Окситоцин

Март был любимым месяцем всех кошек мира. И двух конкретных Холмсов. Нет, серьёзно. Их периоды гона были довольно нестабильными, что обычно несвойственно взрослым омегам, но с подозрительной частотой и точностью выпадали на март. Джон не знал, почему, Холмсы об этом никогда не задумывались, а с природы взятки гладки — она таинственно молчала, пользуясь вседозволенностью и тем, что её всё равно никто ни о чём никогда не спрашивал. Как бы то ни было, но март становился тем самым месяцем, который Джон уже люто ненавидел. Декан ветеринарного факультета при Бартсе, с которым они как-то спились в баре, рассказал, что в марте нередко учащаются случаи убийства или калечения кошек. Джон посочувствовал бедным животным, а сам после подумал, что кошки-кошками, а своих «мартовских котов» у него уже давно чесались руки придушить. И если вам кажется, что это странное желание для альфы, который искренне любит своих омег — а Джон любил безумно — то вы просто не знаете, на что способны Холмсы, когда они в гоне. И Майкрофт, и Шерлок и без того не отличались лёгким нравом. Гон же делал их размокшими и капризными. У них ныли соски и текло из задницы, поэтому они ныли ртом так, что у Джона текли мозги. Как-то он, будучи ещё совсем юным, ухаживал за одной весьма своеобразной и избалованной девицей. Так вот, по сравнению с Холмсами она была ангельски кроткой голубкой, терпеливой и нежной, словно луч божьего благословения. Если она и трахала его мозги, то филигранно и естественно, останавливаясь всякий раз, как чуйка чуяла — лучше прекратить. Холмсы же пёрли вперёд с настойчивостью бульдозера, совсем не считая важным остановиться. Словно бы изводить альфу они считали своим личным сортом героина. Джон искренне любил обоих великих упрямцев. Он любил ухаживать за ними и буквально делать зависимыми от своего присутствия. Но во время гона жажда Холмсов в его постоянном контроле начинала изрядно утомлять. У Джона не раз возникали мысли просто-напросто смотаться куда-нибудь на курорт — отдохнуть и полечить нервы, — но он никогда не доводил эти желания до реализации. Оставлять омег тогда, когда они жаждали его власти больше всего на свете и нуждались в нём сильнее, чем в себе, было бы весьма жестоко, а Джон не был жестоким человеком (хоть и имел временами прорывающиеся около-садистские наклонности). Он любил властвовать над омегами, и раз в год приходилось нести это бремя. Бремя течки, которую и Холмсы, и он сам называли не иначе, как «проклятие».

***

Начинался типичнейший день их мартовского гона. В этот раз жара выпала на самый конец месяца, так что они успели подготовиться: одногодичный запас медикаментов был вновь пополнен, съестные припасы скуплены, знакомые поставлены в известность, а троица, оплатив миссис Хадсон удвоенную сумму с наказом не беспокоить, закрылась на Бейкер-стрит 221В. Джон нервничал; не так давно на каком-то форуме для альф он прочитал довольно интересные исследования, касающиеся гона и всего, что с ним связано. Из него Джон узнал, что переизбыток окситоцина снижает половую активность у омег. Холмсы были против каких-либо медикаментозных вмешательств в свой организм, и всё же Джон купил пару бутыльков «гормона объятий». Просто на всякий случай. Он очень надеялся, что дедуктивные способности его омег слегка приутихли в столь нелёгкое для их организма время и они не обнаружат его предусмотрительность. За окном неспешно моросил дождь — типичное утро в английской столице. Шерлок с интересом смотрел передачу о звероловстве, вскрикивая и ворча при особо кровавых подробностях. Он пытался сманить брата к просмотру, но Майкрофт не любил бессмысленную жестокость. С куда большим любопытством он бы глянул гольф, тем более, что там выступала сборная Великобритании, но гольф не любил уже Шерлок, и поэтому они никак не могли поделить телевизор, который пережил многое, но вот гиперактивных омег пережить не смог. Когда Джон выскочил из ванной, услышав недвусмысленные звуки борьбы, то увидел, как Холмсы, повалив друг друга, царапались и злобно кусались, шипя на разные лады. «Началось», — подумал Джон и испустил долгий вздох. — Нельзя! — рявкнул он с такой злобой, что по поджарым телам омег прошла дрожь. Они моментально прекратили драку и уставились на Джона стеклянным взглядом, полным подчинения и жажды угодить своему альфе. Джон вздохнул. Ему не нравилось то, что происходило с двумя умнейшими людьми на свете, когда те поддавались зову своих тел. Откинув влажное мочало обратно в ванную — оно пригодится ещё, но позже, — Джон медленно направился к своим омегам, пристально вглядываясь в их глаза, затянутые проволокой возбуждения. — Посмотрите на себя, — низко прорычал он, заставив Холмсов трепетать с пущей силой. — Такие умные, такие гордые, а дрались сейчас, как пара псов. Может, вы и есть всего-лишь жалкие псины? Готовые на всё, чтобы развлечь своего хозяина… Шерлок облизнул пересохшие губы, его глаза цвета таинственной туманной дымки в зелёном бору потемнели. Майкрофт был чуть более сдержан; широко раздувая ноздри, он настороженно слушал альфу, явно не вникая в его слова, лишь слушая интонацию. Джон сел в кресло и похлопал по колену, приглашая омег присоединиться к нему. Желание использовать окситоцин казалось нестерпимым, но Джон ещё держался. Омеги тотчас присоединились к нему, сев прямо на ковёр возле его ног. Джон взял пульт и выключил осточертевшее звероловство с её надоевшим до чёртиков, гундосящим ведущим. Какое-то время они сидели вместе, наслаждаясь запахами друг друга — те, смешиваясь, превращались в особенный аромат гоняющейся пары. Хотя, слово «пара» здесь не особо подходило, и, кажется, омеги это понимали. Братья странно поглядывали друг на друга и на Джона, который, запустив пальцы в их кудрявые шевелюры, рассеянно перебирал каштановые прядки — с шоколадным отливом у Шерлока и с рыжинкой у Майкрофта. Джон знал, о чём они думали. В периоды гона омеги становились довольно уязвимыми и буквально жить не могли без своего альфы. И, разумеется, в такие дни их эгоцентричность и ревнивость росли в геометрической прогрессии, заставляя ревновать к этому самому альфе всё живое. Даже собственного брата-омегу. — Нельзя, — на всякий случай напомнил он, слегка сжав их волосы и вызвав этим спаренный вздох с обеих сторон. И всё же гроза разразилась. Убедившись, что омеги успокоились, Джон решился оставить их на пару минут и отойти на кухню — сделать всем троим чай, а в две чашки добавить «запретные» капли. Конечно, когда гон закончится, Холмсы наверняка устроят ему бойкот, обижаясь на то, что он таки использовал лекарство, но Джон не был уверен, что сможет выдержать их в этом году. В прошлом Холмсы затрахали его едва ли не до полусмерти, и лишь каким-то чудом Ватсон сумел дожить до конца «цикла». В этом году официальной течки у них ещё не начиналось, а братья уже проявляли инстинктивные дурные наклонности, нападая друг на друга и ревнуя своего альфу, опять же, друг к другу. Джон боялся представить их характер, когда специальный секрет на мышцах сфинктера расслабит их тела и задурманит головы ещё сильней. Он успел лишь поставить чайник, когда услышал треск отодвинутого резко кресла и злобное пыхтение вперемешку со скулежом Майкрофта и резво бросился назад, в гостиную. По пути его взгляд наткнулся на мотки галуна, принесённые Шерлоком для каких-то там его экспериментов. Схватив длинную тесьму, он крепко сжал её в руках и, набычившись, бросился в бой… Ну, как в бой — омеги и не дрались вовсе: едва только Джон ушёл, как Шерлок накинулся на брата и, повалив его на ковёр, принялся агрессивно кусать за шею, доминируя, властвуя и унижая. Майкрофт в стороне не остался и больно сдавил его бёдра, одновременно вцепившись ногтями в кожу на боках. Они замерли взглядами друг на друге, кусая и царапая до крови и пытаясь заставить соперника плакать и скулить. Вышло это, как ни странно, у Шерлока — он агрессивно сжимал клыки, всё сильнее и сильнее, со злорадным превосходством глядя на более тучного и менее поворотливого брата, пока тот, отпустив его, не принялся вырываться и скулить. Джон налетел на Шерлока сзади и мгновенно спихнул с Майкрофта, вдавив носом в ковёр. Обхватив галуном запястья, он сноровисто связал их за спиной, досадуя, что забыл достать наручники из спальной тумбочки — позолоченная тесьма была накрахмалена и не особо хорошо связывалась. Впрочем, Шерлоку хватило и такой — он возбуждённо захрипел, прижатый телом Джона к ковру, и повёл бёдрами, шире раздвигая ноги. Джон почувствовал усилившийся запах феромонов и бессильно застонал. Оставив Шерлока, он обернулся на Майкрофта, но тот уже сел и остекленевшим взглядом уставился на брата, сглатывая слюну. Джон не сдержался и грязно выругался. — Чёрт вас дери, Холмсы! — прорычал он, поднимая Шерлока за загривок и толкая к столу. — Иногда я жалею, что я ваш альфа! Ответом ему стало два печальных взгляда. Казалось, они так и говорили: «Мы понимаем, Джон, но и ты нас пойми! Это не мы, это всё инстинкты». Джон заставил Шерлока лечь животом на стол и слегка приспустил его штаны, тотчас звонко шлёпнув по ягодице. Шерлок застонал и ещё сильнее отклянчил задницу. — О, тебе это нравится, негодный мальчишка? — Джон снова шлёпнул его, и Шерлок заскулил громче. Джон с оттяжкой надавал по горячим ягодицам, пока они не покраснели. Глядя на то, как Шерлок извивался и стонал, пытаясь отхватить всего и больше, Джон вдруг подумал, что лекарство и не нужно было. Окситоцин вырабатывался и от других вещей — в том числе и от боли, но только желанной боли. Не все люди, тем более омеги, были мазохистами, но, похоже, в его случае ему снова «повезло». Он кинул взгляд на Майкрофта и прорычал: — Тоже хочешь? К его удивлению, старший Холмс также с поспешным удовольствием стянул штаны и улёгся на стол. Тот опасно закачался, заставив Джона придержать край. Понадеявшись, что стол не завалится во время их игрищ, Джон протянул руку и достал из-за дивана стек — им он иногда наказывал своих омег, когда те проявляли лучшие (нет) черты своего характера и начинали вести себя, как самовлюблённые му… мужчины. Звонко разрезав им воздух — и выгнав этим действием воздух из двух возбуждённых глоток — Джон посмотрел на фронт работ в виде двух мягких задниц и вздохнул. С куда большей отдачей он бы размял эти аппетитные французские булочки, огладил узкие спины и одарил своих омег бесчисленными поцелуями… Но сейчас его желания были не главным. Он взмахнул стеком ещё раз и плавно опустил его на ягодицы Шерлока, не стараясь наказать, но и не щадя. Шерлок дёрнулся всем телом и сладостно пискнул. Со своего ракурса Джон не видел его лица, но мог поклясться, что тот улыбнулся. Огладив покрасневшее место, он повернулся к Майкрофту и нанёс ему быстрый хлёсткий удар. Майкрофт не запищал, только прерывисто выдохнул и поёрзал по столу, устраиваясь поудобнее. Теперь его ягодицы были нежно оглажены. Джон полюбовался результатом своих трудов и снова поднял стек. Вскоре он приноровился и принялся дежурно охаживать омег, заставляя их плавиться от его и стека прикосновений. Он снова и снова опускал хлёсткую кожаную лопатку на возбуждённые тела, вызывая шквал эмоций в голосах Холмсов. Те скулили, рычали и пищали, тёрлись об стол и явно пребывали где-то в другом измерении, судя по их отсутствующим взглядам. Джон нанёс ещё по паре ударов, после чего не выдержал и отшвырнул стек в сторону. Шерлок вздрогнул, когда Джон налёг на него и влажно лизнул в загривок. Альфа успокаивающе мял податливое тело, целовал лопатки и тёрся об них щетинистой щекой, словно извинялся за жестокость, которую от него и требовали. Когда он проник внутрь, Шерлок выгнулся до хруста костей и протяжно застонал. Джон задумчиво, почти дурманяще двигался, поглаживая алеющие ягодицы. Другая рука его дотронулась до встрепенувшегося Майкрофта. — Ты следующий, — пообещал Джон и, обхватив Шерлока поперёк спины, принялся вколачивать его в стол, делая то, ради чего и были созданы альфы. Что ж, выступивший в крови омег окситоцин и правда снизил их либидо. Им хватило всего трёх заходов, после чего гон сошёл на нет. Миссис Хадсон была поражена, уже в понедельник увидев постояльцев вполне обыденными и спокойными. Шерлок сразу же бросился на поиски нового расследования, Майкрофт засел с важными документами, а Джон, тщательно спрятав купленное лекарство, подумал, что, возможно, март не был таким уж плохим месяцем.