Их отношения - насилие и боль.

Их отношения — боль и унижение. Каждый тянется за очередной попыткой морально задавить и уничтожить, но попросту не могут, каждый раз обжигаясь об собственные эмоции и чувства. Минхок ведет руками по торсу мужчины, восседая на чужих коленях. Наблюдает за тем, как кадык перекатывается, как Хосок дергает плечами и хмурится, смотря на старшего. Для них отношения — вечная игра. Кто возьмет ведущую роль? Кто в этот раз надавит на больное? Южник улыбается, наклоняется к чужому лицу. Волосы прядками падают и касаются чужого лба. Настолько сейчас он был близок к своему врагу, но в то же время обожаемому брату. Тянет руки к повязке, желает стянуть, но его руку ловят и больно сжимает. Послышался недовольный тсык Северного. Отношения — вечный вальс с дьяволом. Минхок тихо смеётся, тянется к чужим губам и целует. Никакой нежности, лишь боль и насилие. Грубо их кусает, тянет, хватает второй ладонью за лицо, заставляя подчиниться. Весь контроль в его руках, все это — итог его действий. Если бы не Мин, то они бы и не сидели тут. Но Хо так не думает. Хосок хватает чужую талию, сжимает, вновь до боли, да так, что южник мычит, отрываясь от измученных губ брата. Ладонь с щек спускается на шею, давит. И КНДР хрипит тихо, выражая недовольство. Их отношения — вечное страдание, что они выбрали сами. Они наказывают себя сами, коря за каждое действие в прошлом, но не собираясь признаваться самим себе, что могут что-то изменить. От того они тонут в похабных желаниях, в выполнении всех своих мечт аморальным способом. Желание близости и любви превратилось в желание овладеть чужим телом, подчинить, сделать полностью своим. И они прекрасно справляются. Ладони обоих расслабляются, гладят успокаивающе, думая, что же дальше. И действия первые предпринял КНДР. Проводит ладонями по талии вниз, на бедра. Поглаживает сквозь ткань брюк, а потом тянет руки к ремню. А старший и вовсе не против. Мин лишь улыбается, следит за данной картиной. До чего же завораживающе смотрится то, как с тебя пытается снять одежду твой враг. И Хосок тянется к шее южнокорейца, лижет, спускается к ключицам и впивается в одну из них зубами. Стон боли заполняет комнату, но они не будут останавливаться. Минхок хватает чужие волосы, тянет их вниз слишком резко так, что у младшего выступают крупинки слез. Они знают оба, как сделать друг другу больно. Республика спускается ладонью по спине под рубашкой, наклоняясь вперёд и приподнимая бедра. КНДР стягивает немного одежду, а после тяжко выдыхает, чувствуя, как когти брата впиваются в его спину и ведут вверх. Дурманит уже запах крови, что заполнил всю комнату, металически привкус на языке и близость чужого тела. Хосок не выдерживает. Хватает брата за талию, резко поднимает и садит на столик перед собой. Стягивает с него его и так уже растегнутую рубашку, кусает вновь его тело, сжимая до побеления костяшек на руках. Минхок его удовольствие, его яд и его смерть. А Хосок — яд Мина. Южник выдыхает, слизывает кровь с ноготков и жмурится. Это их наказание за грехи, за существование. Север наконец стягивает и его брюки. Водит ладонью по бедру, чуть давя. А РК разводит уже ноги, чтоб было удобнее, и смотрит на чужую ладонь. Не достаточно сильно, просто недостаточно. От мысли того, что к нему пытаются быть нежным, мутит южника. Хватает его руку одной ладонью, второй снова за шею и тянет к себе. — Размяк. Где твоя хватка? Хосок смотрит в его глаза, полные непонимания, злости и некой печали. Сжимает пальцы на несчастном бедре, наклоняется, еле касаясь губ брата, и усмехается. Их отношения — смех и только. Попытки наказать себя и друг друга. Десткие обиды рвутся наружу, ломая свою и чужую жизни. У них нет ничего, они одни, но за что-то держатся. За эту боль, граничащую с удовольствием. За эту ненависть, что на деле было желанием быть любимым. Они оба глубоко ранены, они оба в пучине собственных переживаний… — Там же, где и твое умение держать себя в руках, Ли Минхок. Имя неприятно режет слух. Мин ведет недовольно плечами и отпускает КНДР. Это было бесполезно, пусть будет так. Ложится на стол, открывая свое тело младшему. Это стало привычным делом. Кожа была покрыта незажившими ранами, шрамами и увечиями от самого себя. Как и тело Хосока. Север стянул свою рубашку, наклонился к брату, оставляя очередной укус в районе плеча. Достает с кармана брюк смазку, подает в чужие ладони, продолжая сжимать его, кусать каждый сантиметр и тихо-тихо рычать. А Мину и не надо говорить. Он открывает пакетик, выливает на свои пальцы и сам начинает себя растягивать, жмурясь и шипя. Резко, без нежностей, без попытки себя жалеть. Ладонь южника накрыла рука КНДР. Он огладил ее, услышав новую волну тихого недовольства, а после резко ввел палец к тем двум. И наконец послышался еще один стон. Мин затрепетал на столе, раскрыв губы и откидывая голову. Да, их отношение сродни танцам на осколках стекла и угля. До жути болючие, такие сложные, но нужные… Входит он резко, полностью, останавливаясь и смотря в чужое лицо. Мин сжал челюсть, жмурится и кладет голову набок. Слезы стекли по его щекам. Но это то, что им нужно. Хосок стряхивает его слезу, а после хватает его щеки и поворачивает к себе, делая грубый толчок. Мычание, скулеж и прекрасная гримаса боли и удовольствия. — Люблю твой вид. Телом словно прошибло током. Мин скулит громче, хныкнув, не в силах сказать что-то из-за пальцев на щеках, но тянется к нему руками. Ладони обхыватывают его шею, больно сдавливают. Нет, они не любят, они зависимы друг от друга. ◇◇◇ Комната погрузилась в темноту. Оба тела сидели порознь. Один устало закинул голову на спинку дивана, а второй внимательно смотрел на каждый изгиб тела. Разрядка была им так необходима. Ярость сейчас была выброшена, на теле каждого из них виднелись кровавые следы, которые уже покрылись корочкой. Мин опустил наконец голову и глянул на брата, расплываясь в довольной улыбке и облизываясь. Ему не помогало ничего, лишь Хосок смог стать его успокоительным. Каждый умирал в его постели, не достигнув и пика. Все они были задушены, ведь попросту не смогли осознать, что же надо было сделать. Но КНДР был иным. Он мало того, что являлся государством, так еще и знал, что же ему надо было. Так же было и наоборот. Осквернить друг друга, испачкать, чтобы стать чище и свободнее. — Как думаешь… Смогли бы быть мы другими? Хосок смотрит на брата, выжидая ответа. Он знал, что они оба психи, знал, но в этой паре он еще не был так затоплен в бездну. Он надеялся на что-то столь давно забытое, на что-то из прошлого. Единственное, что оттуда осталось — лицо Минхока и его слезы. Ни смеха, ни улыбки, ни слов… — Какой глупый вопрос. Нет. По крайней мере я. Я твой яд, не забывай, впустив меня сюда ты дал соглашение впасть в нечто ужасное. Мы не будем иными, уже поздно, надо было раньше. И от этих слов Минхок сам же грустно улыбнулся. Достал из валяющийся одежды электронную сигарету и втянул дым. Выдохнув, рассмеялся и прикрыл глаза. — У тебя был шанс пойти не по кривой дорожке, но ты его потерял. Теперь мы будем искуплять грехи тут, надеясь, что умерев сможем обрести покой… Хосок встает с дивана и тянется за своими вещами. Взял их в руки и выпрямился. — Знаешь, людям свойственно менятся…