Не на все вещи Арлеккино смотрит с позиции выгоды, хотя выгода явно интересует её больше всего в деловых вопросах. В остальном она поступает согласно кодексу чести, который сама для себя придумала. Он позволяет ей пренебрегать общепринятой моралью и больше служит успокоением, колыбельной для почему-то ещё не отмершей, как у других предвестников, совести. Пока Арлеккино следует ему, этому кодексу, ничто другое не заставит её сомневаться.
Так она думает.
— Я не просила о помощи.
После утомительного собрания предвестников Арлеккино меньше всего хочется находиться в обществе кого-либо из них.
— Нет, — Коломбина останавливается и поворачивается к ней, — но представь: ты будешь рассказывать матери о смерти её ребенка. Я понимаю, — её улыбка кажется мрачной, словно уголки губ вопреки что-то тянет вниз, и это совершенно необычно для любого, кто знает Коломбину достаточно давно, — среди других предвестников ты могла забыть о том, какой силой обладают человеческие эмоции. Твоих разумных объяснений будет мало, чтобы сдержать их. Если у тебя что-нибудь кроме честности, чтобы утешить женщину, которой предстоит похоронить родную дочь?
Арлеккино нечего на это ответить, но выражение её лица не меняется. По-прежнему строгая и недоверчивая, она остается неубежденной и безразлично мотает головой. Предвестница не признает горькие слезы матери за веский довод вмешиваться в миссию, которую поручили ей, в конце концов, они ожидаемы, эти слезы, столкнуться с самым очевидным проявлением скорби — неизбежность, но Арлеккино не готовит никаких утешительных речей. Это извещение о смерти — дань уважения. Рассказала. Ушла. Забыла. Ничего больше. Ничего лишнего.
Молчание не длится долго.
— Нам ещё пригодится поддержка семьи Лоефальтер.
Вздох.
Коломбина ставит точку и, развернувшись, идет вперед. Она невозмутима. И она права. Метель размывает её светлый — более светлый, чем снег — образ впереди, кажется, вот-вот шквал её снесет, проглотит, раздавит или хотя бы смешает со своей серостью, но сколько ни вглядывайся, она там, Коломбина, ей всё нипочем.
Более светлая, чем снег.
Лоефальтер, конечно, лучше иметь с Фатуи самые лучшие ассоциации. И все же неспроста она оставила неоспоримый аргумент напоследок. Это похоже на какую-то игру. Оттого Арлеккино и тяготит такая компания: ей не нравится, когда к ней лезут в душу и выводят из равновесия. Было бы проще, если бы за ней увязался Тарталья, даже если бы он не умолкал всю дорогу. К тому же Тарталье не составило бы труда отказать, пока он знает свое место. Третья не примет отказа. Даже слушать не станет. Бесполезно.
Придется смириться.
Арлеккино догоняет непрошенную напарницу у ворот академии, где их уже ожидает черный автомобиль и водитель. От города, простирающего вокруг, веет одиночеством.
Арлеккино открывает дверь и пропускает Коломбину вперед.
— Скорее, нужно успеть до того, как дороги целиком заметет, — требовательно поторапливает она, не теряя формальной вежливости.
Вьюга никак не стихает. Пути почти не видно. Колеса бессильно крутятся, увязая в снежных массах. Болото. Белая трясина. Прислонив голову к холодному стеклу, Арлеккино ловит себя на желании оказаться где-нибудь подальше отсюда, ей хочется выйти из удобного салона и пройтись по заснеженным улицам наперекор метели, прогуляться по опустошенному городу, затеряться в нем, но стоит Арлеккино задуматься о том, что пробудило в ней подобные чувства, как она ощущает прикосновение. Коломбина опустила голову на её плечо и, кажется, задремала. Среди убаюкивающего воя ветра слышится тихое сопение. Посмотрев на неё сейчас, Арлеккино забывает, что эта милая девушка — предвестница. На мгновение Арлеккино верит, что Коломбина и правда уснула, что она может быть такой беззащитной и хрупкой, и что её правда укачивает всякий раз, как приходится куда-то ехать. Арлеккино и раньше замечала. Она могла бы её оттолкнуть, и даже если бы не хотела сделать это грубо, то сумела бы осторожно вывернуться, но, уже собираясь её стряхнуть, все же не решается потревожить чужой сон. В конце концов она находит этому рациональное объяснение. Ей ведь не хочется, чтобы Коломбина завела разговор о предстоящем. Пусть лучше спит.
Поместье Лоефальтер находится за чертой города. Члены семьи предпочитают проводить выходные там, вдали от суеты. Тишина и покой. Арлеккино уже видит перед собой его очертания, слышит всхлипы, перерастающие в рыдание, а ещё голос. Песня.
Это голос Коломбины.
— Мы почти приехали.
Арлеккино смахивает с глаз остатки тревожного сна. Коломбина все ещё лежит на её плече, но теперь движением плеча Арлеккино заставляет её отстраниться. Она не встречает ни сопротивления, ни возмущения — Коломбина садится прямо и потягивается, глаза её как всегда закрыты. Почти все предвестники обладают уникальными талантами, Арлеккино знает много о том, на что способны её товарищи, но Коломбина, а особенно то, как она ориентируется в пространстве, — до сих пор тайна. Путем наблюдений трудно сделать какие-либо убедительные выводы. Порой Коломбина словно бы случайно дотрагивается до неё, когда оказывается рядом, и ещё ни разу Арлеккино не смогла от этого увернуться. Ей вовсе и не нужно видеть — одно ясно. На людях она иногда притворяется, даже берет трость, но это обычный маскарад. Фатуи все ещё под прикрытием, для большинства они — студенты элитного учреждения.
— Как ты поняла, что мы уже рядом?
На губах Коломбины зависает загадочная улыбка, такая, которая не утаивает, а лишь пробуждает любопытство. Издевается.
— Владимир сказал.
И через зеркало Арлеккино видит подтверждающий взгляд мужчины с седыми усами. А ведь его голоса Арлеккино не слышала. Это раздражает.
Когда из-за снежной пелены показываются очертания поместья, больше похожие на хаотичные мазки на белом полотне, машина намертво увязает в снегу. Ждать бесполезно. Арлеккино с трудом открывает дверь со своей стороны, выходит, утопая сапогами в снегу, а затем учтиво подает руку Коломбине. Они медленно двигаются вдоль забора. Кажется, что поместье так близко, но его все равно едва удается разглядеть. Иногда Арлеккино поглядывает назад себя и видит, как Коломбина прыгает по её следам, а чуть погодя она делает шаги мельче.
— Спасибо.
— Не хочу вытаскивать тебя из сугроба, если упадешь.
Самой Арлеккино становится неприятно от того, как нарочито грубо прозвучал её голос, но она не извиняется. Знает, что в этом нет никакой необходимости. Этими словами она выдала своё смущение — такое от Коломбины не утаить. Стоит укорять себя за неосторожность, но и от этого Арлеккино тоже отказывается.
— Ворота мы не откроем.
И в этом Коломбина не ошибается. Бросив тщетные попытки сделать хотя бы небольшой проход, щелку, через который можно было протиснуться, Арлеккино подсаживает Коломбину, чтобы та пробралась через высокий забор, а затем наблюдает через решетку ворот, как девушка со смехом падает спиной в сугроб с той стороны. Какая глупость.
— Ты же помнишь, зачем мы здесь?
Как бы Арлеккино ни хотелось разозлиться на эту беспечность, она не может, словно очарование Коломбины полностью завладело её рассудком и запечатало негативные эмоции. Арлеккино пытается объяснить это тем, что оно, это очарование, имеет сверхъестественную природу, но похожее на развивающуюся паранойю состояние Арлеккино обрывает усилием мысли. Если она продолжит искать причины чувствам, к которым попросту не привыкла, то рано или поздно это сведет её с ума. Манипулируют ею или нет, сейчас это не имеет значения. Арлеккино пока различает свои разумные побуждения и может отделить их от наваждения, к тому же у неё есть четкие правила, кодекс, все это — оплот её несгибаемой уверенности.
Взобравшись на каменный забор самостоятельно, Арлеккино замечает сделанного в снегу ангела, но скорее только его тень — настоящий ангел, Коломбина, вся в снегу стоит рядом, обнимает себя руками и зябнет. Нечего было валяться. Арлеккино спрыгивает и с трудом удерживает в себе заботливое осуждение. Приходится помочь ей отряхнуться. Через несколько минут им предстоит говорить о смерти, и Арлеккино никак не может понять легкомыслия напарницы. Может быть, она пытается за этим детским поведением абстрагироваться, подготовить себя. Сама Арлеккино в подобном не нуждается.
Так она думает.
Их впускают внутрь, помогают избавить от насквозь вымокшей одежды и отогреться. Гостиная залита светом, потрескивает камин. Арлеккино сидит в кресле с бокалом в руках и слушает. Ей ещё не случалось видеть Коломбину в действии, но сейчас она точно поняла, за что её так ценит Царица. Нет другого человека, который смог бы с такой нежностью рассказать о смерти, тем более о смерти человека, с которым была возможность познакомиться лично. Они общались, пару раз Арлеккино точно видела, что Коломбина улыбалась Синьоре, но настоящей ли была улыбка — наверняка теперь не узнать. Арлеккино теряется, когда понимает, что ей совершенно нечего делать. Она здесь не нужна. Коломбина утирает слезы матери и прижимает её к себе, чтобы успокоить. Арлеккино не видит грани между тем, на что Коломбина способна из-за своих сугубо человеческих качеств, из-за способности сопереживать, из-за умения правильно подбирать слова, и тем даром, который так и остается загадкой. Пение Коломбины — настоящая магия, но даже в простом разговоре она всегда мелодична, словно живет в пьесе. В очередной раз Арлеккино оглядывается на те чувства, которые испытывает к ней, но только сильнее путается. До этого дня их мало что связывало, симпатия к Коломбине казалась мимолетной и незначительной. Она наблюдала за ней украдкой, как наблюдают за птицами. Сейчас она околдована. Возможно, нечто подобное испытывает каждый, кто оказывается рядом.
Третья опасна.
Вечер проходит незаметно. Арлеккино поговорила с отцом и кое-что рассказала о Фатуи, чтобы держать Лоефальтер на крючке, в частности она поделилась информацией о идущем расследовании. Фатуи не оставят смерть одной из предвестников просто так — они отомстят. Арлеккино уверила в этом мужчину, тот все время был сдержан, но в разговоре с ней показал — его изнутри истязает гнев и негодование. Вдохновленная Коломбиной, Арлеккино даже слегка перестаралась. Лоефальтер будут лояльны Фатуи — это главное. Они уверены, что власти Снежной боятся и не помогут, но в праведной мести помогут Фатуи.
Слез пролито немало, но Коломбина делится с Арлеккино мыслью, что так намного проще. Пока человек способен дать выход своей скорби, излить её, в нем ещё жива душа. Арлеккино все же приходится скромно поблагодарить Коломбину, ведь без неё все могло бы превратить в катастрофу. В этот раз она ошиблась во всех своих расчетах. Все же она и правда отвыкла от человечности, от которой отказались Фатуи ради достижения высшей цели. От которой отказалась и она сама.
Владимир так и не смог вызволить машину, а потому та осталась на прежнем месте до тех пор, пока утром не расчистят дороги и не достанут из снежного склепа тяжелый кусок металла. Узнав об этом, глава семьи Лоефальтер охотно предложил гостям заночевать в поместье, впрочем, выбора у них не было. Девушке была выделена одна небольшая, но уютная комната по соседству с той. что когда-то принадлежала Синьоре. Арлеккино согласилась спать на полу, к тому же ей постелили матрас и дали теплое пуховое одеяло. Жаловаться не на что, когда альтернатива — спать в машине, гадая, не задохнешься ли под толщей снега к утру.
— Не спится?
Арлеккино пытается сделать вид, что она спит, но затем понимает, что это бессмысленно.
— Нет.
— Тебе нужно выспаться.
В очередной раз Коломбина права, хотя отчасти именно она мешает Арлеккино уснуть. Сначала её недовольство было вызвано самим фактом, что кто-то будет мешаться под ногами — тем более кто-то вроде Коломбины — теперь же это нечто иное, нечто сложное. К тому же оказалось, что это именно Арлеккино мешалась под ногами, хотя ей постоянно, будто из вежливости, позволяли побыть полезной хоть в чем-то. Даже это теперь кажется подделкой.
— Тебе тоже.
Арлеккино замечает, как тенью над ней нависает фигура Коломбины. В темноте её не разглядеть, но воображение непроизвольно дорисовывает все черты. Она красивая, черное с розовым, белые всполохи ленточек на руках, на худых запястьях, легкий румянец, который покрывал её щеки в холоде, эта улыбка, несущая светлую меланхолию и при этом необъяснимую радостью каждому мгновению. Арлеккино хотела бы на этом остановиться, но теперь ей мерещатся оголенные плечи и точеные контуры ключиц, и даже этого хватает, чтобы она устыдилась и зажмурила глаза. И все же она ошиблась, нет никакого внеземного очарования, нет магии, которая могла цепью её сковать и притянуть, её никто не заставлял — она сама влюбилась. Уже очень давно. С тех пор как поджидала Коломбину в коридоре, чтобы в безмолвии проводить, с тех пор, как в переговорном зале оставалась подольше, чтобы побыть с ней наедине, послушать, как она что-то мирно себе под нос напевает. Влюбилась. Это слово оседает на губах вместе с внезапным поцелуем, легким, невесомым. Влюбилась. Этого слова нет в её кодексе, его не должно было быть в жизни Арлеккино, а потому его нужно поскорее затереть.
Все это происходит взаправду?
— Так нам будет проще уснуть.
Её ладонь на щеке. Теплая. Ласковая. Плавно соскальзывает и ложится на плечо. Вес тела Коломбины почти не ощущается, может, поэтому Арлеккино не заметила, как та подобралась. Она позволяет Коломбине лечь рядом, забраться под её одеяло, прижаться целиком. И пусть это не очень удобно, пусть охватившее волнение едва ли поможет Арлеккино уснуть, сейчас она чувствует себя счастливой. И это пугает.
***
По расчищенным дорогам машина едет быстро. Как закончился снегопад, в город и на его окраины вернулась жизнь. Днем ранее Снежная казалась пустошью — теперь предвестников встречают неоновые огни вывесок, спешащие по делам люди. Арлеккино смотрит на то, как Коломбина снова дремлет, но в этот раз она боком прилегла на сидения. Места для этого хватает. Похожее на ревность чувство укалывает Арлеккино, и она отводит взгляд.
— Она всегда спит в дороге, — голос Владимира отвлекает Арлеккино от размышлений.
— Укачивает, наверное.
Арлеккино не знает, зачем поддерживает этот бессмысленный разговор, но это кажется ей своеобразным спасением. Говорить о Коломбине сейчас проще, чем о ней думать.
Владимир улыбается, это его улыбка наводит Арлеккино на мысль, которую она долго прятала от самой себя.
— Вы заходили нас разбудить.
Он кивает.
— Вы ещё спали, госпожа Арлеккино, я не стал беспокоить.
Вздох.
Как неосторожно.
***
В академии очередное собрание, теперь Арлеккино кажется, что вчерашний день прокрутили задом наперед, тем не менее для неё, для Арлеккино, все изменилось столь существенно, что в очередную перепалку она даже не вмешивается, хотя ранее не постеснялась бы уличить предвестников в несобранности и других свойственных им грехах. Спор мгновенно угасает, когда слышится голос Педролино, но даже обстоятельные разговоры об ответственности каждого из предвестников в грядущей революции едва задевают Арлеккино.
Пришла пора перемен, но до последнего Арлеккино не верила, что эти перемены коснуться и её. Она должна собраться. Должна помнить о своей цели.
