Забавно, что ты всё ещё помнишь

Субботний вечер, Уилбур сидел в офисе Квакити, наблюдая, как он заполняет документы. У Квакити были нахмуренные брови, он кусал губу, концентрируясь на бумагах, которые он должен был заполнить за своим столом. Его шапка была снята, а волосы были завязаны в небольшой хвостик, было ли это его маленькой попыткой проявить уязвимость, Сут точно не знал, но это ему подходило. Как и всё остальное. Уилбур признавался, что ему было трудно оторвать взгляд от парня перед ним, когда он сидел на балконе и курил сигарету. Время от времени у Большого Кью была возможность просто сидеть и смотреть, вместо того, чтобы ссориться и бросать смертельные угрозы, которые всегда были слишком близки к искренности или слишком пусты, чтобы что-то означать. Сейчас Уилбур сидел и смотрел, как будто это была обычная домашняя обстановка. Он, конечно, вошёл в его офис, как если бы он владел этим местом ранее. В том, что он вальсировал и сообщил о своем присутствии другим, не было ничего необычного. Но он заметил одну странность, когда он был там, Квакити не пытался выгнать его. Вместо этого парень сидел на диване в своем кабинете и читал что-то похожее на письмо. Он выглядел усталым, как обычно, но на этот раз это была другая усталость. Не то же самое: «Я сплю пять часов и не высыпаюсь», а «я перегружен». То, как его нормальные выразительные глаза были прикрыты веками, и то, как он хуже стал играть на скрипке, стало почти невозможно не заметить. Уилбур, будучи самим собой, мог просто лезть и раздражать, пока Квакити не давал нормальную (обычно сердитую) реакцию и чуть ли не пытался убить его. Или, находясь на совершенно противоположном конце линии, Уилбур мог бы уйти и ждать еще один день странного внимания, которого он так часто жаждет от другого. Но сегодня он подошёл к нему и просто предложил сигареты, и своё внимание. Что, может быть, не лучшая утешительная тактика, черт возьми, не лучшая тактика для чего бы то ни было, учитывая Уила, который сошёл с ума и говорит только метафорами, которые часто понимают неправильно. Тем не менее, Квакити нерешительно взял одну сигарету из портсигара и вытащил из собственного кармана зажигалку. Спустя несколько минут никто из них не произнёс ни слова. Оба сидели и курили, глядя в застеклённое окно на сумрачный город. Он должен был быть ярким и цветущим, особенно в выходные дни, но Уилбур чувствовал, что он закрыт по той же причине, по которой эти двое мужчин сидели вместе. — Спасибо. Квакити первым нарушил молчание, медленно затянувшись сигаретой. Пепел упал ему на колено, но он не пытался его стереть, так что Уилбур проигнорировал это. — За что? Квакити ерзал с сигаретой в пальцах, и Уилбур не мог ничем помочь, поэтому он продолжал смотреть, как всегда. Уилбуру не хотелось бы признавать тот факт, что он написал о родинках на лице Квакити, о том, как он сравнивал их со звездами в те ночи, когда он не спал и тосковал по кому-то, кто занимал высокий пост. В другой раз, сравнивая их с пылинками на дороге, по которой он проходил миллионы раз, когда он хотел почувствовать кого-то ниже себя рядом. — Не важно, — начал Квакити, взмахивая рукой и раскидывая волосы, — будучи здесь, я не знаю, чувак, — затем он издал тот сдавленный смешок, который обычно бывает, когда он нервничает. Это было застенчиво и неуверенно, и на мгновение Уилу показалось, что он вернулся в Погтопию до большого взрыва, перезапустившего сознания обоих. Уилбур только твердо кивнул и сказал что-то со словом «конечно», потому что это всегда их начало, независимо от того, сколько жизней они прожили или проживут. Теперь он мирно сидит и курит на балконе, чтобы дать место другому, оставаясь при этом рядом. Уил вынес сигареты на улицу, когда Квакити встал и объявил, что ему нужно больше работать, но позволил Уилбуру остаться (он бы остался независимо от желаний другого). Уилбур начинает слегка напевать мелодию, которая играет где-то в глубине его сознания, что-то знакомое и далекое. Оно кажется подходящим для тихой атмосферы шуршания бумаг и падающего сигаретного пепла. — Я не слышал этого от тебя в течение долгого времени, — раздался шёпот из-за стола в нескольких футах от него. Квакити смотрит в глаза Уилбуру, мягко наклонив голову. — Я полагал, что ты не в настроении болтать, Большой Кью. — Я не хотел говорить мудро, Уилбур. Я имел в виду э-э, я не знаю. Напеваешь, все, что связано с музыкой. Уилбур подождал секунду, прежде чем ответить, однако Квакити продолжил после удара кулаком об стол. — Я просто знал, что тебе нравилось это дерьмо. Музыка и все такое. Уилбур слегка улыбнулся фразе «музыка и все такое», но что-то подавило его улыбку. Ему нравились эти вещи, но, честно говоря, он уже давно не играл на гитаре. С момента взрыва его работника. Это было неправильно. Наслаждаться простотой жизни, когда по его вине потеряна еще одна жизнь. — Я полагаю, это было давно, не так ли? Квакити, слегка зевнув, потянувшись за столом, и взгляд Уилбура метнулся к его туловищу и тому, как ткань прижималась к телу. Он отвернулся. — Я помню, когда ты, блядь, писал эти песни. Ты играл и пел случайные тексты. Ностальгирующая сторона Квакити, казалось, взяла верх. — Я спрашивал тебя, что ты имел в виду, и всё, что ты делал, это улыбался и уходил. Мудак. Независимо от имени, оно звучало ласково, и Уилбур ненавидел то, как трепетало его сердце в его то гребаном возрасте, но он помнит. Он помнит, как ходил вокруг дерева, напевая и наигрывая. Пел о его ужасном психическом здоровье и о парне рядом. Эти дурацкие песни о любви, которые он играл Квакити, говоря, что если что-то и могло помешать ему спрыгнуть с края, так это он. По крайней мере, так он думал про себя, когда пел загадками. — Квакити, я помню, ты наслаждался этими «случайными» текстами и нотами, — потому что так и было, а Уилбур всегда улыбался и играл больше. — Я думаю, ты неправильно помнишь, Сут, — солгал Квакити. Игривая улыбка плясала на их губах, и это было до боли приятно. Знакомо и успокаивающе. Прежде чем войти внутрь, Уилбур затушил сигарету о перила. Было холодно, и его плащ не долго мог согреть его от холода снаружи. Он закрыл балконные двери, прежде чем вернуться к дивану. — Квакити, ты называешь меня лжецом? Это была шутка, оговорка игривого языка. Он помнит, что раньше Квакити был таким. Оговорка во многих смыслах, когда скоро должна была начаться война и у парней не было диктатуры. Его лицо покраснело от собственных мыслей и воспоминаний о ночах, когда они делились поцелуями и почти безмолвным шепотом. Он положил руки на колени, откинувшись на спинку дивана. Другой мужчина в комнате через мгновение встал. Он сложил свои бумаги в папку и положил на свой чистый белый стол. Единственным звуком, который услышал Уилбур, было «тск, тск, тск», когда он сидел на другом конце дивана. Он подтянул ноги к груди, скрестив руки на коленях. — Я просто говорю, что твоя память может подводить тебя. Уилбур закатил глаза и попытался тщательно обдумать свои слова. Здесь они вспоминают, а не пытаются перегрызть друг другу глотки. Было приятно, спокойно, и он полагал, что поздние ночи были идеальным предлогом для того, чтобы сломать характер. Уилбур слегка ткнул Квакити в колено ногой. — Не сомневайся во мне, я прекрасно все помню. И это была не полная ложь, но и не полная правда. Проведя годы в поезде Лимбо, воспоминания расплываются, и всё, что он мог бы вспомнить, было мутным. Квакити, казалось, слегка задремал, но он полностью погрузился в себя, и Уилбур знал, что это воспоминание он запомнит, даже если ничего серьезного не произойдет. Не взрывались фейерверки и не тряслась земля, но разве это не делает воспоминание более запоминающимся, чем все остальные? Он чувствовал себя слишком уязвимым, чтобы видеть Квакити таким мирным и сонным, каким он был в Погтопии. Когда он играл и смешил других, пока не уставал или не утомлялся от стресса возможной войны. Так давно, когда они могли сосуществовать. — Все было бы проще, если бы мы снова были молодыми, — говорит Квак через мгновение, положив подбородок на одну из рук, — ты не согласен, Уилбур? — Что может быть проще, Квакити? — Всё. Они сидели в небольшой тишине, и сколько бы Уилбур ни думал сегодня вечером, его разум стал пустым, когда он пытался изучить лицо Квакити. Лицо, которое было когда-то полно жизни и волнения, теперь устало и покрыто шрамами. Квакити такой же пугающе красивый, каким он был в первый день их встречи, и он ненавидел то, что это то же самое, но такое разное. После тихой паузы Уилбур очистил свой голос. — Почему ты не выгнал меня сегодня? Он ожидал реакции, которая приведет к тому, что ему придется уйти, или реакцию, когда ему никто не ответит, и они будут сидеть в тишине, пока его не попросят уйти тихим тоном. Квакити вздохнул и поискал что-то в глазах Уилбура. Они казались напряженными и, возможно, сомнительными, но влились в собственные мысли Уилбура. Его большие чёртовы глаза всегда заставляли Уилбура колебаться, но он собирался позволить взглянуть на себя. Только сейчас. — Мне не хватало кого-то рядом. У меня не лучший послужной список удержания людей здесь, если ты не видишь. Это было честно и прямолинейно, и Уилбура не было несколько лет, но Томми информировал его, Шлатта, Карла и Сапнапа, а в казино был установлен мемориал существу, слишком наивному, чтобы заслуживать зла, которое, как знал Уилбур, умрет, как только увидит его. Смп всегда так поступал с такими вещами, как у зеленого друга Квакити. — Уилбур, можно вопрос? В тоже время: «Конечно.» — Почему ты здесь? Это не было обвинением или гневом. Просто вопрос, который был похож на его. Однако он был намного тяжелее, и было слишком поздно, чтобы ответить на вопрос во всей его полноте, и, возможно, это слишком много, чтобы ответить в любом случае. В конце концов, это равносильно вопросу, почему он продолжает пытаться сделать что-то, что не имеет конечной цели. — Я не знаю, когда остановиться. Квакити сделал паузу на мгновение, прежде чем кивнуть. Было тихо. Ни падающий пепел, ни шуршащие бумаги, ни ветерок, отвлекающий их. Только присутствие друг друга и дыхание. Уилбур мог потеряться в тишине, в которую они продолжали впадать, На самом деле он почти потерялся, пока движение другого не испугало его. Квакити сел рядом с Уилбуром и положил голову ему прямо на грудь. Уилбур чуть не дернулся назад, и какая-то часть его почти не могла бороться с естественным желанием пошевелиться и вздрогнуть, потому что его больше никто не трогал. Никто больше не считал его человеком, не настолько, чтобы обнять его, лечь с ним. Он никогда не ожидал, что это исходит от того, кто прижался к его боку и все ещё прижимал колени к груди. Его черные волосы касались нижней части подбородка Уилбура. Одного этого чувства было достаточно, чтобы у него заболело горло, и он заплакал. — Я скучал по тебе, Уилл. Спасибо, что пока не ушёл. Уилбур больше ничего не хочет в данный момент, чтобы заверить Квакити, что он будет рядом с ним так долго, как только сможет, просто чтобы ощутить, как кто-то прикасается к нему, но он знал, что это будет бесполезно. Потому что, в конце концов, никто никогда не задерживается достаточно долго для обещаний, которые теряются, когда вторая спираль Уилбура снова закручивается, когда бы это ни случилось. Уилбур положил руки на плечи Квакити. — Я тоже скучал по тебе, Квакити. — Какая то часть его всегда будет скучать по этому смазливому пареньку. Итак, в результате простого, может быть, двухсекундного процесса размышлений Уилбур опускает голову, а Квакити поднимает, разделяя целомудренный поцелуй. Просто прикосновение двух губ, печать в сознании Уилбура, чтобы подвести черту под этим. Потому что это не закончится, как в счастливой детской сказке, как бы они ни старались. Независимо от поцелуя сегодня вечером, завтра они снова будут плевать друг другу в лицо, и так будет всегда. Сегодня вечером он будет наслаждаться этим, пока его не заберут завтра, когда мир снова начнет вращаться.