Лекарство от душевных ран.

Размеренный стук колёс убаюкивал. Но Живаго изо всех сил старался не заснуть. Он единственный доктор на весь вагон. А в вагоне несколько десятков раненых. Шесть тяжёлых, восемь после операции, остальные в стабильном состоянии. Юрий поднял голову, отвлекаясь от документов, и посмотрел в сторону. Справа от него за столом в карты играли двое фельдшеров. За фельдшерами медсестра, сидя на своей полке, читала книгу. Напротив неё другая медсестра что-то вязала. Живаго вздохнул и посмотрел в окно. За окном проносились поля, окутанные саваном ночи. Здесь, вдалеке от столицы, было спокойно и тихо. Кроме шума ветра, ничего не было слышно. Но это даже и хорошо. Нет ни стрельбы, ни взрывов, ни криков раненых. Ни боли от потерь. Юрий закрыл глаза и медленно потёр лицо руками в попытках отогнать сон. Разумеется, это не помогло. Доктор перевёл взгляд, воспалённый от нескольких суток без сна, на мужчину напротив. Это был большевик. Живаго видел, как он скакал на коне сквозь дым. Как белые стреляли в него, но ему удавалось уходить от пуль. Как кому-то из белых всё же удалось попасть в него. Его ранили в плечо и, проскакав ещё несколько метров, он упал на землю. Юрий решил забрать его с поля. Чтобы отвезти вместе с остальными в какой-нибудь далёкий уезд, где нет войны. Выяснилось, что красного зовут Фёдор Эйхманис. И ненависти к белым он не испытывает. Доктор сделал ему операцию, чтобы не было заражения крови. А сейчас он спит, лёжа на полке напротив Юрия. Живаго невольно залюбовался спящим мужчиной. Молодой, но около глаз у него уже есть морщинки. У него на носу небольшая горбинка. Грубовато очерченные природой скулы. Тонкие, едва заметно улыбающиеся губы. Наверное, ему снится что-то хорошее. Отгоняя от себя подобные мысли, доктор вновь склонился над документами. Почему он так много думает об этом большевике? Явно намного больше, чем доктор должен думать о пациенте. Написав несколько строк, Юрий положил голову на руки и закрыл глаза. Стук колёс окончательно убаюкал его. Доктор думал, что просто немного полежит с закрытыми глазами. Но сам не заметил, как уснул. Ему снился очень реалистичный сон. Будто он оказался где-то возле моря, на песчаном берегу. В Крыму, кажется. Раннее утро. Все ещё спят, и на берегу никого нет. Юрий раздевается и идёт к морю. Волны приятно ласкают ступни. Мужчина улыбается, блаженно прикрыв глаза, и заходит в воду по пояс. Проведя рукой по поверхности, ныряет в море с головой. Вынырнув, с наслаждением улыбается и проводит ладонями по волосам, заглаживая их назад. Здесь нет гражданской войны, нет боли и смерти, нет печали и горя. Только рассвет, песчаный берег, Чёрное море, каменные улицы и лёгкий приятный бриз. Живаго оборачивается и видит на берегу стройную мужскую фигуру. Подходя ближе к берегу, Юрий видит, что это Эйхманис. Он смотрит на доктора в ответ, приложив ладонь ко лбу, и улыбается. На нём светлые брюки и лёгкая белая рубашка. Живаго идёт к нему быстрым шагом. Подойдя к нему вплотную, мужчина подаётся ближе и целует Фёдора в губы. Нежно и трепетно, обдавая Эйхманиса ароматом моря. Тот обхватывает его лицо ладонями, углубляя поцелуй. Оторвавшись от желанных губ, он опускается на шею, собирая губами тёплые капли и срывая с губ брюнета тихие стоны. Юрий закрывает глаза и, закусив губу, зарывается пальцами в волосы любовника. Фёдор прикусывает ключицы, оттягивая кожу, и тут же целует место укуса. — Только не останавливайся, — шепчет Живаго, не открывая глаза. — Не волнуйся, — таким же горячим шёпотом отвечает Эйхманис и, лукаво блестя глазами, стягивает с мужчины бельё. Юрий издаёт непозволительно громкий стон и… Просыпается. За окном вагона брезжит рассвет, освещая поле. В вагоне все спят, и Живаго решает воспользоваться остановкой поезда, чтобы выйти на перрон. Выходить доктор не стал. Остановился возле открытой двери и достал из кармана галифе папиросы. По привычке прикрывая огонь от несуществующего ветра, он закурил. Ему было необходимо обдумать свой сон. Почему этот большевик стал так часто посещать его мысли? Почему Юрию это нравится? Почему ему это не чуждо? — Курите, товарищ доктор? Живаго обернулся на голос. За ним, накинув на плечи чёрную кожаную куртку, стоял Фёдор. Чуть растрёпанные тёмно-русые волосы спадали на его лоб. Верхние пуговицы белой рубашки были расстёгнуты, открывая вид на шею и ключицы. Такая небрежность почему-то очень понравилась доктору. — Как Ваше плечо? — поинтересовался мужчина, выдыхая серый дым в небо. — Прекрасно, спасибо. Эйхманис улыбнулся и, стремительно сократив расстояние, встал рядом с Юрием. Живаго отнял папиросу от губ и вновь выдохнул дым. Такая близость и столь малое расстояние напрягали его. Фёдор глубоко вдохнул свежий утренний воздух, смотря на рассветное небо. — На Вашем месте я бы не стал долго стоять на таком холоде. — Беспокоитесь, Юрий Андреевич? — Беспокоюсь, — Живаго выбросил папиросу на рельсы и перевёл взгляд на собеседника. Посмотрел в невероятно красивые серо-голубые глаза и хотел добавить что-то ещё. Но не успел. В то же мгновение Эйхманис приник к его губам, сминая их во властном поцелуе. Он целовал так жадно, словно хотел собрать с губ доктора этот горький вкус табака. Здоровой рукой Фёдор обнял своего спасителя за талию, пока тот вплетал пальцы одной руки в его волосы, а другой рукой нежно гладил по щеке. Было совершенно наплевать, что их кто-то может увидеть. Они оба хотели больше, чем просто поцелуй. Всё будет так, как во сне. — Скажи мне, что это значит? — разрывая поцелуй, спрашивает доктор. — Это значит, что я люблю тебя. — А если кто-то нас увидит? — Не беспокойся, Юрочка, всё будет хорошо, — отвечает Фёдор, вовлекая Живаго в новый поцелуй.