* * *
Все следующие две ночи Lise не спалось, ей снились кошмары, но на этот раз она никого не будила своими истериками: все истерики бушевали у ней внутри. В душе она рвала и метала, готова была сквозь землю провалиться, но нет, нет и нет, никогда она этого не покажет, ведь мать только недавно ее "раскусила" и узнала причины ее истерик. Что она подумает, если Lise начнет их по новой? Уже второй день, как она не видела Ивана Федоровича, и ее это мучило. Он ей снился, одним словом, терзал ее мысли своим образом, и ей почему-то вдруг стало казаться, что она должна открыть ему свою душу. Непременно не позже сегодня! Когда день близился к завершению, Lise вновь попросила Юлию вывезти ее в гостиную. Иван уже сидел на диване, положив руку на подлокотник и опустив голову. Свечи потрескивали, занавески колыхались — все как в тот вечер, когда Иван помог Лизе сесть в ее кресло. Только дверь к Катерине Ивановне на сей раз была распахнута, но там никого не было. — Добрый день, — сказал Иван, кивнув. — Добрый день, — прошептала Лиза, смотря в пол. Она видимо боролась с собой. — Иван Федорович, — начала Lise, набравшись смелости. — Вы записку получили? — Получил. А иначе бы и не пришел. — Я вот что... Я спросить вас хотела... Вам вот снятся кошмары? Она до дрожи в руках хотела посмотреть на Ивана, но неясное и незнакомое ей прежде чувство овладело всем ее телом: по нему побежали мелкие мурашки, затем спину пронял холодок. Наконец, судорожно выдохнув, она подняла на гостя свои черные глаза. — Бывает, — сухо проговорил Иван. — Только это все вздор. Плод воображения и свидетельство бурной работы мозга. От эмоций то бишь. Они помолчали. Иван, казалось, был совсем спокоен, его ничего не смущало, и не удивляло внезапное сегодняшнее письмо с просьбой прийти, когда дома не будет Катерины Ивановны. Иван был уже не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво, поэтому все случающееся с ним воспринимал несколько отстраненно, как будто все, что происходит, происходит не с ним. Быть может, это несколько сумбурное объяснение, но кто может разгадать душу человека, в особенности в моменты, когда эта самая душа теряет свой ориентир в жизни и буквально спотыкается о свои же убеждения? — Мне иногда во сне снятся черти, — прошептала Lise, глядя на Ивана пристально. — Будто ночь, я в моей комнате со свечкой, и вдруг везде черти, во всех углах, и под столом, и двери отворяют, а их там за дверями толпа, и им хочется войти и меня схватить. Она обомлела от своей внезапной тирады. Иван, напротив, нисколько ей не удивился, даже слегка улыбнулся. Все его тело пробрало едва заметной судорогой, когда он услышал слово "черти", но он не подал виду. — И что же? — серьезно и участливо проговорил он, глядя ей прямо в глаза. — Хватают? — И уж подходят, уж хватают... А я вдруг перекрещусь, и они все назад, боятся, только не уходят совсем, а у дверей стоят и по углам, ждут. И... — Что, "и"? Такая участливость с его стороны придала Lise сил. Каждая черточка на лице Ивана Федоровича свидетельствовала о том, что он желает узнать, что же происходит дальше. Она снова посмотрела в его повеселевшие глаза, сердце так и заныло в ее груди, и... она словно с горы полетела. — И вдруг мне ужасно захочется вслух начать Бога бранить! — воскликнула она с жаром. — И вот начну бранить, а они-то вдруг опять толпой ко мне, так и радуются, вот уж и хватают меня опять, а я вдруг опять перекрещусь — а они все назад. А мне, знаете... Мне почему-то становится вдруг ужасно весело, аж дух замирает... Негоже, наверное, христианке так, а? Алеша бы сказал, что себя гублю... Глаза у Ивана сверкнули. Лиза это заметила, и в ней вдруг воспылал жар, она мигом вспотела и убрала назад налипшие к шее волосы. Сердце в ее груди так и заколотилось, грудь заволновалась, по ногам вновь пробежали мурашки. Взор ее затуманился, и все движения стали вялыми. Даже дыхание поддалось такому настроению, и сердце потихоньку перестало спешить. — Вот у меня одна книга, — понизила голос Lise, бесцеремонно разглядывая Ивана. — Я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, через четыре часа. Эка скоро! Говорит: стонал, все стонал, а тот стоял и на него любовался. Это хорошо! Под конец она снова заговорила скоро и нервно, но ей и это очень нравилось. Сердце снова заволновалось. Такие перепады чувств вызвали в Lise чуть ли ни детский восторг. — Я иногда думаю, что это я сама распяла! — выпалила она, посмеиваясь коротким нервным смешком. — Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть! Я очень люблю ананасный компот. Вы любите? Она закрыла лицо руками от смущения. Этот вопрос задался сам собой, случайно. Иван и на это улыбнулся и наклонил голову набок. Он угадал ее мысли, но ему даже забавно стало, что он произвел такое впечатление на эту несмышленую девочку. — А знаете, я про жида этого как прочла, то всю ночь так и тряслась в слезах. Воображаю, как ребеночек кричит и стонет (ведь четырехлетние мальчики понимают), а у меня всё эта мысль про компот не отстает. Это же так хорошо! — И вправду! — сказал Иван и залился смехом. У Лизы вновь пробежали мурашки от удовольствия, когда она услышала этот одобрительный смех. Он ей так понравился, что она его тут же поддержала своим. Иван снова сверкнул глазами, встал, подошел ко все еще смеющейся Lise и погладил ее по голове. Та вздрогнула от неожиданности. Могла бы она ходить, да хотя бы стоять в тот самый момент, она бы тут же бросилась к нему, обняла, ведомая своими сиюминутными желаниями и полным отсутствием стыдливости. Иван уже вышел из гостиной, а буря чувств, накатившая на Лизу, совсем не утихала. Ей хотелось бежать за ним вслед, припасть к его ногам и умолять. Ее так переполняло, что она была готова целовать его ноги и руки и умолять не уходить, остаться еще хоть на пару минут, еще разочек ее погладить, хоть разочек ответить на ее поцелуи, которыми она до исступления хотела его осыпать. Она подпрыгнула на месте и закрыла лицо руками при одной такой мысли. Кто бы мог подумать, что в еще несовершеннолетней девочке возопит такое сильное желание и тяга к разврату? Столько мыслей сразу стало роиться в ее голове. Гадких, грязных, греховных. Но она их не застыдилась, нет, она ими упивалась в ту минуту. В груди так и жгло сильным огнем. Она с жаром глядела на дверь, за которой только что скрылся Иван Федорович. — Как же это хорошо! — сказала она себе, положив руки на сердце. — Боже, как хорошо, — повторила она в упоении совсем тянущимся и грудным голосом и вздрогнула, осознавая свое это "Боже". А потом залилась смехом. Нервным, истерическим, упоительным. — Я хочу к нему, — прошептала она как помешанная, не находя места своим рукам. — Непременно так нужно! Я хочу и сделаю. Почему он ее любит? Я отдамся ему без всего, так. Непременно. Непременно разрушу себя с ним. Это будет... Это будет... хорошо... Юлия! — крикнула она. — Отвези меня в комнату, я хочу написать письмо!Часть 1
1 августа 2022 г. в 17:23
Голос Катерины Ивановны часто слышался Lise из-за двери только невнятным мурлыканьем. Именно ассоциация с кошачьим мурлыканьем приходила девочке в голову, когда она старалась подслушивать разговор Катерины Ивановны с Иваном Федоровичем. Второй зачастую молчал. Если и отвечал, то коротко, но тоже будто мурлыкая. Возможно, такой эффект получался из-за их тихого разговора, и, к тому же, преградой была дверь, да и расстояние от двери (не могла же Lise внаглую подъехать на своем кресле прямо под дверь). А возможно, такой эффект получался из-за того, как эти двое разговаривали. Мерещилось отчего-то Lise, что Катерина Ивановна и Иван Федорович, столь зачастивший к ним в последнее время, влюблены друг в друга.
Этот факт почему-то заставлял ее несколько расстраиваться, хотя сама она не давала себе отчета в этих чувствах. Да только вот прослышала она также, будто бы Катерина Ивановна помолвлена, да и не с Иваном Федоровичем, а с его братом... как его? Дмитрием Федоровичем! Lise эту информацию собрала по кусочкам из фраз и вопросов, случайно оброненных матерью и самой Катериной Ивановной. Lise вообще редко посвящали в подробности этого дела, а оттого ее ушки всегда были на макушке, чтобы как можно больше выведать, из-за чего с Катериной Ивановной происходят истерики и почему ее мать так бурно, в хорошем смысле этого слова, реагирует на Ивана Федоровича?
Что такого в этом мужчине? Да, для Lise Иван был уже мужчиной, никаким не мальчиком, которым, быть может, его вполне могли назвать его братья. Давеча она объявила Алеше, что она совсем не любит его брата, но тот пропустил данное замечание мимо ушей. Чего хотела добиться Lise таким замечанием? Она сама не ответила бы на этот вопрос, но внутри нее все прямо-таки горело при этом признании.
Видеть в лицо Ивана ей не приходилось. Как-то так получалось раньше, что он, как только входил в дом, непременно шел в комнату Катерины Ивановны, так что Lise если и видела его, то только со спины. Средне-высокая фигура мелькала в проходе, и через секунду слышался стук. Дверь скрипела, Иван проходил, и дверь затворялась. Один раз после этого даже щелчок послышался. Ужасно интересно стало малолетней девочке, что же это за брат ее друга Алешки, которого она так давно знает? Несомненно, могла бы Lise ходить, она бы давно разглядела его, но она прикована к месту, с которого сама может отъехать лишь на шаг или два, а в остальном ей помогала Юлия. Но нельзя же просить Юлию вывезти кресло как-нибудь так, чтобы Lise разглядела Ивана Федоровича!
Однажды все-таки это произошло. Нет, Юлия не вывезла Lise посмотреть на гостя: произошла долгожданная для девочки встреча с лицом Ивана Федоровича совершенно неожиданно.
В седьмом часу вечера, когда Юлия привезла Lise с вечерней прогулки, Катерина Осиповна окликнула служанку. Юлия, имевшая привычку тут же приходить на зов своей госпожи, оставила кресло Lise и ушла быстрым шагом.
— Ничего страшного, я и тут посижу, Юличка, — язвительно и обиженно проговорила Лиза себе под нос. — Я везде сижу.
Оставшись в гостиной совершенно одна, она уже пожалела, что хотела здесь посидеть.
— Нужно было просить ее сразу в комнату меня везти, — с досадой сказала Лиза, глядя на огоньки в подсвечниках.
Смеркалось. Белые занавески слегка колыхались от ветерка, что задувал в приоткрытое окно. Lise спустя одну только минуту стало ужасно скучно, и она оттолкнулась рукой от дивана, что стоял подле нее. Кресло немного отъехало, накатив на узорчатый ковер. Больше она не могла ни до чего достать, чтобы передвинуться.
— Ну все, приехали.
За дверью Катерины Ивановны казалось тихо, и Лизе вдруг захотелось проверить, так ли это на самом деле. Но за что было уцепиться? Она было начала передвигать колеса своего кресла, но руки ее были недостаточно сильны для таких маневров.
— А ну-ка, — прошептала Лиза, вспомнив свой недавний подвиг, и встала на ноги.
Так быстро встала, что аж в глазах потемнело. Однако как ловко-то вышло, а! Лиза была на вершине довольства собой. Она даже хотела было ступить ногой вперед, но резкий скрип дверей испугал ее, и она с высоты своего роста шлепнулась на ковер. Про себя уже успев тихонько чертыхнуться, она уперлась двумя руками в пол и приподнялась.
— Лиза? — послышался мужской голос, и Лиза услышала звуки шагов.
— Позволишь помочь? — сказал Иван Федорович.
Лиза вмиг покрылась румянцем. Но отнюдь не оттого, что она вот в таком глупом положении впервые предстала перед гостем, а оттого, что лицо этого гостя было так похоже на лицо ею любимого Алеши и в то же время так своеобразно, что, приглядись еще секунду, и сходство куда-то терялось и оставалось лишь в малейших черточках. "Нос, — подумалось вдруг Лизе, — нос у Алеши точно такой же. И глаза серые, а у этого — голубые". Но тут же сконфузилась, подумав, что так вот сразу сравнивать братьев неприлично и не к месту.
— Да помогите уж, — произнесла Лиза, но осеклась: ее тон ей жутко не понравился. — Нет, не за руки, я чувствую, что сил в моих ногах не хватит, чтобы снова встать. Нужно... Юлия обычно берет меня под руки и садит. Но вы не утруждайтесь, нет, не стоит. Позовите лучше ее саму. Ну, Юлию позовите. Или maman. Они были тут где-то.
Иван Федорович вышел из гостиной, окликнув Катерину Осиповну, затем Юлию. Наконец, когда Lise уже подумала, что он совсем ушел и уж более не вернется, он вдруг показался в дверях, с уверенностью подошел к ней, подхватил под руки и усадил в ее кресло. Lise от неожиданности в первую секунду даже вцепилась руками в его плечи, задрожав всем телом. Вся сконфуженная, раскрасневшаяся от смущения, с полными слез глазами и злая на саму себя, она опустила головку и потупила взор.
— Спасибо, — прошептала она, задыхаясь.
— Пожалуйста, — ответил Иван Федорович, впрочем, уже заметивший, как засмущал девочку, а оттого и самому как-то неловко вдруг стало. Он хотел только помочь.