heartbeat

      Не Хуайсан пару раз постучал закрытым веером по двери, отчего звук вышел негромким, но слышимым для того, кто находился в комнате. Он всегда так делал, когда хотел зайти к Цзян Чэну, чтобы не быть замеченным слугами или гостями, часто проходящими неподалёку, ведь дверь в покои Главы Ордена находилась в главном коридоре, который связывал вход и Центральный зал с остальными комнатами резиденции. По словам Цзян Чэна, ещё живой Цзян Фэнмянь периодически упоминал о том, как неразумно располагать покои главы влиятельного клана таким образом, чтобы их было легко найти, особенно «в такое опасное время», как он тогда мог сказать. Всё говорил, что ему стоит потратить какое-то время, чтобы переехать в более отдалённую комнату, которая находилась вдали от главного входа в резиденцию. Цзян Чэн что сейчас, что тогда был с этим согласен, но всё никак не мог решиться покинуть эти покои и, даже спустя столько лет, как-то изменить здесь что-то. На удивление, когда Пристань Лотоса была охвачена пламенем, комната Главы Ордена пострадала не так сильно, как могла, но оказалась полностью разграблена: все украшения, одежды, записи — всё, что принадлежало бывшему Главе Юньмэн Цзян, было присвоено кланом Вэнь. После Аннигиляции Солнца Саньду Шеншоу попытался найти украденные вещи, и, к его радости, ему это удалось, хоть и не полностью. Он даже постарался найденные картины, которые принимал Цзян Фэнмянь в качестве подарка или же рисовал сам, повесить так, каким образом они отпечатались в его памяти, а отеческие краски и кисти сложил в специальный ящик, — куда их когда-то складывал сам бывший Глава, — чтобы больше никогда его не открывать. Цзян Чэн вернул на прежние места уцелевшие книги и дневники, которых было достаточно много (видимо, для Вэней они показались чем-то полезными), отчего свои же записи нынешний Глава Ордена часто складывал на полу или относил в тайник. В покоях Главы, помимо входной двери, находилась ещё одна, выходящая на небольшой участок двора, огороженный деревьями и усаженный цветами ириса, куда часто отлучался бывший Глава, чтобы помедитировать или просто побыть в одиночестве. Сам Цзян Чэн при жизни отца был там лишь единожды — перед отбытием на учения Ордена Цишань Вэнь. В тот день Ваньинь узнал, как правильно ухаживать за ирисами, и что по возвращении из Цишаня им надо вместе посадить новые цветы. Когда Цзян Чэн вернулся туда после нападения на Пристань, то увидел, что многие деревья были сожжены, а клумбы растоптаны. Он тогда в очередной раз почувствовал обжигающую всё внутри волну злости и негодования: отец так берёг это место, никого сюда не пускал, даже слуг, — чтобы это место уединения стало похожим на несчастный участок грязи. Сейчас эта часть двора была огорожена лишь небольшими деревцами, ещё не выросшими достаточно, чтобы укрывать ее гостей от чужих глаз, и снова усажена ирисами. За ними Цзян Чэн ухаживал самостоятельно, также не разрешая проходить в это место даже слугам. Даже когда Цзян Яньли, до того, как перебралась жить в резиденцию Ордена Цзинь, приходила к покоям брата, она, конечно же, могла заходить в место уединения Главы, но помочь с уходом за цветами ей никогда не разрешалось. Когда же сестра покинула Ваньиня насовсем, он всё больше времени стал проводить в своём небольшом саду, разрешая беспокоить себя только когда речь заходила о Цзинь Лине, которому позволялось посещать этот сад как тогда, так и по сей день. От самого Цзян Чэна в его покоях почти ничего не было, кроме Саньду, одежды и записей. Даже дверь в покои, когда-то выломанная адептами Ордена Вэнь, оказалась восстановлена: новый Глава Юньмэн Цзян проследил за тем, чтобы рисунок, вырезанный на дереве в виде лотоса и позолоченных узоров, повторял тот, который он помнил с детства и подросткового возраста. Не Хуайсан слегка провёл пальцами по двери, ощупывая резной цветок, который был действительно хорош, и продолжил ждать ответа. Однако ему открыли только после повторного стука: Цзян Чэн, уже без верхних одежд, но ещё с украшениями в заплетённых волосах, приоткрыл дверь. — Впустишь? — Не Хуайсан ласково улыбнулся, как умел только он, и прижал кончик сложенного веера к своим губам. В ответ на это Ваньинь только кивнул, сведя брови, и шире открыл дверь, пропуская Главу Ордена Не внутрь. Не Хуайсан далеко не в первый раз пребывал в покоях Главы Юньмэн Цзян. Они были очень просторными, не делились на несколько комнат, а совмещали спальню и кабинет; кровать скрывала широкая ширма, расписанная самим Главой Цинхэ Не; два больших окна с резными рамами пропускали лунный свет и выходили на тайную часть двора. Не Хуайсану уже всё было здесь знакомо, поэтому он сразу же умостился рядом с Цзян Чэном, который уже закрыл дверь в покои и присел за стол, служивший обычно ему рабочим или, в очень редких случаях, трапезным. В этот раз на столе дрожал огонёк свечи, который отражался в вине, заполнявшем расписную пиалу. Главе Цинхэ Не даже не нужно было спрашивать, откуда оно здесь: каждый раз, когда в резиденции Юньмэн Цзян проходили собрания Глав Орденов, кто-то очень проворный и имеющий близкую связь с Главой Гусу Лань всегда передавал через Цзэу-Цзуня вино для Саньду Шеншоу. Цзян Чэн на это всегда ворчал, говорил, что Вэй Усяню стоит самому показаться ему на глаза, и прятал сосуд с вином в тайник. Наверное, Вэй Ин не знал как по-другому сказать, что он не игнорирует всё произошедшее между ними, просто пока не может найти слова, которыми хочет поделиться. Однако сегодня вместо Главы Ордена Лань в Юньмэн прибыли Ханьгуань-Цзюнь и, что неудивительно, Старейшина Илин, потому что, как они объяснили, Лань Сичэнь занят другими неотложными делами клана, связанными с прибытием новых учеников. И почему-то Не Хуайсан подумал о том, что, зайдя в покои, сможет увидеть в них и Вэй Усяня, попивающего вино со своим шиди. Однако в них были только Цзян Чэн и теперь сам Не Хуайсан, хотя сосуд с алкоголем всё же был открыт и отчасти опустошён. Глава Не мысленно одёргивал себя: в самом деле, он же знает, что Вэй Усянь с его супругом решили не оставаться на ночь и отправились обратно в Гусу, с чего бы тогда Старейшине Илин быть здесь, в покоях Главы Ордена Цзян, и задушевно обсуждать обиды прошлых лет? Он даже представить подобное мог с большим трудом, что уж говорить о реальном разговоре между этими двумя? На самом деле, Не Хуайсан иногда не был уверен в том, что поступил правильно, вернув Вэй Усяня к жизни. Нет, то есть, по большей части, это всё — просто удачное стечение обстоятельств, как ему иногда хотелось думать, но всё же… может, стоило оставить всё как есть. И всё разрешилось бы само собой. Когда Не Хуайсан организовывал очередную встречу далеко за пределами Нечистой Юдоли, исписывал огромное количество бумаги своими мыслями и идеями, вырезал очередной ящик для писем, о которых не должен был знать никто, кроме него, он думал, что ещё немного — и настанет свобода от своих мыслей и кошмаров. Он думал, что отомстив за брата, перестанет видеть того в кошмарах, а крики Баси перестанут мерещиться везде, где бы ни был Не Хуайсан. Он очень, очень много думал о том, что брат бы однозначно отомстил за него, поэтому всё ждёт, когда младший Не прольёт кровь за кровь, поэтому всё не даёт покоя новому Главе Цинхэ Не. Но когда Не Хуайсан вышел из храма Гуаньинь, пошатался в одиночестве с окровавленным умао в руке, он мог думать лишь о том, как сильно ему хочется утопиться в ближайшем водоёме. Ещё одна, заключительная смерть, месть, которую нынешний Глава Цинхэ Не планировал последний десяток лет, не принесли ему ни чувства торжества, ни удовлетворения, ни душевного спокойствия. Внутри Не Хуайсана очень тяжело упала мысль о том, что это не имело смысла: он верил в карму и то, что если не планы Хуайсана, какие-нибудь другие обстоятельства привели бы Цзинь Гуанъяо к смерти; возмездие за всё, что происходило по его воле, когда-нибудь однозначно настало бы. Однако посмотрев в озверевшие, но заледенелые глаза мёртвого брата, младший Не понял, что в любом случае его дагэ никогда бы уже не нашёл покоя. Не Хуайсан был прав в тот момент: Не Минцзюэ продолжал приходить к нему в кошмарах и снах даже после повторных похорон. И это липкое, отвратительное чувство вины не ушло в никуда вместе с жизнью Цзинь Гуанъяо. С другой стороны, теперь Цзян Чэн выглядел спокойнее. Он, конечно, всё ещё хмурился и очень тихо плакал, приходя к родителям и сестре, но когда Не Хуайсан прислушивался к его сердцу, то чувствовал, что оно стало биться более спокойно, будто глубоко задумалось о чём-то. Оно всё ещё болело от тоски и сожаления, Хуайсан ощущал это, но оно перестало гнаться за местью. Ну ничего, размышлял Глава Цинхэ Не, рано или поздно боль уйдёт, а я пока буду рядом. «Огонь свечи так красиво переливается в его глазах», — подумал Не Хуайсан и положил голову Цзян Чэну на плечо. Они сидели за столом вот так молча уже достаточно долго, хотя обычно проводили время за беседами, праздными и не очень, если была возможность. Со своим возлюбленным Ваньинь был, на удивление, весьма разговорчивым и позволял себе всё то, что не позволял уже очень давно. Но сейчас Цзян Чэн только угрюмо пил вино, никак не реагируя на чужой жест. Глава Ордена Цзян всё всматривался в переливы света в алкоголе, будто пытаясь найти в них ответы на все свои вопросы. — Вэй Усянь оставил это вино. — наконец говорит Цзян Чэн, прекрасно понимая, что его гость и сам прекрасно знает это, просто Ваньинь хотел бы сказать хоть что-то, лишь бы не молчать дальше. Так он мог показать, что не игнорирует Главу Ордена Не, просто не может пока отвлечься от своих мыслей. — Понятно. — отвечает Не Хуайсан после короткого вздоха, удобнее укладывая голову на чужом плече. Очень редко Глава Цинхэ Не не мог найти, как начать или продолжить беседу, однако сейчас был именно такой особенный случай, когда он не знал, что ему следует сказать и стоит ли говорить что-то вообще. Удивительно, насколько легко он терялся иногда рядом с Цзян Чэном. Но, наверное, было бы преступлением сейчас вырывать Главу Ордена Цзян из потоков собственных мыслей, в которые он и так разрешает себе окунуться достаточно редко. Цзян Чэн ещё долгое время молчит, периодически отпивая вино из пиалы, пока Не Хуайсан прислушивается к чужим вздохам и рассматривает расшитые узоры на рукавах Ваньиня. Золотые нити выстраивались в лепестки лотоса, потом перетекали в целые цветы, затем расплывались в линиях, напоминающих водяные разводы. Глава Ордена Цзян очень громко выдохнул, будто придя к какой-то заключительной мысли, и резко хлопнул рукой по столу, чем напугал задремавшего Не Хуайсана. Тот резко выпрямился и сразу же направил взгляд в сторону своего возлюбленного, пытаясь понять, какая мысль его раззадорила. — Не Хуайсан. — внезапно строго обратился Цзян Чэн, поворачиваясь корпусом к мужчине рядом, хмуря брови и щуря глаза. — Да? — озадаченно, но с лёгкой улыбкой спросил Глава Цинхэ Не, пытаясь в голове угадать, что сейчас скажет или сделает Цзян Чэн. Однако последний ничего не сделал и не сказал: сразу после того, как он обратился к Главе Ордена Не, Ваньинь опустил взгляд, будто сомневаясь в словах, которые он хочет сказать, а после вовсе закрыл глаза, разворачиваясь обратно и наклоняясь над столом, упираясь лбом в ладонь и морщась так, будто съел что-то из блюд Вэй Усяня. «Ничего, не торопись», — мысленно отозвался на чужие терзания Не Хуайсан. Он знал, что Цзян Чэн не привык делиться своими мыслями и переживаниями с кем-то, однако Главу Ордена Не это почти не беспокоило. Не Хуайсан раскрыл веер и прикрыл им лёгкую улыбку. На самом деле, для него подобные старания Цзян Чэна казались умилительными. То есть… наверное, так нельзя было. Им обоим уже столько лет точно не для подобных ощущений. Но Цзян Чэн так старался собрать мысли в кучу и выразить их словами. Для Не Хуайсана. Для их отношений… Он правда старался, и Глава Цинхэ Не это ценил! Не Хуайсан снова положил голову на чужое плечо. Оно напряглось, еле ощутимо дрогнуло, и Цзян Чэн очень резко и крепко обнял Главу Ордена Не за талию, из-за чего они начали заваливаться набок и, в конце концов, упали на пол. Не Хуайсан только и успел издать удивлённый вздох, а затем перестать дышать вовсе. Ваньинь всё ещё крепко прижимался к своему возлюбленному, утыкаясь носом в его плечо и очень тяжело дыша. Цзян Чэн не часто позволял себе такие резвые и чувственные жесты, даже когда они с Главой Цинхэ Не были лишь вдвоём. Не Хуайсан аккуратно ответил на объятия, проводя ладонями по чужим плечам и дальше обвивая шею Цзян Чэна руками. Последний очень глубоко вздохнул: — Я всегда любил и ждал тебя, — Ваньинь быстро и горячо шептал в чужое плечо, будто здесь был ещё кто-то помимо них двоих, — Я бы хотел быть всегда рядом с тобой. И ты тоже будь. Пожалуйста. И они оба замерли после этих слов. Не Хуайсан думал о том, что, конечно же, вряд ли Цзян Чэн столько времени думал об одних лишь словах любви, однако… если он хочет поделиться сейчас только ими, то пусть будет так. Не Хуайсан очень медленно отстранился, чтобы взглянуть на лицо другого мужчины: оно порозовело от выпитого вина, что было видно даже при слабом огоньке свечи, брови были всё также сведены вместе, а глаза слегка прикрыты и направлены на чужую шею, но даже так было видно, что они выражали не бурю великих эмоций, а сильнейшую усталость. Она была вызвана не только сегодняшним Собранием, но и, скорее всего, гурьбой мыслей, которые вертелись в голове у Главы Ордена Цзян. — Хорошо. — Не Хуайсан ответил также шёпотом и уже без улыбки, а с полной серьёзностью в голосе. В этот момент Цзян Чэн будто отмер и вновь задышал, но взгляд так и не поднял. Он крепко зажмурился, и Не Хуайсан, разомлевший от нахлынувших чувств, увидел, как в уголку одного глаза Ваньиня скопилась слеза, отчего сердце Главы Цинхэ Не коротко закололо. Может, Мастер Саньду и правда расчувствовался до такой степени. — Ты сегодня мало спал, да? — Не Хуайсан провёл пальцами по лбу своего возлюбленного, слегка надавливая на место, где образовывалась складка от сведённых вместе бровей. В ответ на это Цзян Чэн снова прижался лицом к чужому плечу. Да, подумал Не Хуайсан, у него болели глаза от усталости и напряжения, так что они начали слезиться. Дело только в этом. — Пойдём спать тогда. Не Хуайсану очень нравилось раздевать Цзян Чэна. Не только когда они, помятые и разнежившиеся, собирали все углы покоев Главы Ордена Цзян в поисках постели, будучи не в силах оторваться друг от друга, но и просто так, когда они уставшие ложились спать. Потому что это всегда было медленно и томно из-за игривости Не Хуайсана и того, что у Цзян Чэна вообще много слоёв одежд, открывающих только лицо, волосы и кисти рук. Даже воротник у Ваньиня был очень высокий — просто так его в шею не поцелуешь! С другой стороны, порой это было полезной деталью его одеяния, так что Не Хуайсан не жаловался. Он просто был рад по-тихоньку открывать для себя тело Цзян Чэна, который обычно был закрыт от остальных людей не только внутренне, но и внешне. Как будто эти слои пурпурных и чёрных одежд смогут огородить его от всего: никто сквозь эти ткани, украшения, цепи не увидит и не почувствует множество шрамов и клокочущее сердце, которого, по мнению многих, у Главы Юньмэн Цзян не было. Не Хуайсан всегда в подобные моменты, когда они вот так сидели друг напротив друга на широкой кровати, позволял себе поразглядывать чужое тело, будто видит его впервые, если Цзян Чэн его не останавливал. И сейчас Ваньинь молча наблюдал, как Глава Цинхэ Не медленно проходился взглядом по каждому шраму любимого, останавливался на особенно широких, но целовал всё-таки каждый. Это была всегда любимая для Не Хуайсана часть их совместных вечеров. Я люблю его, думал в эти моменты Глава Ордена Не, так сильно люблю. Он тоже разрешает Цзян Чэну себя раздеть: обычно Глава Юньмэн Цзян с этим не медлит, быстро снимает чужие слои одежды, заколки, ленты, однако сегодня он стаскивает наряд медленно, оглаживая Главу Цинхэ Не то здесь, то там. Он оглаживает изящные, белые руки, острые, будто точёные, бока, мягкие бёдра, веснушчатые локти. Медленно он проводит огрубевшей ладонью и по глубокому шраму на чужом плече. По сравнению с Цзян Чэном, Не Хуайсан был вовсе не воином, с мягкими пальцами, даже без мелких шрамов на них; на остальном теле шрамов тоже не было, только вот один, широкий, совсем белёсый даже на фоне светлой кожи Главы Цинхэ Не, неровный и рваный, оставленный его братом. Они никогда не говорили о дне, когда умер Не Минцзюэ, но что-то внутри Цзян Чэна говорило ему, что нынешний Глава Цинхэ Не всё ещё справляется с этим всем. Это было неправильно, думал всё время Ваньинь: Не Хуайсан никогда не отступал, если речь заходила о прошлом Цзян Чэна, всегда всем своим видом показывал, что он прямо здесь и прямо сейчас готов чем-то помочь, поговорить или приласкать чужое разболевшееся сердце, был весьма напористым и никогда не давал о чём-то умолчать, только если уже сам не знал, какие слова вертятся на языке Цзян Чэна. Но когда сам Цзян Чэн решительно заявлял, что он здесь, он рядом, он не отступится от Не Хуайсана, последний в ответ на это улыбался и аккуратно выскальзывал из чужих рук, не давая стиснуть себя достаточно сильно. Не Хуайсан смотрел в лицо напротив, считал на нём родинки и мелкие шрамы, прислушивался к чужим рукам на своём теле и думал о том, как они нежны и сильны. Как будто своими прикосновениями убирают всю боль, как надоедливую паутину. Как будто единственным, что могло принести Главе Ордена Не спокойствие, было присутствие Цзян Чэна и его прикосновения. Это было так хорошо, на самом деле, что сердце Хуайсана билось в привычном темпе, но с какой-то большей, чем обычно, силой. И когда Ванинь наклонился ближе, чтобы крепко поцеловать своего возлюбленного в плечо, в то самое место, где растёкся длинный шрам, он почувствовал это. Этот стук, отдающийся словами: «Я тебя люблю». Не Хуайсан потянул за ленту, которая держала волосы Цзян Чэна, всё также прижимающегося губами к чужому плечу, и провёл рукой по освободившимся прядям. Проведя ею чуть выше, он аккуратно начал массировать затылок Ваньина, забирая чужую головную боль. Цзян Чэн в ответ на это глубоко вздохнул, чувствуя, как его голову оставляют сдавливающие тиски. Через некоторое время Глава Юньмэн Цзян также вытащил из волос своего любимого звенящие заколки и ленты с драгоценными камнями, наконец отстраняясь, чтобы положить их на столик рядом с кроватью. Надеть ночные одежды они друг другу тоже помогают. Ну не могут они оторваться, что же поделать? И ложатся они на кровать окончательно, только держась за руки и смотря друг другу в глаза, в которых отражается лунный свет. И Цзян Чэн вспоминает, как они лежали вот так на полу и смотрели друг на друга, когда учились в Гусу и проводили очередную ночь за чашами с вином. Вэй Усянь и другие ученики тогда уже спали, занимая все спальные места в той комнате, а Цзян Чэн и Не Хуайсан смотрели друг другу в глаза, не желая засыпать, лишь бы не потерять этот вид и это чувство, которое с тех пор поселилось в их груди. Поселилось и не переставало расти с каждой встречей. — Спокойной ночи, А-Чэн, — говорит Не Хуайсан, целуя Цзян Чэна в лоб и проводя по его волосам ещё раз, на всякий случай, в последний раз на сегодня смахивая с них остатки напряжения и боли. — Спокойной ночи, — Цзян Чэн в ответ целует любимого в шею и утыкается в неё носом, слушая чужое сердцебиение, всё такое же громкое, но совершенно не отвлекающее, а даже наоборот. Ему было так спокойно на душе от этого размеренного звука, который только и говорил: «Я тебя люблю».