Когда жизнь невыносимо тяжела, самый простой выход - сбежать

       Слова Шин Джунхана о том, что убийца пойман и во всём признался, что он, Хёнсу, свободен, что он, наконец, может выйти из тюрьмы, покинуть это адское место, всё ещё не укладывались в голове парня. Несколько месяцев, проведённых здесь, начисто стёрли у него хоть какую-никакую надежду на освобождение. Нет, он пытался… Искренне пытался верить, вновь и вновь собираясь с силами и приходя на судебные заседания, чтобы в тысячный раз отрицать слова обвинителей. Внимательно вслушивался в голос дикторши, по новостям объявляющей об очередном решении суда на счёт его дела, или же со стеклянными глазами смотрел на вновь пришедшего с плохими новостями Шин Джунхана. Перед сном повторял, как мантру, что он невиновен, что он не убийца. Он сможет выйти отсюда, сможет жить прежней жизнью…       Однако с каждым днём надежда таяла. Бесконечные издевательства со стороны остальных заключённых и их попытки убить Хёнсу лишь ещё сильнее усугубляли ситуацию, разрушая мечты о нормальной жизни. Единственный человек в этом грязном, полном ненависти и злобы месте, кто был на его стороне, и то ушел в мир иной. Умирающий, истекающий кровью, с перерезанным Пак Душиком горлом Джитэ, лежащий на руках Хёнсу, продолжал с незавидной постоянностью появляться у него во снах.       Неприятные и болезненные воспоминания преследовали парня каждый день и каждую ночь. Они не давали уснуть, заставляя его вновь и вновь ворочаться на холодной и жёсткой кровати, безуспешно борясь с бессонницей. Даже сейчас, когда он стоял уже на воле, более не окружённый серыми бетонными стенами с колючей проволокой, протянутой поверху, его тело всё ещё бросало в дрожь и сводило судорогами от фантомной боли. Раскинувшееся над Хёнсу синее, практически безоблачное небо мгновенно стало ассоциироваться у него со свободой.       Крепкие объятия родителей, приехавших забрать его домой, не заставили парня долго ждать. Мать, не скрывая слёз, плакала, обхватывая Хёнсу за плечи и лицо так аккуратно и нежно, будто бы он был хрустальным или же способным раствориться в воздухе в любой момент. Скупые, но крепкие и будто бы нуждающиеся объятия отца заставили и без того волнующегося и радостного парня практически заплакать от счастья. Он не мог поверить в то, что он собственными руками обнимает родителей. Возникло желание прямо здесь, на пороге тюрьмы, расцеловать их и уткнуться им в плечи, желая забыть два месяца своего тюремного заключения. Однако…       Хёнсу пораженно смотрит на отцовское такси, стоящее недалеко от выхода из тюрьмы. Родители правда решили забрать его именно на этой машине? На той, с которой всё началось? Они правда посчитали это правильным решением? Правда думали о том, что он будет в порядке, если поедет куда-либо на том самом такси, на котором он вёз ту девушку, из-за которой он и оказался подозреваемым?       Не подумали…        Счастье от столь долгожданной встречи с родителями потихоньку начало таять. Даже несмотря на то, что отец всю дорогу до дома поглядывал на сына через окно заднего видения, а мать, сидящая рядом, крепко сжимала его ладонь своими руками и периодически вновь начинала плакать.       Накрытый стол дома заставил сердце парня немного смягчиться. И всё равно, что сестра, уже вернувшаяся из школы, лишь поприветствовала его, поздравила с освобождением, но не сделала ни одной попытки или даже намёка на то, чтобы обнять брата.       Родители, устроившие для сына праздничный ужин, старались вести себя спокойно и непринуждённо. Однако их неловкость и смущение всё портило. Хотя, возможно, так казалось лишь молчавшему Хёнсу. У него не находилось толком никаких слов, какие он мог бы сказать родным. Да и желания говорить, по правде говоря, не возникало. Хотелось верить, что его отношения с семьёй всё те же, однако их неестественное поведение и воспоминания о том, как родители игнорировали его звонки из тюрьмы, а сестра обвиняла его во всех бедах, не давали быть полностью уверенным в этом.       — Ты набил татуировку? — наконец-то заговорила с ним Гаыль, когда на столе уже было практически пусто.       В мыслях тут же начали проноситься воспоминание о том, как он сделал первое в своей жизни тату. Сидя в тюремной камере Джитэ, куря вместе с ним Мальборо с ментолом, они молчали, наблюдая за тем, как Костолом, держа левую руку Хёнсу своими холодными ладонями, крупными буквами выводил на ней «In dubio pro reo. Nemo praesumitur malus». Фразу, которая была набита и на левом предплечье До Джитэ, среди цветов на чëрном фоне. Возможно, тогда они выглядели как друзья. Ну или очень хорошие знакомые…       — Хёнсу? — голос сестры заставил парня вернуться из воспоминаний в реальность.       — А..? А, да… Несколько недель назад мне захотелось… Перестать быть таким, каким я был до этого. Мне нужно было что-то, что сподвигло бы меня на изменения, чтобы я мог продолжать бороться… Мне нужны были силы, иначе я бы просто сдался. Я попросил Костолома набить мне тату, и, с одобрения Джитэ, он сделал это, — немного отрешённо пояснил Хёнсу, протягивая руку над столом и поворачивая её так, чтобы семье было лучше видно.       — К-Костолом? С одобрения… Джитэ..? — неуверенно спросила мать, странно посмотрев на сына.       — Знакомые, — коротко ответил Хёнсу, не желая рассказывать семье что-либо из того, что происходило с ним в тюрьме.       — А как это переводится? — Гаыль, будто почувствовав напряжение и неловкость, повисшую в воздухе, постаралась увести тему в другое русло, за что парень был ей благодарен.       — «Сомнения трактуются в пользу обвиняемого. Презумпция невиновности», строчка из Уголовно-процессуального кодекса, — с легкой улыбкой произнёс Хёнсу, проведя по тату большим пальцем.       — Ох, Хёнсу, дорогой, зачем же ты сделал тату? Они ведь кожу портят… Да и как ты дальше жить то будешь? Тебя ведь на работу теперь с неохотой возьмут, если вообще решаться. Да и с возрастом татуировка станет некрасивой… — начала было причитать мать, но Хёнсу её перебил.       — Это моё право. Я волен делать то, что мне захочется. Это тату стало одной из тех немногих вещей, что не позволили мне сдаться и подарили новые силы, так необходимые мне на тот момент. Я уже не маленький мальчик, не тот студент ВУЗа, каким ты меня помнишь. Не забывай, что люди меняются. Особенно после того, как отсидели в тюрьме. Пусть и всего два месяца, — довольно резко произнёс парень, с громким стуком поставив кружку на стол.       — Хёнсу..? — обеспокоенным голосом произнесла мама спустя какое-то время.       — Спасибо за еду, было вкусно. Я пойду к себе, — с этими словами Хёнсу оставил родителей и сестру в недоумении сидеть за столом, а сам направился в свою комнату.       — Да что с ним не так? — краем уха услышал он вопрос, заданный его отцом.       Комната парня ни капли не изменилась. Всё то же большое количество книг и различных тетрадей, баскетбольные плакаты на стенах, полка с наградами и полка с глобусом и маленькой Эйфелевой башней. Из двух окон в комнату по утрам проникало до ужаса много солнечного света. Сейчас же комнату освещал лишь свет уличных фонарей.       Хёнсу осматривал комнату так, словно бы видел её впервые. Так любимый им ранее интерьер и вещи декора сейчас казались чужими. Баскетбольные плакаты, кубки и медали, а также небольшой пуфик в виде всё того же баскетбольного мяча сейчас вызывали лишь раздражение — теперь этот вид спорта ассоциировался у него лишь с тюрьмой и заключенными.       Ещё большее раздражение вызвала стоящая на столе фотография Хёнсу с двумя его друзьями, которую парень взял в руки, что бы взглянуть на прошлого себя. На фото он улыбался, сидя рядом с Чо Сонхваном и ещё одним парнем. У Хёнсу на фотографии всё ещё были кучерявые пышные волосы, глаза излучали счастье, да и сам он весь выглядел донельзя радостным. Сложись жизнь Хёнсу несколько иначе, он бы долго хранил это фото у себя на столе в рамке, как воспоминание о тёплых и радостных днях вместе с друзьями. Однако сейчас он лишь холодно смотрел на двух улыбающихся парней. Друзей, что за все два месяца ни разу не звонили ему, не навестили его, не пришли встретить после освобождения. Возникло нестерпимое желание бросить рамку с фото прямиком в мусорку или стену. Однако Хёнсу лишь гневно положил её обратно на стол, изображением вниз.       Мягкая кровать, его собственная, тёплая и уютная, заставила Хёнсу почувствовать себя несколько лучше. Она казалась чем-то недостижимо прекрасным, по сравнению с неудобной тюремной койкой или каменным и до ужаса холодным полом изолятора. Казалось бы — стоит радоваться, наконец-то расслабиться, откинувшись на кровать назад и сладко потянуться, но…       Так бы сделал прошлый Хёнсу. Жизнерадостный, скромный и неуверенный в себе Хёнсу. Сейчас же парень желал лишь выкурить парочку ментоловых сигарет, а потом приняться за распаковку вещей. Хотелось сорвать баскетбольные плакаты со стен и вместе со всеми медалями, кубками и пуфиком отправить всё это в мусорку. Хотелось завесить окна более плотными шторами, чтобы в комнате было темнее, дабы по утрам солнечные лучи, пробивающиеся сквозь занавески, не будили его, давая наконец-то отоспаться…       Пачка сигарет закончилась ещё в тюрьме. Последнюю сигарету Хёнсу выкурил сидя в своей камере после того, как Шин Джунхан сообщил ему новость о поимке настоящего преступника. Пустые карманы нервировали, отсутствие никотина в легких заставляло раздражение расти. Нервное перебирание в руке зажигалки, доставшейся ему от Джитэ, вызывало ещё большее желание закурить.       Денег, собранных в разных местах комнаты, должно было хватить на пачку сигарет. Брать деньги у родителей не было никакого желания, а что делать с компенсацией от правительства, Хёнсу ещё не решил. Да и тратить её на сигареты..?       Стоявшее ровно на том же месте такси, словно бы на нём никуда и не ездили, на пару с черной надписью «Убийца» на красной кирпичной стене его дома заставили всё радостное настроение, возникшее за этот день, полностью улетучиться…       Сидя в автобусе, Хёнсу молча и отстранёно смотрел на мелькающие за окном виды. На улице успело как-то быстро стемнеть, так что город горел тысячами огней. Над дверью автобуса висел большой рекламный баннер адвоката Шин Джунхана. Старый, добрый, успевающий не только помогать людям, но и бороться со своим дерматитом, этот адвокат успел стать хорошим знакомым Хёнсу. Он, наравне с До Джитэ, буквально заставил его жить дальше, не позволив сломаться под гнётом суда и общественности.       Хоть Хёнсу и ехал в полупустом автобусе, ему всё равно было некомфортно. Многие люди, что сидящие, что входящие или выходящие, кидали на него осторожные косые взгляды. Его лицо, показанное в ходе судебных разбирательств по всем новостным каналам страны, было знакомо практически каждому встречному.       То же самой, что и в автобус, происходило и на улице. Идти в толпе было невозможно — почти каждый норовил посмотреть на парня, обернуться ему вслед. Но Хёнсу старался спокойно идти в нужном направлении, держа на лице холодную и отстранённую маску. Хотя очень хотелось точно так же, как в тюрьме, забиться в какой-нибудь дальний уголок, подальше от людских глаз.       Давящее количество взглядов в его сторону резко сократилось, стоило ему войти в магазин. Хоть он и был круглосуточным и с большим выбором, посетителей в нем было по пальцам пересчитать.       Камера видеонаблюдения в углу над прилавком тут же заставила парня вспомнить бесчисленное количество точно таких же камер, натыканных практически на каждом углу в тюрьме: в комнатах, в коридорах, в столовой, на баскетбольной площадке, в мед-кабинете и прочих помещений.       Свобода лишь формальность.       Даже на свободе за тобой наблюдают буквально двадцать четыре часа в сутки. Практически все твои действия отслеживаются. Куда бы ты ни пошёл, ты обязательно попадёшь в зону видимости какой-нибудь камеры видеонаблюдения. Есть, конечно, слепые зоны, но они ничего не значат — их слишком мало для этого. Живя в большом городе невозможно в полной мере ощутить свободу. Особенно, если ты только что вышел из тюрьмы, где за тобой наблюдают двадцать пять на восемь…       Окончательно испортиться настроению не дала принесённая юной продавщицей пачка сигарет. Мальборо с ментолом, любимые сигареты До Джитэ, стали любимыми и для Хёнсу. А также стали ещё одним болезненно-приятным воспоминанием о почившем… друге?       Не беспокоясь о том, что о нем подумают окружающие, Хёнсу закуривает сразу же, как только выходит из магазина. Едкий никотин в лёгких заставляет парня чувствовать себя лучше. Тревожные мысли на время уходят на второй план, в голове становится приятно пусто — все лишние переживания и темы для рассуждения словно растворяются из-за никотина.       Вскоре это становится у Хёнсу привычкой — курить сразу же после выхода из магазина. В большинстве случаев именно этого магазина, в котором парень впервые сам купил себе сигареты. Всё та же молодая продавщица уже даже перестала спрашивать, что нужно. Мальборо с ментолом было практически единственным, что парень брал в этом магазине.       Какое-то время Хёнсу старался не давать родителям понять, что он курит. Не то что бы его сильно беспокоило, что они скажут по этому поводу… Просто они и так были взволнованны и напряжены из-за того, как сильно изменился их сын.       Через пару дней после освобождения Хёнсу всё же выбросил из своей комнаты всё, что было связанно с баскетболом. Даже медали и кубки, со столь большим трудом им заработанные, парень, не задумываясь ни на мгновение, отправил в мусор. Он самостоятельно, за несколько дней, сменил обои в комнате на более тёмные. Хёнсу сам удивился своему выбору — они были тёмно-серого оттенка с текстурой камня. Его подсознание словно бы не хотело давать ему поверить в факт освобождения, и заставило выбрать обои, которые напоминали бы ему о его тюремной камере. Тёмные занавески прибавляли комнате ещё большее сходство с ней.       Вместо баскетбольных плакатов он, через какое-то время, повесил на стену тот самый плакат с морем, песчаным пляжем и пальмой, что висел в его тюремной камере, в которую он перебрался благодаря своему неожиданному покровителю. Какие-то непонятные рисунки, набросанные им на клочках бумаги или станицах блокнота, вырезки из газет с заголовками о суде над ним и его заключении, какие-то заметки, обрывки словно бы дневниковых записей и прочие ненужные, на первый взгляд, вещи, вскоре заполнили собой практически все стены, из-за чего комната Хёнсу начала напоминать тюремную камеру До Джитэ. Самым странным в его комнате, однако, был огромный чёрно-белый плакат с библейским ангелом, местами забрызганный алой краской, словно бы кровью. Это была импульсивная покупка, сделанная Хёнсу во время одной из его вечерних прогулок. Он даже не помнил, где купил его и сколько он стоил. Просто во время того, как он вешал на стену очередные вырезки из газет, под руку попался этот вычурный и несколько неуместный в его комнате плакат.       Фотография друзей в рамке была заменена на общее фото Хёнсу, Джитэ и Костолома, которое парень смог выпросить сделать у своего хёна, когда тот подарил ему телефон. Прежнее фото было сожжено прямо в комнате, когда Хёнсу впервые курил дома. Родители каким-то образом всё ещё не замечали дурной привычки их сына, хотя тот более и не старался скрываться.       Хёнсу практически постоянно молчал, редко появлялся дома и пока что не возвращался в ВУЗ. С бывшими, о чём они ещё не знают, друзьями, он не пересекался. Не было практически никакого желания видеть их, особенно после того, как ни один из них не навестил его ни во время его заключения, ни за всё время, прошедшее после его освобождения.       Буквально через неделю после сожжения фото и обновления комнаты, Хёнсу пришёл к Костолому в тюрьму. Они долго молчали, ничего друг другу не говоря. Единственное, что было в итоге сказано, это то, что с Пак Душиком покончено. На прощание Хёнсу отдал Костолому точно такое же фото, какое теперь стояло у него на столе в комнате. Молчаливый телохранитель Джитэ поблагодарил его кивком, после чего бережно спрятал фото где-то в своей тюремной робе. Разошлись не прощаясь.       В течении следующих нескольких дней Хёнсу активно тратил деньги из компенсации за его заключение. Он приобрел себе боксёрскую грушу и перчатки к ней, обновил гардероб. Одинокая татуировка на левой руке заставила Хёнсу найти себе недорогого тату-мастера, чтобы набить ещё несколько тату. Теперь его тело было покрыто довольно большим количеством рисунков, в основном довольно мрачного характера. Некоторые из них имели несколько религиозный характер — сложенные в молитвенном жесте руки под ребрами слева или же библейский ангел в центре груди. Какие-то татуировки были сделаны не случайно и место для них было выбрано не наобум. Они перекрывали шрамы, оставшиеся у Хёнсу после тюрьмы. Так, например, на его правом плече красовались ветви сакуры, уходившие на правую часть груди, перекрывающие шрам, оставшийся из-за Пак Душика.       В память о том самом дне, когда его пытались повесить несколько заключённых, вокруг его шеи теперь тянулось несколько тонких прямых параллельных линий, одна из которых была красной. Ещё одной татуировкой с особым значением был лев в японском стиле на левом плече, в окружении льда и брызг какой-то тёмной жидкости, грозный и опасный… Если вглядываться в эту татуировку, то можно было обнаружить маленькую, практически незаметную надпись «До Джитэ».       Самой большой и самой же болезненной для Хёнсу стала татуировка на спине .Это были два симметричных, переплетающихся между собой китайских дракона, один из которых был красным, а другой чёрным. Фон состоял из каких-то непонятных рисунков, отдалённо напоминающие горы. Так как его спину покрывало большой количество шрамов, как небольших, так и довольно крупных размеров, то в те моменты, когда игла тату-машинки выводила по ним рисунок, Хёнсу был готов сжаться в комочек и забиться в угол. На него накатывали волны воспоминаний о его тюремном заключении, тело буквально парализовывало от страха и невероятно сильной, однако фантомной боли. Но, не смотря на всё это, Хёнсу продолжал посещать тату-мастера. В течении какого-то в меру короткого промежутка времени по всему телу, то тут, то там, было набито множество небольшие, но значимые тату: его и До Джитэ тюремные номера, сказанные кем-либо фразы, памятные даты и предметы, о которых не хотелось забывать. Почти все рисунки на его теле были чёрными.       С тату-матером Хёнсу быстро сдружился, так что с согласия обоих его часто записывали на позднее время, чтобы никто никуда не торопился и не отвлекался. Привычка ложиться ровно в одиннадцать вечера, а вставать в шесть утра мешала этому, но парень ни разу не откладывал сеанс. Сидя или лежа в тату студии, заглушая боль сигаретами, он молчал, перебирая в мыслях все значимые моменты этих двух месяцев или пытаясь понять, что же ему, всё-таки, делать дальше?       Так получилось, что о том, что Хёнсу забил своё тело татуировками и начал курить, его семья узнала в один и тот же день, в одно и то же время. Родители тогда, поздно вечером возвращаясь домой с работы и забирая Гаыль со школы, так как она задержалась на дополнительных занятиях, без звонка или стука зашли в дом. Ничего не подозревая, они сняли с себя верхнюю одежду и отправились на кухню разгружать пакеты с продуктами. Но замерли, увидев Хёнсу, сидящего на диване в гостиной. В тот момент он, выкуривая очередную сигарету, снимал плёнку с уже заживших тату. Он морщился от боли и неприятных ощущений, но не издавал ни звука. На столе перед ним лежала некрасивая горка уже снятой плёнки, некоторое её количество оказалось уронено на пол. На столе, помимо этого, стояла бутылка соджу без рюмки или какой другой ёмкости для питья, и непонятно откуда взявшаяся пепельница, наполовину заполненная окурками. В их доме никто не курил, даже отец.       Родители Хёнсу явно хотели что-то сказать по этому поводу, но одного холодного и безразличного взгляда их сына им хватило. Они лишь тяжело и грустно вздохнули, ещё некоторое время наблюдали за ним и ушли на кухню. В то же время Гаыль, неожиданно радостная, подсела рядом с ним и предложила помочь, махая рукой перед лицом и смешно морщась от сигаретного дыма, наполняющего всё пространство вокруг Хёнсу. Парень не стал отказываться.       После этого момента родители Хёнсу каждый день, и не по разу, видели его курящим дома или же выпивающим. Рано утром, когда глава семьи собирался на работу, он стоял на улице с сигаретой в руках, вечером, когда он возвращался, Хёнсу сидел либо у крыльца с банкой пива и сигаретой в руках, либо же находился на балконе второго этажа, меланхолично смотря на ночное небо, всё с той же сигаретой в руках. В холодильнике постоянно стояли банки с пивом или же бутылки соджу, на верхней полке в прихожей всегда была пара нераспакованных пачек сигарет. Родители всё так же не говорили ничего по этому поводу, хотя было видно, как им больно видеть сына таким и как они переживают за его здоровье. Пустые пачки из-под Мальборо Хёнсу по какой-то причине не выкидывал, а складывал аккуратными и ровными башенками на полке рядом с Эйфелевой башней.       Спустя ещё некоторое время парень решил вернуться в ВУЗ. Почему-то его до сих пор не отчислили, хотя, как ему думалось, из-за заключения вполне могли это сделать.       Появление Хёнсу в ВУЗе навело много шума. Одногруппники парня при первой же возможности начали расспрашивать его о том, что было в тюрьме, почему он так изменился и прочее и прочее… Преподаватели несколько косо посматривали на него, однако молчали. По окончанию первого же учебного дня после выхода из тюрьмы, Хёнсу вызвал к себе ректор. Разговор не вязался из-за постоянного молчания парня. Однако вскоре его отпустили, сказав напоследок, у кого можно взять конспекты по всему пропущенному им материалу.        С Чо Сонхваном Хёнсу удалось встретиться лишь через пару дней, так как до этого он отсутствовал в ВУЗе по причине болезни. При виде своего друга, Сонхван тут же было бросился к нему с объятиями, но, отвыкший от доброжелательного отношения к себе, Хёнсу мгновенно отпрянул.       — Прости, — отстранено извинился он, всё же позволив Сонхвану обнять себя.       — Почему так долго не возвращался? — глупее вопроса Хёнсу не слышал за последние месяцы.       — В смысле? Почему не освободился раньше, или почему пришёл только сейчас? — нахмурившись, холодно произнёс парень, сжав кулаки в карманах джинсовки.       Он помнил.       Помнил причину, по которой встретился с Хон Гукхвой. Он помнил, из-за кого ему пришлось угнать отцовское такси поздно вечером. Ехать по улицам, опасаясь попасться полиции или встретить знакомых отца, знающих номер его машины. Если бы не желание Чо Сонхвана провести вечер в компании выпивки и девушек, если бы не его предложение — Хёнсу никогда бы не встретил Гукхву, никогда бы не принял наркотиков, не переспал бы с этой девушкой и не оказался бы в тюрьме, будучи подозреваемым в изнасиловании и убийстве. Образ бездыханной, заколотой множеством ударов, истекающей кровью Гукхвы вновь пронесся перед глазами Хёнсу, как и тысячи раз за эти два месяца.       — Обижаешь, братан! Я вообще-то следил за судебными разбирательствами! — Сонхван толкнул друга в плечо, после чего продолжил, не заметив того, как Хёнсу дернулся, — Мне тут птичка нашептала, что ты уже довольно давно вышел. Так почему только сейчас вернулся? Столько же времени прошло!       — Пытался привыкнуть к нормальной жизни, — коротко ответил парень, не особо желая говорить на эту тему.       — Что, прям так уж и привыкать? Неужели всё настолько плохо?       Хёнсу смерил Сонхвана таким взглядом, будто бы перед ним находился пятилетний ребёнок, а не уже взрослый парень. Он не понимал, шутит он или нет.       Настолько ли всё плохо? Да, всё настолько плохо. Его мучает бессонница, а когда удаётся уснуть, то во снах его преследует образ Гукхвы, обвиняющей его в своей смерти, образ того парня, что повесился в его с Чон Сан Су камере, образы Пак Душика и остальных заключённых, вечно пытающихся его убить. Единственный кто приходил в его сны и чьему появлению он был отчасти рад, был образ истекающего кровью До Джитэ, вновь и вновь повторяющего ему, что для него всё равно, убивал ли он Гукхву или же нет, он просто хочет ему помочь.       Стоит Хёнсу только выйти на улицу, как его тут же окружают тысячи взглядов, жадно рассматривающих его лицо. Они словно ищут что-то на нём, но никак не находят. Люди продолжают провожать его взглядами, постукивать по плечу друзей и тыкать пальцами в его сторону, дабы ещё больше людей посмотрели на него. Конечно, некоторым людям абсолютно всё равно — они лишь чуть дольше, чем того требуется, задержат на нем взгляд, и дальше идут по своим делам. В такие моменты Хёнсу удаётся дышать чуть более свободно. Он не выходит на улицу днём и вечером, предпочитая гулять поздней ночью или рано утром. В это время в городе меньше всего людей.       Хёнсу постоянно курит. Курит одни и те же сигареты. Те, что впервые попробовал, те, что так любил До Джитэ. Его лёгкие постоянно наполнены никотином, разъедающим и так не здоровые лёгкие. Пачки из-под ментолового Мальборо лежат теперь не только на полке, но и в шкафу, вызывая болезненные воспоминания. У него нет сил выбросить их, точно так же, как и свою первую пустую пачку, которую он выкурил вместе с Джитэ. Она до сих пор качует из кармана одной его куртки в другую, смотря что Хёнсу надевает в этот день. Она вся вытерлась, помялась, местами надорвалась. Но он всё равно продолжает носить её с собой.       Каждая деталь в окружающем его мире напоминает ему о двух месяцах его заключения, подобных аду наяву. Камеры видеонаблюдения, компании курящих и пьющих парней бандитской наружности, люди, играющие в баскетбол, извечные рекламные вывески адвоката Шин Джунхана, хмурые полицейские. Иногда даже случайно услышанные фразы незнакомых ему людей навевают неприятные воспоминания.       Отношения с людьми не ладятся. Те, с кем он раньше был близок и считал их своими друзьями или семьей, сейчас значат для Хёнсу всё меньше и меньше. Окружающие постоянно спрашивают, всё ли с ним хорошо, вечно стремятся узнать о том, как ему жилось в тюрьме и что там вообще происходило. Безразличное отношение людей нисколько не лучше — притворство людей, будто бы ничего не было, ранит сильнее, чем постоянная тревога и беспокойство о нём.       Хёнсу не может нормально реагировать на тактильный контакт с ним. Он отвык от объятий, дружеских постукиваний по плечу или спине, от держания за руки. Он бы хотел спокойно на всё это реагировать, обнимать друзей и семью при встрече, ярко выражать свои эмоции при помощи тактильных действий. Однако Хёнсу всё ещё слишком чëтко помнит всю ту боль, что причиняли ему извечные избиения со стороны заключённых. Он дёргается и напрягается каждый раз, стоит кому-то коснуться его. Проходя сквозь толпу людей, он вжимает голову в плечи, а руки прижимает ближе к телу. Его ладони всегда находятся в карманах штанов или курток — ему не хочется лишний раз случайно соприкоснуться с кем-либо руками.       У Хёнсу развилась паранойя. Ему вечно кажется, что каждый второй встреченный им человек желает избить его до смерти. Он видит в их глазах страх, недоверие и злобу. Хотя на самом деле этот человек может просто взглянуть в его лицо, в голове отмечая, что видел этого парня по телевизору. Хёнсу чудиться, что за каждым углом кто-то поджидает его. Ему не комфортно в своей комнате — стоит закрыть глаза, как возникает ощущение, что он все в той же камере, что если он откроет глаза, то вновь увидит бездыханное тело, слабо качающееся на верёвке. В такие моменты его обычно охватывают длительные приступы астмы, однако ингалятором он так и не пользуется.       Всё настолько плохо, и Хёнсу не знает, что с этим делать. Он не знает, у кого просить помощи. И стоит ли вообще. Поможет ли кто ему? Поймёт ли? Остался ли он в глазах других людей невинным парнишкой, или они видят в нём вышедшего из тюрьмы бандита, ложно обвинённого в убийстве? Верит ли кто-то в то, что он и правда никого не убивал? А не убивал ли он..?       — Давай не будем об этом? — с явной мольбой в голосе попросил Хёнсу, отводя взгляд в сторону от любопытного лица Чо Сонхвана.       — Это ещё поч… — начал было возмущаться парень, но лишь заглянув в лицо своего друга, решил всё же сменить тему, — Кстати, ты в курсе, что у нас сменился преподаватель по физкультуре? Теперь у нас вместо этой хмурой бабы такой шикарный мужик!       Сонхван продолжал болтать ни о чем до самой автобусной остановки, где раньше постоянно расставался с Хёнсу. Сейчас же он встал рядом, какое-то время обдумывая что-то. Хёнсу же, уже больше по привычки, нежели по необходимости, достал пачку Мальборо, вынул предпоследнюю сигарету и закурил, сильно затянулся, чуть подождал и выдохнул через нос.       — Ты куришь? — искренне удивился Сонхван, не верящими глазами уставившись на друга.       — Как видишь.       — И как давно?       — Около месяца, наверное.       — А… — Сонхван на недолго замолчал, но практически сразу же продолжил, шутливо толкнув друга в плечо — Да ты прям на бандита теперь стал похож! Только не говори мне, что ты ещё и тату набил!       Хёнсу промолчал, однако Сонхван, друживший с ним со средней школы, понял всё без слов.       — Да ладно? Серьёзно? А где?       — Ты хочешь что бы я тебе их прямо сейчас показал? — ответил Хёнсу, обведя взглядом людей, также как и они стоявших на остановке.       — Их так много?       — Вполне.       — Тогда… Может я к тебе поеду сейчас? — чуть подумав, спросил Сонхван       — Как хочешь, — чуть помедлив, ответил Хёнсу, бросая на землю окурок и туша его носком ботинка.       — Отлично, тогда я к тебе! — радостный Сонхван вновь стукнул друга по плечу.       Поездка в автобусе была такой же, как и всегда. Косые взгляды людей, рекламный плакат Джунхана над выходом, холодной стекло и мелькающие за ним виды города. Сонхван молчал, уставившись в экран телефона, усиленно с кем-то переписываясь.       Телефон Хёнсу завибрировал, уведомляя о пришедшем сообщении. «Сынок, купи, пожалуйста, продуктов домой. Можешь и себе что-нибудь взять» — гласило оно, а следующим сообщением был список продуктов, которые требовалось купить. Деньги были перечислены Хёнсу на карту, даже несмотря на то, что большую часть компенсации за свое заключение он перевёл на неё практически сразу же после того, как он начал тратить их. Родители знали об этом, но всё равно продолжали каждый подобный раз присылать ему деньги на карту.       — Здесь выходим, — чуть толкнув Сонхвана, произнёс Хёнсу, вставая с места.       — А? Что? Но мы же ещё не приехали! Я не хочу идти пешком, я устал! — начал возмущаться парень.       — Не хочешь — не выходи.       — Ты меня с ума сведешь…       Магазин был выбран наугад. Как и всегда это был частный магазинчик, а не супермаркет — из-за большого количества людей Хёнсу редко заходил в них.       На то, чтобы собрать всё необходимое ушло немного времени. Хёнсу не задерживался на одном месте надолго, слишком быстро, по мнению Сонхвана, выбирая продукты. Когда они проходили мимо полки с алкоголем, Хёнсу замер. Взгляд зацепился за до-боли знакомую бутылку, прозрачную, со светлой этикеткой. Текила «Casamigos». Та самая, которую он пил в ту роковую ночь вместе с Гукхвой. Та, после которой Хёнсу вместе с девушкой принял ЛСД, а после, играя в пинфингер, проткнул Гукхве руку. Кровавые отпечатки её пальцев и ладоней остались на его теле в ходе жаркой ночи, к которой привел их всё тот же алкоголь и наркотики.       — Хёнсу? — Сонхван толкнул парня, погрузившегося в воспоминания, в бок, и для верности помахал рукой перед его лицом, — Ты чего застыл?       — Да так… Ничего, — Хёнсу мотнул головой, желая отогнать неприятные воспоминания.       — Хватит зависать постоянно. Ты робот что ли? У тебя батарейки садятся, или что? — начал причитать Сонхван, хватая с полки с алкоголем парочку банок пива, — Ты же не против, если мы у тебя выпьем?       — Думаю можно будет и выпить… — немного подумав, согласился парень.       Кроме всех требующихся продуктов, Хёнсу на кассе купил сигареты. Всё те же Мальборо с ментолом, но на этот раз уже две пачки. Несколько банок пива и закуски к нему были куплены Сонхваном.       — Мальборо? — произнёс парень, стоило им двоим выйти из магазина.       — Да, а что?       — Да не, просто странно. Все, кого я знаю, обычно курят что-то такое… Посредственное и дешевое…       — Ясно… — произнёс Хёнсу, решив, что хоть что-то, да нужно ответить.       — А почему именно они? — не унимался Сонхван.       — Их любил Джитэ. Да и Костолом, наверное, тоже… Именно с них всё началось… — туманно ответил Хёнсу, как-то очень бережно крутя в руках одну из приобретенных пачек.       — Что? Какой ещё Джитэ? Что за Костолом? Что меняться начало? Ты о чём вообще?       — Блять, ты издеваешься надо мной? — резко остановившись, произнёс Хёнсу, холодным и злым взглядом уставившись на парня напротив.       — Нет, что ты! — чуть напугано произнес Сонхван, в примирительном жесте подняв руки вверх, — Просто ты говоришь очень туманно и непонятно, так что я совершенно не понимаю, о чём ты. И заметь — не я один! Многие говорят про это, между прочим…       Хёнсу, тяжело вздохнув, пошёл дальше, даже не оглядываясь. Он был уверен, что неугомонный Сонхван пошёл за ним. Так и было — спустя пару мгновений тот оказался по левую руку от него.       — Ну так про что ты? — Сонхван был полон сил и желания узнать ответы на свои вопросы.       — Да чтоб тебя…       — Да ну, мне же интересно! — Сонхван вновь толкнул парня в плечо, — Колись давай, хватит умалчивать обо всем!       — Давай дома, а? Сейчас я хочу просто помолчать… — тяжело произнёс Хёнсу, на ходу доставая из пачки одну столь необходимую ему сейчас сигарету.       — Ну ладно…. Но если ты так и не ответишь, то я тебя прикончу!       К счастью, до дома парни добрались в тишине. Лишь изредка Сонхван говорил о чём-либо. Впрочем, стараясь не приставать к другу. Какой бы у него ни был характер, и как бы сильно не изменился Хёнсу, Сонхван всё ещё считал его своим близким другом. Что бы тот не думал о нем, он уже несколько раз замечал отстранённый и полный боли взгляд друга. Он видел, каким подавленным и замкнутым стал Хёнсу. Видел, что тому надо выговориться, хотя он, возможно, никогда и не признает этого.       Дома Хёнсу молча отдал родителям пакет с продуктами и повёл Сонхвана в свою комнату. На ходу он вручил Гаыль ванильно-банановый йогурт и баночку клубничного молока, импульсивно купленные в магазине. Он не понимал, почему решил взять что-то и для сестры, но ему было приятно видеть её счастливую улыбку.       — О, как тут всё изменилось! — поражённо произнёс Сонхван, стоило им зайти в комнату к Хёнсу, — А куда ты дел всё свое баскетбольное барахло?       Сонхван с давних пор называл все вещи в комнате Хёнсу, связанные с баскетболом, барахлом. Причину этого Хёнсу не спрашивал, ибо стеснялся и обижался, а сейчас ему было всё равно на это.       — Выбросил.       — Даже кубки и медали? — с любопытством оглядывая комнату и садясь на кровать друга спросил Сонхван.       — Даже их.       — Причину, как я думаю, ты не назовешь, верно?       — Почему же… Просто они слишком сильно напоминали мне о тюрьме — заключённые днями напролет играют в баскетбол, так как там особо и нечем заняться, — Хёнсу не понимал, почему решил хотя бы немного открыться Сонхвану.       — Странная причина…       — Будь ты на моём месте, ты поступил бы так же.       — Уверен?       — Абсолютно.       Сонхван смерил парня недоверчивым взглядом, но промолчал. Некоторое время в комнате была тишина. Лишь Хёнсу шумел дверцами шкафа, убирая в него разбросанную по комнате одежду. Он не особо следил за порядком в комнате, хотя в тюрьме старался сделать своё спальное место идеально аккуратным. Сейчас же он позволял себе сбросить одежду где придётся, оставить книгу не убранной, забыть на неделю или больше про посуду на столе. Первое время он машинально старался убирать всё за собой и раскладывать по полочкам, однако чуть ли не силой заставил себя отвыкнуть от этого. Он и без того продолжал чувствовать себя так, будто бы он до сих пор в тюрьме.       Когда Хёнсу начал переодеваться в более удобную домашнюю одежду, за спиной было слышно, как подавился пивом и закашлялся Сонхван.       — Это… Это…. Ахуеть… — парень поражённо смотрел на своего друга, которого он теперь, казалось, совсем не знал, — И насколько больно было набивать это?       — Не особо… — произнеся это, Хёнсу машинально провёл рукой по шраму на левой стороне живота.       — Это… Все эти шрамы ты получил в тюрьме, да? — как можно мягче поинтересовался Сонхван, вставая с кровати и подходя ближе, чтобы лучше рассмотреть татуировки своего друга.       Хёнсу лишь коротко кивнул на это. Сонхван же тем временем вертел его, словно манекен в магазине. Поднимал руки, крутил их туда сюда, заставлял его поворачиваться или наклоняться, чтобы посмотреть, как двигаются тату на его теле. Когда же он перешёл к рассматриванию его спины, то, неожиданно для Хёнсу, легко провёл пальцем по одному из шрамов на ней. Пальцы Сонхвана были холодных из-за кочующей из одной руки в другую банки пива, так что по спине Хёнсу прошла толпа мурашек. Он дёрнулся, его тело машинально напряглось. Сонхван мгновенно отдёрнул руку, пробормотал еле слышимое извинение и ещё с минуту делал вид, что рассматривает его татуировки. На деле же усиленно старался не пялиться на напряжённое тело друга, ставшее неожиданно привлекательно рельефным. Когда Сонхван видел Хёнсу обнажённым до его заключения, его мускулатура имела лишь намёки на какой-либо красивый рельф. Однако вскоре он тихо вернулся на свой место на кровати, позволив Хёнсу закончить с переодеванием.       — Дорого обошлось всё это? — протягивая другу только что вскрытую банку пива, поинтересовался Сонхван.       — Дорого, — не стал отнекиваться Хёнсу, доставая из стола пепельницу и ставя её на рядом стоящую тумбочку.       — А где деньги на это нашел? У родителей попросил?       — Дурак что ли? Взял из компенсации за заключение, — Хёнсу тяжело опустился на стул, стоящий перед его письменным столом, и закурил очередную за сегодняшний день сигарету.       — Ты на неё и вот это вот всё сделал, да? — спросил Сонхван, обведя рукой с банкой пива в ней комнату друга.       — Частично да, частично нет. У меня были некоторые свои сбережения, так что я решил не тратить на это все деньги с компенсации, — пояснил Хёнсу, откидываясь на спинку стула.       Сонхван продолжал расспрашивать парня буквально обо всем, однако стараясь не задевать тему его заключение. Но как бы он ни пытался это сделать, те или иные вопросы, так или иначе, приводили их диалог к этой теме. Сонхван видел, что Хёнсу пока не готов говорить с ним на эту тему, так что старался как можно быстрее заговорить о чем-либо другом.       Такие вечерние посиделки после учебы за баночкой пива вскоре вошли в привычку для двух парней. Они собирались вдвоем как минимум раза три на неделе, и вскоре Сонхван начал часто оставаться у Хёнсу с пятницу на субботу или же субботы на воскресенье. Хёнсу не понимал, почему так сблизился с этим парнем, по вине которого он повстречал Гукхву. И который ранее, до его заключения, был для Хёнсу тем самым богатым и популярным среди всех окружающих людей парнем, дружить с которым было, так сказать, пристижно.       Но какими бы радостными и веселыми не были их встречи, какое бы не было у них общение, Хёнсу с каждым днем становился всё мрачнее и мрачнее. Он буквально закапывал себя, вместе со всеми своими нерадостными мыслями, ощущениями и столь тяжёлыми воспоминаниями. Ему было невыносимо в каждой встречной вещи видеть отголоски времени его заключения.       Ко всему прочему добавились и проблемы с учёбой. Одногруппники и учителя стали относиться к нему несколько предвзято, а взяться за ум и работу у Хёнсу не получалось из-за постоянных мыслей и воспоминаний. К тому же в один из вечеров его за одним из углов дома, находящегося в тихом и практически безлюдном районе, подкараулила группа парней. Как позже выяснилось, они были подельниками Пак Душика, решившими отомстить парню за смерть их главаря. Спустя пару дней Хёнсу навестил Костолома в тюрьме — тому тоже досталось. К счастью, ни у одного из них ничего не было сломано, однако осталось множество синяков и ссадин. Когда мать увидела своего сына, пришедшего домой избитым, с разодранными в кровь костяшками, свидетельствовавшими о том, что тот не терпел избиения, а давал сдачи, она расплакалась горькими слезами. Позже попросила принести ей лекарства от сердца. Что бы не вызывать ещё большую боль и грусть у родителей, Хёнсу на весь день закрылся в своей комнате, выкурив по меньшей мере три или пять сигарет за вечер.       Уже ближе к ночи в его дверь постучалась Гаыль, и предложила обработать раны. Хёнсу отказался.       В ВУЗе на Хёнсу с подозрением косились и шептались за его спиной. Сонхван, увидев друга избитым, потребовал, что бы тот рассказал ему, кто это сделал. Он яростно желал отомстить.       — Не надо. После встречи с ними не факт, что ты не проведешь пару недель в больнице…       — Это ещё почему? — возмутился Сонхван, яростно засучивая рукава.       — Они не просто группа пьяных и желающих подраться парней. Они подельники Пак Душика, бандиты, способные без угрызений совести убить тебя. Костолом убил Душика за то, что тот перерезал горло Джитэ. Так что его подельники решили отомстить. Как мне, так и Костолому. Тебе с ними лучше не встречаться, поверь… холодно и мрачно ответил Хёнсу, громко хрустнув костяшками.       — А… Я не особо понял, кто и что, но я не полезу к ним, будь уверен, — Сонхван легонько похлопал друга по плечу, после чего прекратил разговор на эту тему.       К счастью, этих парней Хёнсу больше не видел. К Костолому тоже никто более не приходил. Тот, к слову сказать, стал чуточку более разговорчивым, чем ранее. Кроме того, он также набил себе на ключицах тюремные номер Джитэ и Хёнсу. Таким образом оба парня обзавелись парными тату, что ещё больше их сблизило. Хоть они и не часто встречались, но где-то в глубине душе каждый из них называл другого своим другом.       Это несколько смягчило состояние Хёнсу. Окружающие наконец то перестали так часто коситься на него, с учебой всё стало чуть более лучше. Это произошло не без помощи Сонхвана, конечно. Он помогал ему с домашкой или же старался задобрить учителей. Хёнсу даже нашёл довольно хорошо оплачиваемую подработку. Его жизнь, казалось, начала налаживаться. Всё было вполне неплохо. До одного единственного вечера.       В тот день Сонхван позвал Хёнсу выпить вместе с ним и ещё несколькими людьми. Тот хоть и не особо горел желанием провести вечер в большой и шумной компании, всё же согласился. Неизвестно по какой причине, но он оделся так, словно бы шел на свидание или на какой-то праздник. Чёрные, идеально выглаженные брюки, чёрная, в тонкую вертикальную белую полоску рубашка, чёрные же лакированные туфли. На руках были надеты довольно дорогие наручные часы, которые он не так давно приобрел, а также несколько простых браслетов на другой руке. Две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, рукава закатаны, волосы зачёсаны назад и закреплены лаком. Поверх рубашки накинута чёрная кожаная куртка. Хёнсу сам удивился тому, как выглядит, что уж говорить о Сонхване и остальных людей в компании.       — Да ты прям модник!       — Как будто на свидание собрался!       — Честно говоря, ты сейчас выглядишь лучше, чем раньше!       Сонхван и остальные ещё какое-то время хвалили Хёнсу за его внешний вид, но вскоре всё внимание было сосредоточенно на выпивке и еде. Разговор в компании практически не прекращался. Люди говорили на абсолютно разные темы, обсуждали всё, начиная с учебы и заканчивая девушками. Хёнсу было даже расслабился, уткнувшись в бокал с пивом, однако через какое-то время на стол поставили до боли знакомую прозрачную бутылку с белой этикеткой. Текила «Casamigo», та самая, знакомая ему до боли.       Хёнсу вновь замкнулся в себе. До этого вечера его уже некоторое время перестали преследовать воспоминания прошлого. Но всё, что было хорошего за это время, моментально испарилось из-за одной чертовой бутылки текилы. Некое воздушное и радостное настроение мгновенно сменилось на, так сильно знакомое Сонхвану, мрачное и молчаливое.       — Слушай, Хёнсу, а как там, в тюрьме, было? — внезапно заговорил один из парней пьяным голосом.       Хёнсу смерил его холодным взглядом. Это был тот самый второй парень с фотографии в его комнате, на которой Хёнсу был вместе с Сонхваном. Смазливое личико, чуть красное из-за алкоголя, глупая улыбка на губах. Весь вечер Юнхён клеился к девушкам в их компании, даже не стараясь скрыть своих желаний. От чего-то он напомнил Хёнсу Пак Душика.       — Ну же, давай, расскажи нам! — поддержал Юнхёна ещё кто-то из компании.       — Не хочу… — холодно отозвался Хёнсу, начиная проклинать себя за то, что согласился выпить в компании.       — Да ладно тебе, жалко что-ли? — наигранно обиженным голосом возмутился парень, начавший этот разговор.       — Я не хочу говорить на эту тему.       — Ой, да прекращай уже! Выглядишь как первоклассный бандюган, а о тюрьме говорить не хочешь? — казалось, Юнхён уже начинает злиться.       — Парни, прекращайте. Может для него это слишком тяжело, вот он и не хочет говорить, — попробовала утихомирить парней одна из присутствующих в компании девушек.       — Да чего тут тяжелого то, а? Взял, да рассказал! Это же круто! Отсидеть в тюрьме, познакомиться с криминальными авторитетами страны. Ну или Сеула, да… Представь, тебя обвинили в убийстве, а ты отсидел в тюрьме и вышел на свободу оправданным! Там ведь дедовщина же, да? Хёнсу, ты был под чьим-то подчинением, или же сам там всем пиздюлей раздавал? Он, наверное, многому там научился! — не унимался Юнхён, активно жестикулируя руками.       Внутри Хёнсу что-то перемкнуло и щелкнуло. В голове, звуча тяжелым набатом, пронеслись сказанные парнем напротив слова, а затем уничтожающей разум вереницей начали один за другим всплывать воспоминания его тюремного заключений. Попытки его убийства, вечные избиения, отношение других заключённых к нему, слова и фразы, брошенные в его адрес, попытка побега, игнорирование его звонков родителями и обвинения сестры, смерть Джитэ. Вечная бессонница и паранойя, астма, из-за которой он, казалось, в очередной момент мог просто умереть. Кошмары, преследующие его не только во сне, но и наяву. Постоянно мелькающие перед глазами непонятные силуэты, смахивающие на галлюциногенных монстров.       Не особо контролируя свои действия, Хёнсу схватил со стола бокал с пивом Юнхёна, и со всей силы швырнул его в парня. К счастью, он каким-то чудом успел увернуться. Бокал с оглушительным звоном разбился о стену. В помещении повисла тишина.       — Ты с ума сошел?! — вскрикнул, разрезая тишину, Юнхён.       Хёнсу не моргающим взглядом проследил за тем, как по лицу парня потекла кровь. Осколки бокала всё же задели его. Но для Хёнсу этого было мало. Его губы искривились в каком-то подобии не то что бы улыбки, а, скорее, оскала.       Он схватил шокированного парня за грудки и со всей силы ударил его кулаком по лицу. Юнхён с криком упал на пол, врезавшись спиной в свободный стул, стоящий рядом. Тот с грохотом отлетел в сторону. На мгновение повисла тишина, раздираемая лишь яростным дыханием Хёнсу и болезненными восклицаниями Юнхёна. Но не успел он толком очухаться, как вновь получил удар. Хёнсу с размаху ударил его ногой по рёбрам. За этим ударом последовало ещё несколько идентичных ему, после чего Хёнсу, не обращая внимания на пытавшихся остановить его других людей, уселся на Юнхёна сверху и продолжил избивать парня, превращая его лицо в подобие современного искусства.       — Да что я тебе сделал?! — сумел наконец-то выкрикнуть тот, тщетно пытаясь защититься от избивающего его Хёнсу.       — Что ты сделал? Ты ещё спрашиваешь?! Говоришь, что всё это круто?! Отсидеть в тюрьме за ложное обвинение два месяца это круто?! Ты хоть представляешь себе, каково мне было?! Ты хоть знаешь, сколько всего мне пришлось перенести?! Сколько раз я сдавался и был на грани самоубийства?! Ты хоть представляешь, каково это, пройти столько судов, когда тебя не слушает практически никто?! Ты хоть знаешь, сколько раз меня пытались убить, сколько раз меня избивали?! Тебя когда-нибудь пытались повесить, пытались перерезать горло, пытались выжечь тебе зажигалкой дыру в ладони?! У тебя на руках хоть раз умирал человек, защищающий и поддерживающий тебя?! Умирал, истекая кровью из-за того, что один ублюдок решил перерезать ему горло?! Лишь из-за того, что он защищал тебя и не давал остальным прикончить тебя где то в углу этой грязной помойки?! — не контролируя себя, кричал и кричал Хёнсу, продолжая избивать Юнхёна, однако с каждым выкриком его удары слабели, а по лицу начали течь слезы.       — Хёнсу… — тихо произнес кто-то из их сегодняшней компании.       Хёнсу лишь отмахнулся, схватил со стула свою куртку и, кинув что-то на подобии «Сами оплачивайте», быстрым шагом вышел на улицу. В помещении царила тишина, посетители шокировано смотрели на компанию, в которой развязалась драка, тихо перешёптывались о случившемся. Сонхван и ещё кто-то из парней аккуратно и молча подняли с пола ужасно избитого товарища, истекающего кровью, и усадили его за стол. Кто-то из компании пошёл расплачиваться за вечер, кто-то вызывал такси, кто-то быстро сбегал к персоналу больницы за аптечкой, на ходу выясняя адрес ближайшей больницы. Однако никто ничего не говорил по поводу произошедшего. Никто, пожалуй, не мог даже представить себе, чем может обернуться этот вечер. Все просто хотели посидеть вместе, заодно и поддержать друга, вышедшего из тюрьмы и сильно замкнувшегося в себе.       Хёнсу же после этого вечера не пересекался ни с одним из них. Он игнорировал звонки Сонхвана, раз через раз ходил на учебу. Он практически каждый вечер пропадал где-то, возвращаясь поздно ночью или под утро, побитым, с ободранными костяшками, порой пьяным.       Не прошло и двух недель, как он перестал появляться в ВУЗе, да и домой стал приходить гораздо реже, чем до этого. Он не понятно куда тратил деньги, которые зарабатывал на каких-то нелегальных подработках. Его комната дома превратилась в склад пачек из-под ментолового Мальборо, пепла от сигарет, пустых банок пива, текилы и другого алкоголя. Боксёрская груша в комнате сначала была избита до крайне неприглядного состояния, а позже, к ужасу родителей, как-то раз заглянувших в комнату сына, изрезана ножом.       Ещё через какое-то время Хёнсу и вовсе пропал, перестав приходить домой. Родители и сестра метались от телефона к телефону, не решаясь звонить в полицию и заявлять о его пропаже. Они не заходили в его комнату, страшась увидеть то, что там твориться.       Хёнсу же продолжал подрабатывать различными нелегальными способами. Он начал бездумно копить деньги, подгоняемый какими-то маниакальными мыслями о том, что будь он богат, то смог бы подкупить суд и ему не пришлось бы просидеть два месяца в тюрьме.       Хёнсу постоянно с кем-то дрался. Не только из-за того, что на него нападали, но и из-за того, что он сам ввязывался драку, провоцируя людей. Несколько раз он вновь встречал подельников Пак Душика. Он часто ночевал в каких-то незнакомых квартирах у случайных знакомых или же в каких-то клубах, барах или подворотнях. Хёнсу каждый день выкуривал почти по пол пачки сигарет, а порой и по целой пачке, часто пил, стараясь заглушить и утихомирить бурю, бушующую у него внутри. Когда же это всё перестало помогать, он сорвался.       Теперь те наркотики, что он принял в ту ночь вместе с Гукхвой и те, что он принимал вместе с Джитэ, стали не единственными в его жизни. Глубоко в душе он понимал, что творит со своей жизнью что-то непоправимо ужасное, но ничего не мог сделать.       Приступы астмы, которую он давно перестал замечать с моменты выхода из тюрьмы, стали проявляться всё чаще. Он задыхался, его сознание подкидывало ему образы того, как он тонет или его душат верёвкой заключённые, подвесив в метре над полом, как его пытается прикончить Пак Душик или всё тот же парень, повесившийся в его с Чон Сан Су камере. От этого Хёнсу было еще хуже. Ингалятора не было, он со времён тюрьмы остался лежать где-то на дне сумки. Однако Хёнсу каким-то образом всё еще не умер от удушья и нехватки воздуха в лёгких.       Неопределённое количество времени он провёл в каком-то бреду. Порой он пытался прекратить всё это, но у него не получалось. Несколько раз он собирался вернуться домой, его даже издали замечали родители и Гаыль, но он каждый раз сбегал, вновь погружаясь в пучину страха, боли и отчаяния.       Родители, видя своего сына, радовались тому, что он жив, но были в ужасе от того, как он выглядит. Осунувшийся, грязный и побитый, всё в той же одежде, в которой он и ушел выпить с друзьями в тот вечер, с красными глазами и невменяемым взглядом, шатающийся из стороны в сторону, выглядящий до ужаса напуганным.       Когда Сонхван, единственный из всех друзей Хёнсу пришёл проведать их сына, они лишь отмахнулись, сказав, что он болеет. Они понимали, что их сын влез во что-то очень ужасное, но не хотели, что бы об этом кто-то узнал, что бы тот вновь проходил всё это множество судебных разбирательств. Сонхван верил в то, что его друг болен ровно до того момента, пока с ним не связалась Гаыль. Она умоляла его найти её брата и помочь ему. Однако Сонхван не успел толком ничего сделать.       Хёнсу каким-то невообразимым образом добрался до дома своего единственного друга. Он не ушёл куда-либо, не убежал. Не смотря на мутность сознания, он нетвёрдым, но стремительным шагом шел к Сонхвану. Причиной этому была всё ещё маячащая перед его глазами вывеска «Наймите опытного адвоката Шин Джунхана всего за 30 миллионов вон». Вроде бы ничего особенного, просто плакат знакомого адвоката, не самого опытного и далеко не самого презентабельного. Однако в погрязшем в не просветной тьме из мрачных мыслей и воспоминаний сознании Хёнсу вдруг всплыл образ Джунхана. Человека, что пытался его спасти, что помогал ему всё это время. Хоть и за плату, но всё же…       Хёнсу внезапно понял, что отчаянно нуждается в помощи. Он осознавал, что сам не выберется из всего этого. От помощи семьи он отказался, всё ещё тая на них обиду, не смотря на то, что они по-доброму к нему относились. Искать помощи у каких-то других родственников или друзей он не желал. Да и помогли бы они ему? Ни один из них толком и не поинтересовался происходящим, все вели себя так, будто бы в его заключении не было ничего особенного. Идти к Шин Джунхану не было смысла — чем бы он мог помочь? Он адвокат, и так очень многое сделавший для Хёнсу. Да и к тому же кроме него у Джунхана были и другие клиенты, не так ли?       Именно в этот момент ему вспомнился Сонхван. Хёнсу всё ещё винил его в том, что тот пригласил его на вечеринку в тот вечер, ибо именно из-за этого он угнал отцовское такси и встретил Гукхву, после чего всё это и произошло. Но Хёнсу ясно осознавал, что сейчас Сонхван, пожалуй, единственный, кто мог бы ему помочь. Он был практически единственным, кто старался избегать темы тюремного заключения парня, по какой-то непонятной для Хёнсу причине. Он старался проводить со своим другом как можно больше времени, ибо видел, что тот в этом нуждается. Нуждается в том, чтобы его выслушали, поддержали и не задавали лишних вопросов.       Именно поэтому он и пришёл к нему. Дорога до его дома заняла у него очень много времени. Он плутал между домами, падал, спотыкался о ступеньки лестниц, обессиленно съезжал по стенам домов из-за усталости. Редкие прохожие обходили его стороной, явно считая его наркоманом. Что, впрочем, отчасти было правдой. Сонхвана не было дома, поэтому Хёнсу не оставалось иного выбора, кроме как сесть у дверей его квартиры, прижавшись спиной к стене. По этой причине Сонхван в тот же день, когда Гаыль попросила найти её брата, обнаружил того лежащим у дверей своего дома. Дрожащего, напуганного и усталого, похожего на бездомного, отчаявшегося в своей никчемной жизни.       Хёнсу толком не помнил, что происходило после того, как он сполз по стенке, увидев стремительно приближающегося к нему Сонхвана. Лишь какие-то отрывки кружили в голове. Перепуганное лицо друга, тёплая кровать, звуки сирены скорой помощи, белый потолок больницы, и много-много раз мелькающие перед глазами лица врачей.       Когда же Хёнсу пришёл в себя, он всё также находился в больничной палате. В ней царила тишина, за окном было темно, а слева от него на стуле спал Сонхван. Рядом с ним лежал его телефон, экран которого периодически светился от приходящих на него сообщений от Гаыль. Лишь от неё, не от родителей. Сонхван же бережно держал Хёнсу за руку. На этот раз они были тёплые. Во сне парень легонько поглаживал большими пальцами тыльную сторону ладони Хёнсу. Неуверенно, будто бы стараясь скрыть это.       Хёнсу ничего не говорил, не двигался. Лишь продолжал смотреть на этого странного парня, который всё время за последние месяца два оказывался рядом. Постоянно крутился рядом с Хёнсу, пытался ему помочь. Даже сейчас, он был уверен, пребывание в больнице оплачено им же.       — О, ты очнулся? — сонным голосом поинтересовался Сонхван, резко проснувшийся, будто бы он заснул случайно, — Как себя чувствуешь?       Он мгновенно отдёрнул руку от ладони своего друга и спрятал её в карман куртки, быстро оглядываясь по сторонам.       — Почему я здесь..? — вместо ответа прошептал Хёнсу, не понимая, что происходит.       — Чувак, ты недели две назад, если не больше, свалился у дверей моей квартиры, полупьяный, грязный, избитый и обдолбанный. У тебя было несколько переломов, непонятного происхождения раны, сотрясение, ты вывихнул запястье, когда упал около моей двери. Что уж говорить про бесчисленное количество синяков и ссадин. И ты всё еще спрашиваешь, почему ты здесь? — возмущенным голосом произнёс Сонхван, быстро напечатав что-то в телефоне.        Хёнсу отвел взгляд в сторону. Он чувствовал себя поистине жалким человеком, который из-за слов какого-то придурка довёл себя до такого состояния.       — Хёнсу, я не буду ничего у тебя расспрашивать, но ты уж полежи тут спокойно, ладно? Мне пришлось знатно попотеть, чтобы твое лечение, в том числе и от наркозависимости, осталось без внимания. Всё же деньги творят чудеса…       Хёнсу почувствовал себя ещё более жалким. Слова, что были сказаны пьяным знакомым в тот вечер, привели его к тому, что он довёл себя до такого состояния, да ещё и заработал наркозависимость. И его другу пришлось оплачивать его лечение и, судя по всему, разгребать всё то дерьмо, что он успел натворить за это время.       — Почему ты просишь меня полежать тут спокойно, будто бы я пытался сбежать? — тихо спросил Хёнсу, всё ещё смотря в сторону.       — Вообще-то всё так и было! — фыркнув, произнес Сонхван, сладко потягиваясь.       — Серьёзно..?       — Нет блять, я шучу! Я серьёзно, братан! Ты пытался сбежать отсюда, неся какую-то несусветную чушь. Знал бы, как ты меня пугал в то время… Ты походил на бездомного наркомана из подворотни, отчаянно нуждающегося в дозе. Честное слово! Хотя ты и так наркоман, но это сути не меняет…       — Прости… — спустя время произнес Хёнсу, нервно сжав одеяло руками.       — Да за что ты опять извиняешься то, а? Почти все ночи, что ты тут пролежал, ты бормотал это треклятое «прости». За что ты извиняешься, а?       — За то, что доставил тебе неудобства, и за то, что тебе пришлось тратиться на моё лечение…       — Хёнсу… Чувак, очнись уже! Ты не должен за это извиняться! Друзья же помогают друг другу, не так ли? В какой бы заднице они не находились.       — А мы всё ещё друзья? — Хёнсу невидящим взглядом посмотрел на парня, сидящего напротив.       — Что?       — Я ведь всё это время винил тебя в том, что именно из-за тебя я встретил Гукхву, ибо мне пришлось угнать отцовское такси, чтобы приехать на твою вечеринку…       — Эээ… Ну…       — Но ведь это я виноват, да? Я решил угнать такси отца вместо того, чтобы просто вызвать его для себя… Это я решил подвезти Гукхву, хотя ясно говорил ей, что не развожу… Я купился на её внешность, какое-то будто бы подавленное состояние, я не оплатил вместе с ней мороженное. Я провёл с ней тот вечер, принял ЛСД и что-то ещё, проткнул ей руку кухонным ножом, переспал с ней и в итоге… В итоге… — Хёнсу замолчал, но вскоре продолжил, — Я ведь перестал считать тебя своим другом после того, как вышел из тюрьмы… Был обижен на тебя за то, что ты не навестил меня и не встретил, когда я выходил… Я буквально ненавидел тебя, когда ты попытался обнять меня при нашей первой встрече после моего освобождения…       — Хёнсу… Окей, я виноват, признаю! Я знал, что ты по вечерам учишься, все дела, но всё равно позвал тебя на вечеринку! И не навестил тебя, признаю, мой косяк… Но не вини себя, пожалуйста. Ты не виноват в том, что случилось! — Сонхван вновь аккуратно взял друга за руку, стараясь поддержать.       — Ты уверен в этом? Ты правда думаешь, что я в этом не виновен?! — Хёнсу мелко задрожал, начал нервно перебирать одеяло в руках.       Он не помнил, что было дальше, но, когда вновь стал в состоянии нормально мыслить, за окном было светло, а сосед по палате, замеченный им ранее, уже исчез. Сонхвана не было рядом, но зато на его месте сидела Гаыль. Она уткнулась в телефон, не замечая того, что её брат очнулся. Хёнсу не стал обращать на себя её внимание, поэтому отвернулся в сторону и прикрыл глаза.       В дальнейшем Сонхван и сестра Хёнсу попеременно навещали его, сидя около его кровати по нескольку долгих часов, а порой оставаясь даже и на всю ночь. Гаыль даже начала пропускать школу ради этого. Однако Сонхван обругал её, и заставил вернуться к учёбе, предположив, что, когда Хёнсу придёт в себя, он не будет рад тому, что его сестра из-за него не училась. К тому же ещё и редко питалась — она не отходила от него, так что сходить нормально поесть у неё мало когда получалось.       Хёнсу полностью пришёл в норму через две с небольшим недели. Всё это время его интенсивно лечили. Сонхван старался найти ему лучших врачей, благо что он был обеспечен, так как имел богатых родителей и родственников. Он не говорил для чего конкретно ему нужны такие большие суммы, но семья без раздумий давал их ему, уверенная, что на то у их сына, внука и племянника есть веская причина.       Родители Хёнсу навестили его лишь пару раз, и то, совсем ненадолго. Им было тяжело видеть сына в таком состоянии. Однако Хёнсу был уверен, что им просто не хочется торчать в больнице, что они стыдятся его, превратившегося в обычного выходца из тюрьмы, курящего, пьющего и колющегося, не стремящегося к тому, чтобы вновь стать послушным гражданином государства.       — О, ты наконец то проснулся! — произнес Сонхван с порога, вернувшись в палату через пару дней отсутствия и увидев друга, оглядывающего комнату, — Только давай ты не будешь опять спрашивать меня, где ты и что происходит. Я устал повторять одно и тоже…       Хёнсу, собравшийся спросить именно это, отвёл взгляд в сторону. Игла капельницы в его руке мгновенно подняла вихрь воспоминаний в его сознании. Пьяные драки, наркотический бред, галлюцинации, сотни или даже тысячи выкуренных сигарет…       — Чёрт… — тихо произнёс Хёнсу, приложив руку, оказавшуюся, на благо, холодной, ко лбу.       — Хёнсу...? — аккуратно произнёс Сонхван, присаживаясь рядом, — Ты как?       — А ты как думаешь? — огрызнулся Хёнсу, по кусочкам собирая в своей памяти события, произошедшие с ним после того вечера в компании знакомых, Юнхёна и Сонхвана.       — Думаю, что отвратительно, но всё же хочу получить ответ именно от тебя.       — Ты на удивление чертовски прав… — Хёнсу с силой потер лицо руками и растрепал успевшие отрасти волосы.       — Что помнишь?       — Всё… — помолчав некоторое время, ответил Хёнсу.       — Это… И хорошо и плохо, да? — дождавшись слабого утвердительного кивка друга, Сонхван продолжил, — Ну что же… Так как ты, вроде-бы, более-менее пришёл в себя, то давай, рассказывай, что да как. Или же сперва мне рассказать?       — Что?       — Ну… Сколько ты тут, что происходило, что случилось, все дела… Или тебе всё равно? — Сонхван, как обычно, говорил быстро и практически не замолкая.       — А… Давай сначала ты… — помедлив, произнёс Хёнсу, не желая что-либо рассказывать.       — Ну… Ты здесь уже полтора-два месяца, твоё лечение оплачено полностью мной, а точнее деньгами родителей и родственников. Не смотри на меня так, потом спасибо скажешь! Я с твоей сестрой практически каждодневно навещаем тебя, сидим часа по два, или же оставаясь на ночь. Юнхён пару раз приходил, сидел рядом и извинялся. Не знаю, насколько искренне, но всё же… У тебя случалось несколько припадков, но благо врачи тут хорошие — всё быстро уладили. К моему великому удивлению, травм, не совместимых с жизнью или сильно калечащих твою многострадальную тушку у тебя не было…. Родители тебя редко навещают. Я, кстати, без понятия почему, а Гаыль молчит в тряпку, когда я поднимаю эту тему. Да и сама она первое время не особо часто приходила. Но когда на её глазах у тебя случился очередной приступ, и тебя дико заколбасило и этот, как его… Кардиомонитор, точно! Короче, когда тебя начало сильно трясти, а эта штука противно так запищала на всю палату, сбежались врачи и началась суета и прочее… После этого Гаыль пробыла тут, наверное, три-четыре полноценных дня. Мне кажется, она так и сидела бы, не прогони я её. А, кстати, некоторые пациенты и врачи сначала были уверены, что ты гангстер какой-то. Весь в крови был, с наркозависимостью, шрамами, чуть ли не с ног до головы забитый татуировками… Мне столько сил потребовалось потратить на то, чтобы убедить их в том, что ты обычный человек!       — Сонхван, хватит… — тихо произнес Хёнсу, останавливая всё набирающего и набирающего обороты парня, — У меня голова от тебя уже болит…       — Прости.       На некоторое время в палате повисла тишина. Кроме Хёнсу и Сонхвана здесь был еще один пациент, но он либо спал, либо был без сознания.       — Я своё рассказал, теперь давай ты! — буквально через минуту нарушил молчание Сонхван, с ногами забираясь на соседнюю койку.       — Что? — отрешённо произнес Хёнсу, не особо понимая, что от него требуют.       — Ну, расскажи мне уже, что происходит, происходило и всё такое! Знаешь, сколько я уже терплю, а? С первых дней твоего освобождения, между прочим! А ты всё молчишь и молчишь, как партизан! — наигранно обиженным голосом потребовал Сонхван.       Хёнсу молчал. Сколько бы ни прошло времени, он всё еще не хотел ничего говорить. Он даже корил себя за то, что в тот вечер в компании знакомых не сдержался и позволил себе выкрикнуть то, что он так долго таил внутри себя. Он абсолютно не верил в то, что, если он расскажет кому-либо обо всём, что с ним было и что с ним происходит, кто-то всё еще останется рядом.       — Чёрт с тобой, в другой раз расскажешь… Сидишь тут, как будто тебя на казнь привели. Но смотри у меня — в следующий раз не отвертишься! — произнеся это, Сонхван спрыгнул с кровати, схватил свой рюкзак и, коротко попрощавшись, выбежал из палаты.       За окном было темно, так что он, скорее всего, побежал домой. Настенные часы показывали девять с лишним вечера.       Прошло ещё какое-то время, прежде чем Хёнсу было позволено вернуться домой. Он практически выздоровел, разве что хромал на одну ногу и не мог напрягать правую руку из-за переломов. Врачи сказали ему, что бы он регулярно посещал больницу для окончания лечения от наркозависимости.       На выписку из больницы к Хёнсу пришли лишь Сонхван, Гаыль, и Юнхён. Хёнсу смерил последнего холодным взглядом, но промолчал. Тот же начал быстро что-то шептать на ухо Гаыль, за что получил от неё звонкий подзатыльник. На Хёнсу он смотрел несколько искоса, с толикой вражды. Но молчал.       — Я скучала… — жалобным голосом произнесла Гаыль и протянула руки для объятий.       Хёнсу аккуратно приобнял сестру, чувствуя себя до невозможности некомфортно. Та же крепко-крепко сжала его, уткнувшись лицом в его плечо, и не отпускала до тех пор, пока Хёнсу не попробовал отстраниться.       — Хватит обнимашек, давайте уже отвезём этого придурка домой. Я уверен, ему до чертиков надоела эта больница! — вмешался Сонхван, чуть отодвигая буквально прилипшую к Хёнсу Гаыль.       — Я более двух месяцев не могла его нормально обнять, а до этого мы были не в лучших отношениях, так что отстань! — мгновенно взвилась она, не желая отпускать брата.       Юнхён, который оказался парнем Гаыль, о чём Хёнсу коротко сообщил Сонхван, тут же начал её успокаивать, но тоже аккуратно и ненавязчиво отцепляя её от брата. Скорее всего он просто приревновал. Сонхван всё же смог уговорить всех поехать домой, а не в какое-нибудь кафе или в какое другое место, куда просились Гаыль с Юнхёном, за что Хёнсу был ему искренне благодарен.       Домой их компания добиралась на вызванном кем-то такси. Хёнсу попросил остановиться у того самого магазина, в котором он первый раз сам покупал себе сигареты. Отпустив водителя, он направился внутрь за заветной бело-изумрудной пачкой. Первый раз он покупал сигареты при ком-то из семьи. Хёнсу от чего-то было несколько неловко, но Гаыль и Юнхён лишь с неким удивлением и интересом смотрели за тем, как он покупает целый блок. Всё та же молодая продавщица радостно улыбалась вновь появившемуся постоянному покупателю. Они обменялись с Хёнсу парой незначительных фраз, будто бы были друзьями. Девушка поинтересовалась, почему его так долго не было и не собрался ли он бросить курить. Хёнсу честно ответил, что лежал в больнице, поэтому не мог заходить. Гаыль, Юнхён и Сонхван молча и удивлённо наблюдали за этим непринуждённым диалогом, удивляясь между собой тому, что их брат и друг всё ещё может быть тем милым и общительным парнем, каким он был раньше.       Как и в тот самый вечер, Хёнсу закурил прямо на выходе из магазина. Парни и сестра молча наблюдали за ним, с явным наслаждением затягивающимся сигаретой. В их маленькой, не особо дружной компании царила тишина. Их окружали только звуки города. Шум машин, едущих по дороге, звуки проносящихся мимо доставщиков, разговоры проходящих мимо людей. Мало кто обращал на них внимание, но те, кто обращал, смотрели исключительно на Хёнсу. Татуированный, курящий парень, на лице которого всё ещё были не до конца зажившие ссадины и синяки, в одной лишь объёмной серой футболке, больничных штанах и сланцах привлекал внимание. Особенно если учитывать, что его лицо буквально несколько месяцев назад светилось на каждом экране телевизора, телефона, компьютера или ноутбука, во всех возможных социальных сетях и новостных каналах.       — Я не думаю, что курить сразу же после выписки — хорошая идея, — произнес Юнхён, каким-то странным взглядом глядя на брата своей девушки.       — А тебе ли не всё равно? — отозвался Хёнсу, смерив его холодным взглядом.       — Может я за тебя переживаю?       — А в кафе так не казалось…       — Кстати об этом… Ничего не хочешь сказать?       — А должен?       — А разве нет?       — Определённо должен. Не один ты тут долгое время в больнице провалялся. Мне тоже пришлось в ней поселиться на некоторое время. И виноват в этом был ты. Понимаешь о чём я? — Юнхён нервно переступил с одной ноги на другую, явно начиная заводиться.       — Ты о том, что я избил тебя? — холодно произнёс Хёнсу, делая ещё одну затяжку, не моргая смотря в глаза парню напротив.       — А о чём же ещё блять? — Юнхён вырвал свою руку из руки Гаыль и шагнул к Хёнсу, хватая его за ворот футболки, намереваясь ударить.       — Парни, успокойтесь! — попытался утихомирить их Сонхван, стараясь отодвинуть их подальше друг от друга.       — Что, собираешься ударить, да? Давай, ударь меня! Ударь же! Давай! — Хёнсу провокационно повернул голову так, чтобы Юнхёну было удобнее бить, — Но ведь ты сам говорил, что я многому научился в тюрьме. Уверен, что точно хочешь знать, чему именно?       Юнхён внезапно отпрянул от Хёнсу, грозно посмотрел на него так, будто надеялся прожечь в нём дыру, а после, коротко поцеловав Гаыль в щёку, ушёл не прощаясь. Хёнсу же одёрнул рубашку, будто ничего не случилось. Но так казалось лишь на первый взгляд. На деле же внутри его всего трясло из-за смеси страха и злости. Он очень хотел подраться с кем-то или же вновь избить до уродства боксёрскую грушу, но, одновременно с этим, хотел залезть в кровать и с головой укутаться в мягкое одеяло.       — Ты всегда берёшь только ментоловый Мальборо? Ты и в прошлый раз брал именно их, — спустя время поинтересовался Сонхван, желая разрядить обстановку.       — Всегда.       — Причина? — не унимался парень.       — Тебе правда так интересно? — скептически глянув на друга, поинтересовался Хёнсу.       — Ещё как! И не только это, так что давай, начинай с малого, потом глядишь и привыкнешь отвечать на мои вопросы!       — Ментоловый Мальборо любили До Джитэ и Костолом. Именно их я впервые в жизни попробовал… Как сейчас помню — это была последняя сигарета в пачке Джитэ, но он все равно отдал её мне, — чуть туманно произнес Хёнсу, с незаметной для других улыбкой на лице вспоминая своих хёнов.       — Опять эти твои Джитэ с Костоломом… Кто это такие? — фыркнул Сонхван, потянув всех в сторону автобусной остановки.       — Давай… Не сейчас?       — Да чтоб тебя!       Хёнсу замолчал, собираясь с мыслями. Он молчал всю дорогу до дома, и даже не поздоровался с родителями. Лишь когда они все засели в его комнате, которую кто-то привёл в порядок, он решил хоть чуть-чуть рассказать о том, что было с ним во время заключения. Почему он решился на это, он не мог объяснить. Возможно, ему становилось трудно держать всё в себе?       — Джитэ был моим покровителем в тюрьме, он крышевал меня с первых дней пребывания там… Почему — я до сих пор не уверен. Я не знал его, не общался с ним, но он всё равно в один момент просто взял, и пришёл мне на помощь. Костолом — его личный телохранитель, татуировщик, врач и ещё много-много кто. Он никогда не говорил, за всё время моего заключения он не произнёс ни слова. Даже когда умер Джитэ. Но по его глазам всегда можно было понять, что он имеет ввиду. Они… Они были моими хёнами и сильно помогли мне, не раз защищали от остальных заключённых…       — Защищали от остальных заключённых? — неуверенно переспросила Гаыль, аккуратно взяв брата за руку.       — Да… Остальные заключённые… Не особо хорошо ко мне относились…       — И все те шрамы — это их вина? — поинтересовался Сонхван, сидя прямо на полу.       — В большей степени да, — чуть помолчав признался Хёнсу, слегка поёжившись от неприятных воспоминаний.       — И всем было всё равно на это?! — встрепенулась Гаыль.       — Там всё не так, как на воле, глупышка… Всем глубоко плевать, повесился ли кто в твоей камере, пытались ли тебя убить, перерезали-ли кому горло… Всё это не имеет значения. Главное то, как ты ведёшь себя в качестве заключённого, не попадаешься ли на глаза охране со своими тёмными делишками и сколько денег у тебя на счету, — грустно улыбнувшись сестре, пояснил Хёнсу.       — И как ты там выжил вообще? — возмущённым голосом спросил Сонхван, резко вскочив с пола.       — Сядь… — то ли приказал, то ли попросил Хёнсу, и продолжил лишь после того, как тот присел на кровать рядом с ним, — Честно, я не знаю… Я задаюсь этим вопросом каждый чёртов день, но так и не нашёл на него ответ. Да и жив ли я вообще?       — Эй, чувак, это что за мысли такие? — обеспокоенный Сонхван слегка толкнул друга в плечо.       — Не обращай внимания, — отмахнулся Хёнсу, до сих пор не готовый всё рассказать.       После выписки Сонхван, Хёнсу и Гаыль стали часто собираться вместе. Иногда к ним присоединялся Юнхён, но каждый раз он с Хёнсу сверлили друг друга уничтожающими взглядами. Гаыль заметила это, поэтому стала реже приглашать его присоединиться к ним.       Вообще Юнхён вызывал у Хёнсу смешанные эмоции. С одной стороны, он знал, что Юнхён — парень Гаыль. Он видел, что она счастлива с ним, и что они и правда любят друг друга. Он был рад за них обоих. Однако он не мог перестать замечать в глазах Юнхёна что-то непонятное, когда он смотрела на Гаыль. Сомнениями на его счет Хёнсу ни с кем не делился, однако это и не потребовалось.       Через некоторое время Гаыль буквально ворвалась в комнату брата со слезами на глазах и кинулась в объятия. Из её громких рыданий Хёнсу понял, что Юнхён и правда оказался мерзавцем. Он встречался с двумя девушками сразу, причём вторая знала об этом и именно ей он отдавал предпочтение. Он распускал слухи о Хёнсу за спиной Гаыль, старательно очернял его репутацию в ВУЗе. Причина этому была всё в том же вечере в кафе, когда Хёнсу избил его. Он не считал себя виноватым и перед друзьями выставлял себя жертвой. Кроме того он, после выписки Хёнсу, распустил слух о том, что Гаыль влюблена в своего брата и пристаёт к нему, требуя чего-то большего, чем отношения брата и сестры. В подтверждение этого он прикреплял тайно сделанное фото, на котором Гаыль обнимала брата за плечи и тянулась, пытаясь поцеловать в щёку.       Хёнсу помнил этот вечер. Не смотря на присутствие на нём Юнхёна, тогда он был поистине счастлив. У Гаыль тогда был день рождения, родители обещали купить выпивку для парней. Гаыль уговорила их дать ей попробовать, хотя бы маленькую стопочку. Кроме того, она в тот день отлично сдала экзамен по английскому языку. Сонхван вовсю её поддерживал, и даже отпросился у родителей на ночёвку к Хёнсу и Гаыль. До этого он поругался с отцом, так что его почти никуда и не отпускали. Но в тот вечер почему-то пустили. Гаыль была вне себя от радости, она весь вечер смеялась, тянулась ко всем с объятиями и постоянно всех трогала. Это не вызывало у Хёнсу паники, он смеялся вместе с ней, позволяя ей бесконечно обнимать её. Даже когда она, в порыве веселья и игры, в которую они играли сидя в кафе, попыталась поцеловать его в щёку, он не возражал. Конечно, он отстранялся, но делал это не потому, что ему было неприятно.       Видя то, в каком виде Юнхён выставляет его сестру, видя то, каким образом он использует тайно сделанное фото с того вечера, в котором он тоже активно принимал участие, и без того психически нестабильный Хёнсу, казалось, окончательно лишился рассудка. Он стребовал с Гаыль номер её бывшего парня, буквально выскочил из дома, приказав сестре ждать его, притворно расслабленным голосом договорился с Юнхёном о встрече, якобы для того, чтобы просто выпить. На самом же деле он желал лишь избить того, кто причинил столько боли практически единственному родному человеку для Хёнсу. Он хотел переломать ему все пальцы и руки, что бы он ни разу в жизни больше не мог не то, что сфотографировать кого то, а даже просто обнять. Он хотел вырвать ему язык или прожечь его насквозь зажигалкой, чтобы он и слова больше не мог произнести. Он хотел показать ему, чему именно его научила тюрьма. Точно так же, как и его самого, подвесить Юнхёна в метре над землёй, угрожать расправой каждый день, да и просто превратить его жизнь в ад. Мысли обо всё этом вызывали у Хёнсу какой-то нездоровый трепет в душе. Однако он не был уверен, что осуществит хоть что-то из этого.       Юнхён встретил Хёнсу в условленном месте с широкой улыбкой на лице, и спросил, угостит ли он его выпивкой, так как у него не особо много денег с собой. Он улыбался так, будто ничего не произошло, улыбался, а в глаза было лишь презрение. Вместо ответа на его вопрос, Хёнсу со всей силы ударил парня в район солнечного сплетения, от чего тот согнулся пополам.       — Ты что творишь блять?! Совсем крышей поехал после тюряги?! — выкрикнул Юнхён, стараясь подняться с земли.       — Всё может быть, — холодно улыбнувшись, ответил Хёнсу, схватив парня за волосы и со всей силы ударяя его по лицу свободной рукой.        Это повторялось ещё несколько раз, прежде чем Хёнсу отпустил волосы Юнхёна, но, не дав тому упасть, пнул его в живот. Парень всё же упал и, точно так же, как и в тот вечер в кафе, проскользил какое-то расстояние по земле. Стоило ему только чуть-чуть приподняться над землёй, как он вновь получил удар ногой. Хёнсу бил его, не особо целясь. Просто со всей возможной силой выпускал пар. Когда ноги устали, он принялся избивать Юнхёна уже руками. Тот не защищался, ибо с первых же минут был не в состоянии это сделать. Однако просто избиения для Хёнсу показалось мало. Он ногами прижал Юнхёна к земле, коленом удерживая за запястье его правую руку ладонью вверх. Глядя в наполненные ужасом глаза парня, зажимая ему рот одной рукой, он достал из заднего кармана брюк перочинный нож. Покрутив им перед лицом Юнхёна, он резко, одним выверенным движением вспорол ему подушечки пальцев и вырезал на его ладони слово «мудак». Парень под ним задёргался и замычал от боли, изо всех сил стараясь освободиться. Чуть подождав, Хёнсу вернул перочинный нож на место, но вместо него достал зажигалку. Чиркну колёсиком и немного полюбовавшись маленьким огоньком, он всё так же молча принялся прижигать раны на руке Юнхёна. Тот задёргался с ещё большей силой, из его глаз потекли слёзы. В его яростном мычании была явственно слышна мольба о пощаде. Избиение парня было не таким уж и долгим, но и этого хватило, на то, чтобы Юнхён в дальнейшем провалялся в больнице ещё как минимум две недели, месяц или даже дольше. Однако на душе у Хёнсу от этого совсем не стало легче. Он лишь ещё больше разочаровался в людях.       — За что...? — простонал Юнхён, даже не пытаясь кричать, ибо понимал, что от этого будет только хуже.       — Ты ведь сам говорил, что я многому научился в тюрьме. Видимо ты и впрямь хотел узнать, чему же именно. Иначе как ещё можно объяснить твою тупость? Ты ведь не думал, что я не узнаю обо всём? Ты правда думал, что я спущу тебе это на тормозах? Ты ведь прекрасно знал, что я сейчас не в лучшем состоянии, так что с лёгкостью могу натворить дел, подобных этим, — буквально прошипел Хёнсу в лицо Юнхёну, кивнув в его сторону головой.       — Ублюдок…       — Даже не пытайся рассказать об этом кому-либо. Уверяю тебя, ты сильно пожалеешь об этом. И не смей больше даже дышать рядом с Гаыль, не то, что просто находиться рядом, — холодно улыбаясь произнёс Хёнсу, оттряхивая местами испачканные брюки, — В противном случае я закончу начатое сегодня и точно тебя прикончу.       — Тебя посадят! — Юнхён всё же нашёл в себе силы повысить голос.       — Я знаю. Но думаешь меня это остановит? Ещё один срок отмотать будет уже не так страшно, — сказав это, Хёнсу присел рядом с Юнхёном, и провел по его горлу перочинным ножом, оставляя легкую, но длинную царапину.       Хёнсу не особо понимал, с какой целью он взял его с собой. Он не планировал его использовать. Но он оказался как нельзя кстати, хотя Хёнсу даже не помнил, как и когда он его приобрел. Всё что он о нём знал, так это то, что именно им он изрезал боксёрскую грушу в своей комнате. И что он идеально ложиться в руке.       Хёнсу не помнил, каким образом он добрался до дома, а не до полицейского участка. Его одежда и лицо были забрызгана кровью, руки изодраны и окровавлены, в точности, как и его туфли. Чуть дрожащими руками он держал сигарету, которую тщетно пытался зажечь. Весь газ в ней истратился на Юнхёна. Со злостью швырнув на землю сигарету и зажигалку, Хёнсу засунул руки в карманы, ссутулился и чуть ускорил шаг.       Он не вызвал такси и не ехал автобусе, ибо деньги с собой он даже не брал. По этой причине он вернулся домой очень поздно. Родители привыкли к этому, поэтому уже давно спали. Гаыль не спала, судя по свету из его комнаты. Казалось, она даже не выходила оттуда.       Хёнсу молча прошёл в ванну прямо в обуви, перед этим, правда, тщательно очистив её о коврик. Смывать кровь с себя и закидывать одежду в стирку не было абсолютно никаких сил, но иного выхода у него не было. Стоило Хёнсу открыть кран и, бросив нож в раковину, начать смывать кровь с рук, как в ванну ворвалась Гаыль. Он была всё в той же одежде, что и до его ухода, заплаканная и напуганная.       — Ты почему так поздно вернулся?! Куда ты пропал?! Хён… — приглушённо закричала Гыль, но прервалась на полуслове, сквозь выступившие на глаза слёзы наконец то рассмотревшая брата.       Весь покрытый кровью, с изодранными костяшками, в мятой и чутка рваной одежде, он машинально схватил из раковины нож и выставил его вперёд, держа лезвием от себя и в сторону. Его тело напряглось, он мгновенно принял защитную стойку. Хёнсу потребовалось несколько долгих секунд, прежде чем он осознал, что произошло. От этого ему захотелось развернуть нож лезвием в свою сторону и точно так же быстро и резко, как и в тот момент, когда он вспарывал руку Юнхёну, полоснуть себя по горлу.       — Хёнсу… Господи, Хёнсу… — Гаыль, наконец отмершая, быстрым шагом подошла к брату, закрывая за собой дверь.       Хёнсу мгновенно сделал шаг назад, даже не задумываясь о том, как это выглядело. Гаыль улыбнулась слабой и неестественной улыбкой и дрожащими руками вынула из его рук нож, после чего выбросила его в раковину. Не дав Хёнсу сделать ни шага больше, он крепко взяла его за руки, не боясь испачкаться.       — Хёнсу… Скажи… Ты ведь никого не убил, правда? — аккуратно заглядывая ему в глаза, спросила Гаыль.       Хёнсу лишь помотал головой.       — Это ведь кровь Юнхёна, я права? — получив утвердительный кивок, она продолжила, — Он же не сильно пострадал?       — Не думаю… — хрипло отозвался Хёнсу, — Ты беспокоишься о нём..? Но он же тот ещё подонок..!       — Конечно я беспокоюсь о нём! Каким бы придурком и мерзавцем он ни был, он всё равно человек! Да и я больше беспокоюсь не о нём, а о тебе! Что будет с тобой, если он заявит об этом?       — Не заявит.       — Почему ты в этом так уверен?       — Потому что я пообещал ему, что, если он сделает это или посмеет приблизиться к тебе, я перережу ему горло, — даже не дрогнувшим голосом пояснил Хёнсу.       Гаыль тяжело вздохнула, явно сдерживая слёзы. Она какое-то время просто стояла рядом, держа его за руки. Хёнсу молчал, не предпринимая никаких действий.       — Давай сюда, — наконец заговорила она, потянув брата за руки в сторону раковины.       Гаыль молча начала смывать с его рук кровь. Когда у неё это наконец получилось, она аккуратно начала смывать кровь и с лица и шеи Хёнсу. После она, не смотря на его возмущения, стянула с него рубашку и приказала отдать ей ещё и брюки. Нехотя, но Хёнсу подчинился. Гаыль же молча забросила одежду брата в стиральную одежду. Будить их сейчас её шумом не хотелось, но выбора не было — вручную отмыть всё это было нереально. Быстро оттерев кровь с туфель Хёнсу, она приказала ему залезать в ванну, вымыться и ложиться спать. Прежде чем выйти из ванной она крепко обняла брата и тихо прошептала «Спасибо».       Гаыль в дальнейшем не говорила с братом на эту тему, но практически сразу же рассказала обо всём Сонхвану, с которым сдружилась за то время, пока Хёнсу находился в больнице. Родителям никто из них ничего не говорил. Когда Сонхван узнал о том, что произошло, он пришёл в ужас и ярость одновременно. Он материл друга по телефону до тех пор, пока тот просто не повесил трубку. На следующий день он при первой же встрече влепил ему звонкий подзатыльник, вновь обматерил и потащил в ВУЗ.       Хёнсу заметно поник, вновь ушёл глубоко в себя. Однако, что бы Гаыль и Сонхван ни делали, как бы они не поддерживали его, всё было без толку. Хёнсу вновь пропал. В какой-то день он просто не пришёл в ВУЗ, дома не появлялся, не отвечал на звонки, так что с ним вновь была потеряна связь. Родители отказывались звонить в полицию. Сонхвану казалось, что им всё равно на происходящее и им было мало прошлого раза.       Искать Хёнсу долго не пришлось — в тот же день Гаыль позвонил какой-то парень, сообщивший, что её брат напился и вырубился в каком-то баре и не собирается уходить. Тем более его бандитская внешность отпугивает посетителей. На то, чтобы разыскать это место потребовалось много времени, так что по приезду звонивший просто сбросил им на руки ужасно пьяного Хёнсу, от которого очень сильно несло перегаром, и попрощавшись, отправился закрывать бар.       — Он и правда похож на бандита… — тихо произнесла Гаыль, оглядывая брата.       Он был одет в чёрную облегающую майку с глубоким вырезом, чёрные джинсы, местами рваные. На поясе звенела непонятно откуда взявшаяся толстая цепочка, на шее — металлический жетон, правая рука залита запёкшейся кровью, вытекшей из рваной раны на плече. В кармане кожаной куртки, которую им вручили вместе с Хёнсу, был обнаружен перочинный нож, несколько гильз, практически пустая пачка сигарет и пакетики с подозрительным содержимым. Было не сложно догадаться, что это такое.       Кроме того, Хёнсу снова был избит. По всему телу были синяки и ссадины, под левым глазом начинал проглядывать фингал, а на правой скуле была под-затянувшаяся рана, от которой явно останется шрам.       — И не говори… Повезли его домой, опять будем его выхаживать, — так же тихо произнес Сонхван.       — Давай лучше к тебе? У меня родители дома…       — Да без проблем! Так даже лучше — у меня дома точно есть всё необходимое, ещё с прошлого раза осталось.       Вусмерть пьяного Хёнсу пришлось буквально затаскивать сначала в такси, а потом и на нужный этаж дома Сонхвана, так как лифт, как назло, не работал. Хёнсу постоянно падал, грязно ругался и кого-то проклинал. В какой-то момент он умудрился выхватить из своей куртки нож. Гаыль с Сонхваном тут же отскочили от него, однако оружие было направленно не на них. Хёнсу буквально пару мгновений постоял, шатаясь, а потом со всего размаху проткнул себе правую руку ножом. Сонхван с Гаыль тут же подскочили к нему и поспешили дотащить до квартиры.       — Сумасшедший придурок! Так сложно что ли рассказать о том, что происходит, сложно поделиться мыслями и переживаниями?! Только и делает, что губит себя и закапывается хуй поймёшь в какое дерьмище! — не переставал ругаться Сонхван, обрабатывая руку друга, — Опять мне его в больницу тащить! Я столько денег вбухал в его лечение, а он так наплевательски относиться ко всему этому!       — Сонхван… Не надо… Мы же не знаем, что у него на душе, так что не нам судить его.       — Вот именно, мы не знаем блять! А могли бы, если бы этот дебил соизволил рассказать, а не убиваться в одиночку! Нет, с меня хватит, я сейчас же вызываю такси, и мы отвозим его до ближайшей больницы! Пусть его лечат профессиональные врачи, не его неуч недо-друг и школьница-сестра! И пусть его ещё и психиатры проверят, у него явно не всё с башкой в порядке!       Гаыль смогла отговорить Сонхвана от того, чтобы вновь помещать брата в больницу лишь через минут пятнадцать. Вместо этого они просто вызвали врача на дом, объяснив всё тем, что Хёнсу был пьян и ничего не соображал. Врач неверяще посмотрел на них, но промолчал.       Хёнсу пришел в себя через день или два. Измученным взглядом осмотрев комнату, в которой он находился, он тихо застонал, спрятал лицо в сгибе локтя и отвернулся к стенке.       — О, ты наконец пришёл в себя! Как самочувствие? — наигранно радостно произнёс Сонхван, зашедший в этот момент в комнату, и крикнул куда-то в сторону двери — Гаыль, он очнулся!       — Просто прекрасно… — хмуро и хрипло отозвался Хёнсу, всё ещё не поворачиваясь в сторону друга.       — Да не пизди! Колись давай! Пока всё не расскажешь, начиная от и до, то я тебя отсюда не выпущу!       — Сонхван..! — попытался было возмутиться Хёнсу, но ему не позволили.       — Я тоже не выпущу тебя отсюда, даже если мне с Сонхваном придётся силой тебя здесь удерживать! Мне надоело видеть тебя вечно избитым и пьяным, убирать оставленные тобой на кухне окурки или бутылки из-под алкоголя. Я устала навещать тебя в больнице, постоянно беспокоясь не то что за твоё здоровье, а за твою жизнь. Каждый раз я боюсь, что на тебя вновь заведут дело. Мне страшно за твою жизнь, я уже не могу смотреть на то, как ты загибаешься. И на твоей коллекции холодного оружия уже можно целое состояние сколотить! — злым голосом, но со слезами на глазах перебила его Гаыль, заходя в комнату.       — Что? — Сонхван повернулся в её сторону с выражением крайнего удивления на лице.       — Что слышал! У него в комнате столько ножей самой различной формы и предназначения, что ими можно вооружить, наверное, целую банду! Насчёт пистолетов я не уверена, может и их можно найти, если разгрести его гадюшник. Во всех тумбочках и шкафах сплошь пустые пачки из-под сигарет или тонны бутылок! Скажи спасибо, что ты не живёшь с Хёнсу в одном доме и не так часто, как я, бываешь в его комнате. Знай ты, какой там бардак и смрад вечно, ты бы давно перестал дружить с ним! — произнесла Гаыль, забираясь с ногами в одно из кресел.       — Бля… Что, у него там и правда такой свинарник?       — Не то слово..!       — А у вас это, надеюсь, не наследственное? — Сонхван заранее отодвинулся подальше от Гаыль, уже зная её вспыльчивый характер.       — Ты охренел что ли?! Нет конечно! — как и ожидалось, Гаыль попыталась ударить его, однако не достала.       — Ну а кто вас двоих знает то? Я вон тоже не думал, что этот милый стеснительный ботаник начнёт курить и пить как не в себя, да ещё и татухами почти полностью забьётся! Вдруг и у тебя это проявится, и твоя комната так же будет наполнена окурками и бутылками…       — Да пошёл ты! Придурок! — Гаыль вытащила из-за спину подушку и кинула её в Сонхвана, но почти мгновенно получила её обратно, — Эй, так не честно!       Гаыль попыталась вновь кинуть подушку в Санхвана, но тот начал сучиться на кровати, не давая ей прицелиться.       — А ну сиди смирно!       — Ещё чего!       — Блять, сядь смирно, я кому сказала! — Гаыль со всей силы швырнула в парня подушкой.       Сучившийся на кровати и не успевший особо среагировать Сонхван из-за этого упал на спину, частично придавив Хёнсу.       — Эй блять, ты охренела!? У нас тут больной под боком, ты что творишь?! — больше в шутку, чем серьёзно взвился он.       — Ты как со мной разговариваешь?! И вообще — ты первый начал!       — Не важно кто первый начал, важно то, что у нас тут полутруп лежит, а ты стрельбище тут устроила!       — Никакое это вовсе не стрельбище! И вообще — не такой он и больной, чтобы помирать из-за того, что ты его придавил!       — Смотрите-ка как заговорила! А до этого всё ночь от него не отходила!       — Эй, я же просила молчать..!       Хёнсу молчал, всё так же не отворачиваясь от стены. С одной стороны, он не хотел слышать всё то, что сейчас произнесли эти двое… Но когда-то же это должно было случиться? С того самого вечера, когда Гаыль помогала ему снимать плёнку с заживших тату, его с ней отношения значительно улучшились.       Нет, они не общались так, как это делают обычные брат и сестра, не делились друг с другом секретами, не смотрели вместе кино, не дрались и не дурачились. Они даже особо то и не общались. Но каждый раз, когда кому-то из них нужно было просто посидеть рядом и быть уверенным в том, что его просто молча поддержат — они приходили друг к другу. В большинстве случаев это, правда, была лишь Гаыль, но Хёнсу ни разу не отказывал её. Кроме того, она была почти единственным человеком, которому позволялось без стука или в его отсутствие заходить в его комнату.       Лишь благодаря Гаыль комната Хёнсу до сих пор не превратилась в полнейший свинарник. Гаыль периодически уносила из неё оставленную братом грязную посуду, закидывала в стирку его одежду. Хёнсу особо не задумывался над тем, почему его пепельница никогда не заполняется доверху, почему в комнате каждый день свежо, почему его вещи прибраны, и вообще, почему в комнате наведёт порядок, насколько это вообще возможно.       Хёнсу настолько погрузился в самого себя, настолько перестал замечать того, что твориться вокруг, что даже не замечал того, как о неё волнуется и заботиться его сестра. В его голове не промелькнуло ни единой мысли о её чувствах. А Сонхван..? Хёнсу словно бы принял за должное то, что он ему помогает. Что каждый раз оплачивает его лечение, каждый раз вытаскивает из передряг и прикрывает перед учителями. Он ни разу не подумал про его чувства. И ни разу не думал про то, как его поведение может изменить отношение окружающих к нему.       Ведь и правда — что бы было, если бы Сонхван пожил с ним столько же, сколько жила с ним Гаыль? Что бы было, если бы он, выходец из богатой семьи, хоть и бунтарь по жизни, но правильно воспитанный, привыкший к роскоши и чистоте, увидел как живёт его друг? Ведь каждый раз, когда он приходил к Хёнсу в гости, заботливая Гаыль наводила порядок в его комнате…       — Что я… Тут делаю? — вмешался в разговор Хёнсу, всё же повернувшись к ним лицом.       — А? — хором произнесли Гаыль с Сонхваном, несколько позабывшие о том, что они в комнате не одни.       — Почему я здесь? — вновь задал вопрос Хёнсу.       — А… В общем… Нам позвонили из какого-то задрипанного бара, сообщили о том, что ты там и попросили забрать. Мы и забрали, но тащить тебя домой, к твоим родителям, мы не стали, — пояснил Сонхван, чуть улыбнувшись другу.       — Зачем ты руку себе проткнул? — поинтересовалась Гаыль, присаживаясь на край кровати, на которой лежал её брат.       Хёнсу удивлённо посмотрел на свои руки. Увидев, что его правая рука замотана чуть окровавленным бинтом, он сильно помрачнел. Это не осталось незамеченным.       — Рассказывай давай! Пока не скажешь, кормить не будем!       — Я… Не помню… Не помню точной причины, но в тот вечер, когда я встретил Гукхву… Я проткнул ей правую руку, в ходе игры с ножами, которую она предложила… — в горле было сухо, мысли путались, Хёнсу нервничал и из-за этого заикался.       — Ничего себе! Вот это огонь баба!       — Сонхван! — Гаыль ударила парня по руке, заставляя замолчать.       — Эй! Я что, не прав что ли?!       — Придурок! Иди ужин неси, а то такими темпами ты его не вылечишь, а окончательно добьешь!       — А что сразу я то? — Сонхван хоть и возмущался, но всё равно пошёл за едой.       — Хёнсу… Я знаю, что для тебя это не легко, но пожалуйста, расскажи нам всё, как только поешь, хорошо? Мы должны знать. Да и тебе станет легче, я уверена в этом, — Гаыль аккуратно взяла брата за руку и проникновенно заглянула ему в глаза, хоть он и пытался отвести взгляд.       Хёнсу не знал, что ему делать. Он понимал, что должен рассказать, что ему и правда станет легче, если он перестанет держать всё это в себе… Но ему было ужасно страшно. Его всё так же преследовала паранойя, приносящая с собой навязчивые образы, он всё так же не мог нормально взаимодействовать с людьми. Он боялся и ненавидел их, не верил в то, что есть хоть кто-то, кто будет на его стороне. Тем более из-за сказанного недавно Сонхваном и Гаыль ему было попросту стыдно. Каждую секунду он продолжал накручивать себя всё сильнее и сильнее, из-за чего страх перед тем, что бы рассказать всё становился ещё больше.       — Пожалуйста, Хёнсу… — Гаыль сильнее сжала руку брата в своих руках.       — Я… Я не уверен… Я не знаю, смогу ли… — тихо и неуверенно отозвался Хёнсу, отведя взгляд в сторону.       — Ужин прибыл! — крикнул с порога вернувшийся Сонхван, держащий в руках огромный поднос с едой.       Во время того, как Хёнсу медленно, с неохотой и через силу поглощал принесённый Сонхваном ужин, в комнате была тишина. В горле стоял ком, еда не лезла, однако он заставлял себя есть, ибо знал, что сейчас пища нужна ему как никогда раньше. Никто не спешил начинать диалог, в надежде на то, что Хёнсу всё же решиться рассказать о том, что с ним происходило и происходит. Что Гаыль, что Сонхван, оба искренне надеялись на то, что он наконец то сможет довериться им. Поделится переживаниями и эмоциями, дабы они могли помочь ему. Однако надежды были тщетны.       Тишину в комнате разорвал звук полицейской сирены за окном. Стоило Хёнсу услышать его, как ложка выскользнула из его дрожащих рук, а сам он побледнел. Миска с рисом упала бы на кровать или даже на пол, если бы Сонхван, сидевший рядом, не успел подхватить её. Вся решимость, все силы, что Хёнсу собрал в себе для того, чтобы всё же попытаться открыться друзьям, мгновенно исчезли. Воспоминания, что он поднял из глубин своей памяти, дабы точно ничего не забыть и не упустить во время рассказа, накрыли его с головой. Слова, произнесённые Гаыль и Сонхваном ранее, крутились у него в голове, заставляя его продолжать накручивать себя. Ему было страшно, стыдно, душно.       Казалось, что какое-то тёмное, липкое и холодное существо обхватило его сзади длинными руками, сжимая пальцы на его горле. Ему чудилось, что каждый шрам на его теле начал гореть холодным огнём и боль от него уходила всё глубже и глубже под кожу.       Незаметно подкравшийся приступ астмы заставил его впиться ногтями в грудную клетку с желанием вырвать лёгкие из тела. У него не получалось сделать этого, поэтому он начал скрести ногтями по коже, оставляя на ней красные полосы, на которых местами выступила кровь. Его трясло, он потерял счёт времени и осознание того, где и с кем он находится.       Что происходило дальше, он слабо помнил. В памяти опять мелькали лишь какие-то остаточные образы. Обеспокоенные лица сестры и друга, темнота комнаты, какие-то таблетки, окровавленные из-за разбитых костяшек руки, такси…       Когда Хёнсу очнулся, он уже находился у себя. Шторы были задернуты, в комнате прохладно и свежо. Кто-то бережно укрыл его одеялом. Стоило чуть повернуть голову, как стало понятно, что ничего толком и не поменялось. Лишь место его расположения. Он находился в своей комнате, но Сонхван и Гаыль всё так же находились рядом. И вновь родителей не было около него. За стеной тоже было тихо. Это говорило о том, что их даже дома нет.       — О, Хёнсу, ты очнулся? Пить хочешь? — сестра, заметившая очнувшегося брата, блуждающего пустым взглядом по комнате, тут же оказалась рядом, помогая ему принять сидячее положение.       Хёнсу отрицательно помотал головой, стараясь сосредоточиться на лицах друзей. Голова ужасно гудела, мысли путались.       — Почему я здесь? — тихо спросил он, искренне надеясь на то, что ничего страшного не произошло.       — Потому что это твой дом, дурень! Ты опять вел себя как псих какой-то, метался из стороны в сторону, разбил зеркало в моей комнате, опять повредил руки. Тебя била такая ебанистически сильная дрожь и ты выглядел настолько хуёво, что нам страшно стало не только за тебя, но и за самих себя. Попытки понять, чем всё это могло быть вызвано ни к чему, к слову сказать, не привели. Так что будь добр, расскажи всё же, что происходит, — чрезмерно быстро и эмоционально начал говорить Сонхван.       — Мы решили, что дома тебе будет лучше. Хоть твоя комната и походит на тюремную камеру… Уж не знаю, в чём причина, но тебе и правда стало тут спокойнее. Ты проспал пару дней и, к счастью, больше не калечился ни обо что, — добавила Гаыль, тщетно старающаяся скрыть дрожь в голосе.       — Спасибо… — Хёнсу не знал, за что благодарит их, но чувствовал себя крайне сильно обязанным этим двоим.       Какое-то время никто не разговаривал. Гаыль, пересевшая в кресло, чистила яблоки, а Сонхван молча сидел рядом с кроватью Хёнсу, держа того за руку и, по всей видимости, не собираясь её отпускать.       — Хёнсу… Может быть нам… Обратиться к специалисту? — неуверенно начал Сонхван спустя какое-то время.       — Что? — Хёнсу непонимающе посмотрел на друга, силясь понять, о чём он говорит.       — Ну… У тебя явно какие-то проблемы. Я имею ввиду, что с тобой не всё хорошо, после выхода из тюрьмы. Насколько я могу судить, то у тебя либо паничка, либо ещё что похлеще… Это нельзя оставлять на самотёк, не обращая на всё это внимания. Поэтому… Поэтому я думаю, что тебе нужно обратиться к специалисту… — непривычно медленно начал объяснять Сонхван, крепче сжимая руку друга.       Хёнсу аккуратно, но настойчиво, высвободил свою руку из его ладоней. Он нервно зашарил по карманам одежды, но оказался переодет в пижаму. На прикроватной тумбочке искомого тоже не оказалось.       — Где… — голос Хёнсу сорвался.       Он понимал, что у него и правда не всё в порядке, но он не хотел и боялся это признавать. Он ведь не настолько слаб, правда? Не настолько, чтобы тюремное заключения так его подкосило, вызвав у него какие-то психические или психологические проблемы? Так ведь?       — Держи, — тихим голосом произнесла Гаыль, протягивая брату пачку сигарет.       Хёнсу несколько мгновений смотрел на протянутую ему пачку, и лишь после этого чуть дрожащими руками принял её. Зажечь сигарету не получалось — руки не слушались, пальцы вечно соскальзывали с колесика зажигалки.       — Дай сюда, — чуть раздражённым голосом произнёс Сонхван, выхватив из рук друга зажигалку и самостоятельно поджигая его сигарету, — Ну надо же, первый раз это делаю. Я конечно не думал, что это будет так, но всё же… Мечта номер чёрт знает какая исполнена!       — Ты дурак? — Гаыль скривилась и звонко хрустнула долькой очищенного яблока.       — Э, почему сразу дурак то? — мгновенно взвился Сонхван, резко поворачиваясь в сторону девушки.       Хёнсу молча курил, наблюдая за тем, как его сестра и его друг переругиваются между собой. Почему-то от этого стало легче, а руки перестали дрожать. В груди появилось какое-то необъяснимое тепло, медленно, но верно успокаивающее его разум.       Его взгляд совершенно случайно наткнулся на плакат, висящий на стене. Тот, на котором был изображено море, песчаный пляж и одинокая пальма. Тот самый, что он забрал из камеры, в которую переселился благодаря До Джитэ. К удивлению, сейчас мысли о нём не заставляли его сердце сжиматься от боли и чувства вины. Они лишь вызвали легкую грусть, слабую улыбку на лице и тоску.       Джитэ… Как бы он отреагировал, если бы всё ещё был жив? Стал бы он ругать Хёнсу за его поведение? Конечно, он никогда явственно не проявлял заботы о нём… Но не заметить того, как он старался оберегать его, не дать свернуть на неверную дорожку, нельзя было не заметить. Несомненно, это именно он научил Хёнсу курить, именно он привил ему эту чрезвычайно вредную для его здоровья привычку. Отчасти именно из-за Джитэ Хёнсу продолжил принимать наркотики… Но все эти действия со стороны Джитэ лишь не дали ему сломаться. Разве тот образ жизни, какой он сейчас ведёт, стоит его смерти? Не напрасно ли Джитэ отдал свою жизнь за него?       — Я думаю ты прав… — тихо произнёс Хёнсу, уставившись на плакат.       — Что? — хором произнесли Гаыль с Сонхваном, мгновенно переставшие ругаться.       — Я думаю Сонхван прав… Мне и правда стоит обратиться к специалисту, — Хёнсу несколько нервно прокрутил в руках сигарету и сделал последнюю затяжку, перед тем как потушить её о пустую пепельницу, стоявшую на прикроватной тумбочке.       — Ты… Чего так резко то? — Сонхван нахмурился и удивлённо почесал затылок, после чего, проследив за взглядом друга, также уставился на плакат, — Это этот плакат заставил тебя так резко принять решение? Или что? До этого же ты… Словно бы боялся этого…       — Этот плакат висел в камере, в которую меня переселили благодаря До Джитэ. Он… Много значит для меня. Наталкивает на правильные мысли, можно сказать…       — Например? — Гаыль, понявшая, что брат сейчас, возможно, может хоть что-то рассказать о времени, проведённом в тюрьме, не собиралась упускать этот шанс.       — Он напоминал мне о доме. О свободе и обычной жизни. Он такой спокойный и умиротворённый по сравнению со мной, что, глядя на него, я искренне ненавижу себя за свою слабость. За невозможность спокойно и рассудительно отвечать на вопросы прокуроров во время суда, за слёзы, которые я проливал чуть ли не каждый вечер, за слабость перед другими заключенными. За то, что потерял веру в себя. За то, что в какой-то момент и правда подумал, что это я убил ту несчастную девушку… — Хёнсу замолчал на время, переводя дух, но вскоре продолжил, — Я не знаю, почему этот простой и невзрачный плакат вызывает у меня столь много эмоций… Но я искренне благодарен Джитэ за то, что благодаря ему я попал в камеру, в которой он и висел. К тому же эта камера находилась прямо напротив его собственной…       — Ты хорошо ладил с ним? — аккуратно спросил Сонхван и, в ожидании ответа, кажется даже перестал дышать.       — Не то, что бы ладил… Я до сих пор точно не знаю, по какой причине Джитэ так яро защищал меня, почему тратил столько сил для этого. Почему он старался помочь мне с судом всеми возможными способами. Наверное, когда-то и он был на моём месте, и кто-то точно так же помог ему, я не знаю… Но Джитэ, ровно как и Шин Джунхан с Костоломом, был моей единственной опорой в то время. Можно даже сказать, что Джитэ и Костолом… — Хёнсу мгновенно замолчал, стоило его мыслям сосредоточиться на последнем.       Прошло уже очень много времени с тех пор, как он последний раз навещал его. Какое-то непонятное чувство беспокойства возникло в груди Хёнсу. В порядке ли он? Конечно, Хёнсу знал, что Костолом способен за себя постоять… Но если вспомнить, каким он был после того, как погиб Джитэ и когда он своими руками убил Душика… Что если подельники этого ублюдка вновь пришли к нему? Что если они сильно ранили его, а то и вовсе убили, решив отомстить за своего главаря? Что если сейчас, когда Хёнсу пытается наладить свою жизнь, выпивая с разной степени знакомыми людьми, дерётся и отлёживается неделями в больнице, Костолом давным-давно лежит в гробу, в сырой и холодной земле?       Хёнсу шумно втянул воздух, его руки потянулись к ещё одной сигарете. Пара мгновений, и едкий никотиновый дым заполняет его лёкие, а пальцы слегка крутят туда-сюда зажжённую сигарету. Из-за этого появляющийся на ней пепел падает прямиком на кровать, но Хёнсу это не заботит. Он вновь с головой ушёл в себя, в свои мысли, среди которых вот уже как несколько недель не было ни лучика света.       Некое чувство вины перед Костоломом начало грызть его изнутри. Хёнсу совсем позабыл про него. Думал только о себе, о своём жалком положении, никчёмном существовании, неизвестном и пугающем будущем и прошлом. Но ведь не ему одному сейчас плохо, не так ли? Костолом точно так же, как и Хёнсу, нуждается в поддержке. Он потерял единственного близкого ему человека. И вина за это лежит, отчасти, именно на Хёнсу… Он же, вместо того чтобы попытаться искупить её, занимается самокопанием, зарывая себя всё глубже и глубже.       — Хёнсу? — тихий голос Сонхвана вывел Хёнсу из раздумий, — Что случилось?       Хёнсу лишь коротко помотал головой, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу.       Он и правда хотел рассказать Санхвану и Гаыль о том, что с ним происходит. Он нуждался в этом, но боялся. Мысли путались в голове так, что он путал абсолютно все события местами. Постоянно вспоминал ненужные детали, постоянно уходил далеко-далеко в себя, размышляя о причинах тех или иных поступков окружающих его людей. Порой он даже придумывал то, чего не существовало. И это его пугало.       Ещё не время.       Сейчас он не сможет рассказать им всё так, чтобы это было понятно. Рассказать так, чтобы быть уверенным в том, что ничего не забыл, не перепутал или не додумал. Для того, чтобы всё было как надо, потребуется гораздо больше времени.       — Простите… Не думаю, что я сейчас смогу что-либо рассказать… Всё слишком… Запутанно. Боюсь что то забыть или же перепутать… — говоря это, Хёнсу, не замечая того, начал нервно грызть пальцы.       Буквально за пару мгновений область сбоку от ногтей на его руках покраснела, а местами даже начали кровоточить. На мгновение одумавшись, Хёнсу перестал это делать, но тут же начал нервно теребить и расчёсывать в кровь костяшки. Это самоповреждение, казалось, позволяло ему собраться с мыслями. Хотя на деле он лишь пытался отвлечься от паники, подступающей к нему от мыслей о возможном очередном провале.       — Мы не заставляем тебя, Хёнсу. Просто знай, что мы готовы в любой момент выслушать тебя, — ласково произнесла Гаыль, очищая ещё одно яблоко от кожуры, но на этот раз для брата.       — Да, в любое время. Хоть днём, хоть ночью. Если ты решишься рассказать обо всём, и на часах будет хоть два часа ночи, хоть девять утра, сколько угодно времени — мы придём. Если потребуется, то я даже с пар уйду! — поддержал подругу Сонхван, для пущей уверенности постучав себе по груди.       — Ты и так на них почти не ходишь, — съязвила Гаыль, презрительно фыркнув.       — Да и хуй бы с ним, скажу я тебе! Мне Хёнсу важнее, чем какие-то там пары! — Сонхван насупился, кажется обидевшись.       Гаыль оставалось лишь закатить на это глаза. Сонхван же, заметив, что его друг всё так же продолжает то в кровь расчёсывать костяшки, то потирать руками шею, тяжело вздохнул и подсел к нему на кровать. Перехватив руки Хёнсу, он сильно сжал их в своих ладонях, чуть подержал, а потом просто крепко приобнял друга за плечи, прижимая к себе.       — Прекрати пожалуйста. Мне больно смотреть на то, как ты вредишь сам себе…       Хёнсу, словно бы только сейчас понявший, что делал, несколько смутился и попытался отодвинуться от друга. Но Сонхван протестующе заворчал, и притянул его ещё ближе.       — Не отпущу, пока не успокоишься.       — Ты точно натурал? — задала неожиданный вопрос Гаыль, дочищая яблоко.       — Что? — Сонхван непонимающе уставился на подругу, пытаясь понять, что она имеет ввиду.       — Увидь тебя сейчас твои однокурсники, они бы точно сказали, что вы выглядите как сладкая парочка, в которой ты являешься тем человеком, который вовсю липнет к другому... — с каждым словом говоря всё тише и тише пояснила Гаыль, прикрывая покрасневшее лицо рукой.       — Да иди ты к чёрту! — вопреки своим словам Сонхван обнял друга уже двумя руками, прижавшись к его лицу своим лицом, — Я самый натуральный натурал из всех натуральных натуралов!       — Ага, конечно! И то, что ты школьной дискотеке бесстыдно пялился на первокурсника в излишне облегающих джинсах ничего не значит, да? А ведь чуть ли слюни на него не пускал!       — Я просил не вспоминать об этом! Я был пьян! — Сонхван наконец отпустил Хёнсу из объятий и зашарил по кровати в поисках того, чем можно кинуть в подругу.       Не найдя ничего стоящего, он, зло фыркнув, кинул в её сторону тапку прямо с ноги. Впрочем, даже не стремясь попасть.       Хёнсу несколько расслабился, наблюдая за очередной перепалкой между сестрой и их общим другом. Удивительно, но эта их шумная и постоянная ругань заставляла его чувствовать себя живым и на время прогоняла панику, постоянно преследовавшую его в последнее время.       Все втроём они собирались очень и очень часто, буквально каждый вечер. Гаыль с Сонхваном начали замечать, что их друг постоянно стремиться уснуть прямо во время разговора, до слёз зевает и плохо соображает. Его чёрные круги под глазами уже даже начинали пугать. Однако Хёнсу ничего не говорил, и лишь отмахивался от них, говоря, что они всё придумывают. В очередной раз Гаыль и Сонхван не выдержали того, что Хёнсу задремал во время разговора, и буквально вытрясли из него правду. Оказалось, что он ночами подолгу сидел за письменным столом, продолжая выписывать свои воспоминания в созданный на ноутбуке документ. Он бы написал всё от руки, но так он перевёл бы слишком много бумаги, так как постоянно что-то исправлял или добавлял. Однако Хёнсу промолчал про то, что причиной его недосыпа и нервозности также являются и преследующие его уже которую ночь подряд кошмары.       Они приходили попеременно с бессонницей, словно сговорившись. Захватывали всё его тело и сознание, не позволяя проснуться. Липкими чёрными руками обхватывали его со спины, душили, не давали пошевелиться. Каждое утро, часа в четыре или в пять, он резко просыпался в холодном поту. Руки немели, ноги не хотели двигаться. Количество выпитого им за это время кофе, энергетиков и алкоголя и количество выкуренных им сигарет просто зашкаливало.        Именно по этой причине он перестал собираться с Гаыль и Сонхваном в своей комнате. Она стала походить на склад бутылок и кружек, пачек из-под сигарет и просто на огромную мусорку. Хоть он и печатал всё на компьютере, он всё равно делал какие-то заметки на бумаге, рисовал что то, просто бездумно чёркал. В итоге все эти исписанные, исчёрканные и изрисованные листы валялись по всей его комнате. Убраться в ней Хёнсу не хватало сил. Хоть он никуда толком и не выходил, но вспоминая и записывая всё то, что с ним происходило за эти два месяца, он ужасно уставал и выматывался. У него каждый день адски болела голова, но он не знал, что с этим делать. Он давно бы наглотался обезболивающих, не осознавай он всей опасности этого действия.       Порой Хёнсу просто сидел на стуле, устремив пустой взгляд куда-то в угол комнаты. Он не думал ни о чём, ибо старался не обращать внимания на явные галлюцинации, расползающиеся по комнате. Они не приставали к нему, но держали в постоянном напряжении и страхе.       Конец всего этого кошмара наяву закончился одновременно с тем, как Хёнсу поставил последнюю точку в своём повествовании. Капли крови упали на тетрадный лист перед ним, на котором он в очередной момент неспособности что-либо написать набрасывал свои галлюцинации. Первая капля, вторая, третья… От перенапряжения, усталости, недосыпа и ужасного состояния у Хёнсу пошла кровь носом. Хоть он и знал, что так делать не нужно, он всё равно задрал голову вверх. Одну руку он держал у лица, дабы не залить одежду кровью, второй же, дрожащей, он пытался нащупать на столе хоть что-нибудь. Никаких салфеток не было найдено, однако был обнаружен телефон. Хёнсу еле как смог набрать первый попавшийся номер в телефоне. Его подсознание помнило номера лишь двух людей — Сонхвана и Гаыль, так что позвонить кому-то другому он не мог. Однако он не позвонил. На верхней панели экрана телефона ярко, врезаясь в мозг, горели цифры, указывающие время.       — Пол четвёртого ночи, значит… — Хёнсу не узнал этот хриплый, грубый голос, который произнёс эту фразу.       Стоило ему сказать это, как он тут же согнулся в приступе дикого кашля. В горле пересохло, язык, казалось, онемел. Внезапно он понял, как холодно в комнате. Открытое ранним вечером окно так и не было закрыто. В комнате свободно гулял ветер, а Хёнсу сидел в одной лишь летней пижаме.       На то, чтобы подняться и наконец-то закрыть окно, у него ушло порядка двух или трёх минут. Ноги затекли и не желали двигаться, так как Хёнсу всю ночь просидел в одной и той же позе. К тому же его знобило, голова закружилась, стоило ему встать из-за стола.       От закрытого окна тепла в комнате не прибавилось, поэтому Хёнсу не оставалось ничего иного, кроме как выйти из неё. Захватив по пути плед с кровати и практически разряженный телефон со стола он направился на кухню.       Адски хотелось есть, но стоило ему запихнуть в себя пару ложек наскоро сваренного рамёна, как он тут же почувствовал приступ рвоты. Организм отказывался принимать пищу. Поэтому Хёнсу было принято решение сварить кофе. Он готов был вырубиться прямо тут, у плиты, однако сзади, противно щёлкая несуществующими челюстями, маячила очередная галлюцинация, которую он ассоциировал с бессонницей.       Она походила на всё то же странное и не понятное чёрное и склизкое нечто, однако звуками и слабо-понятными очертаниями напоминала какое-то насекомое.       Опустившись на пол он закутался в плед в ожидании кофе. Дома никого не было — родителям срочно нужно было навестить кого-то из родственников. Кого именно, Хёнсу так и не понял. Гаыль три дня пробыла в другом городе на школьной экскурсии, и сейчас должна была крепко спать в электричке. Вернётся она, вроде бы, лишь этим утром или в середине дня. Хёнсу и это не особо помнил. Дрогнувшей рукой он разблокировал телефон. Пару раз пролистав свой скромный список контактов, он не потратил много времени на то, что бы выбрать кому позвонить.       — Хёнсу? — сонный и недовольный голос Сонхвана раздался из динамика телефона, — Пол четвёртого ночи, ты хули не спишь то?       Хёнсу, по неизвестной ему причине, включил громкую связь на телефоне. Спроси его кто, зачем он это сделал, он и на утро, и через пару дней не ответил бы.       — Не спится… — хриплым голосом отозвался Хёнсу.       — А я тут причём? Я живой человек, я сплю в это время, между прочим! Обычно… Чаще всего… Короче — что нужно то?       — Не уверен….       — Что?       — Поговори со мной… Я тут кофе жду…       — В пол четвёртого ночи?       Хёнсу лишь невнятно что-то пробормотал. Внезапно ему стало так одиноко и грустно в этом холодном доме, у плиты, огонь под туркой кофе которой был единственным, что освещало кухню. Во всём доме был выключен свет, стояла гробовая тишина. Очень редко помещение освещалось фарами машин, проезжающими за окном.       Хёнсу не заметил того, как по его щекам покатились слёзы. Он чувствовал себя совершенно разбитым, сидя здесь, наедине со всеми своими переживаниями и воспоминаниями, невообразимо сильно накрутивший себя из-за различной ерунды. Казалось, сейчас он чувствует каждый шрам, каждое тату, каждый уже сросшийся перелом своего теле.       — Эй, ты что, плачешь что ли? — неуверенно раздалось голос Сонхвана в динамике телефона.       — Не знаю. Наверное да…       — Что значит не знаю? Если слезы текут и ты хлюпаешь мне тут на ухо, так значит плачешь!       — Хах… Думаю ты прав. Да, я плачу… — Хёнсу грустно улыбнулся, осознавая это и вытирая лицо рукавом.       — И почему же? — судя по голосу Сонхван окончательно смирился с тем, что поспать ему нормально никто не даст.       — Я не знаю… Просто… Мне внезапно стало так одиноко… Так грустно и страшно в этом доме. Тут так холодно… Да ещё и эти твари… У них такие липкие и склизкие пальцы… Они постоянно душат меня, щёлкают челюстями, скребутся об стены. Давят своим присутствием, не дают нормально думать, — Хёнсу прервался, надрывно то ли всхлипнув, то ли вздохнув, — Я скучаю по Костолому, переживаю о том, как он там. Хоть я и видел его после освобождения, но после того, как на нам обоих напали подельники Душика, я с ним не встречался. Может он уже мёртв…? Я хочу вновь увидеть Джитэ, хотя это и не реально. Он давно умер, умер прямо у меня на руках. С перерезанным Душиком горлом, он так и не смог договорить то, что хотел сказать мне. Он сказал мне продержаться там, а потом… Что потом? Что он хотел сказать, Сохван? Что?       Хёнсу вновь прервался, совершенно забыв про кофе, которое давно вскипело и убежало. Ему было всё равно, эмоции накрыли его с головой, он не мог перестать думать, вспоминать и изливать душу молчавшему собеседнику.       — Что мне делать дальше, скажи? Куда мне деться? Куда спрятаться от этих назойливых взглядов, шепотков за спиной? Куда исчезнуть и где оказаться, чтобы все эти воспоминания наконец то забылись? Я не хочу помнить ничего, из случившегося. Но если я забуду это, кто будет помнить про Костолома и Джитэ? Кто будет навещать их? Живого и мёртвого? Кто? Знаешь… Я ведь не спал с того самого момента, как вы привели меня домой после очередного приступа. Тогда, когда я в баре напился, а у тебя дома себе руку ножом проткнул… Помнишь, да..? Во мне ужасное количество алкоголя, кофе и энергетиков, а также я выкурил около… Предположим десяти пачек… Я не помню, когда я последний раз нормально ел и вообще выходил из комнаты… Я попробовал съесть рамён, но меня стошнило… Кофе… Я решил сварить себе кофе, но он уже давно убежал… Наверное уже даже выкипел весь… У меня дрожат руки и идет кровь носом… Я не знаю, наверное я заляпал кровью пол… Я не вижу, в доме темно… Я не включал свет… Огонь конфорки был единственным источником света… Но он давно погас… И сейчас лишь газ поступает из неё… Может я так и умру? Кстати у меня галлюцинации… Они всегда чёрные, склизкие и липкие… Хотя я, наверное, уже говорил об этом… Вот кстати одна из них, стоит сейчас передо мной и смотрит так тупо, щёлкая челюстями… Она тянет ко мне свои длинные руки… Страшно… Мне страшно, Сонхван… — Хёнсу плакал навзрыд, не замечая этого, иногда срываясь на истерические смешки.       — Блять… Подожди ещё немного хорошо? И выключи конфорку, я уже еду, — обеспокоенным голосом всё же отозвался Сонхван спустя какое-то время.       — А нужно ли..?       — Блять, ещё как нужно, долбаёб! Быстро поднял свой зад и выключил её, иначе как я приеду, тебе явно не поздоровиться!       — Ммм… — Хёнсу еле заставил своё измученное и истощённое тело подняться, чтобы выполнить то, что ему велели.       — Выключил? — чуть ли не рявкнул в трубку Сонхван.       — Да…       — Вот и умничка! Иди присядь на диван, я уже рядом. Если есть силы, принеси ещё что то, чем можно укрыться. Только не смей засыпать, тебе ещё мне дверь открывать! А я говорил, что мне нужен дубликат ключей от твоего дома, а ты взъелся «Нет, не надо, зачем тебе, всё хорошо будет»! Ага, как же, хорошо всё будет! — Сонхван не прекращал бормотать ругательства себе под носи.       — Но я ведь не знал… Что всё так будет… — Хёнсу с ногами забрался на диван, как ему и было велено.       На нём, к счастью, кем то из родных был оставлен плед, так что Хёнсу не пришлось идти искать что-то, чем ещё можно бы было укрыться. Тепло, пришедшее не сразу, несколько отрезвляло. Однако галлюцинации, маячившие перед глазами, стали выглядеть в разы реалистичнее.       Телефон моргнул экраном, после чего выключился. Оставшиеся на нём пятнадцать процентов улетучились в никуда, словно их и не было. Хёнсу с горечью и сильным чувством вины подумал о том, что Сонхван, скорее всего, не находит сейчас себе места, потеряв связь с другом. С одной стороны — это было ужасно, а с другой… Так ли всё это важно?       Мысли Хёнсу путались. Он обхватил себя руками, закутавшись в два пледа как можно плотнее. Хотелось спать, но уснуть не получалось. Хотелось заплакать, но все слёзы уже вытекли. Хотелось тепла, но было ужасно холодно. Хотелось есть, но организм отвергал пищу. Приготовить что-то более лёгкое и питательное, чем рамён, у Хёнсу попросту не хватило бы сил. Хотелось пить, но кофе давно выкипел, а поднять графин с водой и налить её в стакан он не мог. Сил не было. А в холодильнике вода давно сменилась на алкоголь и энергетики. За те несколько дней, что Хёнсу был дома один, он умудрился истратить её всю. В магазин он выходил лишь за сигаретами, алкоголем и энергетиками.       Этот магазинчик, расположенный недалеко от дома Хёнсу, давно держала пожилая пара. Его родители дружили с ними, поэтому естественно, что его в нём знали. Скорее всего, они звонили его родителям, видя то, в каком состоянии Хёнсу. Однако его это особо и не волновало. Всё что он хотел последнюю неделю, это собрать все свои мысли и воспоминания в одно цельное и последовательное нечто, и излить всё это на бумагу. Пусть он и делал это в печатном виде…       В сознании и более менее здравом уме его держало лишь желание наконец то распутать ту путаницу в его голове, что образовалась в ней за последние пару месяцев. Хёнсу искренне желал поделиться всем этим с кем-нибудь. Но одновременно с эти боялся.       Он боялся осуждения и непонимания, боялся лишиться той дружбы, что у него была сейчас. Он не хотел потерять ту призрачную ниточку надежды на светлое будущее, что игриво виляла своим кончиком на грани видимости. А позади неё была лишь темнота, страх, отчаяние, одиночество и, казалось, нескончаемая боль...       Мысли Хёнсу прервал стук в дверь. Яростный и настойчивый. Это не мог быть никто, кроме Сонхвана. Он был единственным, кто упорно игнорировал звонок на двери дома Хёнсу, предпочитая вместо этого колотить в дверь руками или же ногами, если придётся.       На то, чтобы дойти до двери, у Хёнсу, казалось, ушла целая вечность. Дрожащими руками он еле-еле смог открыть её. Стоило ему сделать это, как дверь тут же распахнулась в дом буквально влетел Сонхван. Хёнсу оступился, из-за неожиданности делая шаг назад, и начал заваливаться куда-то в сторону. Упасть навзничь ему не позволил Сонхван, умудрившийся и подхватить его, и закрыть при этом дверь.       — Ты хули падаешь при виде меня? Я признаю, что я красив, но не до такой же степени! — как всегда пулемётной очередью протараторил Сонхван.       Хёнсу пробормотал что-то невнятное. Ноги внезапно отказали его держать, так что он начал было оседать на пол, но всё тот же Сонхван не дал ему это сделать.       — Э, ну-ка стой смирно! Не падать! — прислонив друга к стене, он быстро запер дверь на замок, после чего вновь вцепился в Хёнсу мёртвой хваткой, — Пошли-ка давай, аккуратно, тут порог.       — Я не маленький… — попытался было возмутиться Хёнсу, но ему не дали продолжить.       — Молчать и не рыпаться! А то я так и брошу тебя здесь помирать! Сам поднял меня посередь ночи, напугал до чёртиков, так теперь ещё и жалуется! — Сонхван усадил Хёнсу на диван, вновь укутывая его в пледы.       — Прости… Прости меня… Пожалуйста, прости… — ощущение наступающего нового приступа паники сдавили Хёнсу, заставив дрожать, то ли от страха, то ли ещё от чего-то.       Слёзы, не желавшие ранее течь, вновь покатились по его лицу. Сколько бы он ни вытирал их, всё было тщетно. Воздуха в лёгких вновь стало не хватать, длинные и столь ненавистные ему руки его галлюцинаций вновь сдавили его со всех сторон. Хотелось забиться в угол, плакать до самого утра. Не хотелось никого видеть, не слышать никого. То яркое, дающее новые силы желание поделиться своей историей с друзьями или родными улетучилось, словно бы его и не было.       — Эй, ну-ка, давай прекращай! — Сонхван, сначала просто неуверенно гладивший друга по плечу, обнял его и прижал к себе, — Да ты ледяной!       Тепло чужого тела, просто обнимавшего его, а не желавшего причинить боль, казалось для Хёнсу чем то невообразимым, сравним с той самой игривой ниточкой надежды, исчезающей в мраке беспросветной безнадёги. Поэтому он прижался к другу, желая наконец то согреться.       Хёнсу не знал, сколько времени прошло, пока он, словно тринадцатилетняя девчонка, рыдал на плече у Сонхвана. Он не знал, когда его начало хоть немного отпускать, не знал, когда в его руках оказалась кружка горячего чая. Он не помнил, когда оказался укутан уже не в два пледа, а в три, да ещё и прикрыт одеялом. Внезапно его окутало теплом, он впервые за очень долгое время почувствовал заботу. Возможно, он даже уснул. Но если и спал, то спал беспокойно, ибо видел, как Сонхван суетился рядом. Как он отмывал плиту, как мыл посуду, как подбивал одеяло ему под бок, поплотнее укутывая его. Он помнил, как Сонхван сидел рядом, держа его за руку. Помнил, как он говорил с кем-то по телефону. Возможно с Гаыль, если его не подводит память…       Он и правда уснул. Когда проснулся, он всё так же лежал на диване в гостиной, но помимо Сонхвана, рядом была ещё и Гаыль. Рядом с ней лежали чемодан и сумка. Видимо она совсем недавно вернулась с экскурсии. Сонхван и Гаыль сидели рядом с Хёнсу, прямо на полу, уперевшись спинами в кресло. Гаыль уронила голову парню на плечо. Они оба задремали.       Хёнсу почувствовал сильную вину перед ними. В последнее время он заставил их так много переживать из-за него, но даже не задумывался над этим. Он ни разу толком не поблагодарил их за то, что они так сильно заботятся о нём. И вечно лечат его, хоть самостоятельно, хоть отправляя в больницу.       Сонхван и Гаыль оба резко, мгновенно проснулись, стоило Хёнсу завозиться на диване.       — О, ты проснулся, — зевая и потягиваясь, произнесла Гаыль, — Как самочувствие?       Хёнсу лишь неопределённо помотал головой.       — Надеюсь галлюцинаций у тебя больше нет… Мне от одного твоего их описания мерзко становилось, — зевая, но при этом не прекращая говорить присоединился к диалогу Сонхван, — С добрым утром, кстати.       — Нет… Пока что вроде бы нет… — тихо произнёс Хёнсу, со стыдом вспоминая прошлую ночь.       — Эй, ты чего покраснел то весь? — Сонхван бодрячком вскочил на ноги и принялся наскоро разминать затёкшее тело.       — Жарко…       — Не пизди, мы давно укрыли тебя лишь одним одеялом, ибо дома наконец-то стало тепло. Так что, почему красный как светофор?       — Мне… Стыдно… — на грани слышимости ответил Хёнсу, отворачиваясь лицом к спинке дивана.       — Что? — хором произнесли Сонхван и Гаыль.       — Мне стыдно за прошлую ночь. И прошлый день, и позапрошлый… И за все те дни, что прошли с момента, как я вышел из тюрьмы… Может и за те, что провёл в ней…       — Ничего не понял… — судя по звукам, Сонхван яростно почесал затылок, силясь понять, что его друг имеет ввиду, — Так, давай мы сначала приведём тут всё в порядок, в том числе и тебя, а потом уже будем говорить? Окей? Все согласны? Вот и славно!       Не принимая ничьих возражений, Сонхван начал командовать в доме. Гаыль он оправил разбирать вещи с поездки, которые она так и не разобрала, Хёнсу же, держа под руку, повёл приводить в порядок. Проходившая мимо открытой двери в ванну Гаыль сказала, что они похожи на парочку. После это ей пришлось поспешно убегать обратно в комнату, ибо Сонхван грозно повернулся в её сторону, явно намереваясь кинуть в неё что-нибудь. Хёнсу успел заметить на его скулах от чего-то появившийся румянец.       Когда Хёнсу был приведён в порядок, умыт и причёсан заботливыми руками Сонхвана, он почувствовал себя чуточку более живым. Еда, которую Гаыль приготовила для него, была простой, больше похожей на детское питание. Однако после неё Хёнсу не тошнило, что радовало. Пока он медленно и аккуратно ел, Гаыль с Сонхваном болтали без особого смысла и пили чай с бутербродами и раздобытыми откуда-то конфетами и печеньем. Когда с завтраком было покончено, Хёнсу вновь усадили на диван.       — Давай, рассказывай, — усаживаясь всё так же на пол, потребовал Сонхван.       — А?       — Не акай мне тут! Рассказывай давай, что это было такое! Ах да, ты задолжал мне и ещё кое-что! Обещал ведь рассказать, что с тобой происходит, что происходило и прочее и прочее. Так что давай, вот тебе водичка, мы ждём, — Сонхван поставил перед Хёнсу бутылку воды, и выжидательно уставился на него.       — Ну… Этой ночью… Я заканчивал писать кое-что, что я дам вам прочитать позже. Когда закончил, у меня пошла кровь носом, мне стало холодно. Адски хотелось есть, ибо последние несколько дней моё рацион состоял лишь из алкоголя и энергетиков. Ну и сигарет, хотя это и не пища… Я попробовал сварить себе рамён, но меня стошнило. Наверное потому, что я толком и не ел ничего за эту неделю… Лишь когда встречался с вами чем-то перекусывал. После этого я решил сварить себе кофе, от усталости сел на пол. И меня накрыло… — Хёнсу прервался на время, но вскоре продолжил, — У меня вновь был приступ паники, вновь были галлюцинации. Снова было страшно, холодно и одиноко. Они снова меня душили, я правда думал, что умру прямо тут, на кухне. К тому же сбежавший кофе затушил огонь конфорки, так что сквозь неё сочился газ. Думаю, если бы я не позвонил Сонхвану, то так и остался бы сидеть на месте, замерзая и задыхаясь…       — Хёнсу… — начал было говорить кто то, то ли Сонхван то ли Гаыль, но Хёнсу перебил их.       — Сходите в мою комнату. Там… Ноутбук… Я не закрывал ничего, просто начните читать с начала… Я бы написал и от руки, но боюсь извёл бы слишком много бумаги… — Хёнсу сделал пару глотков из бутылки с водой, вновь кутаясь в одеяло, — Так просто рассказать об этом я не могу, слишком сложно… Порой лучше написать то, что хочешь сказать, чем пытаться произнести это вслух.       Гаыль, сидевшая ближе к комнате брата, быстро сбегала за ноутбуком. Вернувшись, она села рядом с Сонхваном. Усевшись поудобнее, они принялись читать. Хёнсу в это время закутался в одеяло, закрыл глаза и принялся ждать. Попутно он вспоминал всё то, что было написано в том большом и длинном документе, который сейчас читали два его самых близких человека.       Хёнсу было страшно. Он перебрал в голове, казалось, тысячи идей того, как могут дальше развиваться события. Он не хотел, чтобы Сонхван и Гаыль это читали, но у него не было выбора, кроме как позволить им это. Хёнсу не мог больше держать это в себе, притворяться, что всё в порядке, улыбаться, просыпаться каждое утро. Ему нужно было выговориться. Хоть это и было безумно страшно…       В том документе, что сейчас читали его друг и сестра, он описал всё, начиная с того самого вечера, и заканчивая прошлой ночью.       Он писал о том, как познакомился с Гукхвой. Когда Сонхван позвал его на вечеринку, он правда сначала не хотел ехать. Однако что-то подтолкнуло его к тому, чтобы согласиться. Хёнсу решил взять машину отца, так как это было быстрее и проще. Однако по пути, когда он остановился на красный свет светофора, к нему в машину села девушка. Он не смог убедить её в том, что он не работает и не развозит людей. По какой-то причине он согласился подвезти её. По пути же он отказался от поездки на вечеринку к Сонхвану, когда тот позвонил ему.       Хёнсу провёл некоторое время вместе с Гукхвой. Они взяли мороженное, убежали, не оплатив его. Во время бега мороженное Хёнсу отпало от вафельного рожка, так что им пришлось есть одно на двоих. Впрочем, тогда это их ни разу не смутило.       Гукхва пригласила Хёнсу домой. Он согласился, явно понимая, к чему всё ведёт. В доме у девушки они выпили. Гукхва рассказала Хёнсу немного о себе, а после предложила наркотик. Хёнсу не знал, чем руководствовался в тот момент, но он, не задумываясь принял его. А потом, во время игры с ножами, которую предложила девушка, он проткнул её руку ножом. Но её, похоже, это ни капли не волновало. Даже не обработав рану, она завлекла Хёнсу в горячий поцелуй, который закончился в постели.       Когда же Хёнсу проснулся, он решил сообщить Гукхве, что уходит. Он хотел с ней попрощаться. Однако она не отзывалась. К тому же, Хёнсу под руками почувствовал что-то горячее. Стоило ему включить свет, как он увидел Гукхву, заколотую множеством ударов ножом в спину. Она лежала в окровавленной постели, не подавая признаков жизни.       Хёнсу сбежал. Позорно сбежал, захватив с собой нож, которым он проткнул девушке руку. Он попытался уничтожить следы своего присутствия, однако всё равно попался. Его отвезли в полицейский участок, подозревая, что он пьян. Но в итоге нашли у него нож с места преступления.       Хёнсу в скором времени поместили в тюрьму. Начался суд. Он мало что мог сделать, и адвоката еле-еле нашёл. В суде никто ему не верил, позиция адвоката не особо устраивала Хёнсу. Но он ничего не мог поделать. Как не мог ничего сделать и в дальнейшем.       Время его заключения в тюрьме было сравнима с адом. Постоянно ездить из тюрьмы в суд и обратно было мучительно и невыносимо. В зале суда он страдал психологически, порой не в силах выдержать давления со стороны обвинения. А в тюрьме… Он не мог вспомнить, сколько раз его избивали, сколько раз подкарауливали за углом. Его пытались повесить, выжечь дыру в руке, перерезать горло, его избивали охранники, другие заключённые. Ему пытались отрезать руку. Хёнсу пытался сбежать, однако его поймали. После этого избили и отправили в изолятор. Один из сокамерников Хёнсу повесился ночью. Хёнсу после этого долго снились кошмары. Ложась спать, он как наяву слышал, как его тело болтается в петле.       Единственной защитой от других заключённых в тюрьме стало покровительство Джитэ. Для Хёнсу до сих пор было загадкой, почему он так рьяно начал его защищать. Конечно, всё это было не просто так. Хёнсу, не осознавая того, доставил для Джитэ наркотики из больницы. Для этого ему потребовалось вывихнуть плечо, с чем ему молча и незамедлительно «помог» Костолом. Вместе с Джитэ он начал принимать наркотики, из-за его предложения начал курить, а потом и вовсе набил своё первое тату. Он одолжил ему книгу, чтобы он мог подготовиться к дальнейшим судам. Джитэ старался помочь ему, даже в таких банальных вещах, как выбор одежды для очередного слушания.       Однако он умер. Душик перерезал ему горло. Истекая кровью, Джитэ хотел сказать Хёнсу что-то, но так и не смог. Врачи не успели, он умер прямо у него на руках, смотря на него покрасневшими, грустными, напуганными глазами, в которых явственно отражалось не желание умирать. Хёнсу винил себя в его смерти, ибо из-за его слабости Джитэ приходилось защищать его от Душика и остальных. И именно поэтому его и убили...       Когда Хёнсу вышел на свободу, он надеялся вернуться к прежней жизни, но у него ничего не вышло. Его слишком часто показывали по новостям, так что люди знали и помнили его лицо. Не все ещё тогда поверили в его невиновность, так что часто шептались за спиной и показывали на него пальцем. Это также было одной из причин, почему он вернулся в ВУЗ не сразу, а лишь спустя, какое-то время.       Ко всему прочему, Хёнсу казалось, что он потерял всякую возможную поддержку. Родители, по его мнению, не особо переживали за него, да и забирать его из тюрьмы они приехали на том самом такси отца, с которого всё и началось. Сестру он недолюбливал, так как она во время его заключения звонила ему лишь раз. Он до сих пор помнил, как она сказал, что это он во всём виноват. Во всём, что с ними случилось. Виноват в том, как к ним теперь относятся. Родители же и вовсе игнорировали его звонки. А Сонхвана он винил по той причине, что это именно он позвал его в тот день на вечеринку. Тогда Хёнсу считал, что не позови он его, ничего бы не случилось...       Однако позже Хёнсу начал во многом винить себя. Что могли сделать остальные для него, когда он сам для себя ничего сделать не мог? Он ничего не мог поделать с начавшимися ещё в тюрьме ночными кошмарами, переросшими в бессонницу и панические атаки. Он не мог сдерживать свой гнев, когда кто-то задевал тему его заключения. Он продолжил пить и курить как отпетый бандит, начал собирать коллекцию ножей, хотя воспользовался ими лишь раз, когда избивал Юнхёна.       Паранойя начала преследовать Хёнсу буквально с первых же дней выхода из тюрьмы. Вечный страх, ненависть к окружающим и себе росли с каждым днём. Хёнсу совершенно не думал о чувствах окружающих. Да что уж там — он не мог разобраться хотя бы в самом себе. Он винил себя, ненавидел себя, боялся того, что может совершить в порыве ярости. Ему было невыносимо держать всё в себе, но и рассказать кому-либо обо всём он не мог. Его разрывало изнутри от двойственности желаний и чувств.       Когда выяснилась правда про Юнхёна, на счёт которого у Хёнсу уже были подозрения, он правда думал, что вновь попадёт в тюрьму. Он был готов убить этого человека, посмевшего оскорбить его и его сестру. Почему он не сделал этого — Хёнсу не знал, и до сих пор не нашёл ответа на этот вопрос.       Последние недели его ненависть к себе и страх перед окружающими его людьми возросли, казалось, до максимального уровня. Каждый звук, каждое слово, услышанное им случайно на улице, по телевизору или телефону могло вызвать у него дикий приступ паники. Следом за ней обязательно шли галлюцинации, апатия, холод и страх. Тревожность не отпускала Хёнсу ни на минуту. Ему неизвестно как удавалось скрывать это от родных. Руки, что вечно охватывал тремор, он начал постоянно прятать в карманы.       Хёнсу потерялся. Он давно утратил уверенность в себе. Его татуировки, которые изначально были призваны защитить его от окружающих, вскоре стали сравнимы со шрамами, покрывающими его тело. Они горели адским пламенем, буквально прожигая его до костей. Он чувствовал каждую из них, каждый шрам, ожог и перелом своего тела, будто бы всё это появилось вот только что, мгновение назад. Хёнсу чудилось, что все его раны вновь открываются, кости вновь ломаются, суставы выворачиваются. Боль не отпускала его уже, как минимум, вторую неделю.       Хёнсу было откровенно плохо, но он не мог попросить ни у кого помощи. Потому что боялся. Боялся осуждения, боялся ненависти, презрительных взглядов, шепотков за спиной. Боялся своих ночных кошмаров, боялся галлюцинаций, боялся своего беспамятства. Он не верил в то, что кто-то ему поможет, и не был уверен в том, что ему всё ещё можно помочь. Он утратил веру не только в себя, но и в окружающих его людей. Конечно, Гаыль и Сонхван были исключением, однако… Хёнсу не хотел их напрягать, не хотел навязываться и заставлять переживать за него.       В его голове постоянно крутились воспоминания о двух месяцах его заключения, о той самой ночи. Порой некоторые моменты являлись ему во снах. И это было гораздо, гораздо хуже кошмаров… Вновь и вновь переживать одни и те же моменты, с каждым разом испытывая всё больший страх, ужас и вину было попросту невыносимо. Ему было настолько плохо от всего этого, что порой в его голове проскальзывали мусли о суициде.       Хёнсу не знал, что ему делать, где искать поддержки, и примет ли его кто-то таким, каким он теперь стал.       — Хёнсу… — сквозь слёзы тихо произнесла Гаыль, закончившая читать документ, с таким трудом написанный её братом.       — Блять… Ты… Ты… Как ты мог держать всё это в себе так долго? — голос Сонхвана дрожал, он явно пытался скрыть слёзы.       — Не знаю… Да и не мог я держать всё это в себе… Просто… Я не был готов рассказать… Мне было страшно… — тихо и неуверенно ответил Хёнсу, не осмеливаясь смотреть в сторону друзей.       Внутри у него давно оборвалась ниточка надежды и веры в лучшее. Он не знал, что ему ожидать в следующее мгновение. Ему не хотелось ничего. Было желание лишь забиться куда-то в угол, и не вылезать из него до конца своих дней. Который, как ему казалось, таким темпом наступит очень скоро…       Когда на него навалились Гаыль с Сонхваном, сжимая в крепких объятиях с двух сторон, у Хёнсу перехватило дыхание. Его обнимали, крепко прижимая к себе, аккуратно гладили по спине и плечам, нежно взъерошили волосы. Кто-то тихо шептал, что всё будет хорошо, что его любят и принимают его таким, какой он есть. Что им так-то и не важно, какой он, они просто хотят, что бы у него всё было хорошо. Они готовы были, если потребуется, обнимать его часами, заваривая горячий и вкусный чай, тоннами закупая что-то вкусное к нему.       Гаыль шептала, что ей безумно стыдно за своё поведение во время его заключения, что она искренне пытается и хочет искупить свою вину. Она хочет заботиться о нём, хоть он и старше неё на несколько лет. Она даже готова заставить отца сменить работу на какую-то другую, чтобы Хёнсу не видел то злополучное такси возле их дома. Она плакала, уткнувшись в его ослабевшее плечо.       Сонхван же наоборот, прижимал Хёнсу к своему плечу, раз за разом взъерошивая ему волосы. Он говорил не так много, как Гаыль, но вкладывал в слова не меньше чувств, чем она. Он также шептал, что любит его, что он готов до конца жизни заботиться о нём, потратить хоть все деньги на то, что бы ему стало лучше. Он готов построить для него отдельную больницу, если потребуется. Или же выкупить часть уже имеющейся. Сонхван был готов вместе с Хёнсу изловить всех подельников Душика и собственными руками засунуть их за решётку.       Сонхван не знал, почему ни разу не навещал его в тюрьме, почему ни разу не звонил. Ведь и сам считал, что он виноват в сложившейся ситуации. Пусть он и не хотел этого, но ведь это всё произошло по его вине. Сонхвану было стыдно, он ненавидел себя за то, что долгое время не мог понять того, что же твориться с его другом. Он шептал и шептал, что любит его, произнося это так много раз, что ему начало казаться, что любит он его не только как друга.       Хёнсу потерялся. Все переживания и опасения разом исчезли, словно бы их смыло волной океана. В душе и в мыслях было пусто. Он не понимал, что происходит.       Внезапно слёзы градом потекли из его глаз, руки задрожали. Он тщетно пытался вытереть рукавом лицо от слёз, прижимаясь к Гаыль и Сонхвану. Хотя казалось, что свободно места между ними уже не было.       — Не надо… Не сдерживай себя, реви столько, сколько захочется, — прошептал Сонхван, невесомо поцеловав Хёнсу в лоб.       Это стало отправной точкой. Хёнсу не тихо плакал, уткнувшись в плечо друга, а рыдал навзрыд, словно раненный зверь. Он попеременно цеплялся руками то за Гаыль, то за Сонхвана. Стоило ему слишком долго держаться за одного, как ему казалось, что второй человек покинет его. Поэтому он цеплялся за него руками, не желая отпускать.       Сколько времени прошло, Хёнсу не знал. Всё стало каким-то ненужным, не важным. Думать о прошлом не хотелось. Было важно лишь здесь и сейчас, хотелось верить в будущее. В то, что у него всё получится, что всё будет хорошо. Ведь рядом с ним есть близкие, любящие его люди, готовые на всё ради него. Которым не важно, какой он и что с ним произошло, они просто хотят заботиться о нём.       И ему верилось.       ***       В дальнейшем прошло некоторое время, прежде чем Хёнсу всё же записался на приём к психологу. К сожалению, Гаыль не смогла пойти с ним из-за учёбы, однако Сонхван, который и запретил ей пропускать школу, пошёл вместе с Хёнсу. Правда для этого ему самому пришлось отпрашиваться с пар, однако трудностей с этим у него не возникло.       Приёмы у психолога долго не могли начать идти должным образом. Хёнсу зажимался, замыкался в себе. Сложилось ощущение, что скоро кабинет психолога насквозь пропахнем ментоловым Мальборо — Хёнсу было разрешено курить в помещении.       Однако, спустя довольно долгое время, Хёнсу всё же смог открыться кому-то кроме Гаыль и Сонхвана. По лицу психолога в тот день было ясно, что он был безумно рад этому. Этого психолога выбрал Сонхван, ибо когда то учился с его братом в школе, поэтому немного знал его. Хёнсу в принципе тогда было без разницы, к какому именно специалисту идти, однако позже он долго благодарил Сонхвана за то, что он нашёл именно его.       Психолог был добрым и понимающим, разрешал Хёнсу делать всё, что бы ему было комфортно в помещении. Поэтому он с ногами забирался на диван или в кресло, кутался в предоставленный ему мягкий, но тёплый плед, курил, если хотел. Психолог поил Хёнсу вкусным чаем или кофе со сладостями, совершенно бесплатно и в неограниченных количествах.       Порой, когда у Хёнсу совершенно не получалось говорить, диалог не клеился и он замыкался в себе, мужчина просто предлагал побеседовать о чём-то другом — о любимом вкусе чая, о погоде за окном. Иногда же он предлагал посмотреть вместе фильм, однако Хёнсу не помнил, чтобы хоть раз соглашался.       С родителями у него так и не сложились прежние отношения. Не без помощи Сонхвана, Хёнсу съехал от них. Впрочем, квартиру он снял не так уж и далеко от родительского дома. Вопреки желанию Хёнсу, его новый дом был обставлен в светлых тонах. Гаыль строго-настрого запретила ему переклеивать обои в его комнате на тёмные, такие, какие были у него до переезда. Холодильник в его квартире постоянно заполнялся едой, а алкоголь, купленный им, исчезал куда-то.       Хёнсу неожиданно подружился со своим двоюродным братом. Их дружба завязалась не на самой приятной теме — на теме тюремного заключения. Двоюродного брата Хёнсу посадили за кражу, которую он не совершал. Его борьба со стороной обвинения была не такой долгой, как у Хёнсу, но не менее тяжёлой. Виновным в итоге оказался его друг, который всё же решился сознаться.       С двоюродным братом Хёнсу начал проводить довольно много времени. Изначально их общение так и крутилось вокруг тюрьмы, однако прошло время, и о ней они вспоминали лишь изредка.       Хёнсу всё же вернулся в ВУЗ, хоть и сильно переживал на этот счёт. Юнхён, перед тем как переехать в другой город, распустил про него нелицеприятные слухи среди студентов. Многие поверили ему и начали предвзято относиться к Хёнсу. Кто-то пытался устроить с ним драку, однако не сумел. Но всё прекратилось довольно быстро — Гаыль и Сонхван собрали практически половину ВУЗа, чтобы рассказать о том, каким придурком и мудаком на самом деле являлся Юнхён. Также они, переговорив друг с другом, частично посвятили некоторых людей в историю Хёнсу и его заключения.       Итогом их стараний стало то, что через пару дней для Хёнсу устроили вечеринку. Многие извинялись перед ним, даже если не делали ничего плохого по отношению к нему, а лишь сомневались на его счёт и верили слухам. После этой вечеринки Хёнсу не появлялся в ВУЗе пару дней, но вскоре вернулся, поздно ночью отблагодарив каждого из них.       Однако Хёнсу всё так же продолжал часто не спать по ночам. Как бы ни ругались Гаыль с Сонхваном, он всё равно продолжал ложиться спать в три-четыре часа ночи. Делал он это лишь потому, что раздумывал над книгой, которую хотел выпустить. Он не знал, сделает ли это, но всё равно продолжал часами сидеть за ноутбуком с кружкой чая или кофе рядом, усердно работая. Он хотел поделиться с людьми своим опытом заключения, о том, что с ним происходило, и как он смог выбраться из того мрака, в который с головой окунулся после заключения. Хёнсу хотел извиниться перед Гукхвой, сделать что-то для неё, чтобы эту несчастную, по своему прекрасную девушку не забыли.       Хёнсу стал часто навещать Костолома в тюрьме. Во время третьего или четвёртого раза Гаыль и Сонхван напросились пойти с ним. Хёнсу не мог им отказать, тем более Костолому было интересно, кто те люди, что смогли помочь ему другу. Реакцию Эту встречу Хёнсу, казалось, не сможет забыть никогда.       Было ощущение, что он собрался с семьёй за одним столом, болтая о чём угодно, расслабившись и радуясь жизни. Конечно всё было несколько иначе, ведь Костолом был заключённым, но это не особо им мешало.       Костолом отказывался называть своё настоящее имя, а также самостоятельно набил себе несколько новых тату, идентичных тату Хёнсу. Он бережно хранил каждый его подарок, сожалея о том, что не может дать что-то в ответ. Но Хёнсу уверял его, что всё в порядке. Он счастлив просто от того, что у него в жизни появился такой человек, как он.       Про До Джитэ Хёнсу не забывал никогда. День его смерти был для него в миллион раз важнее дня рождения, дат экзаменов и прочего и прочего. Если получалось так, что в этот день, в тот самый час у Хёнсу были пары, он мог не прийти на них никого не предупредив. Он поднимался в горы, сидел на краю обрыва, куря ментоловый Мальборо и выпивая соджу с невидимым собеседником, которому он рассказывал о том, как прошёл день и как вообще сложилась его жизнь. Впрочем, сбегать подобным образом с пар Хёнсу мог и не только в день смерти Джитэ…       Сначала преподаватели сердились и ругались на него за такое поведение, однако Сонхван, хоть Гаыль его и отговаривала, тайком рассказал им о причинах такого поведения Хёнсу. Он очень сильно просил их не распространять эту информацию, однако кто-то из преподавателей, видимо, всё же проболтался. Однокурсникам Хёнсу также стала известна причина такого его поведения, и они сменили негодование на сочувствие. Они ничего не говорили, ничего не делали, но каждый раз, когда Хёнсу пропадал, они прикрывали его перед преподавателями, если это требовалось.       Конечно же, многие проблемы Хёнсу так и не покинули его. Страх перед людьми прошёл очень и очень нескоро, а вновь обрести уверенность в себе и полюбить себя и своё тело он смог не менее, чем через год, если не больше. Ночные кошмары и панические атаки никуда не исчезли, хоть и случались гораздо реже. Очень редко, в основном в те моменты, когда у Хёнсу возникали трудности с учёбой, или на него наваливалось очень много дел, его навещали галлюцинации. Они продолжали сдавливать его со всех сторон, душа своими липкими чёрными руками. Справляться с ними Хёнсу помогала лишь музыка, и то лишь одна мелодия. Эту песню написал для него психолог, ставший для него также и другом. Хёнсу помнил, как в какой-то из сеансов они вместе придумали незамысловатую мелодию, которую позже оба пытались сыграть на гитаре. Видимо у психолога Хёнсу это всё же получилось, хоть он ни разу и не играл на гитаре до этого.       Однако, впрочем, жизнь Хёнсу налаживалась. Проблемы никуда не девались, появлялись новые, однако он мог с ними справляться, мог бороться и не позволял себе погружаться в тот мрак, в который он окунулся раньше. Хоть он частенько подкрадывался слишком близко, Хёнсу отгонял его, стараясь жить, радуясь каждому моменту. Не сказать, что это получалось у него очень хорошо, однако он старался каждый день делать хотя бы маленький шажок к достижению этой цели.       Гаыль и Сонхван стали неотъемлемой частью его жизни. Они трое помогали друг другу практически во всём, часто созванивались или собирались вместе, ходили в походы или просто отправлялись на прогулку. Сонхван искренне удивил их обоих в один из походов, признавшись, что ему в принципе не важен пол его партнёра. Некоторое время ни Хёнсу, ни Гаыль не могли понять, почему он сказал это. Однако оба они начали замечать, как трепетно, с особой заботой и любовью Сонхван относился у Хёнсу. И не сказать, что его чувства были не взаимными, хоть Хёнсу всё ещё не был в этом уверен и вообще опасался отношений…