На следующее утро
Наташа единственная, кто с ним, когда он просыпается, и почему-то это не беспокоит его и вполовину так сильно, как должно (или вообще, шепчет подсознание Клинта). Она лежит на животе, обвившись вокруг его верхней части тела, как львица, охраняющая детеныша, или, может быть, раненого члена ее прайда. (… ногти впиваются в его спину, зубы сжимаются на его плече, его член погружается в нее, когда ее тело содрогается от оргазма …) Клинт сжимает кулаки, качает головой, фрагмент памяти растворяется в дымке смутного удовольствия. — Клинт? — подсказка звучит мягко, почти нерешительно, пальцы скользят по изгибу его шеи, вниз по одной выступающей лопатке; в прошлый раз, когда он был в курсе, это вызвало бы волну возбуждения, побудило его перевернуть ее — кого-то — под ним — — Да? — прикосновение к его спине укрепляет, проверяет, одновременно щекочет сверхчувствительные нервы. Теперь это просто приятно, и он выгибается дугой, тихо постанывая, когда его тело протестует. — Ты в порядке? — это не вопрос, который она ему задает. — Тебе нужно потрахаться? — слышит он вместо этого. Он не утруждает себя ответом, вместо этого потягиваясь. Она хватает его за запястья, оказывая ему сопротивление, когда он напрягает мышцы. Это медленно, неторопливо, вызывая тихий смех изумления. — Что? — Только ты. — она слегка улыбается ему, когда он, наконец, потрудился открыть глаза. — Ты последователен. И время твоей реакции летит к чертям. Клинт выдыхает смех, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть ее. Она вся изгибающаяся и мускулистая, синяки окрашивают ее кожу в радугу фиолетово-сине-зелено-желтого цвета, отпечатки пальцев на бедрах, плечах и бедрах, следы укусов по всей шее и ключицам, один на внутреннем изгибе груди, как неуместный цветок. Зрелище великолепное, вызывающее глубокое чувство удовлетворения и самодовольства, но ничего больше — его либидо на исходе и не проснется как минимум неделю. — Никакого стремительного возвращения? — Наташа поднимает бровь. — Омега. Восемнадцать лет на подавляющих. — Клинт прямо встречает ее потрясенный взгляд. Однако она права насчет времени его реакции, ее испуганного «Клинт!» и последующей атаки, переворачивающей его на спину и прижимающей его к земле, не встречая сопротивления. Он смеется над ней, нежно дергая за запястья. — Что? Ты знаешь мое прошлое, дорогая, оно не входит в «конфиденциальность». — Или несколько других вещей, о которых он не упоминает. — Сколько? — рычит она. — Таша. — Сколько циклов у тебя было? Подавители не должны просто… — Включая этот? Двое. Наташа смотрит на него с недоверием на мгновение, прежде чем ее лицо искажается во что-то похожее на горе, ее тело обмякает. — Таша… — Клинт высвобождает запястья, не встречая сопротивления, и переставляет ее руки поудобнее, ладони скользят вверх по выпуклости ее задницы, линиям позвоночника. (… зубы смыкаются на его соске, чьи-то руки сжимают его запястья, пока он не вывернется против них, Наташа катается на нем до упора.) — Ты мог бы сказать… Он моргает, избавляясь от воспоминаний: — Таша… — Альфа, черт возьми, я бы… — Наташа… — он берет ее лицо в ладони, большим пальцем касаясь искусанных губ. — Есть разница между доверием к тебе и беспомощностью. Она опускает взгляд и напрягается, готовясь оттолкнуться от него, уйти. Клинт обхватил ее руками, прежде чем у нее появился шанс. — Скажи мне, что тебя было бы достаточно. Скажи мне, что это не заняло всех вас пятерых. — Десять лет, а не восемнадцать. — Это не имело бы большого значения. Один из вас, Фил — бета, и некому следить. Она только смотрит на него, пока он не вздыхает и не добавляет: — Нет никаких доказательств того, что длительное употребление наносит вред. Для передозировки требуется слишком много, и я бы очень хотел, чтобы мне дали шанс насладиться послевкусием, тем более, что последнее заставило меня чертовски нервничать. — И ты никогда не хотел…? — вопрос шепотом, незаконченный. — У меня никогда не было достаточно, чтобы хотеть этого. Подтекста достаточно, чтобы смягчить выражение ее лица, заставить ее наклониться для поцелуя. Они попадают в это с легкостью, вызванной тем, что слишком много лет прикрывали друг другу спины, слишком много раз спасали жизни друг друга, слишком много доверия и истории, а также воспоминаний о том, как тепло Клинта приятно горело между ними. Болезненный звук желания вырывается из нее, и она сдвигается, сжимая бедра вокруг него, пока не прерывает поцелуй, отодвигаясь достаточно далеко, чтобы в замешательстве смотреть вниз. Клинт только понимающе усмехается ей: — Извини, дорогая, это ненадолго вышло из строя. Если хочешь, я мог бы… Наташа давится смехом, краснеет и качает головой: — Нет, нет… Я на самом деле немного… — и прячет лицо у него на шее. — Болит? — Клинт даже не пытается дразнить; его собственное тело — одна огромная боль, хотя и приятная. Она уклончиво мурлычет и устраивается поудобнее, позволяя Клинту принять ее вес и нежиться в их общем тепле, пока его пустой желудок не дает о себе знать.1
7 февраля 2023 г. в 09:45