Красно-синее вино

Пятничными вечерами в таверне всегда было особенно оживленно. Уставшие от долгой рабочей недели служащие, предвкушающие предстоящие законные выходные, будто сговорившись, собирались шумными компаниями, выпивая и громко улюлюкая под заводные песни бардов. В воздухе витал запах алкоголя, пыли и свободы. Хоть Дилюк и не был поклонником подобной атмосферы, жаловаться ему было не на что: подобные дни делают выручку его бизнесу, так что он может потерпеть. Извечно закопанный на винокурне под кипой бумажек и документов, часто не высыпающийся из-за своей «ночной подработки», с постоянной головной болью от нагнетающих проблем, он находил некую отдушину в том, чтобы заняться тем, что он действительно любит. Что любил его отец. Самостоятельно смешивая напитки и отправляя заказы на барную стойку, он чувствовал себя непривычно расслабленным. Будто ему не уже далеко за двадцать, а всего семь, и он сидит напротив своего отца, любопытными красными глазами наблюдая за тем, как тот ловко управляется с разнообразными бутылками и стаканами. В таверну Рагнвиндра всегда стекались самые свежие и сочные слухи Мондштадта. Если человек достаточно выпьет, то развяжет язык даже без особого давления со стороны хозяина, выкладывая всю подноготную как на духу. А непьющих людей в таком месте можно сосчитать по двум пальцам руки. Сам Дилюк и, конечно же, Чарльз. Но, несмотря на полную загруженность всех столиков на обоих этажах, в помещении все равно, кажется, как-то пусто. Непривычно. Он не может понять, с чем связано это чувство, пока дверь таверны не раскрывается с протяжным скрипом, и до ушей доносится этот голос. — Оу, мастер Дилюк сегодня решил почтить нас своей персоной? Дилюк еле сдерживает желание закатить глаза, потому что, ну, он на работе, а это его клиент. Пускай и немного… специфичный. — Чего тебе? — стараясь звучать вежливо, спрашивает он, следя за тем, как Кэйа проходит прямо к нему, с улыбкой кивая в знак приветствия нескольким людям. Вот же ж общительный ушлё… Он вальяжно забирается на барный стул, складывает руки на стойку и скучающе подпирает щеку ладонью. — Налей мне са-амого сладкого, что у вас есть, — он растягивает губы в своей вот этой вот самой противной ухмылке, наматывая прядку волос на палец, — кроме тебя, конечно же. Дилюк стоически игнорирует последнюю часть фразы, доставая с полки темно-зеленую бутылку. Весь его спокойный настрой идет крахом от взгляда на одноглазое лицо напротив. Руки действуют почти инерциально, наливая жидкость в высокий бокал и ставя на стол… — Виноградный сок? — единственная видимая бровь Кэйи изгибается, и тот смотрит на Дилюка с таким видом, будто тот только что оскорбил всю его семью вплоть до двенадцатого колена двоюродной прабабушки. Что довольно сложно, учитывая… — Кто вообще пьет сок в таверне? — Это самое сладкое, что у нас есть, — невозмутимо пожимает плечами хозяин, протирая белой тряпочкой массивный широкий стакан. — К тому же, сегодня на него скидка. — Я в состоянии заплатить полную сумму за то, что выпью, просто налей мне нормального… — Его возмущения резко прекращаются, взгляд цепляется за руки Дилюка, скользящие по чистому стеклу. — Откуда бинты? Если бы они не были знакомы, Рагнвиндр бы решил, что его слова звучат почти обеспокоенно и участливо, но в их обстоятельствах это скорее обычный интерес. Он трясет левой кистью, где вместо привычной черно-красной перчатки красуются сетчатые слои бинтовой повязки. — Порезался, когда помогал разгружать бутылки, — искренне врёт Дилюк, не отрывая глаз от своего занятия и явно давая собеседнику понять, что не намерен продолжать разговор. Архонты, лишь бы отвязался… Пфф. Видимо, единственный знакомый Архонт решил не отвечать на его мысленные молитвы. — Больно? Немного. — Нет. — А если честно? Он хмурит брови, пытаясь понять, чего Кэйа добивается, потому что, если честно, прошло слишком много времени с тех пор, как они последний раз спрашивали друг друга о самочувствии. — Нет. — Дилюк. — Терпимо. — Отвечает он, просто чтоб от него отстали. И тут же жалеет об этом, ибо выражение лица собеседника преображается, плечи расслабляются, и он слишком хорошо знает эту перемену, — Кэйа надевает очередную маску. Ничего необычного. — Давай помогу? Дилюк от удивления аж поднимает брови, и, должно быть, это самая яркая его эмоция за последний час. Кэйа не выглядит забавляющимся или играющим, его голова склонена вбок, губы расслаблены, глаз смотрит прямо в душу, и Дилюк почти верит ему, когда спрашивает: — Как? Прежняя ухмылка возвращается на лицо капитана кавалерии. — Поцелую, чтобы не болело, — и нагло приглашающе раскрывает свою ладонь. Дилюк молча дергает плечом и сдвигается в другой конец барной стойки, уже открыто закатывая глаза и поджимая губы. Шутник. Рядом с ними никого нет, кроме мирно храпящего охотника, удобно устроившегося головой на столе. Чарльз остался дежурить на втором этаже, а вся масса пьющих людей сосредоточена в центре помещения, и очень странно, что этот остроумный как-бы-назвать-чтоб-не-оскорбить не участвует в общем гомоне. — Ну не принимай ты так близко к сердцу, — боги, ты еще тут? — Серьезно, я правда могу помочь. Дилюк глубоко вздыхает, сам не понимая, почему так реагирует на очевидные провокации со стороны одноглазого, и тихо прокашливается. — И что ты выкинешь на этот раз? Кэйа сдвигается на пару стульев ближе к Дилюку, видимо, посчитав это за согласие, и плавно изгибает пальцы в воздухе. — Немного охлажу, — говорит он, очевидно намекая на свои крио способности глаза бога, и Дилюк начинает понимать. — Станет лучше. Ну же, позволь мне облегчить страдания моего любимого бармена. Рагнвиндр следит за все той же рукой Кэйи, прикидывая, насколько это хорошая идея, но, демоны, это звучит слишком хорошо, чтобы отказываться. Он застывает на мгновение, потирая больную ладонь большим пальцем другой руки, и колеблется несколько секунд, прежде чем протянуть ее вперед. — Только без фокусов. Кисти Альбериха обхватывают его руку, мягко обнимая пальцами. Бинты покрывают не всю поверхность ладони, оставляя свободными кончики пальцев, и он может чувствовать резкий контраст между гладкой тканью полуперчаток Кэйи и шершавой кожей фаланг. Дилюк на миг задумывается, что никогда не знал, насколько мозолистыми могут быть его руки, потому что последний раз, когда он вообще касался его без перчаток, был больше года назад. И, очевидно, они оба поднабрались опыта и новых шрамов. Тело Дилюка слегка вздрагивает, когда на рану сквозь повязку попадает приятный холодок, а Кэйа сидит с закрытыми глазами, его брови сведены к переносице, плечи напряжены, будто он реально сосредоточен на том, что делает, и это почти смешно. Но хозяин таверны не может скрыть облегчения, когда Кэйа наконец отпускает его, а порез уже не так саднит и мешается. — Обращайся, — глядит на него Альберих и улыбается. Это не обычная его су… дурацкая ухмылка, а реальная улыбка, которая заставляет глаз слегка прищуриться, а сердце Дилюка упасть куда-то в желудок. Ох, как же хочется поверить в то, что эта эмоция искренняя. — Думаю, в качестве благодарности ты мог бы все-таки налить мне вина. И Дилюк сдается. Не потому, что правда благодарен, а потому что банально устал. Ему нужно принять еще несколько заказов, и мучиться с одним синеволосым капризным чудовищем просто выше его сил. Он ставит перед ним бутылку со спиртным и надеется, что тот достаточно адекватен, чтобы не вылакать ее всю в одиночку. Как оказывается позже — зря. Остается три минуты до закрытия, когда они с Чарльзом провожают посетителей до выхода в надежде, что те не станут буянить ночью на городских улицах, и приводят таверну в божеский вид. Ему правда не трудно это делать, уборка столов и протирание посуды заставляют руки заниматься монотонными делами, и ему нужно это расслабляющее чувство контроля после прошедшей сумасшедшей недельки. Единственным пассивным посетителем таверны остается отрубившийся за барной стойкой Кэйа, обнимающий пустую бутылку, как подушку. Дилюк морщится от этой картины и пихает того в плечо, заставляя очнуться. С влажным причмокиванием и хриплым стоном Кэйа наконец отрывается от столешницы, его глаз медленно моргает, как у совы-циклопа, когда он разглядывает обстановку вокруг. По нахмуренным бровям несложно догадаться, что в его голове взрываются петарды. — Ск… лько время? — хнычет он, нашаривая взглядом хмурого Дилюка. — Почти двенадцать. Стон, с которым Кэйа опускает голову обратно, можно расценить как болезненно-обреченный. — Джинн мня убёт, — мычит он в руку, и Дилюк фыркает. — Иди домой. Мы закрываемся. Альберих кивает, буквально стекая со стула на пол, и Рагнвиндр старается подавить в себе укол жалости, когда видит, как тот пытается удержаться на ногах. «Ничего, — думает Дилюк, — сам справится, уже взрослый. Возможно, даже старше, чем я думаю.» Но когда Чарльз присоединяется к ним, смотря на жалкие попытки Кэйи идти прямо, и предлагает проводить его, внутри Дилюка вспыхивает воспоминание о каком-то давно позабытом чувстве, и он останавливает помощника. — Не нужно, я сам справлюсь с этим, — он снимает резинку с волос, распуская уже довольно потрепанный за день хвост, после наскоро завязывая небрежный пучок на макушке. Просто, чтобы не мешалось. — Закроешь тут все, хорошо? — Как скажете, господин Дилюк, — поддакивает мужчина. Дилюк кивает и подхватывает Кэйю за плечи, перекидывая его руку через свою шею, и они выходят на прохладный ночной воздух. Он хочет насладиться сумеречным бризом, несущим в себе свежие запахи моря, цветущих деревьев и травы-светяшки, раскрывающей истинные свойства только в темное время суток. После целой смены в душном помещении таверны, он рад вдохнуть свежий ветер и прояснить голову, но, к сожалению, у него нет на это времени, потому что Кэйа в его руках цепляется за воротник его рубашки и ужасно давит своим весом на уставшие плечи. Аккуратно придерживая его за талию, Дилюк надеется без проишествий донести мертвый груз на своей шее до штаба Ордо Фавониус и сдать лично в руки дежурному, пусть дальше сами с ним разбираются. Голова начинает раскалываться, и они почти доходят до торговой площади, освещенной лишь парочкой фонарей, когда Альберих находит в себе силы открыть рот. И то, что из него вылетает, Дилюк ожидает услышать в последнюю очередь. — Дилюк, — влажно цокая языком, произносит тот его имя, — почему ты постоянно ходишь в этой, ик, шубе? Те не жарко? — Нет. Он правда не хочет начинать никакой диалог. Он просто устал, и… — А в деств… Дейвст… Дет-стве всегда просил открыть окно, ик, пока все остальные мёрзли. …И он точно не собирается вспоминать их детство. Сейчас. С вхламину пьяным Кэйей на руках. Но тот не останавливается, на этот раз в его вязком от алкоголя голосе слышна усмешка: — Что странно, на самом деле. Ты же пиро, как тебе мжет быть жарко. — А ты крио. Как тебе на Хребте? Тепло? — не без сарказма парирует Дилюк и Кэйа фыркает, сжимая его одежду еще крепче. — Вот это да! — Он почти заваливается набок от того, что резко вскидывает вверх свободную руку. — Ты умеешь острить! Я думал, ты не члвек. Дилюк молчит, продолжая идти по площади. Аккуратно преодолевает ступеньки, помогает капитану кавалерии не запутаться в собственных ногах, колючий пух его накидки щекочет щеку Рагнвиндра, когда тот садится на корточки, чтобы подтянуть съехавшего Кэйю повыше. Он специально идет по правую сторону от Альбериха, потому что за столько лет узнал, что если человеку с монокулярным зрением загородить угол обзора единственного глаза, то шанс сломать одну из конечностей, упав с лестницы, повышается на все восемьдесят процентов. Конечно, это было выученно ими с Кэйей на общем горьком опыте. Он идет тяжело и пыхтит Дилюку прямо в щеку, выбившиеся из пучка красные прядки шевелятся от его дыхания. Хочется сморщиться из-за резкого запаха алкоголя, ударяющего по носу, но Дилюк стойко держится, внезапно осознавая… Что это первый раз с того случая, когда Кэйа по-настоящему улыбнулся рядом с ним. В тот самый момент, когда смог облегчить его боль, и это кажется чересчур сентиментальным для такого человека, как Дилюк, но на секунду в его голове что-то щёлкает, шаги замедляются, и мозг шепчет, что в этом был какой-то смысл, который он благополучно упустил. И еще кое-что. Кэйа странно тихий. Не то чтобы Дилюк жаловался, но капитан кавалерии не спит, относительно ровно переставляет ноги, и при этом молчит все то время, что они идут вдоль кирпичных улиц. Это на него не похоже. Ни капельки. Каждый раз, когда Рагнвиндр провожал его до дома после веселой попойки, тот не затыкался не на секунду, рискуя быть выброшенным прямо посреди аллеи, но сейчас он, кажется, даже дышит тише. Но… С другой стороны, о какой «веселой попойке» может идти речь, когда Кэйа буквально в полном одиночестве несколько часов подряд присасывался к бутылке? И единственным, с кем тот хотя бы пытался заговорить… был сам Дилюк. Архонты. Он не хочет чувствовать себя виноватым. Он не чувствует, будто нарочно оттолкнул человека, и он не хочет думать о том, что могло случиться у Кэйи, чтобы тот оказался в таком состоянии. Спросить сейчас? Черта с два. Они уже в двух шагах от поворота к нужной улице, и Дилюк полностью останавливается, прижимая Альбериха к каменной стене и давая себе минуту отдышаться. Нет, Кэйя не тяжелый, но тащить среднего телосложения мужчину на себе через весь город после сложного трудового дня слегка… выматывающе. Он сгибается пополам, упирая ладони в колени, а потом резко выпрямляется, чувствуя легкую ломоту в спине. Похоже, нужно больше тренироваться, если он собирается продолжать баловать Кэйю услугами такси Дилюк-комфорт. — Ну, тут не далеко, думаю ты сам… — Он поворачивает голову к капитану кавалерии и слова просто застревают у него в глотке. Тот опирается спиной о серые кирпичи, сгорбившись, и трёт кулаком глаз, спрятанный под повязкой. Его бирюзовые волосы кажутся седыми в лунном свете, и в голове совершенно не к месту всплывает картинка из времени, которое никогда не вернется. Тогда он проснулся от яркого солнца и криков утренних птиц, щебечущих свои песенки через открытое окно. Сонно потянулся, выныривая из постели, и застал на соседней кровати мальчика. Его синие волосы распушились, пижамная рубашка немного съехала с одного плеча, и он сидел в позе лотоса, точно так же потирая глаз под повязкой. Дилюк решил, что тот еще не оправился ото сна, поэтому добро крикнул. «Утречка!» Молодое лицо, еще не успевшее обрести целую коллекцию защитных масок на все случаи жизни, тут же сморщилось, нижняя губа почему-то стала в два раза больше, и Дилюк страшно испугался, что напугал Кэйю, но потом услышал тихий всхлип, и кротко поинтересовался. «Почему ты плачешь?» Плечи мальчика затряслись, а когда тот поднял взгляд, в юного наследника клана Рагнвиндр вперился большущий, полный неописуемой печали кристально-сапфировый глаз. «Почему… — он убрал руку от повязки, — почему папа бросил меня.?» Дилюк сглатывает, ловя сильнейший флешбек, Кэйа сейчас стоит перед ним так же, как в далеком-далеком прошлом. Ему хочется спросить, что не так, но может ли он? Сложно даже шевелиться. Он замирает с наполовину протянутой в сторону Кэйи рукой, и едва дышит, все тело будто парализует, потому что он чувствует тот же иррациональный страх, когда человек перед ним выглядит вот так. Но, стоит Альбериху поднять голову, в его груди снова щелкает, и, возможно, ему нужно сходить к Барбаре на осмотр, потому что такой неровный ритм сердца — это определенно что-то нездоровое, ведь когда Кэйа смотрит на него так, как смотрел много лет назад, когда между ними была только невинная искренность, когда страшная тайна Кэйи не раздирала душу Дилюка на мелкие кусочки, когда он в один день не потерял обоих членов своей семьи, — в Дилюке, кажется, что-то ломается. А потом он слышит такой же сломленный голос. — Мне так жаль. Он физически не может вынести эти удушающие, разбитые нотки в том, как звучит эта фраза, и просто зажмуривается. Он напоминает себе, что Кэйа все еще пьян, что эта жалкая фраза из трех слов не может исцелить долгие годы излечения от потери и горечь предательства, но он открывает глаза и видит, впервые за долгие годы, правда видит искренность в темных, аквамариновых глазах, которым никогда не смог бы найти замену, даже если бы попытался. В противоречие ожиданиям Дилюка, слёз на них нет, но это вообще не делает ситуацию легче, когда Кэйа, оказывается, решает продолжать: — Я был ребенком, — шепчет он так тихо, и черт, не так он представлял этот разговор, — он сказал ни к кому не привязываться, и я пытался, правда пытался, но ты и твой отец… — Его голос постепенно становится все тише, но он достаточно четкий, чтобы каждое слово вбивалось в грудь Дилюка ржавым гвоздем, — ты и твой отец были так добры со мной, что я… я просто не мог этого сделать, но знаешь, я… я… — он произносит это так тихо, что Дилюку сначала кажется, будто его мозг сам додумал то, чего не было, — я никогда не хотел тебя предавать. Дилюк смотрит в глаз Кэйи и не понимает, что именно послужило толчком к подобного рода признанию, но он определенно не был готов к такому сейчас. Они поговорят об этом, но позже, если Кэйа вообще вспомнит о событиях этой ночи, ведь сейчас он пьян, а Дилюк настолько сумасшедший, что тянет руку с бинтами вверх и осторожно, не узнавая самого себя, кладет ее на плечо Альбериха. Они почти одного роста, и это не сложно, но ему кажется, что сейчас происходит что-то, чего он подсознательно ждал уже очень, очень давно. Недавнее поведение Кэйи становится объяснимым только теперь, но это все еще безумно странно. — Ты даже не представляешь, каково было прийти в штаб и услышать, что ты уехал. От другого человека. Капитан кавалерии сглатывает, будто принимает действия Дилюка за какое-то подобие разрешения, и придвигается ближе. Его нос оказывается буквально в сантиметре от щеки Дилюка и тот расширяет глаза, прекрасно осознавая, что именно это значит, сердце стучит где-то в горле, будто он снова пятнадцатилетний подросток, влюбленный в своего сводного брата, но нет, нет, он знает, чем это может закончится, поэтому просто толкает Кэйю за плечо обратно, и, прежде чем тот подумает что-то, что не должен, говорит: — Ты пьян, — и из его уст это правда звучит как аргумент. — Иди проспись. Кэйа снова трет глаз под повязкой, и Дилюк готов сжаться в комочек, потому что прекрасно знает, что капитан скрывает под черной тряпочкой на своем лице. Знает, но ни разу не видел. Тот будто читает его мысли, потому что в эту же секунду делает то, чего никогда раньше не делал, по крайней мере, не при Дилюке. Он поднимает повязку наверх, и, о боже… Сначала, из-за темноты переулка Рагнвиндр видит только очертания выпуклого ребристого шрама, занимающего почти четверть всего лица Кэйи, но что его больше пугает, — он не видит самого глаза. И это настолько страшно, что он собирается бормотать извинения прямо сейчас, потому что никто не заслуживает потерять глаз вот так. Но потом приглядывается и видит. Видит. Полупрозрачная, телесного цвета радужка, сливающаяся в голубоватом освещении от луны с остальной кожей, хранит в себе кофейного цвета звездочку-зрачок. Густые ресницы, обрамляющие эту инопланетную картину, выглядят полностью белыми. Дилюк сглатывает. — Отвратительный вид, да? — Хмыкает Кэйа, отводя взгляд, — я знаю. И Дилюку хочется ударить по его лицу, потому что никто не смеет называть то, что он видит, отвратительным. И тем более сам Дилюк, ведь именно он когда-то оставил там этот шрам. «Мы пришли на помощь! Вы в порядке?» «Дилюк, мне… нужно кое-что тебе рассказать.» «Это глаз бога… Крио.» События того дня проносятся в голове обрывками фраз, но он не хочет думать об этом сейчас. Не тогда, когда, кажется, его собеседник все еще не может стоять без опоры в виде стены. Он все так же с опаской, медленно поднимает руку под пристальным вглядом Кэйи и проводит большим пальцем по его закрытому веку, едва касаясь чувствительной кожи на шраме, и его хватает только на то, чтобы коротко покачать головой: — Нет. Далеко не отвратительный. Кэйа все еще смотрит, и Дилюк клянется, что ни разу не видел такую сторону Альбериха. Он даже не знает, тот ли это человек или просто какой-то очень качественный клон, но следующие слова он обдумывает пару минут, прежде чем произнести вслух. — Если ты утром вспомнишь об этом разговоре и захочешь его продолжить, — лицо Кэйи дрожит. Как и его тело, потому что на улице довольно холодно, а этот щеголяет с таким вырезом, но… Это не беспокоит Дилюка, по крайней мере не сейчас, и он просто укладывает горячую руку ему на щеку, отдавая часть тепла, и почти теряет нить смысла, когда Кэйа льнет к его ладони. — То приходи завтра вечером на винокурню. Я буду ждать. Понял? Кэйа кивает, и Дилюк наконец отводит его под ответственность дежурных Ордо Фавониус. У него самого болит сердце. Утро субботы он встречает в компании счетов и сводок, которые нужно срочно прочесть, посчитать, сверить, проверить, отправить, отчитаться, и конечно, у него в подчинении есть люди, которые могут этим заняться, но. Во-первых, он привык сам контролировать жизнь вокруг себя, и именно поэтому его бизнес не идет крахом. Во-вторых, это помогает ему не думать о вчерашнем. Все в плюсе, замечательно. Днем он заканчивает с бумажной волокитой, отправляясь в Спрингвейл за закупкой товаров первой необходимости для жителей винокурни. Он старается вести себя сдержанно, когда общается с поставщиками, но замечает среди охотников того самого человека, который спал за барной стойкой, когда туда пришел кое-кто, и… В остальном все проходит гладко. Около шести вечера он берётся разбирать почту. Садится максимально близко к двери, чтобы если что, услышать, как кто-нибудь решит к нему зайти. Писем накопилось немало, и когда он заканчивает, часы показывают уже девять. Дилюк разочарованно улыбается, откидываясь на мягко обитую спинку стула. Что ж. В десять он заканчивает с очень поздним легким ужином. В половину одиннадцатого принимает водные процедуры, просто потому что так принято. В одиннадцать он интересуется у Аделинды, посещал ли кто винокурню за последний день и, получая отрицательный ответ, отправляет горничную на заслуженный отдых. В одиннадцать пятнадцать он набирает из погреба кружку свежайшего виноградного сока, садится за длинный стол в гостиной, и достает с полки иностранную книгу, которую получил в подарок от Алисы вместе с одним из писем. Неплохой способ отвлечься. В одиннадцать пятьдесят пять Кэйа мнется у здания винокурни, его руки дрожат, но сердце полно уверенности в том, что он делает, поэтому, последний раз взглянув на белёсый диск луны, он поворачивается… И стучит в дверь.