но увернуться от этого он не мог. Бок уже горел, а Узумаки кричал в кляп, пытаясь увернуться от этого, когда два сильных, резких удара, один за одним пришлись по соску. Было больно так, что хотелось убежать, но член дёрнулся, отозвался на такое, жар страсти расползался изнутри, к горящему, напряжённому до боли животу и боку. Узумаки загнанно дышал, пока Мицки лёгкими, осторожными поглаживаниями палочки проходился по второй груди, боку. Лопаточка плоско прошлась по, пока ещё, целому, не избитому боку. Под рёбрами, лаская чувствительную кожу. А это ожидание удара, незнание — больно, или слабо, и когда — будоражило. Заводило и член снова дёрнулся, окреп. Возбуждение брало верх над рассудком и Боруто дёрнулся навстречу этим касаниям. Зря конечно. Потому что, сразу же, получил недовольный взгляд и несколько сильных ударов по второму соску. Чересчур больно, он попытался увернуться, но плоский конец нажал на сосок, потёрся об него. А потом, ещё один болезненный шлепок. Член полностью встал, а Боруто кажется совсем потерялся в своих ощущениях и в каком либо понимании. Мицки довольно хмыкнул. Нежное поглаживание сосков, груди, живота и лёгкие хлопки по нему. И всё сильнее, чем ближе к члену. На последнем ударе Узумаки позорно заскулил — наверняка надолго останется след. Внизу живота, совсем рядом с лобком невероятно жгло, но член твердо стоял и очень жаждал внимания, нервно дёргаясь, когда Мицки довольно его оглядел. Вот только — не притронулся. Осторожно провёл палочкой вокруг, сползая на внутреннюю сторону бедра — Боруто задержал дыхание. Ничего не происходило — лопаточка осторожно поглаживала слишком чувствительную кожу, аккуратно коснулась поджавшихся яичек и — сильный, болючий удар по бедру. Узумаки выгнуло не на шутку — в этот раз Мицки ударил слишком сильно. Нога горела, а он лишь продолжал гладить этой штукой вокруг места удара, разгоняя боль. Лёгкие шлепки посыпались вокруг болящего места и успокаивая и распаляя боль. Боруто, наверняка, потерял ощущение нормальности. Болезненный удар пришёлся по другой ноге, совсем рядом с промежностью, заставляя извиваться от боли и извращённого желания. Ещё и до боли хотелось разрядки, но Мицки похоже даже не собирался давать ему это, раз за разом ударяя, шлёпая рядом с возбуждённым членом. Боруто натурально захныкал — кажется всё тело уже горело от ударов, от внутреннего жара, от того, как невыносимо хотелось кончить. Настолько, что кружилась голова. Совсем неожиданный удар снова пришелся по соску и по основанию члена. Узумаки почти заорал — так это было больно и хорошо. Наконец-то таки, где нужно. А после Мицки провел плоской лопаткой от основания члена к головке. Яйца нервно поджались, ощущение неизвестности пугало и чертовски сильно возбуждало, но Боруто не решался дёргаться. Только тяжело дышал, в панике наблюдая за движениями темной палочки, как безумно приятно она гладит горячий член, как он каждый раз дёргается, как поджимаются яйца — от смеси страха и возбуждения. Шлепок был быстрым, неожиданным и болезненным — по самой головке. Узумаки выгнулся, зажмурился от слишком насыщенных чувств. Шлепок посередине принёс больше радости, как и лёгкое похлопывание по яйцам. Безумие захватывало сознание. Он выгнулся, задёргался когда ряд лёгких, но ощутимых шлепков посыпались по ноющему, слишком чувствительному члену, что уже буквально горел. Особенно после ещё одного удара по головке - в этот раз куда сильнее. Узумаки сходил с ума — мечась между болью и удовольствием, погружаясь в безумие и натирая веревками кожу рук и ног. Только после ещё пары резких, кажется, совсем несдержанных, ударов по соскам всё закончилось. Боруто тяжело дышал и никак не мог очнуться от случившегося, не мог поверить, принять эту паузу. Сердце колотилось в голове и он совсем не понимал, что говорит Мицки. Да и говорит ли он вообще — всё, о чём он мог думать, это о том, чтобы кончить. Прохладные, любимые пальцы огладили горящий низ живота, зарылись в короткие волосы и крепко ухватили член у основания. Боруто блаженно застонал, выгнувшись навстречу. Пальцем Мицки надавил между яичками и Узумаки жалобно, просяще заскулил, но рука исчезла. Сердце так дёрнулось, что Боруто показалось, что он умрёт. На несколько томительных, кошмарных секунд любимый отстранился, а потом, к невероятному счастью Узумаки, две руки вернулись к его, жаждущему внимания, члену. Он быстро что-то перемотал вокруг члена и затянул, совсем под корнем. Смысл этого не успел дойти до Боруто, да и это уже не было важным, потому что подготовленный, мягкий и влажный Мицки опустился на его член. Сразу же до конца. Узумаки застонал от накрывшего удовольствия — его жар и теснота как всегда были изумительными. Идеальными. Мицки, его прекрасный, невероятный, волшебный любимый ритмично опускался на его член, откинув назад голову и постанывая от удовольствия. Его ночной халат сполз с одного плеча, открывая светлую, даже в полутенях, кожу. Нежную, чувствительную — Боруто точно это знал. Бёдра любимого так отлично обнимали его бока, он так стонал, отдавался удовольствию, что наслаждение кружило Узумаки голову. Волны блаженного удовольствия накатывали всё больше, всё ближе, но… Словно на стену натыкались — не могли захватить его. Боруто сходил с ума от того, что никак не мог кончить, провалиться в это безумное наслаждение, он задыхался от подкатывающей боли. Было чертовски обидно. А Мицки ещё и откинул с бёдер полы халата, самозабвенно лаская себя двумя руками — и чувствительную головку, и яички. Узумаки задыхался, его скручивало желание. Жар уже кажется спалил кости и вот-вот вырвется наружу, но снова отступал. И Боруто лишь захлёбывался этой несправедливостью, невозможностью получить удовольствие. Тем более, вид такого раскрытого, счастливого Мицки лишь больше прибавлял жара. Особенно, когда любимый сел до конца и кончил ему на живот. Он прекрасно выгнулся и застонал, сжимая член глубоко в себе. Пульсации били по всем нервам Узумаки, не хуже молнии. Но… он всё ещё не кончил. Что-то не пускало его за эту грань. И Боруто сходил с ума, особенно когда расслабленный Мицки повалился ему на грудь, жарко дыша в ухо. Он еле мог слышать это, из-за взбесившегося сердца, но слишком хорошо знал, как именно любимый дышит после оргазма. И это была музыка для его ушей. Узумаки сглотнул, резко выдохнул и попытался поддать бёдрами, чтобы, наконец-то, кончить в своего Мицки. Только змей рассмеялся на его шевеления и легко соскользнул с члена, укладываясь рядом в кровати. Боруто жалобно застонал и… То чем Мицки перевязал член опало, давая доступ крови. Узумаки застонал от появившейся боли. Только, от неугасающего желания, она была не слишком заметна. Но, Мицки и не собирался продолжать что либо — он расслабленно повернулся к нему, скользнул, поплывшим от удовольствия, взглядом и закрыл глаза, словно собираясь спать. Боруто дёрнулся и замычал — паника, что он так и останется, понемногу поднималась внутри. И всё ещё хотелось кончить. — Тихо. — Спокойно, но не принимая ни капли протеста. — Я устал и хочу отдохнуть. А ты… — Змей довольно, страшно улыбнулся. — Не нужно было так себя вести и пропадать. Потому полежишь так. Спокойной ночи. — Ехидно закончил любимый и отвернулся. Понимание медленно зарождалось в поплывшем мозгу Узумаки — Мицки так и планировал. Он его так наказал. И то, чем был перевязан член не давало кончить, и узлы не давали и шанса выпутаться, так что Боруто должен был до утра пролежать распятым на кровати, со стоящим членом. Осознание того, в какой он жопе, накрывало с головой, даже немного перебивая ощущение стояка. Теперь точно оставалось только плакать.