***
всё, в общем-то, происходит так, как предсказывал санни. когда бэзил на ватных ногах выбегает из больницы, переходит на слабые шаги и смотрит на тело, его начинает трясти. желудок сжимается, кислород выходит из лёгких, губы дрожат, а в голове гулким эхом отдаётся перешёптывание медсестёр да сирены полицейских машин. бэзил смотрит и не понимает. он стряхивает с плеча тяжёлую ладонь, принадлежащую, кажется, хиро, и делает несмелый шаг, второй, третий — а потом он бежит, так отчаянно хватая воздух ртом и теряясь в чёрных размазанных пятнах, мелькающих перед глазами, будто бы в его власти ещё что-то сделать, будто бы в его власти, прикоснувшись к мёртвому телу, воскресить его. прикоснуться к массе из крови, бывшей санни всего лишь несколько минут назад, бэзил не может; его, кажется, тошнит. руки трясутся. сердцебиение, капель собственных слёз и раздражающие шумы на фоне сливаются в набат, а после — в похоронную мелодию. в какой-то момент бэзил слышит крик, и лишь по тому, как заболело горло, цветочник опознаёт в этом крике себя. этот крик — реквием. траурная ода во имя погибшего. мольба и отчаяние. с этим криком бэзил теряет последние остатки сознания, чёрная бездна хватает его и тянет за конечности, слышен хруст, -- разумеется, только в его голове, и перед глазами навек замирает алое пятно сразу рядом со свисающим с дерева телом. эта картинка выжжена на его веках, прокрадывается в мозг, заменяет собою каждую извилину истощённого органа. бэзил пытается встать, отвернуться и забыть, и в тот же миг его, тонущего в пульсации в висках, боли во всём теле, море из эмоций и слёз, подхватывают врачи. где-то там, в новостях пустят репортаж о самоубийстве подростка. где-то там, в кадр попадёт упавший в обморок, покрытый синяками, хилый мальчик в больничном халате и тапках. где-то там, в сеть сольют его полный боли крик, и тихая история о громкой боли укрепится во всемирной паутине, как очередная жуткая история, о которой вспоминают раз в несколько лет, да тычат молодому поколению как пособие. где-то, окружённый чёрной пустотой, чёрным одиночеством, проснётся мальчик с синяками, и душа его будет болеть, а на руке останется фантомное ощущение склизкой горячей крови. он посмотрит в зеркало, и не увидит ничего, кроме двух белых точек-глазок, разрывающих багровую тьму. где-то, один хрупкий мальчик в окружении таблеток, выпавших из бутылька, и увядших цветков, вцепится в волосы и горько заплачет. он вспомнит, как хоронили санни в закрытом гробу около могилы сестры. он вспомнит, как было хорошо, когда санни был рядом, чтобы попытаться защитить его от тьмы за спиной. он вспомнит, как плакал над бессознательным телом, истекающем кровью из глаза, как выцеловывал в панике его лицо, покрытое кровью и слезами, пока сам не потерял сознание. он вспомнит, как детская любовь заставила его пойти на обман с самоубийством, и как эта любовь превратилась в раковую опухоль внутри тела. он вспомнит, что последнее выражение лица санни, которое видел бэзил, был испуг -- совсем не светлая концовка для их истории. но это всё будет где-то, всё будет когда-то. а прямо здесь, прямо сейчас, стоя у зеркала и заливаясь слезами, хрупкий мальчик вгоняет садовые ножницы в свой живот.где-то там
5 февраля 2023 г. в 07:40
где-то там, на крыше высокой больницы, стоит мальчик.
ветер треплет взъерошенные чёрные волосы, слегка развивает больничную одежду. санни задумчиво смотрит на облака, и не в тему лезут в голову воспоминания о том, как руками омори взбирался он по лестнице, что кончалась выше даже облаков, позволяя попасть в мир пурпурных небес и пиратских приключений. парень задирает чуть выше голову и долго-долго смотрит в небо, пока глаза не начинают слезиться от солнца; кажется, будто ему нужно сделать жалкий десяток шагов наверх, и огромные космические поля предстанут перед ним, и вместе с друзьями за спиной он сможет присесть на клетчатый плед сестры, впасть в её объятия.
«нет,» — осекает себя санни, и детский голос омори позади вторит ему. в объятия сестры ему путь закрыт навеки. в небеса, если верить в теорию рая и чистоту душ его обитателей, тоже. — «я пойду только вниз.»
а внизу страшно. мальчик опускает взгляд на город, и всё внизу расплывается темнеющими пятнами то ли от большой высоты, то ли от страха перед ней. сердце бьётся часто-часто, и воздуха начинает не хватать. холодные белоснежные ладони омори накрывают шею, перекрывая дыхание похлеще паники. нежный голос мари больше не нашепчет ласковые слова, которые помогут успокоить рассудок.
отступить нельзя — там, позади, впиваясь в затылок пустым неморгающим взглядом чёрных бездн, стоит омори, шумно дыша на ухо и слабо подталкивая санни вперёд, навстречу стерильно белому ничто, навстречу вечным объятиям подвешенного тела, навстречу белоснежному глазу и покрытым чёрной гнилью зубам.
падать далеко и страшно.
но мари было страшнее.
санни делает вдох — шумный и судорожный, разводит руки в стороны — не своими усилиями, пытаясь притвориться, что не чувствует холода ладоней омори на плечах, — и шагает.
зияет вместо пейзажа города чёрная пасть бездны. сменяются небеса пестрящими оттенками красного и фиолетового. звёзды сменяются облаками, облака — кровью.
«где-то», — думает санни остатками здравого рассудка, не рассеянного во прахе чёрного пространства, пока ветер впивается в него острыми иглами, — «сейчас лежит бэзил. наверное, остальные рядом с ним.»
наверное, обри нервно кусает ногти. наверное, хиро устало смотрит на спящего цветочника. наверное, кел с трудом держит улыбку на лице.
где-то, окружённый друзьями, преисполненными недоумения, проснётся мальчик с синяками, и тело его будет болеть, а в руке останется фантомное ощущение сжатых пальцами до боли ножниц. где-то, когда мальчика успеют обнять его друзья, на его лице расцветёт неловкая улыбка, и мышцы, забывшие искренность этого жеста, неприятно пошевелятся, вбежавший в панике в палату врач скажет мальчику, что его лучший друг после пробуждения спрыгнул с крыши. где-то мальчик, спотыкаясь, выбежит из больницы, не слыша криков за спиной, и заметит окровавленное тело на асфальте, а потом — слёзы.
санни открывает глаза, закрытые при падении, и видит, что земля уже слишком близко.
голос омори перестаёт звенеть в ушах. вдруг становится понятно, что всё можно было бы решить разговором, и даже ужас в глазах друзей можно было бы пережить — ведь они бы остались рядом, о да, сейчас это становится таким очевидным.
санни впервые за последние годы дышит полной грудью, а тьма подвешенного трупа развеивается на ветру.
но земля уже слишком близко.