От жизни собачьей

Пёс окончательно попутал берега и уверенно, с оттяжечкой превращал жизнь Макса в ад. Сраная псина открывала холодильник и таскала из холодильника, таскала со стола, таскала из карманов, пытаясь прикусывать за жопу, когда царь зверей начинал орать. Пёс сварливо гавкал, Макс орал ещё громче, соседка орала, что ей мешают музицировать, и вот примерно всё это предлагалось жрать на обед и ужин. Лето скатывалось в хмурую осень, меланхолическое настроение скатывалось в совсем паршивое, и, за невозможностью паршивость проспиртовать, Макс твердо решил ею делиться. Гнездилов привычно оказался на один укус, тут не то, что не успокоишь мятущуюся душу, но даже не разогреешься. Следующим на очереди оказался Леонидов. Леонидов сидел, весь из себя такой красивый в отглаженном костюмчике, читал материалы и хомячил бутерброд. Иногда смотрел на Макса, когда Макс слишком долго смотрел на него. На Макса не надо было смотреть - его надо было подманить бутербродом, хвалить и чесать за ухом, но Леонидов, гадкий, отвратительный человек, просто смотрел, а тыкаться в него носом самому Максу не позволяла гордость. Прагматичный, осторожный и последовательный Лёша говорил с ним о работе, Пёс клал лапы Леонидову на штаны, клянчил еду и получил почёсанное ухо. Макс смертельно обиделся на обоих и отправился мстить. - Мой хороший! - обрадовалась Лена, сцапала Пса в объятия и скормила бездонной твари бутерброд даже до того, как Макс успел открыть рот. - Здравствуй, Максимов. Ты нагулялся? Нагулялся Максимов ещё месяца три назад, выйдя из запоя, встав в позу и очень скоро тоскливо сообразив, что Пёс Псом, но сам он ради духовного и физического единения с прекрасными девами не пошевелил и пальцем. Но с такой постановкой вопроса сообщать об этом уж точно не собирался. - Слаб человек, и редко когда считает, что ему достаточно, - гордо сообщил ущемлённый Макс. - Сейчас вот я не могу сказать, что в моем желудке достаточно бутербродов. - Это Леонидова, - безжалостно заявила Лена. - С чем я его и поздравляю. Я принёс тебе вещдоки, я заслужил. И ты, в конце концов, просто скармливаешь их псине! - Собака, Максимов, - вздохнула Лена и посмотрела на него до ужаса пристально, - ведёт себя нормально и, в общем-то, не виновата в своей доле. - Собака, - передразнил Макс, - сожрала весь холодильник, лезет в постель и кусает меня за задницу! - Какой же ты умница! - восхитилась Лена и потрепала Пса за ушами. Макс похитил два бутерброда и спешно лишил всех этих отвратительных людей своего общества, потому что это уже было просто невозможно. Дело двигалось со скрипом, Гнездилов носился с очевидностью денежного мотива, а Макс видел ясно, как день, что ничем денежным здесь не пахнет. - Много мороки и мало выгоды, - сказал он Леонидову. - Больше похоже, что кому-то просто нужно было, чтобы мужик замолчал. - И что такого он мог знать? - А что обычно знают? - пожал плечами Макс. - Кто-то что-то украл, кто-то кого-то убил, кто-то с кем-то трахается. С чего выбираешь начать? С козырька капал дождь, Пёс сидел на заднице и явно надеялся, что его никуда не потащат, а Леонидов смотрел и опять нихрена не говорил. Макс, вообще-то, был в курсе, что сам кругом дурак, ответивший, что ему надо разобраться в себе, но кто же знал, что он устроен настолько просто, что разобраться в себе получилось на раз два, ничего нового ему не захотелось, а Лёша больше к разговору не возвращался. Здесь проницательность отказывала Максу целиком и полностью, а в неловком молчании, то и дело возникающем между ними, чудилось, что Леонидов боится открывать рот, чтобы псина, наконец, выползшая из хозяйской постели, снова не решила в неё забраться. Сделавшийся собачником Макс его, в общем-то, даже понимал. - Отвратная погода, - зачем-то сообщил Лёша. - Я вижу, - хмыкнул Макс и, прежде чем Леонидов успел продолжить этот бессмысленный диалог, поймал озарение: - Слушай, ведь это не грязь спрессовалась на ботинках! Это глина! У девочки-керамистки было алиби, глина по составу не совпадала, но чуйка отчаянно требовала активных действий. - Чего ты прицепился к ней? - Лена поджала губы. - Что, горизонт настолько чист? Лена была ужасно противная в своей ревности и ужасно милая в своей противности. Максу нравилось, когда щёлкали по носу - но нюанс был в том, что одновременно с этим его предполагалось чесать за ухом. Можно было сразу за двумя, можно было трахать, уткнув мордой в кровать, можно было лизаться с обоими подряд или сразу, лежа лицом к лицу. Признавать и признаваться, что соскучился настолько, что хоть неиронично просись забрать его домой, было и стыдно, и нелепо - а щелчки по носу без ласки чувствовались до обидного болезненными. - Захотел и прицепился, - Макс закатил глаза. - С меня вроде как и в лучшие годы отчётов не спрашивали. Пёс заворчал - как будто Макс без его выходок не догадывался, что ведёт себя, как козёл. - Максимов, - прошипела Лена, явно уязвлённая и тоже щёлкнутая по носу - и легче или приятнее от ответочки не стало, только гаже. - Раз ты захотел - вот и топай тогда, куда захотел! Ему ужасно не хватало какого-то важного куска, и получалась общая картина с дыркой на полкартины. Зачем-то позвонил Леонидов, трепался об этой дырявой картине и дурацкой погоде, сказал мимоходом, что у Лены шарлотка, и стало совсем пасмурно и тоскливо. - Ну и жрите свою шарлотку, - фыркнул Макс, отключился и запустил телефон в стену. Неубиваемая трубка описала дугу и тыкнулась в плинтус, Пёс, смерив презрительным взглядом, потащился возвращать. У Макса не было шарлотки, а псина сожрала свежую колбасу и пропахла собой лежанку и кровать, в которую повадилась лезть. - Я тебя тоже выкину, - пообещал Макс. - Как умные люди. Пёс посмотрел на него, как на идиота. - Ну, хорошо, я подожду, пока ты решишь побегать на улице, а потом сделаю вид, что ты всегда был уличным, а ко мне так, временно прибился. Пёс не двигался, не наклонял морды, показывая заинтересованность, просто смотрел - как на дебила, может, немного опасного дебила - и Максу не о чём было даже особо спорить или оправдываться. Дурь была бабья, а то и похлеще бабьей - он вот таких завихрений не мог вспомнить даже у Ленки, чтобы хотелось открытых дверей и ковровых дорожек к ним. Самолюбие здесь было совершенно ни при чём; с дорожкой было бы просто понятно, что ждали. Макс слишком хорошо знал, что представлял из себя последний год, знал, что сейчас не тянет на хорошего гостя и не факт, что потянет на хорошего любовника - но как на трезвую, ясную голову мучительно хотелось “как раньше”. Надо было перестать выёбываться, взять телефон, позвонить Лёше, пробубнить что-то условно извиняющееся и напроситься на шарлотку, раз уж Леонидов ухитрился ею похвастаться, и, может быть, доказать себе, что всё-таки мужик, наступить на горло настойчивой гордости и спросить, а не хотят ли ребята опрокинуть свою нынешнюю идеальную супружескую жизнь в прошлое безумие, потому что ему, Максу, было в этом безумии так хорошо… Примерно на этом моменте его настигло очередное озарение, и никакой шарлотки в разговоре с Леонидовым уже не фигурировало. - Как ты догадался? - покачал головой Лёша. - У них была такая грамотная линия поведения… - Легко, - сказал Макс, кидая ненасытной гордости косточки - Пёс, словно чуял неладное, ворчал под ногами. - Они с братцем были всегда такие поруганные - а в домах явно стоит куча вещей для ночёвки другого. - И ты из этого вывел, что они друг с другом спят? - Нет, - фыркнул Макс, - из этого я вывел, что они врут, как дышат. А что спят вообще случайно вылезло. - Инцест - дело семейное, - хмыкнул Леонидов. - И даже уголовно не наказуемое. А вот убивать старичка ребятам уже не следовало… Пёс тыкался в пакет Леонидова так отчаянно, словно не жрал вообще никогда. Макс зачем-то вспомнил про шарлотку и почувствовал с Псом неожиданное духовное родство. - Нельзя! - рявкнул Лёша настырной собаке. Лениного умиления он не разделял, собак не особенно любил, а на дешёвые трюки с умиранием голодающих не покупался. Пёс не собирался сдаваться. Его гордости, которой в дурацкой собаке было чрезмерно, почему-то ничто не мешало тыкаться в Леонидова. Макс был разумным, стойким, рассудительным человеком, и такой херни себе не позволял. - Слушай, - поднял на него взгляд Леонидов, поняв, что собака больше заинтересована процессом, чем его мнением. - Я понимаю, что у тебя куча дел, но, может, заедешь на ужин? - Да он просто клянчит, - зачем-то сказал Макс, у которого не было не просто кучи, а вообще хоть каких-то дел - быстрее, чем успел остановить свой своевольный речевой аппарат. - Боишься, что я его голодом морю, что ли? И так весь холодильник выжрал. - Причём тут вообще собака? - поморщился Леонидов. - А куда я её дену? - немедленно окрысился Макс. - Да кто тебе сказал её куда-то девать? - завёлся Лёша. - Приезжай со сраной собакой! - Нормальная у меня собака! Пёс так боднул Макса под колени, что едва с ног не свалил. Леонидов цвёл алым по щекам. Нахер пошлёт, подумал Макс. Вместе с собакой. - Как хочешь, - сказал Лёша ровно и омерзительно спокойно, и Макса так чудовищно восхищало и бесило, как он умеет держать лицо - и как быстро он его теряет, стоит только подышать на ухо. - Сам сказал, - вякнул Макс просто чтобы последнее слово осталось за ним, и подался ближе. На жертву насилия вцепившийся в него Леонидов не тянул. Хотелось его сожрать, но Лёшенька всегда любил понежнее, и Макс постарался жрать нежнее. - У нас ещё и дверь открыта, - проурчал на ухо, когда получилось оторваться, дурея от вседозволенности. - Вот Гнездилов в восторге будет, когда откроет, а мы тут трахаемся… - Я не буду трахаться на работе, - возмущённо ответил Лёша, ещё раз вылизав ему рот. - Я взрослый человек, у которого есть удобная кровать, еда и жена, которая придёт в ярость, если узнает, что воссоединительный секс прошёл без неё. Поехали домой. - А что, можно? - В смысле? - спросил Леонидов таким тоном, как будто его сейчас не зажимали в угол кабинета и не вылизывали шею с почти гастрономическим интересом. - Ты думал, я перед тобой на коленях ползаю, чтобы сказать “нельзя”? Пёс гавкнул - он терпеть не мог слово “нельзя”. - Ты говорил, какая говеная нынче погода и какую вкусную шарлотку тебе готовит жена, - нажаловался Макс. - Где это похоже на ползание на коленях? - Я надеялся, придурок, что до тебя дойдет сообщить прямо, желаешь ты нашего общества или нет, и мне не придётся выпрашивать тебя вернуться! У меня тоже есть самолюбие! - Это ты меня так едой приманивал? - хмыкнул Макс. - Как собаку? - Как суку, - прошипел Лёша и снова потянул его к себе. Пёс на всякий случай ткнулся Макса понюхать, но, не уловив никаких глобальных изменений, зевнул и улёгся на пол. Мир после ужина и воссоединительного секса имел все права. Лена дышала в плечо и не язвила уже минут двадцать, хотя, Макс подозревал, очень хотела. Леонидов, вечно дрыхнущий на боку, отвернулся и попытался отчалить спать до того, как кто-то ухитрится выяснить отношения и сказать что-то словами. Чувствовать некоторые вещи Лёша, что парадоксально, умел гораздо лучше, чем о них говорить. - Я соскучился, - сообщил Макс в порыве откровенности и почти детской вредности - ему завтра с утра не нужно было идти на работу. - Угу, - протянул Леонидов. - А чего тогда так телился, - не удержалась Лена, ткнула его коготком в грудь - Макс охнул. - Лишь бы хвостом покрутить, Максимов. Как собака твоя. Только с собаки какой спрос… - А с меня? - обиделся Макс. - Человек с грехом пополам вернулся в жизнь, вошёл в колею… - Нахер всех послал, - зевнул Лёша. - Не передёргивай. - Я?! Лена протянула руку и ткнула коготком Леонидова. - Я столько времени вас воспитывала, чтобы вы стремительно развоспитались обратно, - пожаловалась она. - Мой труд здесь никто не ценит. Я всё поняла. Значит, теперь концепция пряника уходит на переработку и остается только концепция кнута. - Леночка, - взмолился Леонидов. - Звучит интересно, - ухмыльнулся Макс. Пёс из коридора неодобрительно гавкнул. Жизнь казалась чертовски привлекательной.