В каждой сказке есть доля истины
1 августа 2022 г. в 18:55
Костик Бредихин в сказки не верил. В детстве, конечно, любил их, как и любой другой ребёнок. Слушал маму, затаив дыхание: она умела рассказывать так, что волосы дыбом вставали и засыпать было очень страшно.
Мамины руки были самыми нежными в мире. Она гладила его по волосам этими руками, трогала лоб, поправляла одеяло. Всегда желала спокойной ночи. Целовала на прощание, прежде чем выключить свет в комнату. Костик всегда ждал, что из-под кровати или из-за дверцы шкафа полезут вампиры из маминых рассказов. Они никогда не вылезали. До поры до времени прятались между строк.
Маму Костик любил сильно. У него из-за этого с женщинами туго было: каждую с матерью сравнивал, и каждая проигрывала. Единственной достойной претенденткой на руку и сердце оказалась Глафира — его бывшая жена, мама Настеньки. Она была невероятной женщиной. Светлой, ласковой и чистой, такие долго не живут, слишком уж хороши для этого мира. Смерть всегда забирает лучших как можно раньше, будто жадничает. Вот и Глафира сгорела за три года брака — после первой и последней их ссоры села за руль и тем же вечером разбилась, не справилась с управлением. У Костика остались только мама, Настенька и жгучее чувство вины.
Теперь же мама была в больнице с прогнозом, далёким от положительного, Настенька сидела с няней, а Костик разгребал накопившиеся бумаги. Быть Хранителем ему уже не нравилось, а копаться в памяти и то и дело вытаскивать старые, правдивые легенды было делом противным и крайне болезненным. Он чувствовал себя обманутым, растерянным и подавленным. Всё валилось из рук. Привычной уклад мира трещал по швам, снова пошла переоценка ценностей, как после смерти Глаши. Тогда Костику казалось, что все проблемы проблемами вовсе и не были. Так, мелкими неприятностями. Теперь всё стало ещё хуже.
Он заносил ногу, чтобы переступить порог нового мира. Того, что раньше прятался от него в вязи волшебных слов и не всегда счастливых концах. Того, что был наполнен кровью и бессмертием. Того, что всё время был на виду, а он, будто слепой, безглазый, невнимательный, ничего не замечал. Не видел того, что лежало у него прямо под носом. Костик будто забыл, что в каждой сказке лежит подлинное происшествие, а в зачинах каждой былины прячется приукрашенная, но всё-таки правда. Истина вываливается кусками, неравномерно, нужно только успевать собирать, как паззл.
Костик судорожно оттянул узкий ворот белой рубахи. Ослабил узел галстука, взлохматил волосы. Ему казалось, что он смотрит старый чёрно-белый кинофильм вроде артхауса и совсем ничего не понимает в повествовании, слишком элитарно для простого обывателя. Он даже думал, будто болен горячкой: голова раскалывалась от боли, а буквы расплывались в чернильные кляксы. Хотелось лечь и умереть. Хотелось избавиться от бумаг, что он сейчас держал в руках. Витиеватые, аккуратно выведенные пером буквы гласили: «Соглашение меж людом смоленским и нелюдом от 863 года».
Соглашение, заключенное больше тысячи лет назад жгло руки, будто калёное железо. Костик словно прикасался к чему-то не просто старому, а древнему. Необыкновенному и страшному, такому, что могло перемолоть его целиком. Разделить жизнь на до и после, лишить сна, покоя и мирного неба над головой. Словно это самое мирное небо набухло кровавыми тучами, затянулось, опустилось низко-низко и грозилось истечь багряным дождём, как раненый — колотым ранением. Костик словно держал в руках серп и готовился вонзить его в скрученное судорогой тучное брюхо. Собственноручно собирался обнажить эту рану.
Он теперь и сам был раной.
Костик отбросил Соглашение от себя и закрыл лицо руками. Протёр ладонями, сильно, с нажимом, чтобы избавиться от рези в глазах — плакать было нельзя и совсем не по-мужски. Мама всегда говорила, что слезами делу не поможешь, только голова разболится да проблем прибавится.
Проблем было выше крыши.
С одной стороны, Костик чувствовал вину. Невкусную, затхлую и грызущую. Всё-таки он знал Святослава Вернидубовича с самого детства и забавный, языкастый старик не сделал ему ничего плохого. С другой стороны — Костик подозревал, что именно из-за всех этих вампирских распрей и склок мама заболела.
Теперь же она стала совсем плоха. Врачи говорили, что жить ей осталось один понедельник, и Костик понимал, что счёт скоро пойдёт на минуты. Нужно было что-то делать, что-то решать. Договариваться с вампирами после того, как он силой забрал Ольгу Анваровну было наверняка бесполезно, но других вариантов у него не было. У Костика вообще было очень мало вариантов. Тот, что им предлагал Клим сорвался и едва не похоронил маму, толкнул в гроб, обитый бархатом.
Он ненавидел саму мысль о том, что мамина болезнь может закончиться смертью. Что всё то, что они пережили вместе той ночью может закончиться смертью. Что смерть снова придёт в их дом. Костик был готов на всё, чтобы этого больше никогда не произошло. Не хотел переживать этот чудовищный, нечеловеческий ужас. Не хотел склоняться над гробом и смотреть на родное лицо, выбеленное смертью. Не хотел бросать первую пригоршню в свежую могилу. Не хотел ставить свечи в церкви.
Он хотел этого избежать любыми способами, просто ещё не мог придумать как. А думал Костик об этом постоянно. Каждую мысль раскладывал на сочлены, чтобы отыскать решение, способное спасти его семью. И не находил. Только с каждым новым бесполезно прошедшим часом ненавидел себя всё больше и больше.
Костик же на самом деле даже полноценным Хранителем ещё не был. Пока мама ещё дышала, то он считался кем-то вроде регента, занимал её место лишь для того, чтобы хранить зыбкий порядок, поддерживать это хрупкое равновесие в одном положении. Но Костик сердцем чуял, что ей недолго осталось. И он боялся этого больше всего на свете — снова ощутить потерю. Снова лишиться близкого, родного человека. Остаться один на один с преданиями и легендами. Начать рассказывать Настеньке сказки про вампиров…
Костик всё-таки заплакал. Недолго, но искренне: оплакивал и маму, и Глашу, и свою жизнь, и Настенькино будущее, от которого он не мог её спрятать или оградить. Костик знал, что такое долг.
Спасение пришло откуда не ждали.
Ранним утром в пятницу тринадцатое в администрации появилась женщина. Маленькая, в длинной чёрной юбке, с острыми, тёмными глазами. Она предъявила пропуск, который в иной ситуации обеспечил бы ей вход не только к нему в кабинет, но и в спальню к самому Президенту. И, ни капли не стесняясь, заявила, что он, Костик, смещён с поста Хранителя без права восстановления.
Костик даже не постарался скрыть своего облегчения. Это была единственная хорошая новость за последнее время. И он собирался использовать своё освобождение в полной мере, чтобы помочь маме и Настеньке. Себя же привычно поставил на последнее место.