Границы и условности

Странно не осознавать сексуального влечения к кому-то, и глупо не признаваться даже самому себе, что ты кого-то явно хочешь. Джисон читал много фанфиков и смотрел много сериалов, где герои якобы ненавидят друг друга, утопая в сексуальном напряжении при одном взгляде на соперника. Наверное, уже в подростковом возрасте он мог сказать, что это его любимый троп в культуре. Момент, когда персонаж осознаёт свои чувства, всегда вызывал в нём отклик. Возможно, он даже хотел бы оказаться на месте такого персонажа — хотя и был убеждён, что сразу поймёт и свои, и чужие мотивы. О чём он даже не мог подумать, дожив до двадцати лет, ни разу не влюбившись, — что этот троп станет его жизнью. — У тебя реально нет больше дел, кроме как доёбывать меня? — агрессивно шипит Хан, потому что в библиотеке нельзя шуметь. — Поумерь своё эго, — холодно, как и всегда, отвечает Ли Минхо. Он даже не поднимает голову от своего конспекта — такого же идеального и надменного, впору хозяину. Джисон может уйти. Свободные места есть, пусть и далеко от кондиционера, пусть и среди шумных студентов, в некомфортных для него локациях. Подозрение на СДВГ — или просто безответственность — не позволяло ему сосредоточиться в компании, и чтобы учиться, ему нужен был угол. К октябрю первого курса угол был обнаружен — в старой секции по психологии, которую будто даже уборщики обходят стороной, не то что студенты. У психфака давно свой корпус с новенькой библиотекой, так что здесь всегда тихо, спокойно и идеально с точки зрения потока воздуха. Немного пыльно, допотопная лампочка и старый ободранный стол — чем не место для одинокой зубрёжки. Джисон ходил сюда уже второй год пару раз в месяц, чтобы подготовиться к промежуточным зачётам, сессии или написать какую-то серьёзную работу, требующую внимания. И мог поклясться, что об этом месте не знала ни одна душа. Было безумно обидно признавать, что из всех многочисленных обитателей кампуса этой душой стал Минхо — выпускник инженерного, с которым они не переносили друг друга. — Тебя выключили? — Минхо снова говорит, но на этот раз поднимает глаза от своих бездушных чертежей. — Ищи другое место, чтобы тупить, Хани. Издевательское коверканье его фамилии. Снова. Минхо часто называл его так — псевдомило и тянуще, будто это действительно заигрывание на английском — сла-адкий… И Джисон взрывался каждый раз. Но сегодня он останавливает себя. Возможно, осень на него так влияет — за окном дождливо и грустно для агрессии, или он понимает, что послезавтра практическая и силы ему нужны на подготовку, а не ссоры. Он не отвечает на очевидную провокацию, не продолжает спорить. Он выдыхает, под долгим взглядом подходит ближе — к старой парте, придвинутой к небрежно покрашенной стене в мелких трещинах. Лампа жёлто освещает столп пыли, когда Джисон кладёт свои конспекты рядом с вещами Минхо. Возле идеальных чертежей теперь — записи по корейской литературе двадцатого века, изрисованные на полях и выделенные разноцветными маркерами; и абсурднее здесь только то, что возле Минхо теперь сидит Хан. Минхо ничего не говорит. Они делят потрёпанный стол, и Ли, кажется, настолько в шоке, что не смог придумать достаточно остроумного комментария. А Джисон нервно притворялся, что вынесет это, и смог поверить сам себе. Под асмр-видео в наушниках тренировочные тесты решались довольно быстро. Спустя минуты бездействия Минхо тоже садится за учёбу, и фоновая нервность немного отпускает Джисона. Они довольно близко, сидят бок о бок, но оба избегают даже случайных касаний локтями, будто это сразу разрушит их странную идиллию. Джисон заканчивает с литературой, как раз когда ему пишет Хёнджин. Уже почти шесть, и у них танцевальная практика через сорок минут. Зачем-то Джисон минуту колеблется, прежде чем начать собираться. Нервозность возвращается, он чувствует, что слева от него остановилось всяческое движение. Минхо тоже нервничает? Что теперь делать? Перемирие окончено? Мы снова враги? Джисон начинает злиться на эту неопределённость. Он запихивает тетради в сумку и убегает, даже не посмотрев на соседа по парте. Практика проходит жёстче обычного. Хёнджин всегда был тем, кто выкладывается сверх чьих-либо возможностей: однажды Джисону разбило бровь слетевшее с Хвана кольцо — настолько яростно он танцует. Но сегодня у Хана необычный день во всех отношениях. Напряжение между ним и Минхо не нашло выхода, и Джисон выплеснул его под оглушительный бит, содрогающий стены зала. Хёнджин был удивлён, но доволен им. На следующей неделе они с Минхо пересекаются редко и почти всегда в компании или далеко, чтобы столкнуться. Джисон ловит себя на мысли, что намеренно избегает мест, где мог встретить его. Библиотеки в первую очередь. Странное чувство смелости и гордости за себя, которое он испытал, когда решил просто сесть с Минхо за один стол, сменилось тревогой и даже стыдом — вдруг Ли подумал, что он хочет помириться? Расценил этот жест отступления как попытку наладить контакт? Хан ни за что не предложит ему мир — слишком много всего они друг другу сделали. Откуда взялась эта ненависть? Не было причины. Минхо просто начал бесить его с первой встречи — собрания первокурсников, где Ли, один из уже опытных студентов, объяснял молодёжи устои универа. Джисон ловил на себе хмурые взгляды ещё до того, как они заговорили, — пока они с Хваном хихикали над мемами про учёбу в распечатанной программке. Они не были слишком шумными, не говорили ничего оскорбляющего — просто два друга-первокурсника пытались справиться с нервозной для них обстановкой, болтая и смеясь. Потом Хван пошёл фоткать их расписание, а Джисону было поручено узнать про залы для танцевальных практик — они с Хёнджином со школы занимались и выступали вместе. Единственный, кто не был занят разговорами с младшими, был Минхо — своим по умолчанию недовольным лицом он, вероятно, отпугивал от себя всех окружающих. — Привет, я Хан Джисон, с факультета искусств, — Джисон чуть поклонился — всё по канонам вежливости. — Я хотел узнать, есть ли здесь секции танцев и можно ли заниматься в зале индивидуально? Обычная фраза, сказанная незнакомцу. Приветствие, представление, поклон, вопрос. Нет причин ненавидеть собеседника, верно? Минхо окинул Джисона оценивающим взглядом, нахмурился сильнее и снова опустил голову к своим бумажкам на планшете. — Кажется, всё своё внимание ты потратил на выбор ошейника? Или проблемы со слухом из-за железок в ушах? — говорил он ровным голосом. — О секциях уже всё сказано. Нужно было слушать. Джисон выпрямился — внезапно резкий третьекурсник стал казаться ему выше и больше. Окатило неприятным холодом и острым чувством несправедливости — Джисон мог поклясться, что никто из старших не рассказывал про танцы. В непонимающем ступоре он продолжал стоять возле Минхо, и вот тогда впервые случилось это. — Ещё тупые вопросы, Хани? Джисон, больше не чувствуя несправедливости — только злость, делает шаг вперёд. Они с Минхо почти одного роста, но, чёрт, Ли чуть выше — и Хан упирается взглядом ему в острые скулы. Хёнджин появляется вовремя и уводит его, спасая от скандала на первой же встрече студентов. И с тех пор всё идёт по пизде. Где бы ни пересеклись Джисон и Минхо — везде издевательское «Хани» и что-то уничижительное — о его танцах, увлечении рэпом, подведённых глазах, разноцветных волосах или кожаном чокере. Не прямые оскорбления, но грязные намёки, после которых становилось мерзко до ненависти к себе. Джисон никогда не наступал первым, лишь защищался. Отбивался, отмахивался и просто хотел, чтобы его оставили в покое. На любой выпад обвинял соперника в псевдоидеальности, в том, что тот просто не может позволить себе такую же свободу. И каждый раз задавался вопросом: чем он заслужил такое отношение? Минхо сам по себе был холодным и резким, но цеплялся он только к Хану. Может, дело было в зависти — Джисона любили все — студенты, старшие и младшие, преподаватели, тренеры, даже уборщики и повара. Джисон был ярким, открытым, талантливым и смешным. Он не идеально учился, в отличие от слишком умного Минхо, но, также в отличие от Ли, разрешал себе веселиться и жить, наслаждаясь. Возможно, Минхо обидела жизнь, или у него были травмирующие отношения, или его не любили в детстве. Джисон не намерен был разбираться, потому что не хотел понимать и оправдывать его. У инженеров четырёхлетняя программа, и Минхо, который сейчас на последнем курсе, будет отравлять ему жизнь ещё месяцев восемь. Джисон надеется, что он не пойдёт в магистратуру, и готов потерпеть.

***

К концу октября Джисон успел сдать все работы и при этом ни разу не задержался в библиотеке. Даже не подходил к той секции, где они с Минхо сидели бок о бок в напряжённой тишине полтора часа подряд. Близился Хеллоуин — любимый им с Хёнджином и его парнем Феликсом, который почти сразу после начала учёбы пристыковался к их компании. Солнечный милашка Феликс с голосом, способным усыпить и расстрелять — в зависимости от настроения обладателя. Как-то раз Джисон случайно стал свидетелем их с Хваном прелюдии, и, господи боже, он не хотел знать о том, как устроен их секс, конечно нет! Но вернуться в прошлое нельзя, и теперь Хан, смотря на Феликса в розовой пушистой толстовке, повязке с бантиком и персиковой маской на лице, ловил диссонанс: он слышал собственными ушами, как Феликс велел своему парню встать на колени — голосом, глубоким, как ёбаная бездна, и хриплым, как при смертельном ларингите. Джисону стыдно, но он чётко помнит, как колени сами надломились при этом приказе, адресованном не ему. Голос Феликса официально признан Джисоном самой загадочной вещью в мире. После причины мудачества Минхо, конечно. Хеллоуин был одним из любимых праздников Джисона, потому что в эту ночь он мог самовыражаться как ему вздумается. Наряжаться без повода ему никто не запрещал, но когда вокруг такие же раскрашенные до абсурда люди — гораздо спокойнее и увереннее. Да и не настолько смел Джисон, чтобы в будний день надеть кожаную юбку. — Пиздец, — выносит вердикт Хёнджин, когда нервный Джисон звонит ему по видеосвязи. И это немного обидно, потому что он сам весь обтянут чёртовой кожей. — Ты сам весь обтянут чёртовой кожей! — Во-первых, я в штанах, — в доказательство он опускает камеру телефона ниже. — А во-вторых, я косплею Рюка. Кого косплеишь ты? Вебкамщика? — Хватит, — мягко осаждает его Феликс, появляясь в кадре и улыбаясь Хану. Он ещё в пижаме. — Тебе очень идёт. — Конечно, ему идёт, — кивает Хёнджин. — Кое-кто обоссыт гомофобной мочой весь кампус. У Джисона сжимается желудок. Реакция Минхо на его образ должна быть последним, что его волнует, но при всей любви к себе это не так. Хан никогда ещё не был настолько откровенен в своих нарядах. Подводка, чокеры, портупея, даже корсет — да. Но никогда не юбка. Ли явно пизданёт что-то оскорбительное и мерзкое. Не то чтобы это прямо развратная юбка. Обычная. Клиньевая, из искусственной кожи — в ней будет чудовищно жарко, он уверен. С высокой талией, чуть выше колена. Чёрная, конечно же. И под юбкой он в джинсах! Узких и тоже чёрных. Не потому что Джисон оставил себе путь отступления — нет, он будет не собой, если струсит и снимет её. Просто на улице — почти ёбаный ноябрь, а надевать колготки — это какая-то новая ступень сексуальности. Выходить так в свет он ещё не готов. Не туда, где точно будет Минхо. К Чану, который учится в магистратуре и устраивает самые большие вечеринки во всем универе, начиная с первого курса, они опаздывают. Потому что Хёнджин — похотливое животное. — Вы ебались? Серьёзно? Феликс улыбается и не отрицает, а Хёнджин чуть краснеет. — Прости… Ты вообще видел его? Феликс косплеит Эльзу. Милую и очаровательную. Его длинные обесцвеченные волосы заплетены в косу, на нём блестящий топ, светлые джинсы и ярко-синий макияж. — Ты похотливое животное, — обвиняет друга Джисон. — Я больше не смогу смотреть «Холодное сердце». Вся нервозность Джисона уходит с первым коктейлем и осознанием, что народу в доме Чана слишком много — и может, с Минхо они даже не встретятся. Предсказуемо, но всё равно безумно приятно Хан чувствует всеобщее обожание и восхищение. Девчонки визжат от его наряда, просят потрогать гладкую ткань юбки, фоткаются с ним и спрашивают, что за мастер сделал ему яркие разноцветные пряди. Джисон без стеснения восхваляет умелые руки Феликса. Он потихоньку расслабляется и отпускает себя, смеётся, пьёт, танцует и обнимается со всеми приятными ему людьми. Как-то случается, что большая часть его компании исчезает из поля зрения — Хан уверен, что Рюк снова позарился на невинную Эльзу — и Джисон оказывается в типичной для пьянок ситуации: на кухне, ограждённой от громкой музыки и ярких фонариков, ведущий с хозяином дома философские беседы о любви. С Бан Чаном он знаком давно, но они не были близки — пару раз писали вместе музыку, по фану выпустили трек на городской конкурс талантов — с ним и соседом Джисона Чанбином. Даже прошли первый этап, но следующий требовал времени и сил, а у всех были дела поважнее, чем рэп. Сегодня, в атмосфере особенной ночи и пьяных посиделок наедине, Чан открывается Хану в чувствах к парню, которому едва исполнилось восемнадцать. Джисон, пытаясь быть откровенным в ответ, признаётся, что у него никогда не было отношений и что он вообще не знает своих предпочтений. Его многие любят — и парни, и девушки. В кампусе и за его пределами не проходило и недели без хотя бы одного подката или комплимента со смыслом в его сторону. Но Джисон лишь мило улыбался и виновато пожимал плечами. — Ты чувствуешь из-за этого давление? Или тебя самого тревожит отсутствие отношений? Чан удивительно трезво и проникновенно задаёт вопросы, будто он в магистратуре психфака, а не инженерного факультета, и будто он не допивает сейчас чёрт знает какую банку пива. Джисон не знает. Ему хорошо одному, кажется. У него есть друзья, и они уделяют ему достаточно внимания. Хотя иногда, когда Ликси утыкается Хёнджину в ключицу или Хван таскает Джисона по торговым центрам часами, чтобы подобрать какую-то мелочь для идеального подарка на почти бесповодный праздник… Он чувствует болезненное желание быть частью чего-то такого. — Я не знаю… — скованно говорит Джисон. — Наверное, я хотел бы влюбиться. Чан кивает с пониманием: — Но пока этого не произошло, ты чувствуешь себя хорошо? У тебя довольно яркая жизнь, много эмоций, да? Влюблённость отнимает кучу энергии, даже если вы оба окажетесь ментально зрелыми и будете делать всё правильно. Но первая любовь обычно такой не бывает. Джисон кивает и снова задумывается о своей жизни. Ему действительно хватает эмоций: ближайшие друзья, куча приятелей с разных факультетов, учёба, походы, танцы — всё это насыщало его жизнь так, что порой вечером он просто вырубался без сил, не способный даже поесть или почистить зубы. О, ещё… Тот, чьё присутствие съедает значительную часть его сил и нервов, — конечно, Минхо. — Минхо! — кричит Чан, и Джисон испуганно вскидывает голову. Хозяин дома смотрит поверх него и машет рукой. Мгновенно тело Хана превращается в натянутую струну. — Джи, это мой подопечный, Ли Минхо. В следующем году я буду вести его в магистратуре. На кухню заходит ёбаный Ли Минхо в обычной чёрной одежде и даёт Чану неловкое «пять». Он пошатывается и явно выпил больше обычного — на самом деле Хан вообще никогда не видел его пьяным. Минхо поворачивается к столешнице, на которой сидит Джисон, и через секунду отшатывается, узнавая его. — Это Хан Джисон, ты наверняка его знаешь, — Чан продолжает быть милым хозяином дома. На кухне темно, и пьяному Минхо нужно время, чтобы рассмотреть Джисона — чтобы понять, за что зацепиться. Джисон резко вспоминает и про юбку, и про разноцветные волосы, и про наверняка поплывшую уже чёрную подводку. — Хани, — просто констатирует он хриплым голосом. Джисон готов выплюнуть резкое «отъебись» и сбежать в гостиную, но Минхо молчит и продолжает смотреть. — Минхо также в клубе тех, кто живёт без отношений. Джисону плевать, в каких клубах состоит Минхо. Плевать, что он после выпуска останется в магистратуре и будет отравлять его жизнь ещё полтора-два года. Джисон хочет, чтобы он перестал смотреть. И… не хочет одновременно. Что-то агрессивно щекочет его грудь изнутри и, когда Минхо делает к нему внезапно твёрдый шаг, падает в низ живота. — Я… пожалуй, пойду узнаю, как там дела у других, — неловко улыбаясь, Чан двигается в сторону выхода, и Джисон почему-то не может остановить его. Сила, готовая вышвырнуть его с кухни тридцать секунд назад, теперь придавила к столешнице, как магнит. — Хани… — повторяет Минхо на пьяном выдохе. Он больше ничего не говорит и не делает попыток приблизиться. Между ними пара шагов — Джисон может чувствовать солёный запах текилы, пота и парфюма Минхо — с ним у Хана ассоциируется раздражение, и сейчас оно болезненно расползается по его напряжённому телу. — Говори, что хотел, и отвали от меня. Он чувствует, как трезвеет, как начинают трястись руки — и вцепляется в край тумбы изо всех сил. Когда до Минхо доходят слова Джисона, он замедленно усмехается. Хан ждёт потока оскорблений, но снова получает тишину. Раздражение становится сильнее — потому что сейчас Джисон не понимает, чего ожидать. — Ни слова про мою юбку? Или волосы? Тебе темно и не видно? Могу включить фонарик. Напряжение выходит едкостью и болезненной агрессией. Минхо только хмурится. — Я всё это вижу, Джисон. В этот момент у Джисона на секунду останавливается сердце и темнеет в глазах. Минхо назвал его по имени. Кажется, впервые. — Ты выглядишь… — продолжает Минхо тихо и сбивается. — …прекрасно. Горячо. Они оба удивляются сказанному, но Минхо хватает пары секунд, чтобы принять это, а Джисон буквально не может закрыть рот. — Что… — шепчет он. — Тебе так постоянно весь кампус говорит, — отмахивается тот. — Почему ты удивлён? — Потому что это ты, а не весь кампус! — надрывно говорит Джисон громче. — Ты меня ненавидишь! Минхо бессильно улыбается кривой усмешкой и делает ещё один шаг. — Хотел бы я… — шепчет он и не заканчивает, прерывая себя дрожащим касанием вслепую — сначала к столешнице, промахиваясь, а потом к пальцам Джисона, вверх по тыльной стороне ладони, запястью, выше — и обхватывая локоть сквозь тонкую ткань лонгслива. Вслед за холодными пальцами по телу Хана бежит разряд горячего тока. Джисон ничего не делает. И не может. Минхо так близко, что касается животом его коленей. И внезапное желание раздвинуть ноги в приглашении стать ещё ближе бьёт Джисона в грудь болезненным глухим ударом. Дыхание подводит — лёгкие разучились работать или кислорода в комнате не осталось. — Хани… — повторяет Минхо в третий раз просяще. Третий раз — без иронии и подтекста, понимает Джисон. Сегодня, кажется, действительно особенная ночь. В оправдание этого странного тезиса он расслабляет бёдра — и Минхо в ту же секунду приникает к нему всем телом. Как в замедленной съёмке, сначала Хан видит их соединение, как Минхо сминает его юбку собой, а потом уже чувствует — чужую и свою дрожь. Локоть, захваченный крупной ладонью, и бёдра в местах соприкосновения пылают. Джисон чувствует, как под одеждой кожа покрывается потом и мурашками одновременно — будто у него температура и озноб, будто он болен. И задаётся вопросом: Минхо чувствует то же самое? Он пытается совладать с собой. Поднимает глаза — и лицо Минхо перед его лицом — это предсказуемо и логично, но абсолютно застаёт его врасплох. Ли похож на котёнка, которого впервые взял на руки человек с добрыми намерениями. В темноте и отблесках из-за стеклянной двери его глаза кажутся Джисону космосом. Проходит минута, две, может, вечность — в глубине сознания Джисон удивляется, почему их до сих пор не прервали. У Чана большой дом, бар, бассейн, бильярдная — и кухня была бы наименее интересным местом на вечеринке — анализирует он и гордится, что смог в таком состоянии использовать свой мозг как-то более продуктивно, чем просто думать: ебать. пиздец. О чём думает Минхо, ему непонятно. Космос продолжает клубиться в его глазах, но теперь он смотрит не на лицо Хана, а выше, гладит взглядом его открытый лоб и выбившийся из-под невидимки красный локон. — Могу я… — начинает Минхо вопросительно и, не дожидаясь ответа, протягивает руку к лицу Джисона. Джисон — удивительно для человека с раздвинутыми ногами — краснеет. Он уже был готов ко всему — смирился с мурашками, дрожью, возбуждением внизу живота. Чего он сейчас не ожидал — это внезапной вспышки боли в области сердца. Тело реагирует быстрее мозга, и только когда пальцы уже касаются его скулы, до Джисона наконец доходит. Минхо. Это же Ли Минхо. Который подорвал его самооценку в самый первый его день в универе. Который не оставлял без внимания ни единую яркую деталь его внешности. Минхо, из-за которого Джисон не мог понять себя и принять полностью своё желание выделяться. Минхо, заперший его в шкафу на целый год, а теперь, не дождавшись разрешения, с силой вытаскивающий его наружу. — Нет! — Джисон отталкивает его от себя, так что Минхо врезается в стол напротив. Он даже не морщится — только хмурится внезапной перемене. Хану это на пользу: он злится на непонимание и так может контролировать боль, которая всё ещё рвёт его сердце. Он почти шипит: — Думаешь, у тебя есть на это право? Взгляд Минхо становится осмысленным, и… он выглядит так, будто… будто слова Джисона ранят его? Серьёзно? Джисон почти закипает от злости. Какого хуя вообще Минхо может быть больно? Минхо, а не Джисону, измученному им без какого-либо повода с прошлого сентября? Хан резко спрыгивает со столешницы, так что ноги в массивных ботинках звенят — это ещё больше отвлекает от боли — той, на которую он имеет право, в отличие от Минхо! — Почему ты не спрашивал разрешения, прежде чем начать буллить меня? — восклицает Джисон. — И почему вдруг спросил сейчас? Минхо молчит, а Джисон чувствует, будто они поменялись местами. Как тогда, в первую их встречу, они стоят напротив, но сейчас Джисон чуть выше него из-за толстой подошвы ботинок, и сейчас Джисон — тот, кто делает больно — безответно. Будто это он здесь монстр. Злость начинает сменяться бессилием, и боль, которая никуда не уходила, снова берёт власть. Ещё один взгляд на лицо Минхо, его огромные глаза выброшенного на улицу котёнка, и в горле Джисона образуется ком слёз. Джисон хочет снова злиться. Хочет ненавидеть Минхо. Хочет, чтобы всё было как раньше. Он зажмуривается, сжимает челюсти, впивается ногтями в ладони и ждёт. Но Минхо так же молчит, а злость не приходит. Вместо этого свербит в носу и глаза начинает жечь. Джисон сбегает — из кухни, дома Чана и от собственной позорной жалости к проклятому Ли Минхо, который не пытается его остановить.

***

— Джи… Джисон поворачивается с вопросительно-отстранённым «М?» и натыкается на хмурый взгляд Феликса. Они в библиотеке, и Хан уже давно не может сфокусироваться на каком-то там задании по теории живописи — потому что это не его место, не его атмосфера и потому что его голова занята другим. — Хёнджин говорит не трогать тебя, но ты вообще весь сам не свой. Не хочешь поговорить? Джисон оборачивается в поисках упомянутого, но не видит Хвана — Ликси подсказывает, что тот ушёл за чаем. Только тогда Джисон замечает, что в здании холодно. Отопление не справлялось с ноябрём. — Не думаю, что хочу говорить, извини. Феликс поджимает губы в сожалении и кивает. — Но у тебя всё будет хорошо? Будет ли? Джисон загнался. Не мог сосредоточиться на учёбе и танцах. Не мог расслабиться в компании и даже в близком кругу Хёнджина и Феликса чувствовал себя отчуждённо. Почти две недели с Хеллоуина — и легче не становилось. Хан не сказал никому о том, что случилось. Его друзья сами поняли, что дело в Минхо — дело не могло быть ни в ком другом. Но они и близко не могли подумать, что именно произошло. Джисон хочет разобраться во всём этом, но сначала — разобраться в себе. На самом деле это оказалось легко — хватило одних выходных после той вечеринки. Он не глуп и не отрицает своё внезапное желание. Не списывает реакцию на алкоголь или вдруг адекватного Минхо, который впервые не пытался с ним поругаться. Хан честен с собой, хотя это и больно. Он признаётся себе, что хочет его. Прокручивая в голове момент за моментом их взаимодействие — начиная с первого дня в университете и заканчивая совместной учёбой за одним столом, Джисон, прерываясь на слёзы и жалость к себе, понимает, что под его защитной реакцией все эти месяцы вполне могло спать это желание. Он пытается анализировать причины своей возможной симпатии, и внезапно причин находится достаточно. Минхо красив. Он сдержан в одежде, не носит украшений и всегда одевается однотонно. Ему не нужно выделяться, он и так довольно гармоничен. У него красивые скулы и большие глаза. И губы. Джисон отмечает, что у него красивый рот — верхняя губа чуть полнее нижней. Когда он криво улыбается — не Хану, конечно, тот просто видел пару раз со стороны — он похож на сумасшедшего клоуна или маньяка. Это мило и… горячо. А в редкие моменты, когда в ссоре Хан мог вывести Минхо на эмоции, тот напоминал кого-то из кошачьих — злого, но всё такого же холодного и грациозного. Не только лицо красиво — тело. Ли точно ходит в зал — Джисон складывает два и два: он наверняка занимается вместе с Чаном. В доказательство Хан ищет его инстаграм — не находит, и лезет в собственные многочисленные подписки. У Чана в профиле есть несколько совместных фоток и даже хайлайтс с советами по спорту, где мелькает Минхо. Они, оказывается, дружат уже давно. Джисон скринит коллективную фотку с первого курса инженерного, где худой Минхо стоит перед их корпусом вместе с другими младшими и Чаном во главе, и последнюю, в длинной карусели фотографий с ночи Хеллоуина — в зеркале коридора, где Чан и Минхо в полный рост. Листая снимки в своей галерее, Хан видит, что Минхо стал шире и больше. Типа… гораздо больше. Он останавливается на свежей фотке, приближает и смотрит. Вспоминает, как эта ладонь, изображающая на фото «пис», тянулась к его лицу. Как эти бёдра — господи, блять — были прижаты к нему, сминая ткань юбки. Джисон краснеет так, что кружится голова. Дрожащими руками он удаляет изображения и откладывает телефон. Отвлекаясь от примитивных желаний, чтобы не зайти ещё дальше, Джисон мысленно закрывает блок с физическими преимуществами и продолжает анализировать. Минхо умён. Отличник, волонтёр, наставник универа. Закрывает каждую сессию ещё до её начала. Организует благотворительные мероприятия и помогает всем младшим — почти без исключения. Он остёр на язык, умеет красиво выражать свои мысли, завуалированно оскорблять и держать при этом лицо. Вот и всё. Джисон понимает, что не знает настоящего Минхо — его увлечений, принципов и привычек. Ну, кроме того, что по пьяни он не против полапать Джисона. Хан прижимает ладонь к груди — сквозь ткань футболки там, где снова пульсирует боль, и понимает, что хотел бы узнать его. Теперь, когда понял, что сам может быть ему интересен. Он снова разблокирует телефон и переключается с галереи на открытый инстаграм. Чан — тот, кто знает Минхо. Внезапно Джисона пугает мысль, что он действительно готов поговорить со старшим. Он даже заранее ожидает, что Чан полностью оправдает Минхо в его глазах. Хан действительно готов… простить его? Какого чёрта? Почему? Потому что Минхо ему нравится? О боже. Минхо ему нравится. Это пугает настолько, что весь самоанализ Джисона в течение выходных и его желание узнать о Минхо от его друга стопится на две недели. Дни, в которые Джисон ничего не может нормально делать, отказывается от встреч и вечеринок, пропускает пары и не ходит по кампусу один, шарахаясь от любой широкой спины в чёрной стёганой куртке — коих, конечно, множество в ноябрьском студенческом городке. И вот сейчас Феликс спрашивает, всё ли будет у Джисона в порядке. — Наверное, будет, если я решусь на кое-что, — отвечает наконец Хан и добавляет: — На два «кое-что». Поговорить с Чаном. И по итогам этого поговорить с Минхо. Последнее звучит как то, что можно внести в список дел, на которые Джисон не решится никогда в жизни. — Ты о чём? — спрашивает Хёнджин, замирая с сумкой в руках. Джисон оглядывается и не находит Феликса. — Ликси в кино с перваками. Ты в порядке? Его вышвырнуло из реальности. Снова. Сколько вообще времени прошло? — Не знаю… Мы что, уходим? Хван растерянно ставит сумку на стол. — Да, у нас практика, уже половина седьмого. Ты… Джи, ты можешь пойти в общагу и отдыхать. Хочешь, я останусь с тобой? Позанимаемся в следующий раз. Слишком много чувств в последнее время Джисон испытывает, и внезапно забота Хёнджина трогает его — он смаргивает слёзы и коротко обнимает его. — Я пропущу сегодня, — говорит он, откашливаясь, — мне нужно кое-что сделать. Я всё отработаю потом, ладно? Сказанное придаёт уверенности — теперь Джисон не отвертится от самого себя. Он хватает вещи и убегает на улицу, оставляя Хёнджина в растерянности. Куда идти? Время — вечер, дом Бан Чана за кампусом, и у него вполне могут быть свои планы. Идиотская затея, понимает Джисон, но уверенно запрыгивает в как раз подъехавший полупустой автобус. Он пишет старшему с просьбой встретиться, но Чан не отвечает все двадцать минут нервной дороги до его района. Джисон чуть не теряется, ища нужный дом, и с облегчением и страхом выдыхает: там горит свет. Он так сильно нервничает, боже. Стоит на подъездной дорожке и пытается взять себя в руки. Если дойдёт до второго этапа его плана — разговора с Минхо, он же вообще умрёт. Целую минуту Джисон мнётся на территории чужого двора в темноте, будто какой-то маньяк. Когда наконец он идёт к входной двери, та открывается сама. Маленькое тело чуть не сбивает его с ног — он ловит какого-то парня и узнаёт в нём первокурсника — того, с кем, кажется, дружит Феликс. И который очень опаздывает, судя по всему. — Привет! — запыханно тараторит он. — Ты на машине? Джисон растерянно качает головой и переводит взгляд на появившегося в проеме Чана. — Давай я вызову такси, — говорит он, но парень, отмахиваясь, уже бежит в сторону остановки. — Напиши, как доберёшься! Привет, — кивает старший уже Хану и закатывает глаза. — Марвел. — Марвел, — кивает Джисон так, будто это оправдывает всё. — Привет. Так это?.. Скулы Чана становятся розовыми. — Да… Это Чонин. У них там какая-то суперпремьера, про которую он забыл, а мы уже открыли вино… Только не думай, что… — Я ничего и не думаю, — доверительно улыбается Хан, и хозяин дома в облегчении опирается на косяк двери. — Спасибо! Правда. Он заставляет меня нервничать… постоянно. Джисон вздрагивает, вспоминая причину его пребывания здесь — того, кто заставляет нервничать его. — О, чёрт! — Чан воспринимает его дрожь по-другому. — Прости! Заходи, я сделаю чай. Чай помогает от холода — Хан не подозревал, как замёрз, пока ехал, но от страха не спасает. Чан — снова по-взрослому мудро и тактично — даёт собраться с мыслями. Джисон греет пальцы о кружку и осматривается: вот на этой столешнице, где сейчас Чан, отставив в сторону вино, мажет хлеб шоколадной пастой, всё изменилось. — Ты дружишь с Минхо, верно? — наконец спрашивает Джисон. Хозяин кухни кивает и протягивает ему тост. Хана тошнит, но он принимает угощение, смотрит на него и снова замолкает. — Мы давно общаемся, — поясняет Чан. — Не сказать, что очень близки, но да… У вас с ним какие-то… — он подбирает правильное слово, — недомолвки? Как я заметил. — Очень много недомолвок! — восклицает Джисон. — Если вы дружите, он разве ничего не говорил? Старший пожимает плечами: — Минхо обычно не рассказывает о своей личной жизни. Вот как. Закрытый и молчаливый. Может, он маньяк вообще. Господи. Во что Джисон собирается вляпаться… — А ты можешь рассказать о нём? Ты точно знаешь его лучше меня. Я… хочу его понять. Чан хмурится, и Джисон понимает, что это довольно странно — просить рассказать кого-то о своём друге, когда этот друг не любит распространяться о себе. — Ладно, — Хан невесело усмехается и откладывает тост. — Раз уж он тебе не говорил, расскажу я. Ты, наверное, заметил, когда мы с ним увиделись на Хеллоуине, он вёл себя странно. Будто я… нравлюсь ему? Но это невозможно, потому что он меня ненавидит. С нашей первой встречи, как только я поступил. Без какой-то причины просто начал издеваться надо мной. Человек не будет целый год вести себя так хуёво с тем, кто ему нравится. Это ведь бред, да? Чан продолжает хмуро молчать, а Джисон — откровенничать: — Я правда хочу понять его. На самом деле я хочу, чтобы ты сказал что-то, из-за чего я сразу же смогу его простить. Я понял… — Джисон судорожно вдыхает воздух, — я хочу его простить, потому что я понял, что… он мне нравится. Я верю, что есть какая-то причина, почему он так поступал, — голос начинает срываться, и Джисон заканчивает шёпотом: — И мне очень страшно, что её может не быть. Чан забирает полупустую кружку и отворачивается, чтобы налить ему ещё чай. Он недолго думает, как ему поступить, возвращает взгляд на Джисона, который глубоко дышит и старается успокоиться. Наконец, он начинает говорить — озвучивает и объясняет всего один факт, который сводит на нет все попытки Хана взять себя в руки. — Минхо никогда не уезжает к родителям, никогда о них не говорит. За всё время при мне ему звонили из дома только один раз, и это был очень напряжённый и быстрый разговор. На этот свой день рождения он собирался домой на выходные, как раз на Хеллоуин, но что-то не сложилось. На вечеринке он напился, хотя обычно не позволяет себе такого. Это может быть связано. Думаю, у него проблемы с семьёй. Этим я могу объяснить многое, но не его отношение к тебе. Ненавидеть кого-то и унижать — это на него не похоже. — Я бы не стал врать о таком, — защищается Джисон, и Чан поправляется: — Я верю тебе. Просто… не знаю, как это объяснить. Они замолкают. Джисон кусает губы и панически ищет в себе ответ: что ему делать? Волнуясь, он в несколько больших глотков допивает новую порцию чая и отставляет кружку. — Спасибо, — шепчет он старшему. Благодарит и за угощение, и за разговор. Чан грустно хмыкает. — Только не считай себя плохим другом, пожалуйста. Я не буду никак вредить ему, клянусь. Я должен поговорить с ним, но я не знаю, мне нужно подумать. Готов ли я стать частью этого. Чан кивает. — Это твой выбор, как это всё воспринимать. Минхо хороший, насколько я его знаю. Он честный и… я хотел сказать добрый, но теперь сомневаюсь. Ты не обязан давать ему шанс только из-за моих догадок про его семью. В любом случае, что бы ты ни решил, ты поступишь правильно. У тебя всё будет хорошо. Джисон хочет снова расплакаться — от того, какой человек Бан Чан. Не зная подробностей всей истории и будучи ближе Минхо, чем ему, он всё равно поддерживает Хана и его чувства. — И у тебя. У тебя точно всё будет хорошо. Если захочешь поговорить о… ком или чём угодно… Я никого не осуждаю никогда, ты знаешь. — Меня не за что осуждать. Чонину уже восемнадцать, а что было раньше — никто не докажет. Джисон смеётся, шмыгая носом, и Чан тоже, но потом быстро добавляет: — Это шутка, если что. Мы не спали. — Уверен, Чонин очень этим расстроен, — хмыкает Хан. Чан вздыхает так, будто это больная тема. На прощание они даже обнимаются, и старший настаивает на такси, потому что уже поздно, и чёрт знает, когда будет автобус до кампуса. Обратную дорогу Джисон чувствует себя вымотанным и не способным что-то анализировать. Хочется сразу завалиться в общагу спать, но куча уведомлений в чатах напоминают, что учёба никуда не делась. Хан откладывает все решения, касающиеся Минхо, на выходные, а следующие четверг и пятницу намерен разбираться с парами. Он и так в последние дни забил на универ сильнее, чем мог себе позволить. Джисон просит таксиста задержаться у круглосуточного магазина и забегает за энергетиками. Сегодня нужно сделать хоть что-то.

***

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Феликс скачет вокруг и трясёт Джисона за плечи. Хёнджин смеётся, закатывая глаза. — Ликси, — с нажимом отвечает Джисон. — Нужно брать билеты сейчас! Давай-давай-давай! Мама соскучилась по тебе! Полететь в Австралию, в тепло, любовь семьи Феликса и прекрасную традицию Дня благодарения посреди угрюмого ноября — заманчиво и очень сложновыполнимо. Лишь потому, что Джисон сразу не сказал «нет», он вынужден отбиваться от настойчивых уговоров. Самое грустное, что он действительно хотел бы. — У меня очень много заданий, ты же знаешь! — Ты всё успеешь. Дошлёшь дистанционно, в моей стране есть интернет. Если что, Джинни поможет! Хёнджин, который придерживался нейтралитета и молча смотрел на страдания друга, поднял голову от миски с лапшой. — Ещё чего, пусть остаётся. Мы привезём тебе открытку. Феликс мягко толкает своего парня и продолжает ныть. Джисон понимал, что поездка пошла бы ему на пользу. Отвлечься от всего, сменить обстановку, получить кучу внимания от семейства Ли и насладиться природой. Ему это было нужно. Но… Минхо. Чувства беспокойства, вины и собственная боль никуда не делись. Джисону нужно было разобраться. Он следовал своему плану позакрывать долги, а потом определиться со своими желаниями и намерениями. Вчера в ночи он выполнил большую часть тестов, а сегодня, в четверг, планировал быстро пообедать с друзьями и пойти в общагу писать сочинения по периодам европейской литературы. Джисон был сонным, но суетливее и активнее, чем в прошлые недели, и если Хёнджин предпочитал подождать и не давить, то Феликс взял всё в свои руки. — Вот, смотри, — Хан открывает расписание промежуточной аттестации. Почти каждый день вплоть до конца декабря горел красными кружочками — дедлайны по заданиям. Феликс выхватывает телефон и скептически анализирует экран. — До отъезда нужно только сдать реферат, — начинает перечислять он хмуро. — Курсовая твоя почти написана. Преподша по философии твоя фанатка, поставит по зачёту автомат, просто поболтай с ней на следующей паре и напомни, что у тебя выступление скоро. И всего две практические. Хочешь сказать, что не справишься? Джисон, закатывая глаза, забирает телефон обратно. Феликс выжидающе смотрит. — Я попробую, но не обещаю, что… — Оформляю билет! — подпрыгивает Ликси и бежит к ноутбуку. Хёнджин с сожалением бьёт Джисона по плечу. — Я всегда могу отвлечь его сексом, а ты пока съешь свой паспорт. Кроме сочинений, которые Джисон уже пообещал преподавателю литературы в качестве отработки за прогулы, он теперь должен в мгновенье написать реферат. Осознав это, Хан чувствует, как сжимается сердце: придётся идти в библиотеку.

***

Джисон морщится от количества студентов — в библиотеке так людно, будто в вечер четверга все вдруг решили учиться. Будто всем понадобилось поскорее сдать допуски к сессии и поехать к Феликсу есть индейку. На самом деле нет ничего удивительного. Аттестация в универе проходит всегда по строгому расписанию, но для студентов каждый раз начинается неожиданно. Все компьютеры, ограждённые друг от друга, предсказуемо оказываются заняты, и волнение Хана усиливается. Придётся работать с книгами. И хотя ему так даже больше нравилось — искать информацию на бумажных носителях, а потом сразу в нужных местах открывать электронные, проблема была в том, что посреди заполненного зала он не сможет сосредоточиться на чтении… Джисон диктует библиотекарю список справочников и, пока тот таскает талмуды на стойку, сверлит взглядом места с компами. Никто не собирается заканчивать работу. Это глупо. Минхо здесь нет. Что ему делать вечером в «их» месте? Он же не какой-то идиот, который думает о Джисоне всё это время. Внезапно к горлу подкатывает тошнота и голову начинают заполнять тревожные мысли. Это ты идиот. Какой ты идиот. Придумал себе драму. Минхо просто напился и полез к накрашенной мордашке. Возможно, он вообще сделал это на спор. Возможно, он даже не помнит этого. Он даже не думал о той ночи, не думал о тебе, у него есть реальные дела и своя собственная жизнь. Думаешь, ты мог бы понравиться ему? Ты идиот, Хан Джисон. Джисон облокачивается на стойку и пытается дышать. Ему тошно от самого себя и безумно стыдно. — Вы в порядке? Отрывисто кивнуть библиотекарю, дрожаще расписаться в ведомости и скрыться с книгами в свой угол. Только его угол — никакой не общий. Сердце бешено бьётся, когда Хан проходит последнюю секцию и поворачивает в нужную сторону. Конечно, там никого нет. Джисон кладёт книги на стол, с силой тычет на тумблер старой лампы и стоит несколько секунд в бездействии. Накрывает чудовищной усталостью: его вымотала бессонная ночь, экстравертный Феликс и постоянные мысли о Минхо. — Привет. Хан вздрагивает и медленно оборачивается — на условной границе этого места, между стеллажами, стоит Минхо и смотрит так, будто его загнали в угол. Джисон был тем, кого загнали в угол. Буквально. Пару минут назад он готов был расплакаться от жалости к себе, а теперь виновник всех его чёртовых чувств просто говорит «привет». Джисон хочет сбежать, но проход перекрыт широкой грудью в чёрной толстовке. — Как ты себя чувствуешь? — тихо спрашивает Минхо. Джисону начинает казаться, что это всё действительно глюки. — Почему ты спрашиваешь, — шепчет он без каких-либо эмоций. Минхо отводит взгляд в сторону пустых стеллажей, придвинутых к стене, вздыхает и скованно пожимает плечом. — Выглядело так, будто не очень хорошо. Значит, Минхо смотрел? Может, Джисон не такой и идиот? А может… может, Минхо боится, что Джисон всем расскажет? Неподтверждённый мотив режет Джисона болью. Снова. Чёртов Минхо снова делает ему больно, даже когда якобы волнуется о нём. — Вопрос остаётся тем же, — внезапно твёрдо говорит Джисон, — почему об этом спрашиваешь ты? Минхо возвращает на него взгляд, и Джисон сыпется. Приходится облокотиться на спинку стула и буквально вцепиться в стол позади. Становится страшно — от того, какое влияние он может оказывать одним своим присутствием и взглядом. Минхо молчит. Джисон тихонько выдыхает и находит силы отвернуться. Берёт дрожащими руками стопку справочников — он позанимается в другом месте. За два шага до проёма, до границы, Джисон успевает сойти с ума от возможного варианта, что Минхо его не выпустит. Но старший отскакивает в сторону, будто на Джисоне какое-то проклятье. Будто он ему противен. — Подожди, — вопреки всему говорит он, и Хан замирает спиной к нему. — Там всё занято и шумно, ты же не любишь заниматься с другими. — Ну а здесь ты, — Джисон сжимает книги крепче. — Ты уже занимался при мне… Джисон начинает чувствовать раздражение. Он очень устал, ему нужно сделать кучу заданий, а Минхо ведёт себя как долбоёб. Но не как всегда, когда достаточно просто поругаться, а по-другому. Непонятно Джисону. Пришёл за ним в этот угол даже без учебников и, видимо, не собирался никуда уходить. И почему-то не хочет отпускать и Джисона. Он недовольно оборачивается и делает два шага обратно, почти наступая Минхо на кроссовки, и тот больше не отшатывается — только выпрямляется во весь рост. — Что тебе нужно от меня? Молчит. Снова. Они так близко. Между ними только двадцатый век мировой истории искусства и несколько справочников по танцам народов мира. — Скажи уже что-нибудь, — шёпотом требует Хан. — Что ты хочешь услышать? Джисон закатывает глаза. Он может повторить предыдущий вопрос, что ни к чему не приведёт. Он уверен, Минхо просто не ответит или скажет: не знаю. Джисон может спросить, зачем он полез к нему на Хеллоуине. Может спросить: я нравлюсь тебе? — Почему на том собрании, когда мы виделись впервые, ты меня возненавидел? Минхо не отводит взгляд. Тяжело сглатывает, краснеет и молчит, но смотрит. Нервная система Джисона вот-вот взорвётся, а рыдать в библиотеке — рыдать при Минхо — он не был готов. — Вот и всё, — кивает Джисон и как бы говорит взглядом: видишь? Это всё не имеет смысла. Он снова разворачивается, чтобы уйти, и слышит почти надрывное: — Ты не поймёшь этого, это очень глупо! Джисон вздыхает — он так устал, и постоянные хождения ещё больше раздражают его. Но он возвращается к столу. Стучит книгами о деревянную поверхность и усаживается на стул. Проходит несколько секунд, может, минута — за его спиной тишина. Тогда Хан с силой отодвигает стул рядом и, не оборачиваясь, не скрывая своего раздражения, чеканит: — Я хотел бы попробовать, знаешь. Понять. Принимая слегка агрессивное приглашение, Минхо медленно садится рядом. Дежавю пронизывает Джисона, и он уверен, Минхо тоже. Они уже сидели так — бок о бок, в тишине, чувствуя, что что-то меняется прямо сейчас. — Не знаю, с чего начать, — шепчет Минхо. Джисон не видит его лица и борется изо всех сил, чтобы не повернуться. Теперь, в новых условиях, после того, как он анализировал его внешность — его глаза, скулы, губы — ему хотелось взглянуть на Минхо вблизи. — С того момента, как ты меня увидел. — Тебя и Хёнджина, — поправляет Минхо. Джисон хмурится, не понимая, почему это важно. Хёнджина он не ненавидел. — Это было моё пятое собрание за день, кажется. Сотни тупых первокурсников, задающих сотни тупых вопросов. И ты был одним из них. Бесил меня даже сильнее, потому что привлекал больше внимания. Все смотрели на тебя. Ты уже тогда всем нравился. И Хёнджин… я не знаю, вы касались друг друга так или ещё что… вы выглядели как пара. Джисон всё ещё не понимает. — Ты подумал, мы встречаемся? Минхо кивает — Хан улавливает боковым зрением. — Я разозлился, — продолжает старший, — и выместил это на тебе. — Почему? — Ты правда не понимаешь? Джисон цыкает и снова сдерживается, чтобы не повернуться — легче их разговор это не сделает. Минхо вздыхает и объясняет удивительно прямолинейно — будто уверен в своих словах больше, чем в чём-либо другом в своей жизни. — Потому что ты был с ним. А не со мной. Боже. Что? Что… — Боже, — выдыхает Джисон. Не поворачиваться становится почти невозможным. — Звучу как маньяк, — усмехается Минхо, и Джисон слышит в этой усмешке почти панику. Насколько ему некомфортно признаваться в своих мотивах после года замалчивания — когда он даже не делился этим с Чаном? — Нет, я… просто… ч-чёрт, — Хан пытается осознать. Пытается разложить свои чувства, разобрать внезапно свалившийся на него комок из волнения, предвкушения, осознания и влечения. И обиды. — Я же тебя даже не знал. — Я знаю. И я тебя не знал. Я разозлился на себя, на свои желания. Я до сих пор не понимаю… Я видел тебя впервые, — голос Минхо начинает дрожать, — как я мог так быстро… Он замолкает, и Хан наконец поворачивает голову в его сторону. Безумно красивый профиль, красная скула и сжатые челюсти. — Так быстро что? Тишина. — Минхо, — нетерпеливо выдыхает Джисон. Возможно, это становится щелчком, какой-то точкой невозврата, потому что Минхо вздрагивает и поворачивает к нему голову. Где-то на границе сознания Джисон отмечает, как приятно оказывается произносить имя старшего. Между ними сантиметров пять. Они сейчас ближе, чем были все эти месяцы. — Влюбиться в тебя. В груди снова расцветает вспышка боли. Сильнее, чем обычно, но Джисон не бежит от неё — продолжает смотреть и удивляться, сколько ещё тоски сможет выдержать его сердце. Минхо рассматривает его лицо, ждёт реакции. Какой — насмешки? отвращения? Уж точно не гримасы боли. Лицо Минхо искажается, отражая его. — Это не оправдание, — шепчет Джисон. — Да. Я знаю, — Минхо с сожалением смотрит на него. — Оправдания нет. Джисон отворачивается. Просто потому что дальше он расплачется. Минхо тоже отводит взгляд и продолжает — кажется, его понесло на признания после стольких месяцев молчания. — Я узнал о них с Феликсом только на новый год. Случайно застал в туалете, подумал, что Хван тебе изменяет. А потом они целовались при тебе. И я понял, что был полнейшим идиотом. — Ты им и остаёшься, — надрывно усмехается Джисон. — Почему ты ничего не изменил? — Я слишком далеко зашёл. Я знаю, это просто безумие. Ты был мне нужен, — Минхо сжимает руки поверх стола, а потом и вовсе убирает их под парту — Джисон успевает заметить, как они дрожат. — Я не мог себя остановить. Не мог оставить тебя в покое. И уже было поздно что-то менять. — Никогда не поздно что-то менять. — А ты бы поверил мне? Мы тогда снова поругались во дворе Чана, помнишь? Ты только закончил рассказывать друзьям, какой я мудак. И вот я подхожу, поздравляю с наступающим новым годом и говорю о том, что чувствую на самом деле. Ты бы возненавидел меня ещё сильнее. — Не думаю, что когда-то ненавидел тебя по-настоящему. И да, я бы поверил. Не сразу, может, но в итоге да, — говорит Джисон и старается часто размеренно дышать. С каждым словом становится сложнее держать себя в руках. Он надеется изо всех сил, что не будет сегодня плакать. — Ты просто струсил. Минхо не возражает ему. — И что теперь, — шепчет старший спустя минуты. — Можем разойтись и сделать вид, что этого разговора никогда не было, — Джисону удаётся почти беспечно пожать плечом. — Или ты можешь сделать с этим что-то сейчас. Минхо бросает на него неуверенный взгляд. — Если я скажу «прости», это ведь не покроет всего того, что было. Джисон болезненно усмехается и встаёт со стула. — Да и забей тогда! Минхо вскакивает тоже. — Хани… Игнорируя горячую волну внутри от теперь уже искреннего прозвища, Джисон повышает голос: — Что? Хочешь, чтобы я нёс ответственность за это? Ты столько времени делал мне больно, а сейчас, когда я буквально говорю, что готов пойти навстречу, ты не способен сделать один ёбаный шаг? Джисон злится. Он понимает, что, если не получится, он не сможет и дальше пытаться спасти всё это в одиночку — не сможет заставить себя изворачиваться, пока Минхо не захочет участвовать в этом тоже. И это разбивает ему сердце. Минхо, кажется, видит его метания и готовность закончить всё это. — Прости! — панически выдыхает он и несётся дальше: — За такое не прощают, и я не смогу заслужить прощения примерно никогда, но я… Я не верю, что всё изменится, но я так хочу… Прости меня, Хан Джисон. Если сможешь. Когда-нибудь. Прости меня. Джисон выдыхает, и вся злость мгновенно испаряется. Остаётся только усталость, неверие и всё ещё боль — от несправедливости всего прошедшего года их ненависти. — Видишь? — шепчет он. — Не так уж это и сложно. И Джисон протягивает ему ладонь. Он всегда был тактильным, нуждался в близости — это физически подчёркивало его отношения с кем-то. Вот и сейчас — ему нужно было подтверждение их мира. Минхо удивлённо встречает его пальцы и крепко их обхватывает. Рукопожатие пронизывает дрожью — непонятно чьей. Микрообъятие длится целую вечность, потому что никто не хочет отпускать другого первым. Когда у Джисона затекает локоть, он сдаётся — но не убирает руку, а делает шаг вперёд. Они снова близки — лицом к лицу, и Хан восторженно замечает, что Минхо на это тоже реагирует: часто моргает, поверхностно дышит и вздрагивает. Держать его руку приятно. Так чертовски приятно, господи. Джисон не хочет отпускать её. — Попробуем нормально общаться? — неуверенно говорит он. Минхо отрывисто кивает, и хватка на ладони Хана становится сильнее. — Кофе? — предлагает старший, хотя его выражение лица всё ещё растерянное. Джисон думает, что он тоже не понимает, что делать. — Сегодня или завтра. Когда ты хочешь? Джисон прикидывает в голове расписание — оно автоматически представляется в виде расписания аттестации. Он вспоминает про долги, зачёты и Австралию. — На самом деле я так проебался по учёбе после той вечеринки, — грустно сообщает он и со смешком добавляет: — Из-за тебя, кстати. Мы улетаем к семье Феликса, и нужно доделать кучу всего до Дня благодарения. Минхо понимающе кивает. — Я могу помочь. Я уже всё закрыл и свободен. — Ты инженер, — устало фыркает Джисон. — Я играю Баха с шести лет, — смущённо-обиженно сообщает Минхо. — Занимался танцами, окончил художественную школу. Немного знаю об искусстве. Сердце Хана снова ускоряется, по позвоночнику прокатывается приятное волнение. Он понимает, сколько ему предстоит узнать о Минхо — от самого Минхо, который не любит говорить о себе и своих чувствах. От Минхо, который пять минут назад признался ему в любви после года неприязни и который до сих пор сжимает его руку в своей. Кто-то проходит за стеллажами, нарушая их неловкую тишину, и они быстро, словно застуканнные подростки, расцепляют руки. Джисон переводит взгляд на книги и не представляет, как он сможет сосредоточиться на учёбе сегодня вечером.

***

Джисон почти не позволяет Минхо помогать себе. Иногда старший таскает в их место нужные учебники, а ещё приносит еду и молча оставляет возле Хана. Каждый раз Джисон не может подобрать слов, потому что Ли приносит то, что он любит, не спрашивая: чизкейки, шоколадки, сендвичи с неострыми соусами, а ещё его любимые напитки — кофе, который больше молочный коктейль, и очень сладкие бабл-ти. И вообще-то в библиотеке есть нельзя, но Джисон много времени проводит за учёбой, а Минхо настойчиво продолжает покупать еду. Джисона пугает то, как быстро он забывает их вражду и как сильно начинает нуждаться в старшем. Всю следующую неделю они вместе проводят вечера в библиотеке. Минхо сидит поодаль, потому что рядом — слишком смущает, читает что-то по архитектуре и бросает частые отвлекающие взгляды. А потом они просто расходятся в разные стороны. Перед тем как выйти из их потайного угла, оба негласно следуют традиции маленького объятия руками, и порой стоят так по несколько минут. Они не говорят ни о чём серьёзном, условившись, что сначала — учёба, а потом выяснение отношений и попытки узнать друг друга. Джисона многое тревожит. Что скажут его друзья? Хёнджин, конечно, не будет против того, что ему понравился парень, но распереживается, что это Минхо, из-за которого Хан не раз плакал. Что скажут мама и брат? Они всегда поддерживали его в любых формах выражения себя, но он не говорил им, что он… кто? Гей? Би? Он даже сам ещё толком не разобрался. Вдруг он влюбится так сильно, что навсегда? Вдруг Минхо, сказавший, что влюбился в него в прошлом сентябре, не чувствует этого сейчас? А если Джисон не сможет справиться с этими отношениями? Если Минхо не сможет ему открыться? Может, это и не любовь вовсе? Джисону страшно… А потом Минхо смущённо улыбается ему, опуская в книгу порозовевшее лицо, и всё становится таким правильным. Даже если всё разрушится, не успев начаться, даже если Джисону будет очень сильно больно — он готов рискнуть. В тот четверг они меняются номерами телефонов перед тем, как разойтись в разные корпуса общежития. Джисон записывает цифры дрожащими пальцами и дрожащим же голосом диктует их на проверку. Несколько секунд он тупит над графой с именем, думая: насколько детским решением будет записать Минхо безопасным шифром? Он оставляет в названии контакта одинокую английскую «m». Чтобы тоже поделиться номером, Джисон отправляет дурацкий смайлик белки. Они не начинают переписку, потому что Хану стыдно за белку, а Минхо просто не пишет. Возможно, думает Джисон, он не использует смски? Что если он предпочитает общаться по телефону? У него даже нет инстаграма! Они просто приходят в библиотеку — кто когда может, после окончания пар, не сговариваясь. Почти всегда, когда Джисон приходит, Минхо уже там — отрывается от книги и осторожно улыбается ему. Смотрит, как тот делает уроки, а потом идёт за едой. В субботу утром — в девять чёртовых утра! в субботу! — Джисон просыпается от неотключённого звука уведомлений прямо возле своего уха. Он заторможенно злится на себя и отправителя, фокусирует зрение на экране, и сон тут же слетает с него. Доброе утро Ты будешь заниматься сегодня? Если да, то напиши, пожалуйста, время. Я мог бы прийти, если ты хочешь

привет да, я пообедаю с х. и ф., а потом хочу в библиотеку какого чёрта ты не спишь

Проходят минуты, и сонливость Джисона начинает возвращаться, а потом телефон снова пиликает, и… Минхо прислал ему фотку. Фотку. Минхо. В зеркале студенческого спортзала. В чёрной футболке с закатанными рукавами. С мокрыми волосами и блестящим от пота мышцами рук. У Джисона мгновенно встаёт. Он отбрасывает телефон и бежит в душ на этаже, чтобы избавить себя в настоящем и будущем от стыдливой неловкости. Прохладная вода и мысли о скорой сессии, новогоднем выступлении, к репетициям которого они с Хёнджином ещё даже не приступили, о том, как он панически будет переживать десятичасовой перелёт из Сеула в Сидней — не помогают. Всё возвращается к той чёртовой фотке. Дилемма дрочить или не дрочить не успевает даже сформироваться в голове Джисона, а его рука уже сжимает член. Хан не засекал, но уверен, что кончает позорно быстро. И сильно — почти болезненное удовольствие пробивает всё тело, так что кружится голова и стучит в ушах. Даже без порно. Даже не смотря на эту фотку — просто держа в голове воспоминание о ней. Просто чуть фантазируя о том, как Минхо часто дышит и немного задирает футболку, обмахиваясь ею. Это какие-то сверхуникальные эмоции для Джисона. Он возвращается в свою комнату, и там — ряд сообщений. Это было слишком? Прости, если да Обычно я не делаю так Не то чтобы я в принципе с кем-то переписываюсь Только с тобой Я снова говорю как маньяк, да? Надеюсь, ты просто уснул Джисон одновременно смеётся и переживает, что Минхо развёл локальную драму, пока младший на него передёргивал. Желание написать ему правду и подразнить на секунду мелькает в сознании Джисона, но он решает, что для таких признаний пока рано. Возможно, он вообще унесёт этот позорный секрет с собой в могилу.

все в порядке, хаха мне нравится эта фотка) скорее как старик, у тебя даже нет инстаграма >Я снова говорю как маньяк, да?

Минхо отвечает почти сразу. На самом деле есть Просто он пустой

зачем тебе пустой инстаграм?

Минхо замолкает. Джисон, уверенный, что он занялся своими спортивными штуками, готов отключить уведомления и вернуться ко сну. И тогда высвечивается ещё одно сообщение: Чтобы смотреть на тебя Пауза «ожидание реакции и оценки адекватности этого заявления» повисает на пару минут. Джисон справляется с тревогой по поводу отсутствия тревоги в ответ на реально маньячное поведение Минхо, а потом вспоминает, что пять минут назад дрочил на него. Можно ли это считать равноценным? Он открывает контакты, меняет «m» на «maniac», ставит ту фотку из зала на звонок и отправляет скрин экрана.

[вложение] это должно пугать, но почему-то мне приятно пусть так и будет дальше я спать надеюсь, мне не приснишься ты с ножом)

Окей Хороших снов и никаких ножей

***

Джисон едва успевает сдать то, что позволит ему неделю не думать об учёбе. Последние дни он правит курсовую, тратит время на внезапно вылезшие долги — он прогулял больше, чем думал. Вечером в воскресенье, за два часа до выезда в аэропорт, препод по истории театра отвечает на его письмо с сочинением, что работа хороша, но суммы баллов за выполненные задания не хватает для допуска к зимней сессии. Джисон хнычет в чат с друзьями, что придётся тащить с собой ноутбук и после десятичасового перелёта делать новые работы. А после десятичасового перелёта Джисон способен только отсыпаться и, если не повезёт с турбулентностью, блевать. Но судьба благосклонна, и через пятнадцать минут препод пишет, что не учёл ещё одну его работу; что баллов хватает. На радостях Джисон, планировавший потупить на кровати с асмр перед тяжёлым перелётом, пишет Минхо.

где ты? занят?

У Чана. Обсуждаем проект То, как быстро отвечает Минхо, даже будучи с кем-то другим, пробегает по телу Джисона волной тепла.

хочу тебя увидеть

Во сколько выезжаете в аэропорт?

в 22

Я вызвал такси. Ты же у себя в корпусе? Тепло превращается в настоящий жар, когда Джисон осознаёт: он и Минхо. Вне библиотеки. Без учебников и оправданий.

***

Они сидят на ступеньках пожарной лестницы, соприкасаясь плечами и коленями. Близко. Джисон рассказывает о предстоящей поездке, о сумасшедшей сестре Феликса, с которой они вдвоём заставляют его и Хёнджина снимать тиктоки. Некоторые получаются даже нелепо-смешными. Минхо смущённо говорит, что видел их. — Я не сталкер, — быстро добавляет он, потому что Джисон удивлённо смотрит на него. — Чонин показывал Чану, там был Феликс и Хван, и я подумал, что ты тоже. У меня даже тиктока не было. — А потом появился? Минхо кивает. — Все тиктоки с тобой у меня в избранном, — говорит он и добавляет тише: — Это пугает? Джисон чувствует, как тело Минхо напрягается в ожидании ответа. Он в очередной раз прислушивается к себе: никакого страха или намёка на отвращение. Всё с точностью наоборот. Он касается плеча старшего и нервно-нежно сжимает его пальцами. — Наверное, я псих, — Джисон грустно улыбается, — и ты разрушишь меня… Минхо испуганно вскидывает голову: — Я не сделаю тебе больно. — Ты не можешь мне этого обещать. Это не значит, что я не верю в тебя, просто… Слишком много всего. Слишком сильные эмоции. — Нет, — уверенно говорит Минхо. — Я не сделаю тебе больно. Не теперь. Я вёл себя ужасно, я не думал, что ты сможешь даже посмотреть на меня, и каждая наша ссора подчёркивала, какие мы разные. Всё это, — он кивает между ними, — до сих пор кажется мне розыгрышем или местью… О боже. — Минхо… Болезненный разговор прерывает вибрация телефона. — Чёрт, — Хан сбрасывает и видит время. — Тебе нужно идти. Ты вернёшься, и мы всё обсудим, верно? — Да. Они поднимаются. Джисону нужно наверх, в свой блок, за вещами, а Минхо вниз — в своё общежитие. Телефон снова звонит. Оба не двигаются с места. — Хочу кое-что сделать. Закроешь глаза? Мгновенно Минхо опускает веки, и от его послушности трепещет в животе. Джисон встаёт на ступеньку выше и дрожаще обнимает старшего — кладёт руки на плечи, прижимается грудью и слышит чужое бешеное сердце и вторящее ему — своё. Лицом Джисон утыкается Минхо в висок, нюхает его волосы и натурально сходит с ума. — Это не розыгрыш, — шепчет он. — Я весь как в лихорадке, такое невозможно сыграть. Минхо медленно, будто убеждаясь в словах, обнимает его в ответ: осторожно сжимает талию, касается носом возле уха. Джисону так хорошо. — Уже ненавижу эту неделю, — сокрушённо шепчет Минхо. Джисон хрипло смеётся и вынужденно отстраняется — достаёт снова звонящий телефон. — Я уже выхожу, — быстро отвечает он и сбрасывает. Смотрит на Минхо. И совершенно не хочет улетать. Он хочет поцеловать его. Идея безумна. Джисон не станет поддаваться слабости. Пока они всё не обсудили — должны быть границы. Но что они будут обсуждать? То, как Минхо зависим от него? Как он чувствовал себя, когда они ругались? Семью Минхо? На Джисона обрушивается очевидная мысль: он готов принять совершенно всё, что Минхо ему скажет. Он уже его любит. — Я хочу встречаться с тобой, — быстро говорит Джисон, чтобы не передумать. — Ты нравишься мне. Очень сильно. Плевать на всё, будь моим парнем. Глаза Минхо — с две огромные чёрные дыры. — Хани, — он почти задыхается, боже. — Да или нет? У меня нет времени! — Конечно да, пожалуйста, да! Джисон быстро обнимает его снова и бежит вверх по лестнице — не оглядываясь.

***

— Какого чёрта, — шипит Хёнджин с переднего сиденья, когда Джисон залетает в такси. — Ты чего такой довольный? — умиляется Феликс рядом. Хван оборачивается и подозрительно смотрит на друга. — У тебя был секс?! Джисон смеётся. А потом сердце переворачивается от мысли, что, вообще-то, чисто в теории, он скоро может быть. Ну, до секса нужно дожить. Но держаться за руки. Свидания. Поцелуи. Боже, поцелуи. Он целовался пару раз, будучи подростком, но подозревает, что с Минхо это будет что-то запредельное. То, как он чувствует себя, просто находясь рядом, просто легко касаясь его, — это уже сверх. Что будет, когда они потрогают друг друга губами, языком? Он сползает на сиденье и благодарит ноябрь за ранние закаты — в темноте его пылающее лицо не привлекает ещё больше внимания. Телефон коротко вибрирует в кармане толстовки. Как Джисон ни боролся с собой, он мгновенно открывает уведомление. И даже успевает заметить, как Ликси переглядывается с Хёнджином. Я чувствую себя сумасшедшим. Это правда случилось?

я тоже х. и ф. даже не злятся за опоздание и да это правда хотя я сам не верю я не встречался ни с кем

И я Все казались неинтересными, пока я не услышал твой смех на том собрании

ты запал на меня из-за смеха? я же бесил тебя своим шумом)

Из-за улыбки. Ямочек. Твоих тогда фиолетовых волос. Миллиарда серёжек, которыми ты гремел на весь зал. Я постоянно оборачивался на тебя, просто не мог оторвать взгляд

я щас очень красный, если тебе интересно если бы х. и ф. УЖЕ не пялились на меня, я бы запищал таксист в шоке

Плевать на всех Твои чувства прекрасны

минхо

Прости Я едва ли выдержу эту неделю

я тоже я думаю о том, чтобы просто не сесть в самолёт

Нет Тебе нужна эта поездка, ты столько сделал ради неё Мы встретимся сразу, как ты приземлишься

приедешь за мной в аэропорт?)))

Если ты будешь готов сказать своим друзьям, то да, приеду

о боже минхо ты

Что?

безумный и я тоже у меня сейчас сердце остановится от того, что я чувствую

Ну нет, мы только начали Отложи телефон Напиши мне из аэропорта Можешь даже Позвонить Если удобно И если захочешь Но тогда твои друзья точно не отстанут

плевать я хочу позвонить, да

***

— Привет, — мгновенно отвечают в трубке. Джисон улыбается — уже сводит скулы. — Привет. — Не опоздали? Всё хорошо? — Успели, парни уже в очереди на посадку. Делают вид, что не смотрят на меня. — У нас будут проблемы, да? Волнение и предвкушение того, что придётся рассказывать всё друзьям, перекрывается горячим ощущением из-за так естественно произнесённого «нас». — Не то чтобы проблемы, — успокаивает Джисон их обоих. — Хёнджин подраматизирует, думаю, а Феликс уже рад за меня, хотя даже не знает, в чём суть. — Хорошо. — Что насчёт тебя? — осторожно пробует Джисон. — Есть кому рассказывать? Минхо молчит, и Хан морщится. Слишком прямолинейно? Подозрительно? — Чану, наверное, — говорит наконец Минхо. — Он уже что-то понял, когда я сорвался к тебе. Обычно я так не делаю. Джисон выдыхает. Волноваться о том, что старший не сможет ему открыться, пока нет повода. Они болтают до самой посадки. Джисон рассказывает о том, как будет переносить полёт и потом отсыпаться; об обычных буднях в семье Феликса и о предвкушении австралийского тепла. Минхо говорит о своих планах на эту неделю — работа над выпускным проектом, зал, организация новогодних мероприятий. И о том, что будет скучать. — Чёрт, — стонет Джисон. — Я всё ещё борюсь с желанием вернуться. И ты не помогаешь. Минхо смеётся. Минхо! Смеётся! Джисон застывает на месте и ощущает мурашки по всему телу. — Хён, — он делает паузу, намеренно желая шокировать Минхо тоже. — У тебя очень красивый смех. В ответ он слышит только резкий выдох, а потом Феликс машет ему — подходит их очередь. — Мне пора. Я напишу тебе или позвоню, когда можно будет. Спокойной ночи. — Лёгкой дороги, Хани, — шепчет Минхо. Джисон снова не может перестать улыбаться. Когда он подходит к друзьям, Ликси отражает его улыбку, а Хёнджин умилительно недоволен. — И что? — выгибает он бровь. — Отстань от него, — тут же вступается Феликс. — Он расскажет, когда будет готов. Хёнджин закатывает глаза. Джисон вздыхает, но старается не думать о предстоящем разговоре — трудном разговоре, надо полагать. Это можно отложить. А вот целая ночь на высоте в десять тысяч метров судьбоносно вот-вот начнётся.

***

Это первая поездка Джисона, настолько насыщенная эмоциями, что он одновременно счастлив и вымотан. Он завтракает с семьёй Ликси, целый день гуляет с друзьями, а вечером занимает дальние качели в саду и висит на телефоне — уже даже родители Феликса поняли, что у него «любовь, ну наконец-то!». Они болтают с Минхо обо всём, о чём могут болтать влюблённые, — любимых фильмах и книгах, предметах в универе, которые нравятся и не нравятся, еде и напитках, увлечениях. Джисон узнаёт, что Минхо говорит на японском и английском, что он любит и умеет готовить. Что инженерия — то, что на самом деле нравится ему, что он хочет учиться дальше и одновременно с этим пройти стажировку в строительной компании. Джисон тонет в технических терминах, но внимательно слушает и задаёт глупые вопросы, на которые Минхо отвечает со смехом — прекрасным смехом, от которого сводит внутренности. В ответ Джисон пытается говорить о себе, но встречает смущённое «я знаю». Я знаю, какие направления рэпа тебе нравятся, из каких танцевальных стилей, как правило, состоят ваши с Хёнджином выступления. Знаю, что ты не любишь тёмный шоколад, острую еду и слишком алкогольный, без сладких добавок, алкоголь — то же касается и кофе. Знаю, как ты зависим от сладкого. Что ты ненавидишь теорию и всегда любил предметы, где нужно мыслить абстрактно, поэтому выбираешь литературные занятия в качестве дополнительных. Знаю даже, что у тебя одна из лёгких форм СДВГ и что поэтому ты настолько активен во всех сферах жизни. — Вау, — выдыхает Джисон. — Ты и правда маньяк. Минхо грустно усмехается в трубку: — Напоминаю: когда ты поймёшь, что это слишком, тебе просто нужно сказать, и я исчезну. — Ещё чего! — восклицает Джисон. — Столько трудов, столько сохранённых тиктоков… Кстати, я хочу посмотреть эту коллекцию. Можно будет? Трубка волнительно выдыхает в ответ. — Слишком неловко. Мама Феликса выглядывает из окна кухни и зовёт его — пора ужинать. — Я должен идти. Подумай над этим, хочу видеть весь твой компромат на меня. Они переписываются постоянно и, боже, флиртуют. Хотя для Минхо это скорее просто констатация фактов. Он говорит, что ему очень сильно нравились синие волосы Джисона и тот период, когда он каждый день подводил глаза чёрным; и что в его плейлисте трек just breathe занимает почётное место любимых — и что части Джисона он знает наизусть, хотя ненавидит рэп. Признаваться в чём-то таком Джисону должно быть сложнее, потому что он только познаёт свою симпатию, но это оказывается таким естественным и правильным. Формулируя свои мысли по ходу разговора, он размышляет над собственными чувствами.

мне всегда нравились яркие, энергичные люди ну, открытые а ты не такой такой спокойный и невозмутимый даже когда мы ругались я заводился с первой реплики а ты просто моргал раз в минуту и не менялся в лице так что даже не знаю, как ты понравился мне противоположности притягиваются

Я сдерживался >а ты просто моргал раз в минуту и не менялся в лице

хотелось меня ударить?))) я удивлён, что мы ни разу не сцепились, у меня иногда было желание начать драку

Даже если бы ты начал её, я бы не посмел тронуть тебя >я удивлён, что мы ни разу не подрались, у меня иногда было желание начать драку Поцеловать >хотелось меня ударить?))) Джисон едва не роняет телефон на садовую плитку. Представление о том, как это происходит, на долгие секунды затмевает все мысли. Поцелуй с Минхо должен быть наверняка медленным и нарочито сдержанным. Распаляющим, но постепенно. Вдох и выдох. Никаких стояков в доме родителей парня лучшего друга. Точно не здесь. Джисон возвращается к переписке, ожидая увидеть сообщения типа «слишком?» или «прости», но Минхо молчит, хотя прошло уже несколько минут. Хан улыбается — это прогресс.

а сейчас? всё ещё хочешь?

Хочу

сделаем это, когда я приеду?

Да В последний день перед вылетом Джисон почти не нервничает из-за самолёта — волнение по поводу встречи с Минхо перекрывает всё. Они целую неделю переписывались и созванивались, и Джисон привык к такому взаимодействию. И теперь ему страшно — как всё будет вживую? Они прощаются с семьёй Ликси, папа отвозит их в аэропорт. Джисон пишет Минхо, зная, что тот в зале и ответит не сразу. Телефон пиликает только после регистрации, когда они уже в очереди на посадку. Так я встречаю вас? Мне нужно попросить у Чана машину тогда

ох уверен, что это хорошая идея?

Если ты уверен, что готов Это нормально, если нет Джисон теряется. Поднимает глаза на друзей — Феликс показывает Хёнджину тиктоки, которые они с Оливией успели намонтировать. Он готов?

я ещё не сказал им

У тебя есть десять часов, чтобы сказать Или не говорить, и тогда мы увидимся позже Джисон закусывает губу. Возможно, это идиотская идея. Возможно — судьбоносная. И хороший шанс показать Хёнджину, что Минхо готов тащиться утром в аэропорт ради него. А Феликс не любит электрички…

хорошо, давай сейчас пришлю инфу по рейсу

У него было десять часов. Десять. Целая ночь, чтобы сказать Хёнджину и Ликси о них с Минхо. И он не смог. Уже на выходе из аэропорта, когда ребята двинулись в сторону пригородных поездов, Джисон загородил им путь. — Нам не нужно на поезд. Нас заберут на машине. Феликс тут же восклицает: — Класс, не люблю электрички! — Кто заберёт? — осторожно спрашивает Хёнджин. Джисона начинает тошнить. Пути назад нет — телефон уже дважды пиликнул в кармане толстовки. — Мой парень, — быстро говорит он и мгновенно добавляет: — Это Ли Минхо. Хёнджин отшатывается. — Ты сейчас пошутил? — Не пошутил. — Какого хуя, Джисон? Феликс хватает Хёнджина за предплечье и сжимает. Джисону бы тоже не помешало успокоение — его начинает трясти. Внутри поднимается обида, хотя он понимает, что сам виноват в том, что так долго тянул. — Ты же не собираешься осуждать меня или отчитывать? Я не идиот, Хёнджин, и не ребёнок! — Джисон медленно вздыхает, чтобы успокоиться. — Можем поехать отдельно. — Нет, — встревает Феликс. — Поедем вместе. Хёнджина настолько потрясли озвученная новость и микроистерика лучшего друга, что он молча позволяет Ликси тащить себя вслед за Ханом. Джисона тошнит сильнее. Он ищет большую белую kia, пытается справиться с дереализацией и выдыхает, когда внедорожник на парковке мигает фарами. Феликс запихивает Хёнджина на заднее сиденье, а Джисон садится впереди. — Привет, — говорит Минхо, ни на кого не смотря. И слава богу, иначе Джисон бы сошёл с ума окончательно. — Привет! Я Феликс, а это Хёнджин, — говорит Ликси, — не обращай на него внимания. Спасибо, что забрал нас! В поездах холодно, а мы ничего тёплого с собой не брали, иначе пришлось бы платить за багаж. И в целом электрички поздней осенью очень грустные. У тебя навигатор? Давай я забью наш адрес, мы живём недалеко от кампуса. Нужно потом сказать Ликси спасибо за то, что помог ситуации быть менее неловкой. Минхо, кажется, слегка в шоке от такого напора, а Джисон на нервах не может сразу пристегнуться. В течение всей поездки они только перебрасываются взглядами — слишком быстрыми и пугливыми, будто рядом строгие аскетичные родители и показывать привязанность нельзя. Джисона бьёт по голове мысль: это может быть отражением травмы Минхо. Так что в следующий их зрительный контакт он осторожно улыбается, как бы говоря: всё хорошо. И почти верит в это сам. Минхо тормозит возле ворот во двор дома, где Феликс с Хёнджином снимают квартиру. Джисон просит подождать его минуту и выскакивает вслед за друзьями. Едва они выходят из зоны слышимости Минхо, Хёнджин тут же оборачивается к нему: — Почему ты не сказал мне? — Потому что я трус и боялся твоей реакции, — честно отвечает Джисон. — Именно такой реакции. Хёнджин беспомощно выдыхает и смотрит на Феликса — тот отвечает своим волшебным проницательным взглядом, и Хван сдаётся. — Мы обсудим это позже, да? — Конечно. На входе он оборачивается, бормоча: — Я не осуждаю тебя. Ты мой лучший друг, — и быстро скрывается в подъезде. Феликс улыбается и крепко обнимает Джисона: — Мы за тебя очень рады. Джисон возвращается в машину ещё более вымотанным, чем после перелёта. Минхо смотрит на него с опаской. — Всё плохо? — Нет, — вздыхает он. — Предсказуемо. Мы поговорим позже, и всё будет хорошо. — Хорошо, — отзывается Минхо, выезжая на шоссе. Они сидят на парковке общежития минут тридцать, просто смотря друг на друга и редко разговаривая о чём-то незначительном: про машину Чана, вождение Минхо и неумение Джисона кататься даже на велосипеде, несмотря на всю его ловкость в танцах. Минхо держит руку на подлокотнике, Джисон пытается бороться с желанием положить свою сверху и с радостью проигрывает. Мгновенно они переплетают пальцы и мгновенно же оба краснеют. Джисон изо всех сил пытается не заснуть. Когда он в очередной раз не сдерживает зевок, Минхо, поглаживая его ладонь в своей, говорит, что им пора расходиться. — Когда встану, встречусь с Хёнджином, а потом с тобой, да? У нас ведь планы? Минхо кивает: — Машина моя на весь день. Можем покататься или… — Или целоваться, — выпаливает Джисон и улыбается тому, как старший просто открывает и закрывает рот, не найдясь с ответом. — Если ты не передумал, конечно. — Не передумал, — тут же отвечает Минхо. — Тогда до вечера, — Джисон протягивается через подлокотник и обнимает напряжённое тело. Из-за роста и положения его лицо оказывается в районе чужой шеи, и Хан вдыхает запах его парфюма. Теперь он вызывает вовсе не раздражение. Выходя из машины, Джисон поправляет толстовку и уговаривает себя поскорее лечь спать, а не тратить время на дрочку.

***

Они обедают с Хёнджином вдвоём, потому что Феликс убежал на встречу со своей младшей компанией — Джисон знает, что он специально оставил их. Едят то, что притащил Хан из кафе по дороге, в молчании под несмешное тв-шоу. Наконец, Хёнджин, устав от неловкой тишины, откладывает палочки. — Как так вообще случилось? Джисон пожимает плечом и пользуется паузой, чтобы прожевать и подумать. Ничего не придумывает: — Просто случилось. — Уверен, что это не какой-то его план? — А ты уверен, что Феликс с тобой не на спор? Что за вопросы вообще? — раздражается Джисон. — Стал бы я встречаться с ним, если бы сомневался? — Ладно, — Хёнджин вздыхает. — Он сказал, почему так относился к тебе? — Сказал. — И? — Тебе не понравится. — Говори уже. Джисон вздыхает. — Потому что я ему нравлюсь. — Чего?! — выпучивает глаза Хёнджин. — Что за хуйня? — Я же сказал. — Джи… — Просто прими тот факт, что мы теперь вместе. Он не мудак на самом деле. Ну, время покажет, но вроде бы не мудак. — Ага, я заценил, как он в восемь утра поехал за тобой в аэропорт. — А ещё за чужой машиной ходил! — поддакивает Джисон. — Представляешь, во сколько пришлось встать? — Тупость какая, — фыркает Хван, — мы быстрее бы на поезде доехали. — Феликс не любит поезда. — Феликс потерпел бы. — Ладно, я понял, — Джисон вздыхает. — Ты его не одобряешь. — Нет, просто… Я не знаю его. Знаю только, что ты из-за него плакал. И что боялся встретить его в универе и на вечеринках. Как я должен реагировать? — Слушай, я это всё помню. И Минхо тоже. Он признаёт, что это было не лучшее его поведение… — Не лучшее поведение — это травку покурить на крыше общаги, а не хейтить кого-то больше года! — Да ну брось! — Джисон закатывает глаза. — Я вообще-то тоже хуйню ему всякую делал. Просто начинал всегда он. А теперь дышать на меня боится. Он влюблён в меня по уши. — А ты? — И я, — кивает Джисон, сдерживая улыбку. — Пиздец как. Какое-то время Хёнджин молчит. Смотрит на мечтательно-глупое выражение лица друга, поджимает губы и выдаёт: — Ладно. — Ладно? — переспрашивает Джисон. — И всё? — А что ещё я могу сказать? — Ну хотелось бы какой-то поддержки, знаешь. Твой друг первый раз влюбился. — Посмотрю на его поведение, — бормочет Хёнджин, но тут же добавляет заранее возмущённо: — Если он ещё хотя бы раз посмеет что-то сказать или сделать… Джисон бросается через стойку и обнимает его, едва не уронив открытую бутылку соуса. — Придурок, — усмехается Хван и обнимает его в ответ.

***

я свободен захожу в общежитие

Одеваюсь, зайду за тобой Куда ты хочешь?

туда, где не будет людей)

Ох Хорошо Тогда мы можем побыть у меня Минхо живёт один — универ поощряет тех, кто учится на «отлично» и активно участвует в студенческой жизни. Джисон по сути тоже постоянно ночует в одиночестве, потому что Чанбин или работает сутками, или остаётся у своей пассии — Хан так и не понял, парень это или девушка, но его комната не сравнится с просторной спальней Минхо с отдельным санузлом и кухонной зоной. Джисон плюхается на идеально застеленную кровать, с удовольствием даже нарушая эту идеальность, и дразняще улыбается: — Признайся, за такую роскошь ты спишь с ректором. Минхо моет руки в кухонной раковине и кивком головы приглашает Джисона сделать то же. Зануда. — Пожалей бедную престарелую женщину. Хан смеётся — он пошутил, даже не зная, как выглядит их ректор, даже не зная, что это она. Он встаёт рядом с Минхо, пока тот смывает пену, и нагло просовывает поверх рук свои. Минхо только улыбается ребячеству и беспечно добавляет: — И я девственник, вообще-то. Из шутливой атмосфера вокруг мгновенно становится напряжённой. Минхо уже закончил с водой, вытирает руки бумажным полотенцем, стоя так же близко. — Снова признания, значит? — бормочет Джисон. Он смущается, но всё равно добавляет: — Я тоже. Едва уловимо Минхо выдыхает, и это пускает мурашки по спине. — Целовался? — спрашивает старший, протягивая полотенце. Он всё ещё чертовски близко. Джисон чувствует его запах. Видит родинки на его шее. Он опаздывает с ответом, потому что просто засматривается на Минхо. — Пару раз в школе, мне не понравилось. — Хорошо. У тебя в любом случае больше опыта. — Знаю только, что нужно открывать рот, не пускать слюни и наслаждаться. — Я запомнил, — кивает старший. — Иди сюда. Минхо ведёт его к постели, сажает боком и сам забирается на покрывало. Джисон переживает, как бы у него сердце не отказало от волнения. — Скажешь, если будет слишком. — И ты тоже. Они кивают друг другу и одновременно наклоняются. Первое прикосновение горячее и очень нервное. Второе — смелее, и хотя Джисон чувствует, что у него сейчас сгорит лицо, он кладёт ладонь на шею Минхо сзади и чуть наклоняет его голову. Открыть рот. Не пускать слюни. Наслаждаться. Джисон сглатывает и встречает чужой язык своим. Ох. Окей. Блять. Это лучшее чувство на планете. Какая-то сила заставляет его встать на колени на кровати, пододвинуться ближе и целовать Минхо сверху. Он чувствует руки на своей талии, как старший сжимает большими ладонями его рёбра, и внезапно ему мало — нужно почувствовать больше Минхо. Неловко, стараясь не отрываться от его губ, Джисон ложится и тянет старшего на себя. Они целуются, кажется, вечность. Всё в рамках приличия — касания только выше пояса. Минхо гладит его лицо и шею, Джисон водит по широкой спине. Когда уже становится невозможно дышать, Хан отстраняется. — Хочу пить. Минхо протягивается через него, чтобы взять стакан с полки над кроватью — он даже это предусмотрел! — и задевает бедро Джисона своим возбуждением. Бесконтрольно растерянно стонет и тут же отстраняется, чуть ли не падая с кровати. Джисон резко выдыхает. Вода ему больше не интересна. — Прости, — испуганно шепчет Минхо. — Всё в порядке! — Хан облокачивается на руки, садясь. — Я… у меня вообще-то тоже. У Минхо дёргается кадык. — Нам необязательно… — Да, — говорит Джисон. — Скажи, если будет слишком. И снова тянет Минхо на себя. Они соприкасаются членами сквозь одежду, и ладно, это — лучшее чувство на планете. Оба одновременно стонут. Старший прячет красное лицо в изгибе шеи Джисона, и тот поглаживает его по затылку дрожащей рукой. — Невозможно, — горячо выдыхает Минхо. — Я так давно хотел тебя… Джисон чувствует, как от этих слов, тяжести Минхо и его частого дыхания обжигающая волна прокатывается по всему телу и концентрируется в самом низу живота. Господи. Блять. Джисон так заведён, что становится страшно — как бы не потерять сознание. Он пытается отвлечься на диалог. Ищет в голове, что может сказать в ответ на очередное признание Минхо. — Помнишь, — шепчет он, — фото, что ты мне прислал? Минхо поднимает голову — Джисон неосознанно выгибается под этим взглядом. Смущение вытесняется желанием увидеть реакцию старшего, и Хан, нервно усмехаясь, продолжает: — Пришлось подрочить на него. — Чт… — всё, что отвечает на это Минхо, который снова стонет, потому что Джисон дополняет озвученный факт движением бёдер вверх. — Ты был таким… мокрым, — он обхватывает локти, на которые Минхо опирается возле его головы, и ведёт ладони вверх, сжимая мышцы. Доходит до плеч и начинает спускаться по спине. Давит сильнее, поощряя Минхо двигаться, и тот послушно трётся о живот Джисона, поскуливая. Джисону так нравится эта картина сходящего с ума Минхо, что он почти забывает про себя, пока старший не перемещается выше, седлая его ногу. Член Джисона прижимается к бедру Минхо, и они начинают двигаться вместе. Минхо наклоняется поцеловать его. Получается очень скомканно, и они оба, и так вспотевшие, теперь ещё и мокрые от слюны. — Что насчёт тебя? — выдыхает Джисон, облизываясь. — Просто так мои тиктоки сохранял или тоже?.. Минхо зарывается лицом ему в волосы и стонет — от смущения и того, как Джисон сильно сжал ногами его бедро. — Не на тиктоки, — признаётся он. — Выступления. Чёрт. — Чёрт. Минхо хрипло шепчет ему прямо в ухо: — Моё любимое — под thunderous на прошлый день студента. Тебя так швыряло по сцене, будто ты под кайфом. Кто-то снял тебя на припеве. Не помню, сколько раз я кончал под это трёхсекундное видео. Джисон чувствует, что скоро взорвётся. Ещё вот совсем немного. Он опускает руки и сжимает ягодицы Минхо так, что сводит пальцы. Вообще всё сводит, скручивает и напрягается. Минхо понимает, и ускоряется. Это ёбаное безумие, думает Джисон, и это последняя его здравая мысль. Остаются одни ощущения: как он трётся о Минхо, как Минхо трётся об него, стоны Минхо, собственный скулёж. — Пожалуйста, хён… — Блять! — хрипит Минхо. Сдержанный Минхо, который не ругается. Это становится финишем — Джисона выгибает так, что, кажется, поясница сейчас просто сломается. Он задушенно стонет и кончает, и это, без сомнений, самый мощный его оргазм за всю практику дрочки. А он даже не снял штаны. Еле прояснившееся сознание улавливает, что Минхо всё ещё двигается над ним. Джисон чувствует агрессивное желание помочь ему кончить быстрее, несмотря на то, что собственная разрядка выбила из него все силы. Он закидывает свободную ногу старшему за спину, просовывает ладонь между своим бедром и его возбуждением, и одного касания пальцев к члену сквозь ткань оказывается достаточно — Минхо прижимается в последний раз и задыхается в подушку. Минутная пауза, пока сердце прекратит так бешено биться, пока немного выровняется дыхание. Джисон лениво открывает глаза. Макушка Минхо возле него, и Хан уже умилённо подумал, что он уснул. Но, почувствовав движение, Минхо поднимает голову — смотрит так серьёзно и пристально, что Джисон на секунду пугается. — Что-то не так? Миллион сценариев успевает пронестись в голове: Минхо скажет, что это было слишком; Минхо не понравилось; Минхо только этого и хотел, а теперь потерял к нему интерес и собирается его бросить. — Я люблю тебя, — говорит Минхо. — Я знаю, это быстро, и так обычно не делается, не после… Джисон прерывает его: — Я тоже. Я тебя люблю. Оба удивлены — пару месяцев назад никто из них не мог подумать, что они окажутся в одной постели и будут признаваться друг другу в таких серьёзных чувствах. Естественно, правильно и нужно — они снова целуются — медленно и тягуче, как когда-то себе и представлял Джисон. Правда, он представлял их первый поцелуй, а не поцелуй-переросший-в-петтинг-когда-вы-ещё-даже-не-сходили-на-свидание. Это должно тревожить. То, что они признались друг другу в любви, будучи вместе формально неделю и фактически пару часов, — должно тревожить. То, что Джисона это не тревожит, должно тревожить! Он думает об этом в душе, а потом надевает бельё и футболку Минхо — которая умилительно большая ему, ложится в его постель, чувствует осторожные объятия и полностью расслабляется. Кто сказал, что есть какие-то правила? Плевать. У них с Минхо своя собственная история. — Хорошо себя чувствуешь? — мурлычет Минхо ему в волосы. Джисон кладёт ладонь на его шею и мягко поглаживает. — Лучше, чем хорошо. Джисон счастлив.

***

Минхо среди тех, кто контролирует проведение новогоднего концерта. Джисон делает всё, чтобы их с Хёнджином танец поставили ближе к концу, и просит своего парня быть рядом со сценой — для поддержки, конечно же. Они не видятся в этот день, Джисон ссылается на подготовку и пишет Минхо, как занят и скучает, пока Феликс, посмеиваясь, наносит на его обесцвеченные волосы синюю краску. Вообще-то Джисон реально готовится — они с Хёнджином прогоняют усовершенствованную версию thunderous, на которую Чанбин помог наложить звон бубенцов, он красит глаза и ногти и очень долго выбирает наряд, чтобы не просто угодить всем кинкам Минхо, но и сочетаться с партнёром по сцене. Сходятся на белых рубашках, портупее и чёрных джинсах — есть у обоих, сексуально, подчёркивает их новые цвета волос — вдохновившись преображением друга, Хёнджин попросил Феликса покрасить его в ярко-красный. Джисон занят и другой подготовкой — он надеется сегодня заняться сексом. Он делает всякие уходовые примочки, скрабирует кожу, наносит масла и кремы — хотя и знает, что вспотеет, как чёрт, после выступления. Бреется — это для него не в новинку. Растягивает себя — тоже было такое. А вот перед последним своим запланированным действием Хан трусит. Смотрит на маленькую простецкую пробку из серого силикона и сомневается. Вдруг, он перегнёт? Вдруг Минхо не захочет сегодня? Вдруг это слишком? На самом деле это неправда — Минхо хотел его постоянно. Поцелуи — а их за три недели было очень много — заканчивались либо недовольным прекращением любого физического контакта, потому что в общественных местах за такое могли и штраф выписать, либо, если они дома, взаимной дрочкой или тем же петтингом. Они не заходили дальше, и, кажется, пока им было этого достаточно. Но чем ближе становилось новогоднее выступление, тем Джисон больше думал, что хочет соблазнить Минхо своим образом. И жутко переживал. Только выйдя на сцену, он понял, что переживал зря. До того, как выключают свет и врубают софиты, как студенты начинают орать их с Хваном имена, Джисон выхватывает из толпы возле стола звукаря абсолютно бледное и ахуевшее лицо. Потом — как в тумане. Он так кайфует от собственной сексуальности, от песни, от восторга толпы, которая реально его любит, что танцует на чистом эндорфине, даже не контролируя тело. Когда они замирают после финальной связки, Джисон моментально ищет глазами Минхо — и находит его стремящимся за кулисы. Поклониться — выдержать паузу — очаровательно улыбнуться — уйти за сцену так, будто ты не на грани того, что нужно прятать стояк. Минхо ловит его в коридоре и затаскивает в туалет — так быстро, что их не замечает даже Хёнджин, идущий почти сразу за Джисоном. — Ты!.. — шипит Минхо. — Какого?.. — Я знаю, — улыбается Джисон. — Тебе понравилось? — Понравилось ли мне? — Минхо прижимает его к стене, и Хан чувствует его возбуждение. — Я чуть с ума не сошёл. Хотел обесточить зал и вытащить тебя со сцены. Джисон смеётся, притягивая его лицо к своему. — Можно я сегодня переночую у тебя? — Это даже не обсуждается, — шепчет Минхо ему в губы.

***

Когда они уже зацелованы до опухших губ и почти полностью раздеты, Джисон в предвкушении тянет руку Минхо назад — ожидая реакции и сжимаясь в страхе и возбуждении. Когда Минхо понимает, что в Джисоне плаг, у него случается сбой системы. Серьёзно, Хан думает, что он сломался, потому что он просто смотрит, хмуро и с приоткрытым ртом, и не может сказать вообще ничего. — Слишком? — нежно улыбается Джисон. Он знает, что нет — чувствует пульсацию на своём бедре, которая только усилилась, когда Минхо обнаружил игрушку. — Т-ты танцевал так? — хрипит Минхо. Джисон кивает с гордостью. — Ага. Было сложно. — И это чтобы… — Свести тебя с ума, полагаю. Если бы хореография позволяла, я бы надел юбку, — тараторит Джисон. — Хёнджин бы не согласился сначала, но Феликс бы его уговорил. Но там такие движения, что нас бы потом отчислили. Минхо роняет голову ему на грудь и обречённо стонет: — Ты станешь моей смертью… — Не раньше, чем мы переспим, — смеётся Джисон. Они не говорили о позициях, но сверхнеловко коснулись темы предпочтений. Джисону нравились пальцы и игрушки, а Минхо один раз пробовал растянуть себя и ему не понравилось. Джисон сделал логичный вывод, что сначала снизу должен быть он, и был вовсе не против такого решения. Минхо исцеловывает его всего, шепча ставшее роднее собственного имени Хани. Он так осторожен и нежен, всё так слишком — в самом прекрасном из смыслов, что Джисона выкручивает в этой чувственности — его накрывает оргазмом и слезами. Старший сбивчиво хнычет и вскоре следует за ним. — Джисон, — шепчет Минхо, перебирая синие волосы, — хочешь встретить со мной Рождество? Джисон сонно поднимает голову с его груди. — Я хотел позвать тебя на каникулы к маме и брату. И на само Рождество. Но если хочешь, можем встретить вдвоём, а потом поехать к ним. Или встретить вдвоём и остаться… Минхо прерывает его, целуя. — Я не против. — Договорились, — улыбается Джисон и укладывает голову обратно. Внезапно тело Минхо напрягается. — Ты говорил им обо мне? — Как о моём парне или моём заклятом враге? — Джисон успокаивающе потирается лицом о его кожу. — Не говорил. Скажу, что привезу друга. Они и так всё поймут. Минхо всё ещё напряжён, и тогда Джисон поднимает голову, добавляя: — И будут рады. Это не помогает. Минхо смотрит так, будто его загнали в клетку. Знакомое чувство — и ужасное, Джисон хочет, чтобы таких взглядов между ними больше никогда не было. Он касается его щеки и осторожно гладит. — Что такое? Если ты передумал… — Не передумал, нет… Я не говорил тебе про свою семью. Джисон тоже напрягается. — И не должен. Если не хочешь. Всё в порядке. Минхо начинает моргать чаще, и тревога Джисона усиливается. Он садится на кровати и берёт его руки в свои. Когда Минхо говорит, его голос надломлен и дрожит: — Это… это не те люди, которым я мог бы представить своего парня. Даже просто рассказать об оценках. Или попросить совета, или приехать на выходные… Он смотрит испуганно, будто Джисона это может обидеть и оттолкнуть, и Джисон спешит разубедить его в этом. Он тянет Минхо выше, садится к нему на колени и обнимает его до вибрации в мышцах. — Моя мама любит слушать про оценки. Она с удовольствием послушает и про твои. Горячее дыхание в его ключицу становится прерывистым, а потом Джисон чувствует мокрое — Минхо плачет. Джисон даёт ему выразить свои чувства, гладит по голове, шее, спине, трётся лицом о его висок и шепчет что-то успокаивающее — о том, как на праздниках они сходят в его любимый парк, погуляют по набережной и не самому популярному полудикому пляжу, как жутко замёрзнут, конечно, и вернутся домой пить травяной чай с домашним чизкейком. Что мама будет счастлива готовить с ним на одной кухне, потому что никто в их семье не любил возиться с продуктами, кроме неё. Говорит, что приедет брат с женой и малолетними тройняшками, которые обожают Джисона, — и что Минхо придётся разделить участь дяди вместе с ним. И неоднократно повторяет, что любит его. Ему больше не страшно, что эти чувства навсегда — теперь он надеется на это.