revelation in the breathless whiteness

Руины мёртвого города покрыты снегом. Белое полотно стелется повсюду, и эта белизна напоминает первозданную пустоту, из которой некогда всё зародилось. Всё тонет в пустынном вакууме. В безмолвии, нарушаемом лишь едва уловимым звуком тихого дыхания. — Таэко-сан! Голос раздаётся совсем близко. Он знаком ей. Прежде Таэко слышала в нём тепло и заботу, но в памяти куда отчётливей возникают болезненные крики и судорожно сдерживаемые рыдания Хошино. Отчаянная мольба, приносящая за собой лишь невыносимое чувство вины. «Делайте со мной что хотите, но, умоляю, не трогайте Рюдзю-сама!» Она помнит ледяные усмешки тех мужчин и похабные слова, слетающие с их губ. Помнит собственный крик, приглушённый безумным смехом юноши с замотанным шарфом лицом. Треск рвущейся одежды, глухие звуки сыплющихся ударов, и слабую улыбку Хошино. «Всё будет хорошо,» — словно не чувствуя боли, шептала она, устремив взгляд к Таэко, запертой в клетке. Рюдзю-сама. Посланница Мироку, к коей пришло божественное откровение. Спасительница. Святая. Уважаемая Обществом Даичи пророчица, прежде обещавшая своим последователям прекрасное будущее, — она могла лишь наблюдать. Беспомощная. Заплаканная. Никчёмная. И где же твой Мироку? Почему твой Бог не придёт и не спасёт вас? Стоило ли твоё учение десятков загубленных жизней? Таэко хочет отвернуться. Закрыть глаза и заткнуть уши, лишь бы не слышать издевательского смеха этих нелюдей, лишь бы не видеть, как они яростно истязают единственного человека, что заступился за неё даже узнав о её предательстве. Не видеть, как распяв женщину на полу, прижали подошвами её запястья, стиснули бёдра до синяков, и по очереди грубо толкаются в её тело, оскверняя плоть, разрушая душу. Айя молчит, кусает губы, не давая сорваться ни стону, ни даже тихому всхлипу. Молчит, даже когда один из мужчин бьёт её ножом в голень и смеётся. Она распахивает глаза и резко вздыхает. Болезненная судорога проходит по её телу, безмолвный крик застывает на устах. Таэко хочет отвернуться, но приставленное к горлу копьё не даёт этого сделать. Юноша, чьё лицо замотано шарфом на манер египетских мумий, лишь усмехается, легко проводя лезвием по шее девушки, оставляя едва заметную царапину. Играет. Так просто не убьёт. Он сообщил Таэко, какая казнь ей уготована, с фанатичным блеском в глазах рассказывал об очаровании средневековых пыток. — Неужели Вам не нравится это прекрасное зрелище, Рюдзю-сама? А ведь я приготовил его специально для Вас, — глумится Кувагата. — Смотрите внимательно. Не смейте отводить взгляд, иначе я убью эту женщину. Таэко знает — он убьёт их в любом случае. Но отводить взгляд не смеет. Всё верно. Это её наказание. Справедливая расплата. Всё верно — смотри на этот спектакль агонии, уважаемая Рюдзю-сама. Смотри, к чему привела твоя ложь. Вскоре Хошино теряет силы сдерживаться, и её крики печатью скорби застывают у Таэко в ушах. Клеймом вины остаются в памяти. Таэко открывает глаза, встречаясь взглядом с обеспокоенной Айей, склонившейся над ней. Всё вокруг ощущается так смутно, словно во сне. Но это не вызывает удивления. Они мертвы. Должны быть мертвы. Ведь не могли выжить в той резне. А если они мертвы, то почему Хошино-сан сидит рядом с ней, крепко сжимая пальцами её ладонь? Её место в царстве Мироку, но не рядом с лицемерной шарлатанкой, чьи руки по локоть запятнаны кровью доверившихся ей людей. — Вы очнулись, — мягко улыбается женщина, касаясь щеки Таэко. И это прикосновение даёт понять: они всё ещё живы. — Хошино-сан, — голос звучит тихо и хрипло, в горле сухо, точно в пустыне, и каждое движение отдаётся болью в теле, но Рюдзю заставляет себя подняться, опираясь руками о промерзшую землю. В вырытой в снегу пещере, напоминающей иглу, тепло. Пламя разведённого костра ласково согревает. Но напоминает о беспощадности огненной стихии, поглотившей школу. Испуганные, доведённые до отчаяния, люди, точно звери, в безумстве устроили резню. Оранжевые блики пламени служили декорацией для развернувшейся бойни, казавшейся почти сюрреалистичной. Они убивали друг друга, не разбирая, кто друг, а кто враг. Среди этой толпы обезумевших людей было трудно разглядеть чьи-то лица, но яростный блеск отражался в глазах каждого. Удары и крики звучали отовсюду, хлюпающие звуки льющейся крови и разрывающихся жил, треск ломающихся костей. Алое. Всё вокруг такое алое… Таэко прижимает колени к груди и обхватывает себя руками за плечи. Она дрожит, не в силах побороть наваждение. Это был сон. Всего лишь страшный сон. Ведь не могла она выжить после того, что случилось. Изнасилование Хошино-сан. Безжалостные убийства последователей Общества Даичи. Скальп одного из соратников Рюдзю в руке Кувагаты. Отрубленная рука Амако Цукасы. Пожар, оставивший за собой лишь пепелище. Зверство загнанных в угол людей, убивающих друг друга. Это не могло быть реальностью. — Таэко-сан, — Хошино притягивает её к себе, осторожно укладывая голову Рюдзю себе на плечо, гладит по спине, успокаивая, — всё позади Таэко больше не может плакать. Глаза сухи. Но она дрожит, словно в лихорадке. И судорожно цепляется за Айю, как за единственное светлое, оставшееся в её мире, единственное, за что ещё может ухватиться. — Простите, — сдавленно шепчет, уткнувшись носом в её грудь. Кулон на шее напоминает уже в который раз: ей и правда следовало умереть от рук тех нелюдей. Она заслужила наказание за свои грехи. Вот только она жива, а на теле осталось всего несколько ран, заботливо обработанных и перевязанных Хошино. И это кажется несправедливым. Айя пострадала куда больше, и всё равно защищала её во время той резни, и не будь её рядом, Таэко уверена, что была бы уже мертва. Хошино мягко улыбается. Её белые, точно снег, покрывший город, одежды изорваны и запачканы багряными брызгами. Пятна крови на её рукавах напоминают увядающие лепестки ликориса. Девушка подбрасывает хворост в костёр и качает головой: — Пожалуйста, не вините себя. Я сама решила пойти за Вами. Это был мой выбор. Таэко знает: Хошино известно о её обмане, известно, что учение Мироку было лишь прикрытием для истинных целей Общества Даичи. И не смотря ни на что, Айя осталась на её стороне. Но если бы она узнала правду, скрытую в кулоне, — Таэко уверена, — Хошино отпрянула бы от неё в отвращении и прокляла тот день, когда последовала за ней. Она хочет сказать — вырвать с корнем из себя эту гнилую истину и выставить её на обозрение той, что так добра к ней. Позволить Хошино понять, сколь неоправданна её привязанность. Сколь неправильна, незаслуженна эта доброта. Но слова, точно косточка, предательски застревают в горле. И Таэко с силой сжимает кулак, до крови впиваясь ногтями в ладонь. — Пообещай, что больше никогда не станешь жертвовать собой ради меня, — тихо просит, ухватившись пальцами за лацканы заляпанной кровью одежды Айи. — Хорошо, — кивает Хошино, — но тогда и Вы кое-что мне пообещайте. В следующий раз не сопротивляйтесь, когда я буду пытаться защитить Вас. Таэко отводит взгляд. Если бы она послушала Айю и сбежала вместе с ней, всё могло сложиться иначе. И это тоже её вина. — Вы помните, что я сказала тогда? — вдруг спрашивает Хошино, нежно касаясь щеки Рюдзю, отводя прядь волос, упавших на её лицо. Таэко пытается воскресить в памяти все события с момента разрушения храма Общества Даичи, но все услышанные ею слова сливаются в хаотичном потоке болезненных воспоминаний, и она удручённо качает головой. — Я говорила, что учение Мироку меня не волнует, — напоминает Айя, — я так же знала о Вашей лжи и догадывалась о причинах, почему Вы собрали нас в храме. — Всё верно, — тяжёлый вздох срывается с губ Таэко, — я обманывала Вас. Я не способна видеть будущее. И учение Мироку было лишь прикрытием. Она хочет рассказать и о другом. О причинах, почему Амако Цукасу выбрали отцом для её будущего ребёнка. Но договорить не успевает — Хошино прикладывает указательный палец к её губам. — Я последовала за Вами не из-за учения, и я знала, что Вы никакой не пророк, а обычная девушка. Я просто хотела быть рядом с Вами, Таэко-сан. Рюдзю не знает, почему её щёки пылают. Или может, это лишь жар пламени костра. Но глядя в глаза Хошино, она замечает незнакомые ей чувства, неясные, но вместе с тем согревающие. И она не сопротивляется, когда Айя склоняется к ней, касаясь невесомым поцелуем её губ.