Винтики в системе

      Ваня, окончательно запутавшийся в верности решений и потеряв всякий смысл собственных поступков, желал только одного - быстрей со всем этим покончить. Почему он не оставил Пашу у обочины? Ответ прост, но Ревзин определенно вспыхнул бы спичкой, если б у него такое спросили. Какой нормальный человек в здравом уме оставит другого в таком ужасном состоянии? Он воочию наблюдал кровь, ужас в Пашиных тёмных, блестящих от накатывающих слез глазах. Нет, он не плакал. Сначала шок, тотальный ахуй и только потом пару капель собрались у покрасневших уголков. Не стекли по веснушчатым щекам, просто замерли, делая опустошенный взгляд ко всему ещё и стеклянным. Ване даже казалось, что они, будучи голубыми, в самые отчаянные моменты становились чернее чёрного. Впрочем, заглядывать в чужие глаза было как-то странно и, пожалуй, неуместно. Да и думать о подобном, когда тащишь взрослого мужика на спине, а он чего-то фырчит тебе над самым ухом - дело определенно последнее.       — Ой, да чего ты геройствуешь-то? — наконец подаёт голос, кажется, перетерпевший боль Павел, — Брось меня, иди за своими бабками.       — Чувак, заткнись... Я на пределе.       Ревзин, по правде говоря, действительно уже с ног валится. Тащить взрослого мужика через лес, иногда спотыкаясь о шпалы и к тому же слушать надоедливые разглагольствования - выше его сил. Но, быть может, типичный банковский клерк благодаря силе свежего воздуха в лесах необъятной, вдруг обрёл недюжинную силу и теперь готов подковы разгибать. К слову, надо бы попробовать. Подтянув Павла на спину повыше рывком, чтоб тот не скатывался, Ваня молча продолжил свой путь героя. А вот пассажир, видимо, затыкаться не планировал.       — Ой, какие мы добренькие! — Не унимался Паша, протягивая первые слоги в уничижительном тоне, — Ты ещё хуже чем я! Самому тридцатка - решил старшеклассников обыграть, и то нихрена не получилось, лошара! — Хохотнул звонко и - Ваня был уверен, хоть и не видел - широко острозубо улыбнулся.       Момент - Ревзин резко ведёт лопатками назад и отпускает чужие ноги, скидывая Павла с себя. Конечно хуже. Он работал в пропитанном коррупцией банке, ежедневно помогая проворачивать аферы негодяя-начальника, будь он трижды проклят; хоть и сильно упирался, но все равно раз через раз ему доводилось обманывать людей; научился подделывать копии паспорта в конце концов!       Шмыгает носом, смотрит вдаль, злобно зубы стискивает. Что-что, а уж выслушивать неприятные и, к сожалению, правдивые вещи не очень-то и хотелось. По крайней мере не сейчас. Да и к тому же: не настолько он и плохой. Вон, подобрал злостного афериста и мошенника, не дав умереть у дороги и потому ожидал хотя бы короткое «спасибо», а не нотации о его ничтожности. И сам осведомлён.       Само собой, благодарностью в этих речах и не пахнет. Хотя, всякому хорошему парню за аналогичное по характеристике деяние полагается благодарность, может и похвала бонусом. Да, он хороший, по крайней мере старается быть. Философские рассуждения об этом, впрочем, застают всегда и везде: дома в душе, под струёй горячей воды, в забитом до отказа вагоне метро, на работе в особо душный день. Делает ли он все от чистого сердца или же тешит эго, пытается показаться лучше в своих собственных глазах, сглаживает собственные грешки или действительно сам по себе хороший? Грань тонкая, грань острая.       Одно он знает точно - быть человеком сложно. Ещё сложнее быть человеком с большой буквы. Так хочется точно понимать причины-следствия всего происходящего вокруг, а не гадать часами напролёт лёжа в постели, мучаясь и борясь с бессонницей.       «"Человек звучит гордо". Гордыня — грех.» - вспоминаются строчки засевшей в голове песни в одну из таких ночей. Хотя и к этой формулировке Ваня тоже имел пару вопросов.       — Десять с приза, пять с проведения - итого пятнадцать лямов, — Иван почти задыхается, то ли от усталости, то ли от кипящей в нем злобы из-за жгучей чудовищной несправедливости, — Вы могли украсть, ну, половину, ну две трети. Но вы же всё, падлы, распилили!       — Чë ты до меня-то докопался, а? — не уступает по надрыву тона Паша, вскидывая рукой вверх, в пустоту, — На мне всего сотка!       Тупит взгляд, будто виновато, но Ревзин не верит. Он уже с концами забыл какого это «доверять». Любить, ценить, уважать, просто за идею, за то, что просто есть. А не за эти чертовы деньги, не только покрывающее все бесчинства, скандалы и беззаконие, но и дающие самым большим подлецам и хитрецам карт-бланш на роскошную жизнь и мерзкое отношение к другим людям. На эти взгляды свысока, нарочито снисходительный тон и мерзкие ухмылочки самодовольных ублюдков…       Деньги и вправду владели миром. Честностью в политических гонках, его местом на работе, наценками на виски в «Пятерочке», да даже этим чертовым лагерем для детей с заявкой на светлое будущее страны. Ваня считает, что «всего сотка» - не отговорка. Это ж как человеку должно быть плевать на все: на идею, детей, чужое будущее…       Но поток злостных и раздосадованных вздохов и горьких мыслей о собственном простом бессилии маленького человека прерывает Пашин, внезапно продолжившийся монолог.       — Это вообще-то вы, бумеры, придумали «освоение бюджетных средств»! — обвиняет Ирхин, словно дитё малое с родителями спорит, противно так гримасничает, играя голосом, — Думаешь, мне детей не жалко? Жалко! Но я в этой системе всего лишь винтик, я просто выполнял приказ!       Здорово! Снова виноваты все, кроме него самого. Ревзин уставше выдыхает, разжимая кулаки. Вообще-то он, наверное, прав. Может Ваня и не самолично прервал на корню мир без коррупции, но точно приложил к этому руку хотя бы тем, что в конце концов, работая в том злополучном банке он являлся частью, винтиком в системе, в которой без денег и человеческая жизнь ценности не имеет. Таков менталитет, человеческая сущность, сложности устройства психики, шероховатости судьбы… Выбирайте сами.       В действительности: тут попросту не за что было осуждать, ведь, на примере Ковпинца хорошо видно, что хитрость, пронырливость, умение «вертеться-крутиться», самостоятельно протаптывая себе дорожку в светлое и безбедное существование - единственный способ выжить. Ну сколько этот Ирхин в самом деле получает с лагерных заездов? Раз уж эта «Школа Лидера», по словам Леры, нуждается в немалом финансировании, речь идет о суммах, которыми черта с два месячную московскую коммуналку покроешь. А ведь вкладывается этот несчастный «Рембо» в лагерь и конкурсы действительно немало. Сам Ваня даже пару раз замечал, с каким удовольствием и азартом он ассистирует Лере и устраивает собственные мероприятия.       — Говоришь, как Адольф Эйхман на суде. — беззубо откликается Ревзин, поднимая руки вверх, словно сдаваясь. Присев рядом на рельсы, пытаясь восстановить дыхание и чутка подкопить сил для последнего марш-броска, он прокашлялся.       Паша, конечно, отсылки не понял, но в такт искрометной, по всей видимости, шутке, все же кивнул. Собирая на себя грязь путей, парень постарался приподняться, вдруг коснувшись нагрудного кармана с левой стороны. Пусто. Ирхин стал судорожно шарить руками по сырой траве и глаза его пугливо округлившись, забегали.       — Что потерял?       — Да, значок… — растеряно процедил сквозь зубы Павел, приподнимаясь на руках, болезненно похрипывая. Пропажа, по всей видимости, много для него значила.       — «Школа лидера» что ли?       Паша лишь невнятно промычал что-то в ответ, продолжая искать. Казалось, ничего важнее сейчас и быть не могло: ни открытый перелом, ни холод земли, ни Ваня со своим беспричинным всплеском героизма, ни дебаты о роли денег в современном мире.       Наконец отыскав значок, валяющийся поодаль, Ирхин осторожно покрутил его в руке, проверяя на сохранность. Бережно протер от мокрой налипшей грязи сначала пальцем, затем об рукав. Лишь удостоверившись в целостности вещицы, вожатый прикрыл глаза и с неподдельным трепетом прижал безделушку к груди.       — Да, так я тебе и поверил. Актёр из тебя херовый, — фыркнул Ваня, смотря на то, как бережно этот несчастный значок крепится булавкой на нагрудный карман, — На кой тебе этот кусок пластика? Ты же продал всё за сотню тысяч.       — Закрой свой рот, я на это пять лет положил, — прорычал в ответ Паша так, словно бы Ваня по его семье прошёлся, — Это наше с Лерой дело. Это важно для Леры.       Безусловно, деньги - двигатель прогресса, виновник войн и разладов между людьми. Паша согласен с этим утверждением. И согласен с тем, что поступил подло и некрасиво. Он не станет придумывать отговорки, мол, если б не я, то кто-нибудь другой и не факт, что устроил бы все так же хорошо; что выбора не было. Выбор был и, как минимум, стоило посвятить во все это дело Леру.       Но все же честным и искренним остаётся его огонёк в глазах: он смело и с энтузиазмом брался за работу, придумывал конкурсы, систему оценивания, траекторию воспитания и взращивания лидерских качеств у подростков, с упоением слушал Леру и во всем старался ее поддержать. И Лера признавала его помощь, будучи не до конца уверенной в своих силах. Они с Пашей разные, но в тандеме - настоящий «Инь и Янь», на деле обозначающий единство чёрного белого, исключающий существование по отдельности.       Лере нужна была поддержка, Паша ее давал, взамен получая превосходного наставника, коего не имел в отрочестве, и неограниченную возможность проявить себя. Лера была заботой, нежностью и искренней, первозданной добротой во плоти, до которой Паша сумел дотянуться. Он считал это истинным чудом.       Вместе они прошли многое, как говорят: огонь, воду и медные трубы. Дружба была проверена временем - от такого просто так не отрекаются, не продают. Вину он ощущал почти физическим, давящим камнем в груди, от тяжести которого хотелось взвыть. Он боялся, что Лера не сможет его простить. Лишиться друга и дела, сплетенного из сотен неудач, попыток и открытий он просто не мог. В голове уже крутились сценарии покаяния и он с бесконечно печальным взглядом каждую секунду проверял, на месте ли драгоценный значок.       Ирхин действительно полюбил эту идею со школой и лагерем. Он вспоминает своё детство, когда подобных возможностей даже близко не было и воспринимает эту должность с гордостью. Этакий пророк Моисей.       Променять это все на деньги действительно было жуткой ошибкой. И Павел признаёт её молчаливо. Пока ты молод - ошибаться легко, ведь ты получаешь опыт, учишься, пробуешь этот мир наощупь, на вкус и цвет, ищешь себя в этих потёмках неизведанного. Есть ли такое же право, к примеру, у Ревзина, представителя «взрослого» в этой дилемме? Определенно да, ведь эта обещанная позиция «взрослого» - эфемерна.       На ошибках строятся машины, на ошибках образуются крепкие, доверительные отношения, на ошибках стремится ввысь карьерный рост. И даже если они не влекут за собой череду удач и успехов, главное - извлечь урок, подняться, отряхнуться и двигаться дальше, даже если масштаб этого подъема буквальный. Ведь каждый, даже самый ничтожно малый шаг по-прежнему приближает к цели.       Так они и поступили.