Последнее лето детства (теперь с эпилогом)

Все время, которое длилась презентация проекта, Алекс с интересом наблюдал за происходящим. Он только изредка выходил в холл, чтобы ответить на телефонный звонок, но как только возвращался, опять с нескрываемым любопытством следил за всем, что происходило на сцене. За Димой. За его ребятами. А Лешка, тот прежний Лешка Воробьев внутри него тосковал. Непонятная тревога поднималась откуда-то из глубины. Больше всего ему хотелось умыкнуть Диму куда-нибудь, где-бы никто не смог им помешать. И говорить, говорить. Спрашивать снова и снова, без устали, чтобы узнать все, что произошло с ним за годы разлуки. Но репетиция так увлекла ребят, что они не отпускали Яну до самого позднего вечера, и Дима был, конечно, рядом с ними. Дима… Димка Беляев Алекс смотрел на него и не мог сдержать счастливую улыбку. И куда только подевался тот худенький, нерешительный мальчишка, которому он долгими зимними вечерами рассказывал о кораблях и дальних плаваниях. Сейчас он был совсем другим, и Алекс не знал смогут ли они стать такими же как прежде. *** После ужина он вышел вслед за Димой на крыльцо столовой и остановился. Кто-то сверлил его недовольным взглядом, и Алекс не смог сдержаться. Он улыбнулся и проговорил нарочито громко. — Нет, Дмитрий Алексеевич, я определенно тут задержусь у вас на пару дней, мне очень нравятся твои ребята и вообще все нравится. Здесь у вас рай! — Он расправил плечи и глубоко вдохнул вечерний воздух, наполненный ароматом сосен. — Ты ведь не против? Дима удивленно посмотрел на Алекса. — Конечно, не против! Оставайся сколько сможешь. — С радостью, Дим. Ну, а как тебе проект, нравится? — Отличный проект. Мои ребята вам тут и сложных ситуаций и сотни выходов из них преподнесут, хоть отбавляй. Они мне их каждый день преподносят. — Да, весело тут у вас! И честно признаюсь, не ожидал, что у тебя так здорово получается ладить с ними. Видно, что они тебя просто обожают. — Ты меня совсем захвалишь, ничего особенного, просто я люблю то, чем занимаюсь. А на счет обожают, не уверен. В этом возрасте они любят только себя и слышат только свои желания. — Ну, не скажи, — Алекс указал на удаляющихся ребят, — вот тот смешной толстяк, Егор, что ли? Точно души в тебе не чает, а этот шустрый красавчик с длинными волосами... Уж не влюбился ли в тебя? Дима опешил. — С чего ты взял? Что за глупости? — Ну, может я не так выразился, прости. Может и не влюбился, но испытывает сильную эмоциональную привязанность это точно. Дима задумчиво посмотрел вдаль. — Это хорошо, или плохо? — Нормально, Дима, они живые люди со своими эмоциями и хорошо, что они их проявляют. Гораздо хуже, когда люди равнодушны друг к другу, — Алекс легонько коснулся его руки. Дима смутился и убрал руку, а Алекс, чтобы сгладить эту неловкость спросил. — Что за мероприятие у вас сегодня вечером? — Открытие фестиваля музыкального, обычно это очень яркое зрелище! Большой концерт, а в полночь праздничный фейерверк. Ребятам нравится. Они помолчали, разговор как-то не клеился. — Кстати, не жарко тебе в костюме? Может, ты хочешь переодеться? Могу предложить тебе нашу форменную одежду. Она, кстати, очень удобная. — Спасибо, У меня всё есть. Я просто переоденусь перед началом концерта. Майка с шортами, я так понял, подойдут? — В самый раз! Затеряешься среди наших мальчишек. Смотри только, чтобы тебя не пристроили по ошибке в какой-нибудь отряд. — Не пристроят, я скажу, что мой вожатый Дмитрий Алексеевич, я от него теперь никуда! — Алекс не удержался и потрепал Диму по волосам, а Дима покраснел от смущения. — Ты вот все обо мне спрашиваешь, а о себе так ничего и не рассказал. Алекс устало вздохнул и потер переносицу, как после долгого и сложного совещания. — Ты мне лучше скажи, у вас тут сало с картошкой можно на костре пожарить? Дима улыбнулся. — Романтики захотелось? — Уйти от всех захотелось. Куда-нибудь на пляж, ближе к морю и подальше от всего этого шума. Ты сможешь оставить своих ребят? — А что так? — Да, просто мне кажется... Мне кажется, кто-то меня просверлит сейчас взглядом. — Тебя? За что? — Потому что я «прихватизировал» их единственного и неповторимого вожатого. Вот за что! Ты посмотри, какие взгляды они на меня бросают? Дима обернулся, но никого из своих не увидел. — Нет никаких взглядов, простое любопытство! К тому же девчонки, наверняка, тобой очарованы. Ты же у нас как был красавчиком, так и остался, да еще зарубежный гость! — Девчонки говоришь? Ну-ну, очень интересно, — Алекс загадочно улыбнулся, поправил галстук и проговорил вполголоса, – обещаю тебе, что за первенство в их сердцах, точно не буду с тобой соперничать. Дима озадаченно посмотрел на Алекса. — И за первенство в сердцах мальчишек, тоже не надо. — Не буду, обещаю, — Алекс приложил руку к груди, как при клятве. — Меня интересует только твое сердце. Ну, что? Сбежим на пляж? Дима погрозил ему пальцем. — Господин Алекс Спарроу, вы толкаете меня на преступление. Да, уж ладно, ради такого случая. Сейчас только перепоручу своих Ирине и пойдем. Теперь тебе точно лучше переодеться. Там пляж, песок и на ноги что-нибудь попроще. Есть у тебя? — Есть, не беспокойся. — Тогда минут через двадцать, вон у той калитки. Видишь, куда дорожка уходит? — Лады, буду ждать там, а с тебя все же картошка и коробок спичек. Идет? — Идет. Алекс быстрым шагом направился в сторону гостевого корпуса, а Дима смотрел ему вслед. Вроде тот Лешка и не тот. Он уходил все дальше, и его поглощали вечерние сумерки. От этой картинки у Димы защемило в груди. От нахлынувших разом воспоминаний, которые калейдоскопом снова закружились у него перед глазами. *** Дима отыскал вожатую второго отряда быстро: Ирина еще собиралась на концерт и крутилась перед зеркалом в своей комнате. — Ир, я к тебе с просьбой, — он нерешительно замер в дверях, а Ирина обернулась и удивленно посмотрела на Диму. — Кто это у нас тут такой вежливый, когда надо? — Ириша, ну не обижайся на меня, я же тебе все объяснил, — Дима склонил голову набок и улыбнулся самой своей очаровательной улыбкой. — Ну, не сердись на меня. Мне, правда, больше не к кому обратиться. Ирина смущенно заулыбалась. — Тебе невозможно отказать, когда ты так смотришь. Ладно, хитрюга и вымогатель, давай говори, чего у тебя там случилось. — Слушай, тут такое дело. Понимаешь, мне нужно уйти, а с Инной Павловной договариваться мне не хочется, — Дима покрутил рукой в воздухе, — лишние вопросы и всякое такое. Ты не могла бы посмотреть на концерте за моими ребятами, чтобы они не разбрелись раньше времени? — Интересно, и куда это ты собрался? — Да, я обещал Алексею, ну Алексу, знакомому моему, ты же в курсе… Короче, нам поговорить нужно. Ирка облегченно вздохнула: «Не баба и ладно». — А-а-а, этот... Сколько вы с ним не виделись? — Много, Ира, в том-то и дело. Днем сама знаешь: куча дел, встречи, презентация эта — поговорить невозможно. — Ну, иди, что с тобой делать. Дима чмокнул ее в щеку и благодарно коснулся плеча: — Ирка, ты настоящий друг, никогда не забуду. — Забудешь, — она грустно уставилась на Димкины пухлые губы, — все так говорите. — С меня шоколадка! — Дурак ты, Димочка, разве мне от тебя шоколад нужен? — но Дима уже не слышал этого, он торопился. Ему еще нужно было усадить ребят на концерте и успеть заскочить в столовую за картошкой для костра. Ему внезапно захотелось, как можно скорее увидеть Лешку. Почему-то именно в эту минуту он ощутил всю нереальность происходящего. Лешка тут после стольких лет разлуки. И Дима стремительно сбежал вниз по лестнице к выходу, где уже толпились его ребята. Он окинул быстрым взглядом отряд, все ли на месте и двинулся в сторону сияющих огней амфитеатра. Когда ребята расселись, он еще раз пересчитал всех и удивленно приподнял бровь: — Где эта святая троица опять, я не понял? Ребята, кто видел Пантелеева, Тимошенко и Романовского? Егорушка подскочил на месте. — Дима, они с местными тусовались возле калитки, а потом не знаю куда делись. — Вот же черт. Ладно, оставляю вас на концерте под ответственность Ирины Александровны. Ведите себя как взрослые люди, она за вас передо мной головой отвечает, я скоро. Он внимательно оглядел ограждение амфитеатра. Вокруг собралось уже много местных жителей, которые всегда приходили послушать и посмотреть праздничный концерт. Ребят нигде не было. Дима вышел за ограждение и пошел по кругу, но среди толпы никого из артековских тоже не наблюдалось. — И куда подевались, засранцы? — он обеспокоенно всматривался в незнакомые лица. Пришлось вернуться в амфитеатр. «Засранцы» сидели на своих местах. Он погрозил им кулаком, а Данька только развел руками и примирительно закивал головой. Глаза у того подозрительно блестели, а ветровка оттопыривалась в области нагрудного кармана. Надо было подойти поближе и расспросить, в чем там дело. Поверить, но время поджимало, и Дима решил, что теперь с концерта они никуда не денутся. Ворота сейчас закроют и до финала без сопровождения вожатых никого не выпустят, а он к этому времени вернется. Он еще раз помахал Ирине и пошел к выходу. — Смотри, — Тимошенко толкнул Владьку под локоть, — Алексеич куда-то сваливает. Влад приподнялся и посмотрел ему вслед. Дима действительно вышел из амфитеатра и направился в сторону гостевого корпуса. Странно, Влад испытывал злость, как будто Димин уход что-то отнимал, что принадлежало ему. А потребовать это он не мог. Бутылка холодного пива, которая лежала за пазухой была как нельзя кстати, вот только хлебнуть из нее было невозможно. «Ладно, сейчас все начнут танцевать и пялиться на сцену, и можно будет незаметно выпить холодного пивка». Он провел рукой по груди и глянул на Даню, как тот справляется с желанием выпить. «Молодец Данька, вовремя сообразил купить у местных пацанов пару бутылок». Наконец, зазвучали фанфары и фестиваль объявили открытым. Влад еще несколько раз глянул на центральный вход, но уже через несколько минут распевал во все горло известные хиты, мерно покачиваясь в обнимку с друзьями. Данька каким-то чудом вскрыл сначала свою бутылку, а потом и две остальных, и они сумели хлебнуть значительную дозу. Приятная слабость разлилась по всему телу и стало не так важно куда и с кем ушел Дима. Тем более Гарцуева бросала на Влада многообещающие взгляды. Влад все никак не мог понять, как это он сразу не заметил, что Дашка положила на него глаз. Она всячески старалась то оголить плечо, то удачно повернуться, чтобы сверкнула загорелая грудь в вырезе прозрачной блузки. Владу почему-то стало смешно, и он глупо улыбался, посматривая на ее прелести. «Это конечно, не мой любимый размер, но на безрыбье и Гарцуева телка». Владу не терпелось поскорее вынырнуть из праздничной концертной суматохи и окунуться в расслабленное состояние дискотеки. С ее темнотой, крутящимся серебристым шаром и шаловливыми ручками, которые бы шарили по его ширинке во время медляка. *** Дима привел Алекса на тот самый берег, где они дурачились с Владькой после пробежки. Море было спокойным, а ночь тихой и безветренной, и костер разгорался быстро. Алекс с удовольствием насаживал на конец ветки небольшие кусочки сала и жарил их на открытом огне, ворочал картошку, время от времени протыкая ножом, чтобы она не подгорала и хорошо пропеклась. А Дима смотрел на него, на искры костра, которые с треском разлетались в разные стороны от падающих на них капель жира… и молчал. Разговор не клеился совсем, но Алекс не торопился. Не так просто разговориться после стольких лет. Он нашел хорошо пропеченную картофелину. — Держи, вот эта уже готова! Но Дима вдруг вскрикнул, выронил картошину из рук и подскочил, смахивая что-то рукой. Алекс сначала опешил, а потом увидел, что мелкий жучок впился Димке в спину и рассмеялся. — Чего смешного-то, помоги лучше! — Дима подпрыгивал на месте и никак не мог дотянуться до вредного насекомого, а Алекс, не переставая ржать, протянул руку и ловко припечатал наглеца. — Ой, больно же! — Димка вскрикнул и отступил на шаг назад. — Леш, ну ты чего? — Не обижайся, я просто вспомнил, как тебя осы покусали. Помнишь, мы к моему деду Матвею на пасеку ездили? Ты тогда задницей уселся на дедову рамку с медом, да так удачно, что придавил парочку, они тебе в зад и впились. Ты от неожиданности и боли штаны сдернул, и давай по двору круги наматывать, всю деревню своим криком на ноги поднял, а дед Матвей бегал за тобой и вопил: «Стой, зараза, стой не позорь деда! Штаны надень, едрить твою... !» Лешка изображал как Димка бегал, размахивая руками, вопил и бил себя руками по заднице, чтобы унять боль. Он заливисто смеялся, запрокидывая голову, и хлопал себя по коленкам. — Ой, не могу! Помнишь, ты потом всю неделю сесть не мог, а дед только злился и приговаривал: «Помогли деду, покосили сена, помощники, мать вашу.» Дима смотрел на ржущего Лешку и сначала просто улыбнулся, а потом заразившись его неуемным весельем рассмеялся тоже. У него, словно камень с души свалился, и не было между ними этих лет. — Все, Леха, всё! Хватит, — Дима держался за живот и утирал выступившие от смеха слезы. — Не могу больше! А Лешку словно прорвало: он смеялся и говорил, говорил, вспоминал все подряд. И как они познакомились, когда он спас Димку, вытащив его из воды. И все их проделки, и подвиги. И тайны, и клятвы. И спрашивал, спрашивал. И внимательно слушал, когда Димка рассказывал о себе. О том, что делал все эти годы, как жил без него. Как учился, как окончил школу и поступил в институт. И с замиранием сердца о том страшном дне, когда пришла телеграмма, что экспедиция, в которую в очередной раз уехали Димкины родители, пропала в горах… Ком, который стоял у Димки в горле, куда-то ухнул, и он до боли закусил кулак, чтобы подавить вырвавшийся всхлип. Лешка дернулся вперед и обнял его, с силой прижимая к себе. — Димка... Хороший мой. Я с тобой... Не надо. Но Дима не мог остановиться, пока вся горечь тех дней, которая так долго копилась в нем, не вылилась слезами. — Я скучал без тебя, Лешка... Расскажешь, что тогда случилось? — Конечно, у меня от тебя никогда не было секретов. Димка улыбнулся сквозь мокрые ресницы: — Гонишь, один секрет все же был? Лешка утвердительно мотнул головой: — Был. Но когда я расскажу, ты поймешь, почему я не говорил раньше. Они уселись поближе к костру, и Лешка начал свой неторопливый рассказ. Каждое слово давалось ему трудом, но сейчас была минута откровений и он говорил. « Знаешь, я ведь с детства был болезненным ребенком, и мама предпринимала все, чтобы вылечить меня. И однажды такая возможность появилась, но для этого нужно было ехать за границу и мама не стала раздумывать. Но если деньги на мое лечение нашлись, то на проживание родителей Детский Фонд помощи денег не выделял. Мама смогла ко мне приехать совсем ненадолго. Я хотел только домой, но она умоляла меня не отказываться от лечения. И я остался. Я был там совсем один и иногда мне казалось, что лучше умереть, так я скучал по дому и матери. Больница, в которой я проходил обследование, была большой, а процедуры долгими и болезненными. Зимой было особенно тяжело, и когда наступила весна, я стал подолгу гулять в парке. Видимо, у меня был такой несчастный вид, что однажды незнакомый мужчина, пациент этой же клиники, подошел ко мне, чтобы спросить, как мои дела. Мы разговорились. Вот так я познакомился с Эрнестом фон Гечмен-Вальдеком, а потом и подружился. Если бы не этот человек, я бы, наверняка, сбежал и все лечение, и все старания матери пошли бы коту под хвост. Эрнеста выписали намного раньше, но каждый день он приходил ко мне. Приносил фильмы и книги, подарил ноутбук, а потом сделал все возможное, чтобы мама смогла приехать ко мне снова. Каждый год благодаря Эрнесту я приезжал на повторное обследование и, конечно, жил в его просторном доме, ощущая постоянную заботу и внимание. Он оказался необыкновенно интересным, начитанным и добрым, к тому же красивым и вовсе не старым, каким он показался мне там, в больничной палате. Знаешь, больница ведь никого не красит, даже самая современная. Это он часами рассказывал мне о кораблях, пиратах и затонувших сокровищах. Приносил альбомы с репродукциями известных картин, рассказывал о знаменитых мореплавателях и не менее знаменитых их кораблях и парусниках. Вот тогда я на всю жизнь и полюбил их. Эрнест был инженером-судостроителем и заразил своей страстью меня. В небольших перерывах между процедурами он показал мне город и развалины старого замка, научил плавать и ездить на мотоцикле. Я и сам не знаю, как это вышло, но он стал самым близким и дорогим моим человеком, без которого я не мог жить, дышать, не мог оставаться без него ни одной минуты и… Я испугался. Понимаешь?» Дима кивнул в ответ. «Я вернулся домой и рассказал все маме. Представляешь ее состояние? Уже на следующий день она отправила меня к тетке. Я думал, что расстояние вылечит мои желания, от которых я сам приходил в ужас, но проходило время, а мое отношение к Эрнесту не менялось. Я скучал, он был нужен мне как никто другой. С теткой отношения у меня не сложились, я не мог никому рассказать о своих мыслях и проблемах, я остался один. Я и с тобой тогда подружился, потому что только в вашей семье не чувствовал себя одиноко. Ты был моей семьей. А потом Эрнест нашел меня, потому что не мог понять, что случилось. Что со мной происходит, почему я избегаю его, почему не отвечаю на звонки и письма. Он всегда был для меня очень близким человеком, и я не смог ему не сказать о своих совсем нетрадиционных чувствах. И Эрнест не испугался, не посмеялся надо мной, он просто поцеловал меня в ответ. В тот момент я понял, что нет на свете более счастливого человека, чем я, потому что я любил и был любим. Не знаю, поймешь ли ты меня, в России такие отношения не сильно распространены, и я искренно сочувствую таким людям, вынужденным ломать себя и свою жизнь, вместо того, чтобы быть счастливыми.» Лешка замолчал, погрузившись в воспоминания. Он не решался посмотреть на Диму, но тот первым нарушил молчание, стараясь говорить, как можно мягче. — Скажи мне, ты счастлив? — Дима смотрел ему прямо в глаза. — Да, Дим, я счастлив. Я занимаюсь любимым делом, живу со своим любимым человеком и это не девушка. — Лешка тяжело вздохнул. — Осуждаешь? — Нет, Леш, ты умный, взрослый, как я могу судить тебя. Ты слишком много значил в моей жизни… — Значил? — И значишь. И хорошо, что мы поговорили с тобой сейчас. Тогда, я бы все равно ничего не понял. Дима пошевелил длинной палкой угасающий костер и на белесых от пепла углях опять заплясали язычки пламени.