Белое на чёрном

Прошло полгода после рождения принцессы Оллар. Маленькая Октавия подрастала на радость Королю и Королеве, светская жизнь в Олларии цвела и не могла не радовать. Сытые горожане, мирное время... Праздник, который, казалось, не закончится никогда.

Оправившаяся от родов Катари чаще показывалась при дворе, навещая Ноху и монастырь. Однако к ней не допускали мужа: врачи твердили, что вновь Её Высочество сможет понести лишь к осени. А пока двор мог предаваться разврату без её участия.

К началу осеннего сбора урожая Фердинанд Оллар задумал устроить небывалый праздник: маскарад-мистерию. Дворец приказали погрузить в полумрак, а дворян — исповедаться. Главной радостью и целью этого праздника был грех — в любом его проявлении. Мужчины и женщины — просто маски, просто тела в красивых костюмах...требовалось лишь согласие мужчины или женщины, с которой предполагалось вступить в греховную связь.

И, разумеется, королева не имела права принимать участие в данном увеселении.

И, разумеется, Катари собиралась нарушить это правило.

В последние пару месяцев Рокэ Алва пропадал пропадом в армиях, наводя тут и там порядок. А Катари молилась и убеждала саму себя, что не тоскует по маршалу. Не тоскует.

Но когда она смотрела в синие глазки принцессы Октавии, тоска поднимала голову, а в голову лезли воспоминания о морозной прогулке. О её первой ночи. И Королеву жгло огнём отнюдь не стыда.

В назначенное время Катари переоделась в костюм наездницы, спрятала пепельные косы под тёмной гривой кудрявого парика, а лицо — под игривой кошачьей маской.

Она сняла все родовые украшения, венчальный браслет и надела на шею изящную безделицу: серебряную подвеску в виде граната, усыпаную рубиновой крошкой.

Будет ли маршал на празднике? Узнает ли он её?

Катари ни на что не надеялась. Она шла на риск, потому что любовное томление сводило её с ума. А для тех, кто захочет взять прелестную наездницу силой, у неё есть маленький, больно бьющий хлыстик.

Олларианская осень выдалась тёплой. Распускались в садах махровые астры и поздние розы, багровые и бархатистые, как грех. Армия, которая, как казалось, и шагу не могла ступить без своего маршала, готовилась впасть в спячку.

Сны Рокэ были полны греховных фантазий. «Чту и ожидаю» – таким мог быть его девиз на минувшие месяцы. О, из него бы вышел славный эсператист, если бы только слова эти относились к Создателю, а не к Катари.

Катари. Catalina. Таким могло бы быть её имя на Кэналлоа, гладким и звонким. В нём не было бы слышно рыка леопарда Ариго, но здесь, в Олларии, без острых клыков было не обойтись.

Рокэ пришёл на маскарад без исповеди, наслаждаясь полузабытым ощущением того, что каждый его шаг не сопровождают алчные или ненавидящие взгляды. На нем была клювастая маска в обрамлении черных перьев и бархатный переливчатый камзол, чёрный с золотым шитьем. Цвета Надора – то ли вызов, то ли насмешка.

Прорези маски надежно скрывали синеву глаз. Первый Маршал мог бы получить любую женщину без подобных ухищрений, но ему была нужна лишь одна. Та, что сбежала из дворца посреди зимы, уж конечно не упустит возможности вырваться на праздник, дающий возможность остаться неузнанной.

Катари здесь. Она ждёт его. Скрывается среди пестро разряженных придворных, как большая кошка среди пятен света и тени. О, королева далеко не такая паинька, какой ее представляет добродушный и недалекий король.

И она мать его, Рокэ, ребенка. Синеглазой малышки Октавии, которой он полгода назад принес подарок, как духи из старых сказок – плюшевую птицу из плотной мягкой ткани. То ли ворон, то ли ласточка, то ли чайка – было не понять, а дразнить лишний раз Фердинанда Алве не хотелось. Он знал одно – игрушка защитит малышку так же надежно, как и старые заговоры.

В Алвасете знали толк в заклятиях.

Но сейчас маленькая Октавия, должно быть, уже спала, а Рокэ высматривал в толпе единственную, кто этой ночью имел для него значение. Щекотное предвкушение разливалось теплом по телу, шаги герцога были легки и бесшумны.

Он узнал Катари по подвеске. Гранатовые рощи Алвасете – умно, моя милая! Ты ведь хотела, чтобы я тебя нашел, не правда ли?

Дождавшись, когда прелестная наездница отвернется, он подошел к ней со спины и взял под локоть. Крепко – не вырвешься, но достаточно нежно для того, чтобы не оставить синяков раньше времени. – Позвольте Вас пригласить? – шепнул он, намеренно понизив голос и почти коснувшись губами уха.

Малышка Октавия спала в другом крыле замка, а здесь...здесь пили вино, греховно шутили и стремились уединиться, или соединиться в причудливом сплетении чужих тел. Откуда-то из затемнённых залов уже доносились негромкие постанывания, напряжённое сопение.

Катари спокойно плыла в толпе, пока кто-то не поймал её цепкими пальцами. Из такой позиции она не смогла бы обернуться нормально, а низкий голос, хотя и был похож на голос Рокэ, мог принадлежать и не ему. — Кошки гуляют сами по себе. — Катари ответила звонко, как никогда не говорила при дворе, полуобернулась, встречая птичьи перья, — но пожалуй, сегодня и для вас я сделаю исключение.

В зале зазвучала тихая музыка — приглашение на вальс тех, кто ещё не успел уединиться или найти себе пару. Катари по ряду причин терпеть не могла этот танец: после у неё кружилась голова и толком не держали ноги. Тем не менее, человек в птичьей маске, кажется, был иного мнения. И танцевал он великолепно. Но неужели Рокэ решился надеть родовые цвета Надора?.. Зачем? Чтобы посмеяться? На такую подлость не способен был даже он, и всё-таки...

Катари кружилась с ним в танце, пока мелодия не стихла, а после отступила к ближайшей колонне, замерла у холодного камня, как статуя. Нужно было отдышаться. Хорошо ещё, что дурацкий кудрявый парик сидел надёжно, и не слетел во время танца.

Цвета Надора Рокэ надел, конечно, не ради смеха. Если хочешь что-то скрыть – прячь на самом видном месте. Кто, если не бесцеремонный Ворон, заявится на маскарад в шкуре убитого вепря?

Это было столь очевидно, что даже скучно.

А вот оставшихся без кавалеров дам его экстравагантный образ заинтриговал. Его окружили сразу три щебечущие маски, а на некоторое время Рокэ потерял свою добычу из виду.

Тем временем к Катари, переводившей дыхание после вальса, протолкался человек в маске барана, со светлыми, чуть вьющимися волосами, которые могли оказаться как париком, так и его собственными. – Ваше Величество, вам нельзя здесь оставаться, – проговорил он так, чтобы его слышала одна Катари. Голос его был звонким и совсем юным.

Нервно озираясь, молодой человек взял королеву под локоть и, не обращая внимания на хлыстик, потащил прочь.

Дав окружившим его дамам понять, что каждая из них прелестна, и он не смеет выбрать одну, ибо этим обидет остальных, Рокэ галантно раскланялся и обвел взглядом зал.

Катари нигде не было видно, и маршал почувствовал укол ревности. Кто посмел её увести?

Быстрым шагом он направился ко входу на галерею, за которой начинались комнаты для гостей.

Погоня превращалась в прятки, и это раззадоривало его больше.

Тем временем молодой человек в бараньей маске встал как вкопанный и выругался сквозь стиснутые зубы.

Наружные двери были накрепко заперты. – Эй, вы! – окликнул он ближайшего дворцового гвардейца. Тот перевёл на него скучающий взгляд из-под закрытого шлема времен Святого Алана. – Почему дверь заперта? – Приказ короля, – лениво отозвался гвардеец и скарбезно усмехнулся. – Его Величество неустанно заботиться о том, чтобы все при дворе были удовлетворены. За исключением разве что королевы. Как придут меня сменить на рассвете, так и откроют. А пока чем столбом тут торчать, развлекайтесь, сударь, вон какую кобылку отхватили.

Он смерил Катарину одобрительным взглядом, задержавшись на корсете.

Молодой человек промолчал – но даже под маской было заметно, как он налился багрянцем – даже шея у него покраснела.

Отвесив изысканный поклон и не выпуская локтя Её Величества, он шепнул себе под нос: – Может, через галерею? Там есть выход на балкон....

Катари едва успела отдышаться, как незнакомый юноша потащил её за собой. Она помертвела, услышав, что он знает, кто она. — Остановитесь, маска, я вас уз...

Но он не слышал её, всё тащил вперёд, будто спасал. В самом деле, только от кого?.. От своего «друга»?

Слухи о том, что граф Васспард прикипел душой к Рокэ Алва появились недавно, но слухи о том, что Первый Маршал Талига насилует королеву, ходили давно, и не могли не достигнуть его ушей. Переубеждать мальчишку опасно, если сейчас они начнут спорить, их могут услышать чужие уши. А граф Васспард явно из тех, кто умеет хранить тайны. Но Рокэ Алва...он ведь может подумать, что она...

Катари побледнела под маской и вздрогнула при мысли, что первый маршал сделает с мальчиком, если решит, что он стал любовником королевы. Теперь Джастина нужно спасать. Только как? — Тише, юноша. — шепнула Катари юному Придду, огладила его кудри, судя по всему, настоящие, и повлекла за собой, сделав вид, что хочет сделать ему приятное. Для этого ей пришлось на глазах стражника сжать его бёдра руками и погладить по животу несколько ниже, к штанам. — Здесь есть небольшое окошко...если вы поможете мне до него добраться, я перелезу через стену и окажусь в безопасности, — тихо зашептала Катари на ухо краснеющему юноше, не выпуская его руки,— оно здесь, в этих кустах...видите?

Окошко в стене и правда имелось, и для того, чтобы Катари могла добраться до него, Джастину пришлось развернуться к ней спиной. — Подрждите минутку... — Катари отцепила хлыстик и набросила его сверху на шею юноши, а потом, закусив губу, сильно сжала руки.

Её трясло от мысли, что она может удушить мальчика насмерть, но кажется, Джастин Придд не отличался крепким здоровьем: он достаточно быстро лишился сознания и ополз по стене.

Катари тут же опустилась с ним рядом, дрожащей рукой нащупала пульс — дышит! После этого она немедленно стащила с юноши маску, расстегнула ему камзол, чтобы легче дышалось, и накрыла собственной небольшой накидкой, частью костюма. Вот так...так будет хорошо. Здесь тихо, и когда Джастин придёт в себя, его никто не хватится. И он будет в безопасности.

Катари не удержалась и поцеловала мальчика в лоб над светлой бровью. — Вы будете чудесным рыцарем для той, кого изберёте, — прошептала она.

Джастин застонал, и Катари поднялась и побежала прочь. Стражник снова спал, но куда, куда спрятаться, если Придд придёт в себя и решит, что он её не спас?.. Станет искать, наверняка, и в зал больше нельзя — там видели, как кошечку кто-то пригласил, там отметят, что на ней нет накидки, там...

Услышав чьи-то шаги, Катари нырнула в первую же нишу, лишь позже поняв, что находится в галерее, совсем рядом с балконом. Она замерла, стараясь не дышать, не зная, что тяжёлые шторы совершенно не скрывают её стройных ног: кончики туфель блестели в лунном свете, выдавая беглянку. – А вы опасная кошечка, Ваше Величество, – раздался из коридора бархатистый насмешливый голос.

Из полутьмы выступил человеческий силуэт, блеснуло золотое шитье в свете восходящей луны. Налетел ветер, зашевелил шторы, швырнул в галерею охапку сухих листьев и запах отцветающих роз. – Вы были весьма безжалостны к моему юному другу. Надеюсь, хотя бы проверили, дышит ли он, прежде чем сбежать?

Шаги приближались. Они становились всё бесшумнее, будто с каждым пройденным метром в их обладателе оставалось всё меньше от человека.

Затаив дыхание, он мог бы услышать, как заполошно бьется сердце королевы. На бледном лице под вороньей маской мелькнула ухмылка.

Он подошел вплотную к тяжелой шторе, за которой скрывалась его добыча. Было особое наслаждение стоять так, не шевелясь и почти не дыша, зная, что она поступает так же. Замерла, как мышка, в чьих широко распахнутых глазах отражается падающий с неба сокол.

Вороны охотятся иначе, но не для того ли Его Величество затеяли этот маскарад, чтобы каждый мог побыть не тем, кем обычно кажется? Смиренная и набожная королева стала сластолюбивой кошкой. А Первому Маршалу маска давно заменила лицо.

Протянув руку, он коснулся раскрытой ладонью шторы – и надавил, почувствовал сквозь ткань живое тепло.

Бежать из ниши было некуда. Вы попались, Ваше Величество.

Тихие шаги, вкрадчивый голос... Катари зажала себе рот рукой, чтобы не вскрикнуть, не выдать себя слишком громким дыханием. А он приближался. Рокэ Алва, дерзнувший нарядиться в цвета Окделлов, он был где-то совсем поблизости, и Катари уже хотела выглянуть из-за шторы, как вдруг ткань шевельнулась.

Твёрдая рука коснулась её плеча, и королева не выдержала — негромко вскрикнула, одновременно с этим отдёргивая штору. — Вы...— выдохнула Катари, сжимая в руке хлыстик, — о, Создатель, как вы меня напугали! Вы, и ваш...друг. Естественно, он дышит, я всего лишь хотела, чтобы он...чтобы...

В галерее послышались шаги, и Катари втолкнула Рокэ в нишу, а там упёрла основание хлыстика герцогу в пах, и прошипела впрямь, как кошка: — Ни звука, герцог Алва. Вы не сумеете нас выдать.

Кажется, такой горячности герцог не ожидал от неё повторно. Интересно, что он будет делать теперь.

Шаги проскользнули мимо них и стихли. Катари опустила хлыстик и прижалась спиной к стене. Кажется, было ошибкой выбраться сюда. Что ей сказать Алве? Что она не может без него? О, как же это глупо и жалко прозвучит! – Вы всего лишь хотели, чтобы нам никто не мог помешать, моя королева. А граф Васспард, как большинство придворных юнцов, считает, что вас непременно нужно от меня спасти. Я угадал?

Рокэ беззвучно рассмеялся. Пожалуй, он был не прочь ненадолго поменяться с Катари ролями. Уж больно прелестно она на него шипела – леопард Ариго показал зубы. А угрожающее движение, этот хлыстик, который герцог мог бы выбить из ее рук одним движением, оказал на него совершенно иное влияние, нежели Её Величество рассчитывали. К паху прилила кровь, по-кошачьи блеснули в полутьме синие глаза – но в эти долгие секунды хищником здесь был не Рокэ.

Как бы герцог не хотел взять Катари здесь и сейчас, его будоражила мысль о том, чтобы однажды дать ей полную власть над собой. Ощутить, как сжимаются на горле тонкие пальцы.

Беспрецедентный акт доверия... Подарок ей, королеве, которая царствует, но не правит. «Выдать? И делить вас с кем-то? Ну уж нет, моя кошечка» .

Рокэ избавил Катари от необходимости что-то говорить. Едва стихли шаги в коридоре, он перехватил запястья королевы, прижал по обе стороны от головы и жадно поцеловал, не торопясь снимать полумаски. Промурлыкал: – Комната рядом с балконом свободна. Там нас не потревожат, здесь не принято входить без стука... Даже если ты чересчур ревностный юноша. Давайте же, Ваше Величество, займемся тем, ради чего мы оба сюда пришли.

Катари вскинула острый подбородок — в полутьме возмущённо сверкнули её кошачьи глаза. Тем, ради чего пришли оба, значит? Кошки — очень ревнивые создания. И коль скоро этот странный, греховный бал послужил спусковым крючком для порока у столь многих людей, пусть и герцог Алва ощутит на своей шкуре, что может чувствовать женщина, любя, но не имея ни малейшей возможности сообщить о своих чувствах. Не находящая ни единого выхода ни любви, ни вожделению, ни ревности.

Катари бесшумно выскользнула из ниши и прокралась к указанной комнате. И едва Рокэ закрыл за собой дверь, она толкнула его, прижала спиной к резным украшениями и отвесила хлёсткую пощёчину. А потом ещё одну. — Вы, разумеется, пришли сюда без исповеди, герцог,— сузившиеся глаза напоминали кошачий прищур перед броском, — чтобы удовлетворить собственные желания...но вы не могли знать, буду ли я здесь. Вы искали замену? Молчите!

Не дав ни возразить, ни подтвердить это, Катари заложила хлыстик в ладони, а потом прижала их по сторонам от шеи Алвы. Она видела, как однажды граф Ариго так наказывал слугу. Бедняга хрипел и дёргался, пытаясь отодрать от себя хлыст, а нужно было хватать за руки. Но люди всегда в первую очередь стремятся освободить шею. — Смотрите-ка, Первому маршалу Талига, оказывается, тоже нужен воздух... — прошептала Катари в губы Рокэ, и не поцеловала — укусила его, едва ослабив давление хлыстика. Ровно настолько, чтобы он ненадолго мог вдохнуть. — Я не желаю слушать то, что вы собираетесь сказать. Рот нужен вам для другого. — Достаточно жёстким тоном прошипела королева и, вновь передавив маршалу шею, прильнула к нему жадным, неистовым поцелуем.

Она проникла языком в чужой рот также, как Рокэ проникал в неё — глубоко, медленно и достаточно, чтобы подавить сопротивление. Кошка, играющая с птичкой. Кошка, не желающая делить птичку с кем-либо. Живая, хищная, не скованая платьями, корсетами, шпильками, тяжёлыми украшениями и томиком Книги Ожидания, которую успела выучить наизусть.

Когда Катари притиснула его к стене, маска слетела прочь. Щёки Ворона вспыхнули алым.

Никому и никогда ещё не удавалось заткнуть Первого Маршала, но Катари была особенной, и Рокэ охотно принял правила игры. Свободной и дикой она была невыносимо хороша, Ворон дышал ей, жадно хватая ртом воздух, и никогда ещё тот не казался ему таким сладким.

В затуманившихся глазах светилось обожание.

А его ещё считали непобедимым!

Из укушенной губы выступила и скатилась на подбородок капля крови, в сиянии свечей блестящая и ярко-алая, как драгоценная ройя.

Ноги у Рокэ подкосились, перед глазами потемнело, а он, не сдерживаясь, застонал от удовольствия.

В паху пульсировал жар, ему было тесно в плену маскарадного костюма и чужих цветов.

Белые ладони накрыли ягодицы королевы и крепко сжали, сминая ткань. – Я заслужил наказание, – нарушая приказ, прохрипел Рокэ, с трудом проталкивая воздух сквозь стиснутое горло. Взгляд у него плавал, а щеки были красны уже не только от пощёчин.

В руках Катари, не державших ничего тяжелее Книги Ожидания, в её голове, привыкшем к чтению молитв, было так много силы, что впервые за много-много лет он почувствовал себя так, как королева чувствовала себя каждый день – покорным и беззащитным.

Покорность. Беззащитность. Это что-то пробуждало в ней. Что-то хищное. И то, как он сжал её внизу...Катари нахмурилась и приникла губами к шее Рокэ, жадно целуя его в тот момент, когда давление хлыстика ослабло. Она тоже могла кусаться: крепкие зубы дёрнули воротник, с грохотом покатились по полу пуговицы.

Королева урчала, как леопард, догнавший добычу, и впивалась зубами в нежную кожу. — Руки мне на талию. — негромко проговорила она и укусила маршала под подбородок, добавив, — не смей опускать их ниже. Да. Вот так.

Она почувствовала, как под маршалом подгибаются ноги, и опустила хлыстик, давая ему оидышаться, а затем с неженской силой рванула камзол ниже. Леворукий и его пуговицы...что там маршал говорил о наказании? — Вы будете наказаны, маршал. — Она отступила на шаг назад. Затем последовал короткий приказ: — Снимите камзол и рубашку. Обнажитесь по пояс и встаньте спиной к двери.

Когда Рокэ выполнил приказ, Катари вновь подняла хлыстик. Её учили бить лошадей вот так: без замаха, скорее разогревая кожу, чем раня её. — Полгода, маршал, вы и не думали быть рядом. Полгода в армии, начисто позабыв о том, что вы небезразличны. А может, вам доставляло удовольствие мучить меня? А теперь? Теперь...вам...нравится?

У Катари устала рука, и она ненадолго опустила хлыстик, чтобы отдышаться. Грудь в тугом корсете часто поднималась, а легче не становилось. Королева сняла парик и полумаску.

Рокэ никогда не чувствовал себя жертвой. Никогда. Даже когда его спину терзали клинки, и догорала в сердце преданная любовь.

Но эта ночь была особенной. Позволяла вытащить на свет ту часть личности, ты мог и не подозревать.

Ворон не ожидал, что когда-либо еще сумеет испытать стыд. Слишком часто его называли бесстыжим и бессердечным, так часто, что это почти стало его сутью. Сутью человека, чью душу не отмолить.

Первый Маршал был обязан подчиняться королю, но хотел – ей, королеве.

Жаром горели щеки, грудь, живот, но в Рокэ не было ни возмущения, ни привычного ехидства. Это стало больше, чем игрой. Никогда еще, даже когда он трахал ее, по-хозяйски раздвинув ноги, Катари не обнажалась перед ним так, как сейчас.

А внутри у нее обнаружился стальной стержень.

Ни перед Создателем, ни перед людьми – перед одной этой женщиной Ворон готов был склонить голову и повиниться. Чувство было таким непривычным и неуклюжим, что он не сразу сумел дать ему имя, а поняв его – едва не рассмеялся.

Стыд. Ему было стыдно перед Катари. За те долгие месяцы, что его не было рядом, за все то время, когда он бежал от собственных желаний – увидеть ее, прикоснуться. И пускай это было сто раз разумным, но.... – Если я и мучал вас, то это причиняло не меньшую боль мне самому.

Грудь маршала тяжело поднималась и опускалась, горя огнем. Уронив единственную фразу, он плотно стиснул губы, тяжело оперевшись о стену. Боль пришла в равновесие с удовольствием, Ворону непереносимо хотелось себя коснуться, но он знал, что нельзя, и только не отрывал взгляда от своей королевы, раскрасневшейся, распаренной, желанной – и неприкосновенной. Сегодня он не посмеет тронуть ее – если она не прикажет. – Простите меня, – никто не слышал от герцога Алва таких слов – много лет, а может, и никогда.

Мысль, пришедшая в разгорячённую голову королевы, показалась бы всем абсолютно безумной. Всем — но не ей самой. — В эсператизме, который я исповедую, говорится, что прощение и очищение от грехов возможно лишь через страдание, маршал. — Её голос звучал ровно, без ноток самодурства, такой ледяной и спокойный, что впору было просить разжечь камин, чтобы отогреться, — и, раз вы раскаиваетесь, я подарю вам прощение. В соответствии с моей верой. Раздевайтесь.

Она смотрела, как он, тяжело дыша, медленно снимает с себя одежду. Какое красивое тело...и как много на нём теперь следов. Её следов. Но сейчас этого было недостаточно. Катари хотелось большего. — Встаньте лицом к стене и упритесь в неё ладонями. — Ровно скомандовала она.

Рокэ был возбуждён, однако щадить его Катари не собиралась.

В комнаты кто-то очень находчивый поставил розовое масло. Тем лучше...

Не говоря ни слова, королева приблизилась к тумбочке и полила на собственные чёрные перчатки масло. А затем щедро смазала им рукоять хлыстика.

Столь же медленно и неторопливо она возвратилась к Рокэ, властно обхватила его плоть рукой и на пробу двинула запястьем. — Очищение через страдание, маршал... — прошептала она, медленно двигая рукой, — вам лучше расслабиться. Это ещё не всё.

Другая рука легко прошлась хлыстиком по ягодицам. Лёгкие, скорее возбуждающие удары вкупе с плавными, невыносимо медленным движениями ладонью, должно быть, пока только дразнили маршала.

А потом Катари развернула хлыстик рукояткой и медленно, сама не веря, что делает это, втолкнула его между ягодиц Рокэ. Ей показалось, что он вздрогнул всем телом. От боли, или..? — А ведь вам это нравится...— Катарина втолкнула хлыстик до конца и остановилась, давая Рокэ привыкнуть к явно новым для него ощущениям. Другая рука не переставала ласкать маршала, но останавливалась, едва ощущала пульсацию. О нет, герцог Алва. Вы не кончите так легко и быстро, как вам хочется. — Не отрывайте ладони от стены. — прошептала Катари, начиная двигать хлыстиком.

Больно. Так больно, что хочется смеяться. Настолько, что начинаешь получать удовольствие. Рокэ бывало хорошо до боли, но никогда – наоборот.

Все звуки исчезли.

Окружающий мир сжался до голоса его королевы.

Его госпожи.

До властных движений ее рук и запаха воска и розового масла.

Первый Маршал кусал губы, не позволяя себе начать умолять. Он никогда ни о чем не просил, всегда только брал сам, но сейчас...

Сейчас его – брали.

Ворон хрипло рассмеялся. С губ закапала кровь. Он вжался лбом в стену и мелко вздрагивал всем телом, как мориск-убийца, взятый под уздцы. Покорившийся. – Закатные твари... – простонал он, бессильно царапая обои.

У него и мысли не было отстраниться, и в Закате он видел эсператизм со всеми его святыми! Значение имела только Катари. Лишь перед ней он раскаивался. Было так туго, что мышцы бёдер сводило судорогой, с каждым движением королевы чувствительная точка внутри отзывалась острейшим удовольствием. Плоть набухла и тяжело лежала на ладони Катари, и Рокэ казалось, что он сдохнет на месте, когда ее ладонь перестала двигаться. Он замычал, стукнулся лбом о стену, пытаясь найти хоть какой-то выход внутреннему напряжению. Спина и грудь взмокли, кожа горела огнем, спутавшиеся волосы патлами занавешивали лицо. – Катари... Прошу тебя... – он не узнавал собственного голоса. Глаза у маршала закатывались. Он двинул бедрами, насаживаясь на рукоять так глубоко, как возможно, и вскрикнул от боли. — Тише. — Голос прозвучал над самым ухом, к мокрой от пота спине прижалась нежная грудь. — Здесь даже у стен есть уши, маршал...не зовите меня ни по имени, ни по положению.

Королеве больше не хотелось причинять герцогу боль. Довольно. Её и без того во всей Олларии водилось в достатке, и с лихвой хватало и ей, и ему. Теперь движения хлыстика стали плавными, медленными, но глубокими, до предела — и всё же не до того, чтобы сделать больно. А вот другая рука, напротив, двигалась более жёстко, так, как, Катари помнила, Рокэ нравилось. Так, как подсказывало его тело.

Ей доставляло немалое удовольствие наблюдать, как победоносный маршал, гордый мужчина, весь дрожит от её ласк и стонет, стонет, уже не сдерживаюсь, так, как стонала она, когда он брал её. Теперь они поменялись местами. В эту ночь всё стало с ног на голову.

Ощущая, как тяжело дышит Рокэ, как он больше не может сдерживаться, Катари прижала его к стене: руки её двигались быстро-быстро, тёплое дыхание ласкало шею первого Маршала, и в последний раз она толкнула хлыстик особенно глубоко, одновременно вместе с тем сжимая другую ладонь на пульсирующей головке. — Вы принадлежите не королю и не Талигу. Вы мой. Слышите? Вы мой, маршал Алва... — прошептала она ему в шею. Давайте же, Первый Маршал Талига. Сдавайтесь.

Герцог Алва подчинился, да и навряд ли смог бы сейчас говорить связно. Его горло сейчас было способно издавать только стоны – пусть слушают! И завидуют... Молча.

А лучше пусть не узнает никто, пускай эта ночь будет лишь их общей тайной, как стала любовь, проросшая на миру. Любовь, в которую никто не верил всерьёз, принимая за похоть, о которой сладострастно шептались по углам. Пусть!

Катари была только его. О Создатель, никогда не слышавший вороньих молитв, какая женщина...

Колени у Рокэ дрожали, как у новорождённого жеребёнка, боль притупилась, сменившись тянущим, невыносимым чувством внутри.

От дыхания Катари вставали дыбом волоски на шее, в каждом её движении было столько власти и столько ласки, что Рокэ больше не мог держаться.

И Первый Маршал сдался. – Я ваш, – слетело с губ, едва различимое за стоном. Удовольствие пронзило его, резко, как удар шпаги в сердце, как девятый вал.

На исцарапанных обоях сверкали брызги.

Покорённый и сломленный, Рокэ упал на колени.

Катари едва успела резким движением вытащить хлыстик — иначе маршал Алва рисковал серьёзно травмироваться. Теперь он сидел у её ног.

В груди у Королевы сильно билось сердце. Чувствовала ли она удовлетворение от того, какую власть имела над маршалом? Нравилась ли ей его покорность?

Медленно, как будто находясь в воде, Катари приблизилась к туалетному столику и взяла пузырёк с маслом. О следах на теле Рокэ следовало позаботиться. Здесь же нашлась и чаша с водой, и бинты, пропитанные чем-то ароматным. — Не шевелитесь, — мягче попросила Катари, стягивая перчатки.

Маленькая рука отжала бинт в воде и принялась обтирать Алву, смывая с его тела пот и успокаивая вспухшие алые полосы. Плавно, мягко, стирая следы ударов, чтобы не осталось шрамов, таких страшных, как у него на спине.

Рокэ переводил дыхание, но и Катари не спешила говорить, то и дело промокая бинт. После пришёл черёд масла — аккуратно, по каждой алой линии, где кожа всё ещё сохраняла раздражение от ударов. А после масла Катари бережно подхватила Рокэ подмышки. — Здесь есть кровать. Поднимайтесь, ну же. Вот так.

Не сразу, но маршал встал на ноги, и Катари помогла ему дойти до постели и лечь, стёрла пот с лица, промокнула кровь в уголке губ. — Засыпайте, мой маршал. — Она укрыла его одеялом и оглянулась на окно. Светало рано, значит, ей пора подумать о возвращении.

А Рокэ...он от неё уже никуда не убежит.