любовь измотана.

— в таком случае иди к черту. - устало, но раздраженно произнес скарамучча, обреченно прикрывая глаза. кадзуха непонимающе смотрит на своего парня, но произнести больше ничего не смеет. на душе скребет, когда такое происходит вновь и вновь, потому даже противоречить нет смысла, станет только хуже. губы белокурого на миг открываются, словно в попытке что-то сказать, но тут же поджимаются, а два рубина разочарованно устремляются в сторону. тихий вздох разносится со стороны куникудзуши, после чего высокий силуэт скрывается за дверным проемом их комнаты. каэдехара еще какое-то время печально сверлит взглядом захлопнувшуюся дверь, а слезы собственные замечает лишь тогда, когда одна из разъедающих капель ручейком пробегается по бледной щеке. кадзуха снова не может найти объяснение их ссоре, ведь та возникла буквально на пустом месте. вновь. вновь скарамучча не может держать свои эмоции под замком, до последнего не желая наносить вред возлюбленному, но каждый раз даже не замечает того, как срывается. нет, на своего парня срывается не он, срываются его резкие слова с румяных уст, его тяготящие разум мысли, его моральное состояние пошатывается, задевая пушистые облака рядом. он правда старается не допускать подобного, он нескончаемо любит кадзуху и дорожит им, словно самым ценным сокровищем, но скара попросту не в силах совладать с самим собой. он зол на себя, он ужасно жалеет о произнесенном, он желает вырезать из себя ту самую мерзкую часть характера, что доставляет лишь боль объекту воздыхания, но что, если в таком случае ему придется полностью уничтожить себя? его любовь живет не в сердце. не в голове. не в словах. и даже не в глубоком взгляде, она находит свое пристанище на душе. душа покрытая туманом, кажется, уже давно не излучает света, она знает, что лучи его невероятно жгучи, да настолько, что способны испепелить все на своем пути. нет, такое не позволено. потому все силы тратятся на глухие цитадели, за стенами которых покоится та самая любовь. эта крохотная бабочка бесцельно порхает кругами, не имея и не находя возможности исполнить немой вальс окрыляющих чувств. однако в заснеженных садах порой распускаются цветы, что та в свою очередь с удовольствием опылит, дабы радовать глаз так полюбившегося кадзухи. цветы, изображенные в поцелуях и объятиях, прикосновениях и поглаживаниях. скарамучча не умел любить, потому и откинул от себя крылатый зародыш, что толком и не устоялся. ему была чужда забота о собственных эмоциях и поведении, но.. было поистине удивительно, как эта кроха вынуждала предвестника пытаться и учиться. скарамучча не умел, но изо всех сил старался поддерживать собственный огонь в глазах, дабы не запечатать собственное сердце в слои льда. он делал это вовсе не для себя, для кадзухи. выходило ужасно. тем не менее, каэдехара стал тем самым, кто смог найти тепло в прослойках снега. луч света, который в последнее время стал терять свой блеск. громовые клинки и грозовые облака никогда не покинут куникудзуши, что так отчаянно желал их заглушить. гроза приходит неожиданно, поджигая и треская все, что попадется под ее удар. непроглядной ночной тьмой овладел дождь. улицы небольшого города все больше окутывают пласты сырости. как никогда подходящая в момент погода. грубые тучи моментально впитывают в себя всю жизнерадостность, обрекая все живое на покой. именно умиротворение и покой ассоциируется у предвестника с подобным ливнем. все словно начинает дышать, а перед глазами распускается та самая реальность, что многие старательно не замечают или вовсе отрицают. однако правда в любом случае ворвется в каждую жизнь, пролистывая страницы действительности в библии жизни. а бог всевышний устало преклонится над людьми, шепча суровые кондиции существования. жаль, что скарамучча неверующий. но сейчас что-то заставляет его поднять уставший взгляд в непроглядное небо, чувствуя, как тяжелые капли все больше приземляются на его лицо и волосы. возможно, именно с целью обрести желаемое спокойствие куникудзуши вырвался на улицу. а может, он просто не выдержал угнетения обстановкой в квартире.. да и кадзухе сейчас было бы неплохо побыть в одиночестве. бледные и худощавые руки снова зарываются в собственные белокурые волосы, поначалу слегка их сжимая, но после чуть ли не вырывая пряди с корнями. он определенно устал. устал все это терпеть, жить исключительно между гранями, варьируя из одной крайности в другую. каэдехара искренне верил и надеялся, что поможет созидательным ледникам вдруг обратить внимание на свет, но имеет ли его вера какие-либо надежды? вероятно, ответа не знает даже бог. тогда что же это за вера такая, где отповедь идеи неизвестна аж всевышнему? юноша тоже не знал, но также пытался. делал все возможное, изнемождая и без того слабое сердце. изо всех сил оно выжимало из себя последние соки, а когда не расчитывало лимит, то тяжко отдавало сожалениями в грудь. скарамучча это замечал, а после извинялся сотни, если не тысячи раз. несчастный кадзуха на это лишь улыбался с отголосками печали, а затем кутал в свои мягкие объятия. куникудзуши определенно не достоин такого светлого и невинного юноши, пару раз даже начинал об этом разговор, но после вновь оказывался заключенным в заботливые объятия. каэдехара часто говорил, что тот похож на дикого кота. оба не помнят, когда был исполнен их последний любящий жест. когда было произнесено заключающее ласковое слово, и где затерялись их влюбленные взгляды. каждый день одно и то же. приелось настолько, что "пара" уж и пропустила момент, когда подобное вошло в привычку. однако принимают ли эту привычку их сердца? могут ли они уже вообще что-то принять и понять..? имеют ли они сейчас хоть тень воспоминаний о совместных вечерах, и вообще, видят ли сейчас свет жизни? куда подевались их сердца? скарамучча тихо ругается под нос, когда обнаруживает, что пачка сигарет в его кармане промокла насквозь. что ж, теперь не покуришь, жаль, сигареты были поистине хорошие. пожалуй, самые крепкие из тех, что вообще когда то были у парня, но также и самые действенные. никотин так приятно жег легкие, а при выходе одарял дыхательные пути утешительной горечью. это определено расслабляло, но как же теперь их использовать, если и сухого места не осталось?

почему скарамучча волнуется за сигареты, но не за себя?

капли ледяной воды стекали по темным волосам, а бледное лицо больше не выражало той раздражительности. дождь почти закончился, но парень так и не решался двинуться к подъезду, отсиживаясь на скамейке возле. его грубые глаза, где таились вековые грозы, сейчас выражали лишь пасмурное небо после разрухи. его определенно отпустило. но.. как же сейчас поживает кадзуха? поживает ли вообще? он в порядке? вдруг у него вновь заболело сердце? а вдруг он снова заливается слезами, без попытки успокоиться? а может, ему все равно? тысячи мыслей крутились в голове, а аметистовый взгляд плавно опустился с окна их квартиры, где не горел свет, на сырой асфальт. губы поджались, а ладони зарылись в собственные волосы, заставляя туловище немного согнуться. противно от самого себя. — идиот.. - пробубнил скара самому себе, но даже и не думал о том, чтобы ему кто-то ответил. — вовсе нет. - слышится позади тихий хриплый голос. не пропитанный ничем, абсолютно ничем. хотя, может так просто кажется. - не уходи больше из дома, прошу. вдруг на собственных плечах сказитель ощущает что-то мягкое, что оказалось теплым пледом. их квартира находилась на третьем этаже, так что выносить что-то большее не имело необходимости. — я волновался. - говорит кадзуха, после того как обходит скамейку со стороны, а затем садится возле поникшего парня. в одной руке тот держит зонт, направляя большую часть на скарамуччу, а второй нащупывает соседнюю ладонь, которую после он сплетет в аккуратный замок со своей. и так всегда. — ты зачем пришел? - негромко спрашивает куникудзуши. он правда не понимает смысл этих действий. — ты можешь заболеть, у тебя слабый организм. — ты серьёзно? — абсолютно. в ответ слышится тяжелый вздох. сказитель вновь пытается понять, за какие поступки за него можно так переживать, он ведь не важнее биомусора. — кадзуха, черт.. - начинает брюнет, отрывая взор от сплетенных пальцев. - я не понимаю, почему ты все еще не ушел от меня.. тихий хмык со стороны, а на лице белокурого теплая улыбка. скарамучча вовсе не тот, кем кажется. в нем по прежнему живет тот маленький ребенок, кому недодали той необходимой заботы и любви. прошлое берет свое. — скара, милый.. давай поговорим об этом дома? когда последний раз его называли «милым»? когда последний раз его с заботой кутали в плед, с целью помочь? когда последний раз каэдехара вырывался на улицу в дождь, дабы убедиться, что его любимый в порядке? но мысли вдруг обрываются, когда юноша рядом поднимается с места, утягивая за собой темноволосого. белокурый оборачивается в сторону своего парня, непонимающим взглядом смотря в соседние глаза. почему он не идет? — эй, ты чего? кадзуха едва успевает договорить. зонт из его рук падает назад, а плечи окутывают чужие заботливые объятия. скарамучча не умел извиняться. куникудзуши утыкается в родное плечо, лишь сильнее сжимая юношу в объятиях. — извини меня, пожалуйста. - невнятно шепчет сказитель, точно надеясь на то, что его оттолкнут, но в ответ ощущает лишь ответное действие в сопутствие теплой улыбки. и кто знает, сколько еще извинений посыпется в адрес возлюбленного.