Лихорадка

      Шёл беспросветный ливень. Лиам устал слушать перестукивание босоногих капель по старой крыше и рассматривать причудливые разводы на оконных стёклах. Даже этот дождь обладал мало-мальски терпимыми способностями к рисованию. А он так и остался унылой посредственностью… В пасмурные дни горечь и меланхолия больше всего одолевали его. Не помогала ни одна светлая мысль — они попросту не шли в голову. Вот и сейчас всё вокруг казалось таким, как этот день — серым и безрадостным. Лиам аккуратно коснулся кончиками пальцев дощатого подоконника: что-то вспыхнуло перед глазами невесомым отсветом — и через миг оформилось в слово. Имя. Лилит. Он думал о ней каждый день с той самой минуты, как увидел. Не мог проснуться, не вспомнив лица в деталях. Как сильно он мечтал однажды запечатлеть его в самых достойных красках на лучшем холсте. Не всем желаниям суждено сбыться. …Как хорошо было бы встретить её прямо сейчас. Лилит, его бесценное сокровище, всегда знала, как отвлечь от тяжелых дум. Нужно найти, узнать, где она! Он поспешно вскочил на ноги, бросаясь к выходу из комнаты — совсем как жаждущий игры ребёнок. Такой шторм за окном. Она должна быть где-то в отеле! Спускаясь по гулким ступеням вниз, во владения сестры, он ощущал себя почти Данте Алигьери, переступающим границу ада. На самом деле это была одна из шуточек Лилит. Они ему до ужаса нравились. — Сестрица! — Торопливо окликнул Лиам, услышав шум в одной из бесчисленных комнат. Кажется, Жозефина опять затеяла уборку. Постояльцев пока не было, только её энтузиазм не убавлялся ни на йоту. Она немедленно вышла на зов — обыкновенно суровое выражение лица заметно смягчилось при виде брата. — Лиам? — пробормотала, приподнимая густые брови. — Ты не видела… Лилит? — выговорил с придыханием, в следующий миг устыдившись собственной робости. — У меня есть к ней дело. Жозефина закусила губу, хмыкнула — в самом взгляде её засквозило откровенное разочарование. — С утра её не видно. Наверняка как обычно где-нибудь пропадает, дрянная бездельница. — Ты знаешь, что творится на улице?! — Выкрикнул он, не дав ей договорить. — Проклятье! — Хватит! — неожиданный упрёк явно вывел её из колеи. — Ничего с ней не будет, в самом деле… Разумеется, он уже не слушал. Бежал к выходу едва ли не прыжками. Жозефине казалось, каждое прикосновение его ног к полу отдаётся где-то в глубине её сердца похоронным колоколом. *** О чем он думал, когда вышел без плаща? Ливень хлестал не каплями — холодными стрелами — и каждая находила цель. Такой напасти здесь давно не случалось. Не иначе стихия разгневалась на прегрешения жителей Тотспела. Лиам невольно вздрогнул. Он не хотел думать об этом. Только найти Лилит… Он промок почти сразу — двигаться стало тяжелее. Если сестрица прознает, милую Лилит не ждёт ничего хорошего. Нужно быть незаметнее… Куда она могла подеваться? Между ними существовала особая связь — нередко ему удавалось различить малейшие оттенки её эмоций, угадать настроение, подобрать необходимые слова. Вдруг и сейчас получится? Город встретил его пустотой улиц. Редкие прохожие шарахались прочь, не иначе подозревали в нём сумасшедшего. Спрашивать у них, разумеется, было бессмысленно. Они не любили Лилит — слепые глупцы, никогда не видевшие истинной красоты. Лиам не разглядел её ни за одной из залитых дождём витрин — и отчего-то уверился: здесь её нет. Стоило вернуться домой, быть может, Лилит уже там — но шипы тревоги всё острее кололи душу. Так, что он почти не ощущал затёкших за ворот капель. А если с ней что-то случилось? Ведь так многие в этом богом забытом месте желают ей зла. Конечно, Лиаму ли не знать — она может постоять за себя. И всё равно на душе было неспокойно. Если бы он мог привязать её к себе сотней невидимых ниточек… Не сработало бы. Непокорная, оттого такая прекрасная, Лилит всегда разрывает оковы. Он не поступил бы так с ней. …Наконец дома Тотспела исчезли из виду — дождь, кажется, постепенно сошёл на нет. Серое небо подёрнулось холодной голубоватой дымкой. Всё это время Лиам брёл едва ли не наощупь, и сейчас с удивлением понял, что стоит на песке. Кажется, сам того не желая, вышел к пляжу. Вода в лимане бушевала не на шутку — неуклюжие волны едва не доходили до берега. Хоть это была всего лишь потуга на настоящую бурю, она захватывала воображение. Это место всегда было особенным. — Ты так задумчива, милая Лилит, — ласково шепчет Лиам, почти склоняясь к её уху. Девушка смеётся, намеренно придвигаясь ближе. Её мягкие волосы щекочут губы, однако он не теряется — жадно ловит локоны пальцами, держит бережно, боясь отпустить. — Посмотри на этот прекрасный лиман, — после продолжительного молчания говорит Лилит. Её тон полон серьёзности и сосредоточенности. — Разве не дивно творит природа? Он поспешно отворачивается, стараясь скрыть от неё тоску, вмиг овладевшую всем существом. Отчего творить дано не всем, кто того желает? Однако уже в следующее мгновение он чувствует на своём плече маленькую узкую ладонь. — Я знаю, о чем ты думаешь, мой милый Лиам. И как помочь твоей печали мне известно. Нет ничего, что укрылось бы от неё. Её чуткость к нему отличалась от болезненной привязанности Жозефины, завораживала. Он хотел дарить не меньше хрупкого тепла взамен, но получалось каждый раз неравноценно. Вот и сейчас, обернувшись, он увидел проказливые искорки в её глазах. Она родилась особенной. А он пришёл в этот мир, чтобы воплощать каждую её идею в жизнь. — Обещай, Лиам, — мягко просит; её пальцы без спроса поглаживают его губы. Он почти чувствует, как ползают где-то в груди светлячки — огромное множество. Сейчас они вспыхнут, и он сгорит. — Ты знаешь, Лилит, я всегда готов… Обрывает, порывисто приникая к его груди. — Этот лиман будет нашим местом. Только ты и я. Здесь мы будем свободны, здесь ты…станешь создавать прекрасное. Я помогу тебе. Я нашла способ, милый Лиам! Ты больше не будешь несчастным. Она дрожит — кажется, вот-вот упадёт. Его руки крепко, как по наитию, обхватывают тонкую талию. Воодушевление трепещет в каждой клеточке тела — и он не может сдержаться, даёт ему волю. Заключив любимое лицо в ладони, он глядит ей в глаза так пристально, точно пробует вобрать в себя каждую чёрточку — всё невыразимое и оттого особенно ценное. Лилит улыбается и оставляет на его щеке лёгкий поцелуй. Её губы холодные и мягкие; прикосновение въедается в разгорячённую кожу. Воспоминания проносились перед глазами бешеным вихрем, пока Лиам вглядывался в разделяющую небо и воду линию горизонта. Его внимание привлекли две фигуры, укрывшиеся от любопытных взглядов в низине, у самой воды — он заметил их совершенно случайно, когда стих ветер и послышался смех. Зрение никогда его не подводило. То была она. Лилит, его Лилит и этот художник, которого он ненавидел всем сердцем. Они тоже промокли до нитки — мокрое лёгкое платье облегало каждый изгиб её тела, а он, подлец, пялился, не стесняясь. Она лишь смеялась, следя за его взглядом — пальцы Берта ухватили её запястья: они никого на свете не замечали кроме друг друга. Он подхватил её и легко закружил. В следующее мгновение она уже приникла к его губам — жадно, бескомпромиссно, порывисто. Так, как он сам всегда мечтал коснуться её. Лиам медленно отступил, почти споткнувшись о большой камень. Это привело его в чувство — юноша затравленно оглянулся, однако так и остался незамеченным. Странная, чужая тяжесть придавила к земле, но он нашёл в себе силы повернуть назад. Мысли, неповоротливые и спутанные, одолевали его всю дорогу домой. Залитые водой улицы Тотспела встретили неприветливо, оскалились выступающими камнями мостовой. Она выбрала его… показала ему лиман, она целовала его, он позволил себе слишком много! Гнев, свернувшийся где-то под рёбрами, забирал боль. Но худшие мысли были впереди. Это всё потому, что Берт одарён талантом. Ведь что бы ни предпринимала Лилит, ему не дано создавать шедевры! Холод разлился по телу — от макушки до кончиков пальцев. Шагать стало невыносимо тяжело. Красная дымка перед глазами мешала отгородиться от горечи. Лиам как будто тонул, не в силах выбраться из всепоглощающей тёмной пучины. Он не помнил, как вернулся домой. Откуда-то сверху донёсся встревоженный голос Жозефины — увидев его, сестрица, кажется, сорвалась на фальцет. Холодно. Боги, как же холодно. Словно ему в ответ резкий шквал пылающей боли охватил голову. Лиам поморщился, пытаясь сфокусировать зрение. Всё слишком быстро кануло в темноту. *** Шагала Селена быстро — привычка с детства. Чем скорее идёшь, тем меньше тебя замечают, не придираются. И сейчас, торопливо поднимаясь на мост, она думала о сонме осуждающих взглядов, который, казалось, следовал за ней по пятам. Невыносимо. Каждое движение с недавних пор казалось ей средоточием неимоверных усилий. С тех пор как Деймон ушёл. Последние дни она жила словно в липком тумане — чья-то чужая навязчивая тень нависла над ней, деля всё…нет, не на «до» и «после». Сейчас и никогда. Она давно не ощущала себя столь пустой и хрупкой — как музыкальная шкатулка с танцующей балериной, из которой вытащили ключик и заодно вытянули пружинку. Это было по сути своей отвратительно. Селена даже не знала толком, куда шла. Привычный маршрут закончился на мосту — весьма символично. Почти прямое указание к действию. Чёрта с два. Она подошла к массивным перилам, облокотилась, заглядывая в мутную чёрную воду. Здесь не за что было зацепиться глазу. Казалось, перед Селеной не обыкновенная грязная река, а настоящая бездна, которая вот-вот поглотит последнее, что в ней осталось. Неожиданно девушка ощутила на себе пристальный взгляд. Передёрнув плечами, Селена поспешила обернуться. …Он был странный — старомодная одежда, длинные волосы. Даже напрямую столкнувшись с ее взглядом, продолжил пялиться. — Я прыгать не собираюсь, — отрезала, закатывая глаза. — Можешь не переживать. Усмешка тронула тонкие губы. Незнакомец выглядел так, точно затерялся в своих мыслях, и каким-то неведомым образом Селена стала его проводником, указавшим путь наружу. И этот пронзительный, всеобъемлющий взор пугающе светлых глаз… Будто они были знакомы. О нет. Она наверняка запомнила бы. — Прос-тите, — с запинкой выдавил юноша, наконец отворачиваясь. — Вы мне кое-кого…напомнили. Селена с видимым пренебрежением повела плечами. Ей некогда было разговаривать — отвлекаться на бессмысленную болтовню с каким-то чудаком. Казалось, здесь никто не помешает ей молча оплакивать любовь — как думалось теперь, порождение собственной глупости. Такой человек, как Деймон, не мог чувствовать ничего настоящего…к ней. Это было очевидно. А она позволила себя одурачить. Наивная глупышка! Селена снова почувствовала себя ужасно беззащитной: от этого ощущения не получалось сбежать. Даже бесконечная работа — десятки исчерченных листов — как будто ещё отчетливее проявляли каждую рану. Слабость губительна. Нужно уходить, пока этот случайный прохожий не накинулся на неё как стервятник на добычу. Только она истекала не кровью, а саможалостью. …Кажется, она развернулась чересчур резко. Блокнот для эскизов, едва умещавшийся в сумке, с необъяснимой готовностью полетел на мостовую. Чёрт подери! Селена потянулась за тетрадью, но чужая рука уже перехватила драгоценные наброски. В следующую минуту молодой мужчина уже разглядывал ее чертежи. — Отдайте немедленно! — Нервно выкрикнула девушка, не заботясь даже о том, как эта сцена должна выглядеть со стороны. Удивительно, но присутствие незнакомца не доставляло привычного дискомфорта — и это пугало Селену ещё больше. На минуту даже показалось, будто его черты всё же о чём-то ей говорили… — Простите, — спокойно проговорил молодой человек, протягивая ей альбом. — Это действительно было некрасиво с моей стороны, но я, можно сказать, покорён искусством…особенно изобразительным. И ваша работа… Селена почувствовала, как на щеках занимается настоящий пожар — проклятье! — Не нужно объясняться. Отдайте. Я спешу. Её твердость, граничащая с грубостью, всегда обескураживала людей. Думалось, они просто не ожидали подобного от семнадцатилетней девчонки. Один из немногих козырей в рукаве. Глаза юноши приобрели неожиданно тоскливое выражение. «Они у него голубые», — царапнула сознание непрошеная мысль. Селена принципиально не вглядывалась в лица собеседников, ей никогда не было интересно знать, какого цвета их глаза. Самым главным для неё было то, что у Деймона они серые. А когда он злился, напоминали…нет, не грозовые тучи. Холодные камни. Когда он уходил, она налетела на них грудью. Осколки, кажется, до сих пор внутри. …Она снова замерла — на этот раз почти перед носом у странного парня. И теперь он имел возможность наблюдать каждое неуловимое изменение в выражении её лица. Это должно было вывести Селену из себя. Забрав блокнот из протянутых рук, девушка отправила его назад, в сумку. — Простите… — Вы в третий раз это говорите. — Я вижу вашу печаль. Она была уверена, что когда поднимет взгляд и снова посмотрит в это лицо, непременно захочет вскрыть ему грудную клетку. Чтобы молчал и не говорил очевидного. Чтобы не строил из себя чёртова психолога. …И вдруг оказалась обезоружена. Как будто вся броня, которую она так тщательно взращивала, легла грудой металлолома у ног. — Да кто же ты такой? — Селена с ужасом поняла, что едва не всхлипнула. — Тот, кто, кажется, знаком с частичкой твоей души. Это был полный вздор, настоящий бред. Наверняка этот сумасшедший хочет обокрасть её или того хуже… — Послушайте… Он ничего не ответил. Внезапный порыв ветра растрепал длинные волнистые волосы юноши — несколько прядей пристали к его щекам. Неожиданно ей захотелось аккуратно убрать их с чужого лица. «Мой милый…» Страха не было. Только тянущее ощущение застывшей где-то на острие сознания мысли. Как будто она вот-вот вспомнит что-то неимоверно важное. — Твои чертежи прекрасны. — Всё было как в мороке, лихорадке; они так и остались на непозволительно близком расстоянии друг от друга. Селена судорожно втянула воздух, но даже ночной холод не отрезвил. От знакомого чужака пахло морем и терпкими травами. — Я всегда мечтал запечатлеть хотя бы оттиск прекрасного. — Это всего лишь мосты, — хрипло рассмеялась Селена, — огромные железные монстры с непробиваемыми хребтами. …Она никогда прежде их так не называла. Казалось, этот человек с легкостью, дюйм за дюймом, извлекал из неё всё глубоко погребённое и вселял в это жизнь. — Нет. Вы, творцы, никогда не понимаете всей прелести того, что делаете. — Он усмехнулся с ощутимой горечью. — А ведь это — исключительный дар. Что-то заставило её сделать шаг к нему, почти коснуться плечом его руки. — Ты говоришь об этом с таким трепетом… как настоящий художник. Уголки его губ невесомо приподнялись. — Увы. До живописца мне далеко. На миг Селене искренне захотелось ободрить его — собственное желание показалось ей едва ли не смехотворным. Что он делает с ней?! — Талант не так важен. Труд — вот залог успеха. Он наблюдал за ней с ласковой полуулыбкой, но грусть его никуда не делась. — Не забывай о душе. Иногда для того, чтобы создать нечто поистине превосходное, нужно собрать себя воедино. — А где твоя душа? — вырвалось само собой, как будто просилось наружу. — Там же, где ты, Лилит. Он не размыкал губ, но тихий голос продолжал звучать — как будто в её голове. Селена в исступлении сжала виски. И снова вместо чудовищной паники — что-то горячее в груди. Оно медленно, но верно заполняло пустоту внутри. Вытесняло покорёженные временем слёзы. Она зажмурилась. — Найди свою душу, прошу. Невесомый поцелуй чуть тронул смеженные веки и растворился в единый миг. Селена знала, стоит ей открыть глаза, она никого не увидит рядом. *** Лиама разбудило удивительное тепло в груди. Он потянулся, привыкая к яркому утреннему свету. Это была его комната в отеле — всё та же кровать, ковры, несколько книг на письменном столе… Стоило ему только вздохнуть, двери распахнулись. Вбежала Жозефина, следом за ней показалась…она. На миг внутренности снова пронзила ледяная игла. В следующую минуту Лиам уже улыбался обеим женщинам. — О, Лиам! Как мог ты заставить меня так волноваться? Ты метался в бреду по меньшей мере двенадцать часов… Святые небеса! Этот ужасный дождь… Она смотрела только на него, но по одним недовольно сжатым губам и приподнятому подбородку он понял — Лилит получила хорошую взбучку. Он не хотел подставлять её — ни за что на свете! Но этот странный дивный сон… — Сестрица, — он широко улыбнулся, стараясь хотя бы немного смягчить её. — Спасибо тебе за заботу, я и правда повёл себя как глупец. Не стоило покидать отель в такую непогоду! Но сейчас я чувствую себя совсем здоровым. Лиам знал, как следует говорить с сестрой — она действительно расслабилась. — Сейчас я принесу тебе поесть. Не вздумай вставать! — Обернувшись к служанке, она лишь процедила. — Проследи за ним, пока я не вернусь. Они с Лилит остались наедине. Какая удача…и одновременно — мука. Она не говорила, только смотрела куда-то поверх его плеча. В этот миг Лиам понял: ей всё известно. И, кажется, она чувствует вину. Едва проснувшись, он захотел поведать ей о своём сновидении. О странном мире с высокими домами и железными чудовищами, о девушке, совсем девочке, с её глазами и осколком души. Но сейчас тишина вобрала в себя каждое несказанное слово. Ещё не время. Всё ещё встанет на свои места. Он это непременно увидит.