Узы

Эллада пала. Рим был покорён. Всё, созданное людьми, в конечном счёте превращалось в прах. Подбитый алым тяжёлый плащ шелестел по коридору; каблуки высоких сапог дробно стучали. Кайус Вольтури был разъярён. Злость клокотала в нём, и кровь обязательно вскипела бы — будь он живым, разгоняй бы сердце эту самую кровь по жилам. Но тысячи лет существования научили его внешнему хладнокровию — не внутреннему — и поэтому дверь покоев Кайус открыл почти спокойно, хоть и хотелось ударить ей о стену так, чтобы весь замок знал о его гневе. Внутри был полумрак. Тяжёлые бордовые шторы скрадывали дневной свет, а тёмная лаковая мебель яркости комнате не добавляла. — Доброе утро, Кай, — бархатом по коже из сумрака. Хозяин покоев нашёлся в глубоком кресле. Его длинные, унизанные кольцами пальцы застыли над страницами ветхого талмуда. Кайус не приветствовал в ответ — словно изо рта у него могли излиться только проклятия. Молча прошёл внутрь, разбивая томную тишину каблуками. — Века не научили тебя манерам, дорогой друг. Ярость скрутилась в ядовитую змею, так и норовящую вцепиться в чужую плоть. Кайус знал, как легко оторвать чужую голову и сжечь потом. Знал ужас предсмертной агонии и пробовал его на вкус. — Века не научили людей не лезть на нашу территорию, — выплюнул он, сжимая кулаки, оставляя на бледной коже вмятины острых ногтей. — И в этом твоя вина, Аро. Аро склонил голову, рассматривая Кайуса будто диковинную зверушку. Алые губы расплылись в ледяной усмешке. — Ты удивительно красноречив сегодня. Иногда я месяцами слышу от тебя меньше слов. Стоять посреди комнаты, когда Аро восседал в кресле, будто на троне, было неприятно. Всё, что хотелось, — свернуть ему шею, стереть с холёного лица тень снисхождения. Они не были равны. Ему, гордому сыну Эллады, никогда не будет равен простой крестьянин, пусть и выползший наверх. Раньше целовал бы Кайусу ноги, оплетённые сандалиями, а теперь пытается главенствовать не только над кланом, но и над всеми вампирами. — Что привело тебя ко мне, мой друг? В Европе закончились оборотни? Хочешь отправиться в Америку? Кауйс шагнул ближе, чувствуя, как теряет контроль. Под кожей свербела ненависть, чистая, незамутнённая, наконец сорвавшая былые узы. — Ты знаешь, Аро, — почти прорычал он, — не притворяйся. — Знаю что? — Аро улыбался так же спокойно, как и до этого, но чуть наклонился вперёд, ощущая повисшую в воздухе опасность. — Клан под моей протекцией исчез без следа. Все до единого семнадцать вампиров. — А, это тот милый сицилийский клан? Как их там, — Аро задумался, постукивая пальцами по корешку книги, — что-то на Ф. Фи.. Фо... — Фальк, — голосом Кайуса можно было бы остужать раскалённые солнцем пустыни. — Мне жаль, Кай, — Аро покачал головой; его губы снова растянула благодушная снисходительная улыбка. — Но, может, они просто переехали? Знаешь ведь, законы предписывают... — Прекрати изворачиваться! — Кайус практически навис над креслом, упёршись в массивные подлокотники; Аро не шевельнулся, но в глубине его алых глаз что-то вспыхнуло. — Я в курсе, что ты причастен. — Это серьёзное обвинение, мой друг. Аро протянул ладонь. Кайусу хотелось сломать ему запястье, но вместо он обхватил пальцами прохладную кисть, сжал чуть сильнее, чем надо и вспомнил. Холод. Кожу вспарывают иглы льда. А в груди — пламень. У Стража изящные черты лица, тонкие губы и страх во взгляде. Голос срывается. Обращён не так давно — пару веков назад. Обращён Аро. — Вестей нет, милорд. Сицилия пуста. Дрожь, и следом — ослепительная ярость. Первым порывом — прижать Стража к стене, вцепиться в горло. Зов крови и мести. Пальцы почти не дрожат, голос твёрд. — Я посылал Стражей месяц назад, когда до меня дошли первые тревожные вести. Почему вы, — пауза, чтобы сдержать гнев, — почему вы не выполнили приказ? Взгляд в пол. Ссутуленные плечи. Страх, который почти вдыхают распалённые ноздри. Осязает язык. — Милорд Аро запретил. Все Стражи были брошены на подавление восстания во Франции. Аро. В груди — слепая ненависть. Если клан истреблён из-за его запрета, его тоже нужно убить. Кровь за кровь. Кровь. Кровь. ПРОЧЬ! Аро отшатнулся, и рука Кайуса повисла безвольной плетью. Он всё ещё проживал воспоминание часовой давности. Маска благодушия не сразу вернулась на бледное лицо — Аро был растерян, сбит с толку даже. — Узы ослабли, — медленно проговорил он, вставая с кресла. Кайус отступил к самой двери: хотелось оказаться как можно дальше от этой комнаты, от её хозяина. — Я чувствую твою ярость, Кай, — мягкая, неискренняя улыбка, — я понимаю её. Аро качнул небольшим колокольчиком; нежные переливы пронзили не только покои, но и, казалось, весь замок. Спустя десяток секунд на пороге возник безликий Страж, с лицом, скрытым глубоким капюшоном. — Позови ко мне Челси. Скажи ей, что дело срочное. Кайус не шелохнулся. Он знал, что это значит. Он чувствовал, что узы верности, скрепляющие, сковывающие его с Аро, истерлись и пали. Иначе он и помыслить бы не мог о его убийстве. Челси это исправит. Он снова преисполнится верности и признательности. Так будет лучше для всех — кто знает, куда заведет слепая ярость, каким будет следующий приказ для Джейн и Алека? Кайус был лишён дара — к счастью, как говорили многие по углам — и в то же время гнев был его даром. Пылающим, не знающим преград. Сметающим всё на своём пути: людей, оборотней, вампиров. Даже таких могущественных, как Аро. Она возникла в комнате почти бесшумно. Вплыла, качая бёдрами, откинула на спину капюшон и пышную гриву каштановых волос. У неё был острый нос и родинка над верхней губой. Клыки сверкнули в ухмылке пухлых губ, когда она присела в реверансе перед Аро. Чармион. Так её звали тысячи лет назад. Она отказалась от имени, данного Элладой, меняла его, как перчатки, фасон платья и глубину декольте. Теперь именовала себя Челси и носила яркий макияж и юбки-солнце. Кайус помнил её ещё юной, едва обращённой. Дрожащие колени и кровь, текущая по подбородку. У ног — растерзанный человек. То ли приятель, то ли родственник. Он не интересовался, не давил на рану. Тогда он ещё помнил хоть что-то о деликатности. — Ты знаешь, что делать, дорогая, — Аро цвёл улыбкой. Чармион — теперь Челси — всегда была его любимицей. Слишком ценной, слишком похожей на него. Амбиции и любовь к роскоши. — Конечно, милорд, — у неё была красивая, белоснежная шея, украшенная нитью крупного жемчуга. Кайус ничего не почувствовал, хотя раньше этот вид хотя бы слегка волновал его. Маленькая ладонь Челси идеально легла ему в руку, другая обхватила кисть Аро. Тот смотрел чуть напряжённо и с интересом, почти в упор. Кайус всё ждал знакомую волну холода, растекающуюся от пальцев к голове, стирающую крамольные мысли. Ничего не происходило. Челси поморщилась. — Не выходит, милорд Аро. Воля милорда Кайуса слишком сильна. У неё слегка дёргался глаз. Красивый, алый глаз, с обожанием и виной смотрящий лишь на одного. В этот раз Аро не потерял лица — его губы чуть дрогнули, словно он хотел рассмеяться от глупости ситуации. — Верность мне теперь тяготит тебя, Кай? — Так было всегда. Сейчас мне хочется лишь твоей кончины. Челси задрожала. То ли решила, что будет наказана, то ли так переживала за своего создателя. — У меня есть мысль, милорд, — несмело произнесла она, улыбаясь Аро. У Кайуса от этой улыбки сводило зубы. — Я могу установить между вами связь другого рода. Аро нетерпеливо всплеснул руками. Умирать ему явно не хотелось, а развязывать с Каем войну — тем более. Особенно если Джейн и Алек переметнулись бы. Больше всего Кайусу хотелось прекратить этот фарс. Схватить Аро за полу плаща, притащить в общину сицилийского клана и там, найдя доказательства его вины, прикончить. Лишить головы и предать огню. И возглавить Вольтури. Наконец завладеть истинной, положенной ему по рождению властью. Но вместо этого он опять взял Челси за руку. Она на него не смотрела — боялась. Тонкие пальцы вампирши дрожали, и Кайус сжал их крепче, как тогда, в день, когда она растерзала свою первую жертву. Тогда она боялась не его — себя. Вместо ожидаемого холода по коже прокатилось мягкое тепло. Аро снова смотрел на него — странно, непонятно, с затаённой печалью. Раз. Два. Что-то тяжело сжалось в груди, словно опять забилось сердце. Кайус приложил свободную ладонь к груди, но ответом ему была тишина. Убить Аро больше не хотелось. Но ярость не исчезла — лишь затаилась. И было странно в голове. Что-то новое или давно забытое старое ворочалось в мыслях. — Спасибо, Челси, — Аро приложился поцелуем к узкой кисти. — Ты кудесница. — Спасибо, Чармион, — негромко добавил Кайус. Вампирша дрогнула, как от пощёчины. Будь она живой, белоснежная кожа пошла бы некрасивыми пятнами. Не проронив ни слова, она вылетела из комнаты и растворилась в тиши коридора. — Ты удивительно жесток, мой милый друг, — Аро снова был благодушен и расточал сладкие улыбки. — И удивительно груб в общении с дамами. Мне не понять, как дорогая Афинодора терпит тебя веками. Лишь за это, не говоря уже о вкладе в дело нашего сообщества, ей стоило бы воздвигнуть памятник. — Люди настроили ей памятников вдоволь, — Кайус раздражённо поморщился. — Каждый из них она посещает ежегодно и тешит своё эго. Аро рассмеялся. Его смех, глубокий и бархатный, рассыпался по покоям, засел отголосками в былой тишине. Он вновь занял кресло; Кайус же остался стоять: желал только убраться подальше. — Меня всё ещё забавит тот факт, что вампиры стали богами, выдуманными людьми. Жаль лишь, что из всего пантеона только Афина — Афинодора — присоединилась к нам и не была сожжена. Мудрость. Знания. Эгоизм. Вот почему она осталась на этом свете. — Из тебя вышел бы чудный Арес, Кай. Яростный, воинственный, завораживающий. У Аро блестели глаза. Что-то было не так. — Я отправлюсь на Сицилию. Если я узнаю, что ты приложил к истреблению клана руку, Аро, клянусь, никакие узы меня... — Я отправлюсь с тобой. Кайус закрыл рот, прервавшись на полуслове. Вампиры не страдали ухудшениями слуха, но сейчас всё было возможно. Что? Что сказал Аро? — Мы отправимся на Сицилию вместе, Кай, — Аро встал. Его ладонь легла Кайусу на плечо, чуть сжала. — Разберёмся с тем, куда делся твой клан. Шея Аро была такой же притягательной, как и у Челси. Кайус закрыл глаза, понимая, что всё явно не так. *** В пути Аро стало плохо. До поселения клана они не добрались всего ничего — но Аро вдруг рухнул в пыль, прямиком под крону раскидистого, царапающего ветками дорогу дерева. Первой мыслью Кайуса было оставить его здесь издыхать. Второй — неожиданная, нежданная забота. Упасть на колени, перевернуть Аро на спину. Сердце не билось — да и не должно было, но человеческие рефлексы не ушли. — Когда ты последний раз питался? — прорычал Кайус, вглядываясь в более бледное чем обычно лицо. Аро театрально изображал умирающего лебедя, разве что глаза не закатывал. — Твой визит прервал мои планы на яства, — уровень драмы зашкаливал, Аро явно планировал собрать все аплодисменты, — ты, милейший Кай, отвлёк меня и вот, теперь из-за этой оплошности сильнейший клан Вольтури лишится своего лидера... Кайус встал и вытер пыльные ладони о полу плаща. — Если ты хотел привлечь моё внимание таким образом, то у тебя получилось. А теперь вставай, нужно найти добычу. Земля под сапогами мягко проминалась, воздух полнился ароматами цитрусов — ветки едва касались лица. Легко представить, как хорошо было здесь три тысячи лет назад, в благодатной колыбели греческого рая. Сицилия, чудесная Сицилия. Не одно столетие провёл здесь Кайус рука об руку с Афинодорой — молодые и влюблённые, они несли милость клана Вольтури вампирам Эллады. Изящные белые пальцы держат бокал. В нём — кровь. Узкий разлёт хрупких плеч. Кай качает в ладонях мягкие локоны цвета слоновой кости, пахнущие смертью. Раньше они были ярче солнца и отдавали терпкостью моря. Афинодора едва улыбается, небъющееся сердце трепещет. Я — твой, ты — моя. Вместо глаз у неё рубины. Красивые мраморные боги Греции. Сейчас же этот мрамор пересекла сеть трещин: их союз дал раскол уже давно. Сначала по мелочам: разъединённые поездки, сокращающееся совместное время, долгое молчание. Учёные говорили, что чувства вампиров вечны. Что их любовь преодолевает века и тысячелетия, становится только крепче, становится самой сутью. Все ошибались — даже извечные. Аро шагал следом, объятый тишиной и сомнениями. Шагал бесшумно, но Кайус знал, что он за спиной — надломленный непонятными терзаниями. Что-то было не так. — Ты никогда не был беспечен, — любопытство не было его пороком, но Кайус хотел знать, почему Аро поддался голоду. Тот долго молчал — сумрак уже лег плащом им на плечи, роща никак не кончалась, перебившись на стройные ряды оливковых деревьев. Рядом было людское поселение: по воздуху плыла высокая песнь загулявших в кабаке. У пьяниц была отвратительная кровь; примесь алкоголя портила её вкус, отравляла. Но Кайус знал некоторых вампиров, которые мешали кровь с вином, жизнь с ядом — Аро был одним из них. — Долгий спарринг с Джейн, — произнёс он, затаившись во тьме, наблюдая за развесёлыми людьми, выпадающими из дверей бара. Слишком много смеха. — Ей ничего не стоит тебя убить. Мне ничего не стоит тебя убить. — Знаю. Потому и вызываю её. Жертва нашлась сама. Кайус вышел из тени к молодой женщине, завернувшей за угол, к мусорным бакам. У неё была румяная шея и красивая грудь, подтянутая корсетом. Алкоголь почти не пел в крови. — Вам помочь, мистер? — мягкая улыбка, обнажающая на щеках ямочки. Едва вышедшая из юности, она уже обладала той притягательностью и магнетизмом, что заставляет мужчин сворачивать горы — лишь бы удостоиться хоть взгляда, хоть кивка одобрения. — Разве достоин я помощи от самой Афродиты? Девушка зарделась; жар жизни расползся по её щекам, как лучи солнца расползаются по утренней земле. Кайус слукавил — она не была похожа на настоящую Афродиту. К счастью. Та Афродита была столь же прекрасна, сколь и кровожадна. В Сиракузах она устроила настоящую бойню. То ли кто-то не купился на её чары, то ли пал к её ногам слишком быстро... Это было неважно — город прочертили реки крови, ужас заполнил его до краев, что чуть не выплёскивался за края. Кайус помнил её — Афродита шла по вымощенной мостовой, с ног до головы покрытая кровью, в руке — оторванная голова с искаженным в муках ртом. Шла и смеялась, запрокидывая голову; светлые волосы рассыпались по узким оголённым плечам. Остановилась вплотную, протянула почти прозрачные, как у призрака, ладони, касаясь его груди — жест обманутой любовницы. Губы её растягивала грустная тень улыбки, а в глазах плескался страх. Осознавала ли она, что натворила? Раскаивалась ли? Вне зависимости от ответа Кайус её убил. Возвращаться из воспоминаний с каждым годом становилось всё сложнее — и сейчас в ушах агонизировал умирающий город, — так что он даже, кажется, напугал свою будущую жертву. Она больше не улыбалась, но и не уходила, словно прикованная к земле, оплетённая его чарами. У Кайуса не было дара — но девушки велись на его экзотичную, почти потустороннюю красоту. Заколдованная, она сама взяла его за руку, позволила увести за стройные ряды оливковых деревьев. Звуки ночного кутежа растворялись вдали, а она всё шла и шла, рукой касаясь стройных стволов. Аро выскользнул из темноты незаметно, тут же приложился поцелуем к подрагивающей руке. Девушка уже ничего не соображала, но её начала пробирать дрожь страха. Это было плохо: страх искажал вкус крови, делал его хуже. Кайус, стоящий позади, не отводя взгляда от угольно-чёрных глаз Аро, убрал мягкие локоны с шеи жертвы, прижался ближе, вдыхая чудную смесь запахов. Апельсины, корица. Запах человека. Мгновение растягивалось, будто все они были мухами, застрявшими в смоле. Вязкое, как патока, струилось между. Аро пристально смотрел, едва вздрагивая от голода. Девушка тяжело дышала, откинувшись назад, на крепкую грудь. Кайус тянул время, водя пальцами по тонкой талии, а губами — по изящному абрису шеи. Дразня, обещая. Кому? И, наконец, потеряв всякое терпение, вонзил клыки, терзая мягкую плоть. Будь Кайус верным своему предводителю вампиром, то отдал бы право первого укуса ему. Но вот в чём проблема — Кайус был тем ещё мерзавцем. Так что, склонившись, он жадно, крупными глотками пил сладкую, едва горчащую, жизнью растекающуюся на языке кровь. Пил и слышал, как Аро хрипит и почти теряет контроль. Чувствовал, скольких усилий ему стоит сдерживаться, просто стоять на месте. Тело жертвы под руками обмякло, и тогда Кайус отстранился. Он чувствовал себя всесильным. Могущественным. Сейчас он легко бы вышел победителем из схватки с Аро. Подхватив девушку под спину и колени, он аккуратно опустил её на тёплую, нагретую за день землю. Растерзанная шея манила снова наклониться, вылакать вытекающую кровь. Вместо этого Кайус отступил, словно давая Аро разрешение. Ему оно, разумеется, не нужно было. Но всё же... Аро медленно опустился на колени. Кайусу вдруг стало жарко — хотя не должно было, какие им, мертвым, перепады температур? Однако в груди что-то тесно сжималось, когда он смотрел на длинные чёрные волосы, почти метущие землю, легко сжимаемые в кулак, натягиваемые. Кайус потряс головой — слишком много всего лезло, душного, томительного. Странно было, но не ново. Пусть он и забыл каково. Даже здесь Аро медлил, преисполненный какого-то извращённого достоинства. Провёл бледной ладонью по обескровленному лицу жертвы, прочертил линию скул, мягко коснулся пухлых губ. И наконец припал к истерзанной коже, жадно впился. Девушку Кайусу не было жаль. Да, молодая, здоровая, полная сил, её, может, ждало чудесное будущее, расписанное радужными красками успеха и благополучия. А может, её уже завтра прирезали бы в подворотне из-за красивого личика и длинных ног. Люди смертны. Вампиры — нет. Он мог бы выбрать любую жертву: пьяницу, у которого за душой не осталось ничего, изменника, распускающего руки в сторону несовершеннолетней официантки, мелкого воришку. Но зачем, если можно выбрать лучшее? Более вкусную, сладкую кровь, не довольствоваться малым? Кайус облизнул окровавленные губы. Аро, закончив с трапезой, смотрел на него сверху вниз, не торопясь вставать. В воздухе что-то густело, темнота сворачивалась вокруг них. По белому лицу Аро текла кровь — с губ на подбородок, капала на шею и недвижимую грудь, стянутую плащом. Глаза вновь обретали свой насыщенный алый оттенок. Словно в трансе Кайус опустился на землю, качнулся ближе. Его охватило нестерпимое желание собрать пальцами всю эту кровь, растрачиваемую впустую, прижаться, прочертить ладонью, носом, языком подсыхающие красные дорожки. Попробовать на вкус. Аро не двигался. Привычной тени благодушия не было на его лице — натянутый, как тетива, он пристально смотрел на Кайуса. На его губы, отблески клыков, кровавые капли в уголках рта. Тишина была оглушающей, выворачивающей наизнанку. Легко можно было податься вперёд, вцепиться в чужие плечи, притянуть к себе — на себя — и впиться, впитать боль, страх, сомнения. Всё до последней капли. Испить его. Но вместо этого Кайус встал, подхватил на руки тело жертвы. Надо было избавиться от улик. Будь он живым, сейчас бы обязательно задыхался от напряжения. *** С предрассветными лучами они вступили в поселение сицилийского клана. Недалеко было море — свежо несло ветром; колыхались раскидистые деревья, давая густую тень. Толпились красивые, словно с картинки, домики. И всё. Больше не было никого. Аро держался позади — настороженный и чуткий, в конец сбросивший свои маски. Не мешал Кайусу открывать дверь за дверью, метаться, как раненому зверю. Потом вдруг сократил дистанцию; тяжёлая ладонь легла на плечо, чуть сжала, словно в жесте поддержки. Кайус едва не рассмеялся. От злости ли или бессилия. — По крайней мере мы не наткнулись на горы трупов. Мы. Издёвка. Кайус развернулся резко, сбрасывая руку со своего плеча. Ярость, до этого спящая внутри, вновь подняла в нём голову, как гадюка, затрясла хвостом. Яд почти капал с клыков, с шипением прожигая дыры в благословенной земле Сицилии. Он почти сорвался в глупую, плебейскую драку, где обязательно извалял бы Аро по земле, намотав на руку плащ, когда за спиной рассмеялись. Аро застыл, глядя поверх его плеча. Она стояла у одного из домов, тонкая, всё ещё юная. Под стать своему имени. — Юна, — неверяще выдохнул Кайус, шагнул ей навстречу. Жадно зашарил взглядом по вампирше — целой и невредимой, невымотанной. Непохоже, что она прошла через битву. Она с улыбкой склонила голову, но не так глубоко, как положено. — Здравствуй, Кай, — и проигнорировала стоящего рядом с ним Аро. Кайус в глубине души зашёлся самодовольным смехом. Времени расшаркиваться и вести светские переговоры, однако, не было. — Где твой клан? — коротко и по делу. С должным напором. Многие бы уже валялись у него в ногах и юлили, вымаливая прощение. Но не Юна. — О, знаешь, — она вышла из тени дома; восходящее солнце блеснуло в тёмных волосах, — мы решили, что нужно немного проехаться по миру, развеяться, сменить обстановку. Как это люди называют? — притворно задумавшись. — Отпуск? — Где. Твой. Клан? — если бы рядом была Джейн, Кайус бы уже знал ответы на все свои вопросы. Боль была чудным средством, очень эффективно развязывала языки, особенно зарвавшимся молодым вампиршам. Но рядом был только Аро. Конечно, можно было попросить его посмотреть воспоминания Юны, но вряд ли она согласилась бы на это, да и Кайусу не хотелось просить помощи. Юна качнулась с пятки на носок, хрустнула пальцами, словно специально растягивая время, выводя старших вампиров из себя. По её красивому лицу бродила непонятная улыбка. — Знаешь, в чём проблема, Кай? Я и сама не знаю, где они. — Ты глава клана! — Кайус еле удержался от того, чтобы схватить её за плечи, горло, хорошенько встряхнуть. — Как ты можешь не знать, где твои подопечные? — Ну, — она насмешливо скосила взгляд, — ты ведь тоже не знаешь. Ему нужна была передышка. Он спешил сюда, думая, что лишился клана под протекцией, что наткнётся лишь на изломанные, мёртвые — окончательно — тела. А здесь она, в полном порядке, смеющаяся над ним, одним из глав самого могущественного клана мира. — Вы удивительно беспечны, дитя, — выступил вперёд Аро. Кайус чуть не зашипел: это была его фраза! — для той, кто почти объявляет войну клану Вольтури. Юна взметнулась. Негодование исходило от неё волнами, почти осязаемо, почти сметая с пути. — Протекция теперь что, включает в себя немедленное нападение? Нам даже шага в сторону сделать нельзя? — Ты забываешься, Юна, — Кайус почти сошёл до хрипа, рычания. — Ты не сообщаешь мне, куда переезжает твой клан, дразнишь, строишь из себя великого знатока вампирских душ. Посмотрим, как понравится тебе, когда Джейн заставит умолять о проще... — Кай, тише, — ладонь Аро легла теперь не на плечо, а на поясницу, прижалась калёным железом, прожигая плотный плащ. — Мы должны прощать запутавшихся детей, позволять им учиться на собственных ошибках. Он одарил Юну отеческим взглядом, но в бархате голоса чувствовалась сталь. — Подумай сам, дорогой мой, как долго продержится небольшой клан без налаженных связей, без разрешённой зоны охоты, привилегий? А если намекнуть оборотням, где обретаются отбившиеся от остальных вампиры? Лишь пустить слух... и всё, больше никаких проблем, никаких подростковых бунтов. Юна вспыхнула; маска самоуверенности слетела с неё в мгновение. Слишком молоденькая, она решила тягаться с крупнейшим кланом, противостоять древнейшим. Кайус ещё помнил вкус её крови, помнил, как обращал — и вот какую благодарность он заслужил. Может, всё же стоило познакомить донну Фальк с Джейн... — Если ты не знаешь, где клан, то точно знает твоя супруга. План мог бы и выгореть, будь мы новорождёнными глупцами. Кайус повернул голову к Аро, словно ожидая слова и от него, соблюдая формальность. Ладонь на пояснице всё ещё придавливала к земле, осаждала. — Отправишься с нами в Вольтерру, дитя. Юна покорилась. Кайус внезапно растерял всю свою ярость — в груди даже затрепыхалось что-то, похожее на гордость. Да, попытка была глупа, Юне тоже стоило убраться подальше — тогда Стражи нашли бы клан через неделю, месяц, но нашли бы. И всё же её отчаянное бунтарство так походило на него самого, отзывалось узнаванием. Он и сам веками бодался с Аро за власть, пусть и действовал аккуратнее, изящнее, исподтишка. Сцепляться с ним было одним удовольствием. Жарким, тягучим, томительным. Вцепиться. Вжать в себя. Захлебнуться стоном. Взгляд Аро почти прожигал, и у Кайуса внутри тяжело ворочалось что-то тёмное. Он знал, чего хотел. *** Челси всё же знала своё дело — скрепила узы между Кайусом и Юной, затянула их туже корабельного узла. Со временем они ослабнут, провиснут, и тогда Юна снова попытается выскользнуть из-под опекающей руки — но до того мгновения было ещё достаточно времени. Теперь же Кайус размашисто шагал к покоям Аро. Сам не знал зачем — но шагал. Плащ хлопал по ногам, светлые волосы под капюшоном разметались. В мыслях было путано и сумбурно. Аро нашёлся в своём неизменном кресле, с тем же ветхим талмудом в руках. На подлокотнике переливался алым бокал на изящной, опутанной змеями ножке. — Добрый вечер, — не поднимая головы от тонко выделанных страниц, поприветствовал Аро, когда Кайус ворвался в комнату, даже не постучавшись. Про себя он наверняка отпустил пару остроумных шуток про отсутствие тактичности и манер. — Теперь ты уже не горишь желанием меня убить? — К исчезновению клана ты и правда непричастен, — медленно начал Кайус, проходя вглубь комнаты, развязывая шнуровку на плаще. — Пусть я и не могу понять, почему ты перенаправлял Стражей во Францию, когда я наказывал им проверить Сицилию. — Надо было быстро подавить восстание, — Аро покрутил в пальцах бокал, потом, наконец, поднял взгляд, чтобы увидеть, как плащ Кайуса падает к его ногам, расплывается чернильным пятном. — Разумное распределение сил, как всегда, — теперь расшнуровыванию подверглась рубашка. — Шаги, достойные настоящего лидера клана. Аро отложил и книгу, и бокал, смотрел заинтересованно, откинув голову и чуть расставив ноги. Не торопил. — Что будешь делать с донной Фальк? Ярость от упоминания имени, от напоминания о собственном унижении хлестнула как кнут — породистую лошадь. В несколько широких шагов Кайус пересёк комнату и навис над Аро, упёршись ладонями в резные подлокотники. — Всё ещё думаю о том, чтобы познакомить её с Джейн. Его ладонь легла Аро на грудь, там, где раньше билось сердце, а теперь отзывалась лишь гулкая тишина. Мёртвые, неспособные на чувства. Обречённые на вечность. — Власть можно удерживать не только с помощью насилия, Кай, — Аро не улыбался, смотрел прямо, голодно. Потянул на себя за полы расходящейся рубашки, заставляя Кайуса упереться коленом меж его разведённых ног. — Но этот путь так заманчив, — хриплым шёпотом, лёгким касанием носа к ушной впадине. У мёртвого тела почти никакой реакции — но она Кайусу и не нужна. Он всегда получал, что хотел. Ладонь Аро вновь легла на поясницу, заставляя прогнуться, прижаться, притереться ближе, как изголодавшаяся по ласке весенняя кошка. Ведя носом линию по впалой скуле, Кайус что-то невнятно шептал — с одинаковой вероятностью это могла быть и молитва, и ругань. Время снова встало на паузу, позволило застыть в моменте, насладиться неспешностью. — Что сделала с нами Челси? Аро чуть отстранился, чтобы взглянуть прямо в глаза. Алое — к алому. — Ты знаешь. И, снова потянув на себя, впился в бледные губы, но тут же поддался, позволил перехватить инициативу. Кайус почти рычал — дикий зверь во плоти, чей темперамент не стёрли века. Неукротимый, бесконечно прекрасный, яростный. Теперь медлительность разбилась, как утлая лодчонка в девятибалльный шторм. Не разобрать было, чьи и где ладони давят, гладят, накручивают и тянут локоны волос. Аро всё ещё был полностью одет — Кайус остался только в штанах, рубашка уже устилала пол. На собственную наготу было плевать: слишком сильно затянулся внутри узел возбуждения. Но Аро дразнился: неспешно оглаживал ему бока — так успокаивают породистого взмыленного коня. Кайус нетерпеливо толкнулся бёдрами, совсем залез ему на колени — кресло едва прогнулось. Прижался к белой, привлекательно выгнутой шее — и впился в неё, будто хотел испить крови. Отстранившись, зализал укус, свою метку, знак принадлежности. И снова поцеловал, теперь несдержанно, сталкиваясь зубами, клыками, перекатывая на языке смешанный вкус вина и крови, что пил Аро из бокала. Терпеть уже было тяжело — да и не славился никогда Кайус терпением. Поэтому сместил одну из ладоней Аро себе на пах, толкнулся с намёком, приглашая, разрешая. Так, как никому больше не разрешал. Аро всё понял — подлез пальцами под пояс, распластал ладонь по голой коже. Кайус задохнулся собственным всхлипом, но тут же осадил себя, снова прижался к Аро, терзая его шею укусами. — Ты ненасытнее Сульпиции в медовый месяц. — Ещё одно слово про наших жён, и ты точно лишишься какой-нибудь части тела. Это было неправильно так, что у Кайуса внутри всё скручивало от противоречий. Но не от отвращения к себе — разве могло удовольствие отвращать? Аро всё делал правильно — двигал рукой быстро, с оттягом, заставляя Кайуса глотать стоны и ругательства, другой ладонью крепко держал за шею, не давая вырваться, дёрнуться. И не просил ничего взамен: знал, что его время ещё придёт. Что из покоев они не выйдут ещё минимум неделю, а то и больше. Вся скопившаяся ярость, злость наконец скопилась, смылась в одну гигантскую штормовую волну, так и норовящую смыть, стереть с лица земли. Кайус сжался весь и наконец длинно выдохнул, сжимая плечи Аро чересчур сильно, когтями распарывая ткань плаща. Аро придержал его, давая время прийти в себя, передохнуть. Кайус помотал головой, слез с кресла, одним рывком сдёрнул с себя уже ненужные штаны. Нагой и прекрасный, как мраморная статуя, бросая жаркие взгляды через плечо, он исчез в колыхающихся бархатных шторах, скрывающих спальню. Аро вдумчиво поболтал ядовитую смесь в бокале, сделал глоток, прокатывая на языке вино и кровь. Потом засмеялся в кулак, вздрагивая всем телом, и, встав, тоже растворился в темноте своей спальни.