***
На первый взгляд ничего примечательного в тонком рыжем пареньке нет. Так рассуждает Олег, скользнув взглядом по очереди в супермаркете. Время позднее или раннее — не определить, но рассвет еще наступает. Не больше четырех часов. Контингент в этом районе самый разнообразный: тут и алкаши, пришедшие просить продать им алкоголь в неположенное время, и две ярко накрашенные девицы после клуба, хихикающие, как от травки. Они покупают бутерброды, вафли с кремом, мороженое и сосиски — значит, точно накуренные, с проснувшимся аппетитом. Олег стоит в очереди с пустыми руками, ждет своих сигарет, а этот рыжий — прямо за ним, с сырными «читос» и тремя баночками энергетика наперевес. Олег не смотрит на него сначала, он разглядывает девиц пристальным, масляным взглядом, проверяя степень их трезвости. Одна тут же перестает смеяться, трогает подругу за руку, отворачивается от Олега. Чувствует, видать, своим пьяным и укуренным мозгом, что этому незнакомцу улыбаться не надо. Девицы расплачиваются и уходят, к уставшей кассирше подползают алкаши, умоляя продать беленькой. Она спорит, они просят, круглосуточный супермаркет наполняется гомоном и истерическими нотками, которые бесят Волкова до зубного скрежета. — Это каждый день так, — вдруг подает голос рыжий парень сзади него. — Охранник уволился, нового найти не могут, а эти только рады. Олег оборачивается. Невзрачный на первый взгляд, при близком рассмотрении он очень даже ничего: из-под капюшона вылинявшей серой толстовки выбиваются рыжие прядки волос, синие глаза смотрят снизу вверх на Олега с плохо скрытым восхищением. Под глазами залегли темные круги. В электрическом свете супермаркета он белый, как привидение, но Олег успевает рассмотреть россыпь веснушек на щеках и остром носу. Красив, но на любителя. Олег, может, и не большой фанат рыжих, но вот этот восхищенный взгляд он видел слишком часто и знает слишком хорошо. Ради этого взгляда можно и постараться. — Ну, тогда придется преподать им урок, — легкомысленно улыбается Олег, глядя при этом на рыжего. — Урок…? — парень сглатывает, неуверенный, о чем речь. Олег не мешкает. Зачесывает пятерней волосы чуть назад, похулиганистей, для зрителя. Надвигается на троицу алкашей. — А ну дрыснули отсюда! — гаркает, замахивается, но с ударом не спешит. — Приличной женщине работать мешаете! Сбрызнули, быстро, считаю до трех. Двое помалкивают, а один — центральный, самый буйный — олицетворение фразы «трубы горят» — лезет вперед. Олег раздумывает над возможностью пропустить удар-другой: тогда, кассирша, без сомнения, сделает ему скидку на сигареты, а взволнованный рыжик, блестя синими глазами, предложит платок. С другой стороны, поиграть в героя можно и без разбитой челюсти. Алкаш, получив коронный в нос, отступает, а Олег играючи хватает его за лацканы поношенного пиджака и выпихивает на улицу, пока тот не успел накапать кровью на пол супермаркета. Двое других ретируются сразу, но Волков все равно кричит им вслед: — И чтобы я вас тут больше не видел! Займитесь лучше саморазвитием, почитайте Чехова! Рыжий снова сглатывает, глядя на Олега как на божество. Волков отмахивается: — Да ничего особенного, любой бы так поступил. Мудаки должны получать за свое мудачество. Купив сигареты у повеселевшей кассирши, Олег выходит, но не уезжает. Закуривает у мотоцикла, опершись о разрисованную подростками стену. Мотылек летит на свет. На выходе из супермаркета рыжий снова залипает на Олега. На его байк, кожанку, небрежно распахнутую на груди, на черную облегающую майку. На сигарету, зажатую в уголке рта. Олег знает, какое впечатление производит на неокрепшие юношеские умы. Это впечатление нужно подкрепить. — Молодой человек, а вы знаете, что энергетики вредят сердцу? — Не больше, чем привлекательные байкеры, — брякает рыжий и тут же затыкает себе рот. — Простите, это недосып. Я… Он собирается с позором сбежать, но Олег отходит от стены, глубоко затягивается, преграждает дорогу. — Недосып? — разочарованно тянет Волков. — То есть я не привлекательный? — Я не это имел в виду, — парень отчаянно краснеет, это видно даже в свете фонаря на парковке супермаркета. — Я — Волк, — представляется Олег, протянув рыжему руку. — Настоящим именем меня так давно не зовут, что я, честно сказать, забыл его. Рыжий смеется и протягивает холодную ладошку. — А я — Серёжа. Разумовский. — Нравятся байкеры, Серёжа Разумовский? — подмигивает Олег, не разрывая рукопожатие. Ответа нет, но он и не нужен. Волков наслаждается новой волной румянца, заливающей щеки Серёжи. Его веснушки теряются подобно островкам в прилив. — Номерок дашь? Если я правильно все разгадал? — Правильно! — тут же облегченно выдыхает рыжик. — Дам! Номерок, я имею в виду. Олег улыбается еще раз, коронный и похоронный, а мотылек летит на свет. **** Они переписываются несколько дней, от выходных до выходных. Олег узнает, что Серёже почти девятнадцать — в октябре исполнится. Что он закончил первый курс информатики МГУ. Что он работает по ночам и без энергетиков ну никак не справляется с нагрузкой. Что любит искусство итальянского возрождения, знает два языка программирования и является геем, но скрывает это от всех, кроме подруги. Обратной информации — по минимуму. Кличка — Волк, любимое пиво — «Гараж». Закрытый байкерский клуб, мотоцикл Харлей (у Олега совсем не Харлей, но раз Серёжа не разбирается в марках — не грех и приврать). В четверг Олег шлет ему дикпик, а Серёжа жутко смущается. Не отвечает полдня, но потом оттаивает. В пятницу утром, осознав, что поспешил, зовет рыжего «культурно отдохнуть» на музыкальный фестиваль, и тот с радостью соглашается. Час икс — шесть вечера. Олег подъезжает к его общаге, звонит. Серёжа появляется раньше, чем Олег успевает закурить. Солнце еще высоко, в конце августа темнеет поздно. Тепло, но уже не жарко. На Серёже большая белая футболка, голубые джинсы и такая же джинсовая куртка, а его волосы на солнце переливаются плавким красным золотом. — Привет, — он подходит немного неуверенно, но Олег не позволяет ему долго думать. Привлекает к себе и целует в губы, пока что без языка. — Привет. Прекрасно выглядишь, Серёжа. Поехали? Он кивает на мотоцикл, и синие глаза напротив загораются надеждой. Разумовский садится сзади, Олег надевает запасной шлем ему на голову и опять целует, перед тем, как застегнуть ремешок. — Держись за пояс, можешь за ремень джинсов. Когда я наклоняюсь вправо или влево — наклоняйся за мной, лисенок. Хорошо? Сережа, пунцовый из-за нежного прозвища, кивает. Дорога привычна в своей свободе, ветре и шуме. Это его дом, его страсть. Разумовский сидит тихо, дышит часто, Олег чувствует его сердцебиение спиной, и в этом тоже есть свой, особенный кайф. На одном из светофоров Олег оборачивается назад и спрашивает: — Ты голодный, Серёж? На фестивале будет по большей части пиво. — Ну, не очень, но… — Понял, остановимся по дороге и перекусим. Невнятных протестов он не слушает, и вскоре на горизонте и правда появляется заправка — с магазином-кафе быстрого питания. Серёжа остаётся снаружи, охранять мотоцикл. Когда Олег выходит из магазина, он слышит обрывок телефонного разговора. — Ну и что? Он не в Москве, этот фестиваль, ты про него не знаешь. Да не помню я название, какая разница. Меня обратно привезут, не дергайся. Марго, ты мертвого заебешь, прекрати быть такой подозрительной. Я не собираюсь на первом же свидании… Он хороший. — Кто хороший? — вручая Серёже хот-дог и капучино, он легко чмокает рыжую макушку. — Ты — хороший, — смущаясь, объясняет Разумовский, нажимает на отбой и прячет телефон в карман. — Марго, ну, моя подруга, считает, если я детдомовский, то меня нужно опекать. А меня — не нужно, я же с тобой. — Я сам всех опекаю, это правда, — усмехается Олег. — Один мой друг постоянно зовет меня Поварешкиным, потому что я готовлю на всю компанию. Кофе вкусный? Серёжа отпивает. — Очень. Спасибо. Скинь номер карты, я тебе верну… — Не обижай меня, лисенок, — хмурится Олег. — У вас же стипендии мизерные, так что дай мне о тебе позаботиться хоть немного. После небольшого перекуса, потискавшись у мотоцикла для поддержания настроения, они возвращаются на дорогу. Кофейный стаканчик Олег предусмотрительно забирает с собой — это ведь, как-никак, улика.***
— Сколько в нем «успокоительного»? — с порога спрашивает Дракон, едва Олег с полусонным Сережей появляются в дверях. — Триста миллиграмм, — отвечает Волков. — Он тощий, и к тому же было бы глупо, если бы он свалился с байка по пути. — Кто будет искать? — Подруга. Но она не знает, куда мы ехали. Родителей нет. Разумовский издает протестующий стон, ни Олег, ни Дракон на него внимания не обращают. — Телефон забрал? — Да. Дракон, я ж не пацан тебе, знаю, что и как делать. — Ладно, не кипишуй, — Дракон жмурится, потягивается и встает им навстречу. — На диван его? — Не-а, не гони коней, трое наших еще в дороге. Невежливо начинать без них. — Он же через часок-другой оклемается. — Ну так же еще веселее, — Вадим, наклонившись, приподнимает двумя пальцами подбородок полувменяемого Серёжи. Тот висит на Олеге, как пугало на жерди, качается, глаза стеклянные после наркотика. — Т-ты обманул меня, — неверяще бормочет Разумовский. — Да что ты говоришь! — присвистывает Дракон и оборачивается к Олегу. — Вот поражаюсь я тебе, Поварешкин. Таких сочненьких отхватываешь, и все на твою чернявую мордашку ведутся. — И на мотоциклетную куртку, — ради справедливости добавляет Волков, но похвала ему приятна. — Мотоциклетная куртка и у Кабана есть, но на него почему-то шлюхи штабелями не падают. — Кто сказал что-то про шлюх? — интересуется третий байкер, войдя с кухни в общую комнату. — Вспомнишь говно — вот и оно, — скалится Дракон. — Кабан, займись нашим гостем, уложи его вздремнуть, но последи, чтобы не сбежал. А Поварешкин пусть мясо маринует, тебе я это не доверяю. Трое опоздавших приезжают только к девяти, когда уже почти темно. Лось, Грифон и Мономах — потому что этот всегда любил выбиваться из коллектива, даже в вопросе прозвища. Беседа на веранде течет спокойно, по-дружески, как будто бы после шашлыков и водочки они шестеро завалятся спать, а не завалят кое-кого другого. Олег думает, отнести ли порцию мяса запертому в подсобке Серёже, но потом решает, что не стоит. Даже если он достаточно оклемался, чтобы съесть шашлык, в преддверии минета лучше не рисковать — рвота никого из них не заводит. Ночь спускается на поселок, воздух тяжелеет, становится сладким и душным. Шестерка байкеров возвращается в гостиную. Кабан приводит из подсобки Разумовского: тот упирается, глаза больше не стеклянные, речь связная. — Я не знаю, что вы задумали, но сейчас еще можно повернуть назад, — сбивчиво начинает он. Кабан толкает его на середину комнаты, ковер скрывает звук падения. Байкеры располагаются вокруг, Дракон и Олег — на креслах. Кто привез — тот сегодня почти главный (но самый главный все равно Дракон). — Эй, эй, лисенок, не гоняй пыль, — говорит Олег. — Посиди тихонько, тут взрослые дяди разговаривают. — Если вы из охотников за геями, я заплачу. Сколько нужно заплачу, и в полицию не пойду, я клянусь, только отпустите. — Ну, мы точно не из охотников за геями, — смеется Дракон, — мы и сами не прочь вжарить тебе под хвостик, малыш. А в ментовку ты и так не пойдёшь — у нас там все свои, бесполезно даже писать заявление — его скрутят вокруг дубинки и засунут тебе куда поглубже, усек? Дракон их главный, Дракон раз за разом отмазывает их от тюрьмы, так что если Дракон говорит, что в полиции все схвачено, то нет причин ему не верить. Серёжа, кажется, тоже верит и от того сникает. — Вы совершаете преступление. Похищение человека… — Э, не. Ты сам запрыгнул на Поварешкина, — поправляет его Дракон. — Увидел мускулистого байкера, и потёк, как настоящая шлюшка. — Нет! — Ну как же нет? Потёк, потёк. Согласился ехать куда угодно, чтобы на его хуе поскакать. Поскачешь, не переживай. У нас как раз акция для студентов: шесть хуев по цене одного. Серёжа заливается слезами. Сворачивается в комок на ковре, поджав колени к себе, а потом резко вскакивает и рвётся к двери. Кабан и Лось ловят его не без труда. Маленькое тонкое тело зажато между ними крепко, но он продолжает сопротивляться. — Тише, тише, лисенок, не дёргайся, — Олег подходит к Сереже и гладит его мокрую щеку. — Мы только поиграемся с тобой немного и отпустим, если будешь слушаться. — Я не хочу, — глухо стонет Разумовский. — Почему ты сделал это? Ты с самого начала планировал предать меня? Почему именно я? — Честно сказать? На байк цепляются многие девушки, и посмазливее тебя, но они умные, подозрительные. Их воспитывают так, чтобы к незнакомцам в машины не садились и не встречались в безлюдных местах. А ты полетел по первому зову, как мотылек. — Волк, но за что…? — И не ври, что не собирался дать мне на первом свидании — да ты мечтал о том, чтобы я разложил тебя прямо на той заправке и взял. — Я поверил тебе! Я думал, что встретил хорошего парня, что могу тебе открыться и довериться! — Не могу поверить, — встревает Дракон, — парни, так у нас целочка! — Вполне возможно, — кивает Олег. — Сосется он не особо уверенно. — Ну, нам то похуй, как он сосется. Главное — как сосёт. Шутка вызывает всеобщий смех. — На колени его поставьте, — приказывает Дракон. — В жопу первый Волк, раз наша шлюшка так к нему привязалась, но пусть сначала ротиком поработает. — Я не буду! — упирается Разумовский. — Не заставите! Его силком ставят на колени перед креслом Дракона. — А чего так? — недоумевает Вадим. — Тебе же нравятся байкеры? Всем шлюхам нравятся — уж мы-то знаем. Лучше не обманывай себя, киса, и нас не зли. — Я не умею, — скулит Серёжа. — Может рукой? — Ничего-ничего, мы расскажем и покажем, — Олег садится к нему поближе, сжимает пальцы на шее. — Тебе понравится, лисенок, вот увидишь. Под кожей бешено стучит пульс. Волков перебирает рыжие локоны — в полутемной гостиной они больше не светятся. Не сдерживается — кусает за шею под ухом, дурея от свежего нежного запаха. Молочный ягненок в стае волков. — Расстегни штаны и достань хуй, — начинает Дракон. — И не смей кусаться. Нас шестеро против одного: ты не представляешь, какой ад мы можем тебе устроить, если ты дашь нам повод. Белый от страха, Серёжа выполняет требуемое. На фоне крупного, перевитого венами члена Дракона, его рука кажется игрушечной. — Погладь его. Понежнее. Ладошкой вверх и вниз, давай. Теперь оближи залупу. — Я не умею, — снова затягивает Сережа. — Все когда-то бывает впервые, не беси меня, блядь! Рот пошире и вперед. Олег стягивает с Серёжи джинсовую куртку, пока тот препирается с Драконом. Щупает тонкую талию через футболку, поясницу, ныряет под ремень джинс, Разумовский ойкает, тянет руки, чтобы его остановить. — Ты соси, лисенок, не отвлекайся. Слушай, что тебе Дракон говорит. Шлепнув Серёжу по рукам, Волков расстегивает на нем джинсы. Тем временем багровая от прилившей крови головка касается Сережиных губ. Дракон держит юношу за волосы и тянет на себя, тот упирается, но уже не так активно. Байкеры надрачивают и одобрительно гудят, наблюдая за сценой. — Возьми его в ротик, шлюшка, быстро. Серёжа впускает член в рот и тут же отстраняется. — Он воняет! — А ты думал, член пахнет розами? — хохочет Дракон. — Ты же целка, а не идиот. Не выебывайся, соси. Разумовский честно пытается. По нему видно, что к горлу то и дело подкатывает тошнота, но он держится. Сосет неумело, медленно, Олегу остается только поразиться терпению Дракона. Главный сидит молча, сжав кулак в рыжих волосах, но сам пока не толкается. — Миленько, как будто щеночек палец лижет, — подытоживает Дракон. — Но если ты думаешь, шлюшка, что это называется минетом, ты фатально ошибаешься. Сейчас я тебя научу, как надо делать. Резким движением он насаживает ротик рыженького на себя, толкается глубоко и мощно, тот давится, мычит, пытается освободиться. — Не вздумай заблевать мне ковер! Раскрой рот пошире и спрячь зубы. Вот так, теперь еще глубже бери. — Н-не м-могу! — Соси, сука, или придушу сейчас! Воспользовавшись замешательством, Волков сдергивает с Серёжи джинсы вместе с бельем. Вокруг дырки — ни волоска. Олег внутренне усмехается: не дает он на первом свидании, ну конечно. Дракон толкается в рот Разумовскому теперь глубоко и ритмично. Лицо у того красное и залитое слезами, по подбородку течет слюна, он давится, скулит, но сильная рука в волосах не позволяет отстраниться. — Вот так бы сразу, блядь, а то все строит из себя целочку. Поварешкин, ты там на его жопу залип? — А чего бы не залипнуть, если такая сочная, такая беленькая, — отвечает Олег, сжимая ягодицы в ладонях. — Хороший мальчик… — Растягивать его будешь или так войдет? — Пусть попросит, — решает Волков. — Лисенок, слышишь? У тебя это в первый раз, если я войду по сухому будет очень больно, могу даже порвать тебя, так что попроси меня хорошенько. Дракон разжимает руку в волосах Разумовского, и тот отшатывается от насильника. — Не надо, Волк, я тебя прошу, умоляю, Волчик, не надо, — тараторит рыжий, стараясь одновременно отдышаться. Рот у него покрасневший от жёсткого трения, лицо мокрое и несчастное. — Что — не надо? Растягивать тебя не надо? Амбициозный ты у нас, лисенок. — Просто отпусти меня, не надо. Пожалуйста. Просто — не надо. — Мне кажется, мальчик не понял правила игры, — встревает Кабан. — Тебя все равно трахнут, сначала Волк, потом Дракон и все по очереди — ты можешь только попросить, чтобы тебя растянули перед этим. Хочешь залить Дракону ковер кровью — так и скажи. — Не хочу, — отзывается насмерть перепуганный Разумовский. — Не хочу. Волк, пожалуйста, подготовь… Пожалуйста, используй смазку. — Попроси еще, — улыбается Олег, наблюдая, как на бледном лице проступает предательский румянец. Его ебут, а он смущается — такие приколы только у целочек бывают. — Пожалуйста, подготовь меня к своему члену, — пряча глаза, повторяет Сережа. — Пожалуйста. Ты порвешь меня, если войдешь по сухому. Волк, прошу. Лось передает Олегу тюбик смазки. — Вот так бы сразу, — Дракон треплет Серёжу по щеке. — Теперь возвращайся, открывай пошире ротик, ты тут не закончил. Разумовский плачет, но слушается. Спустя еще несколько минут бешеной долбежки, Вадим спускает Серёже в рот. Тот давится, кашляет, пытается выровнять дыхание. — Хороший ротик, рабочий, — объявляет Дракон. — Такую давалку привязать бы в рабочем кабинете под столом и драть каждый день, как антистресс. — Теперь положите его на живот, — распоряжается Олег, и Кабан с Лосем тут же толкают Серёжу вниз, вдавливают немаленькими тушами в ковер. — Поварешкин, он что, и правда целка? — Нет сомнений, — Олег разводит ягодицы Серёжи и скользкими пальцами гладит сжатый вход. — Очень узкий, надо больше смазки. — Давайте только быстрее, — просит Грифон, тут очередь, если вы не заметили. — Подождешь, — огрызается Олег. — Ты сам когда последний раз привозил нам такое угощение? Вот то-то же. Грифон ворчит что-то себе под нос, но не спорит. Волков наклоняется к ушку, скрытому под рыжими спутанными прядками. — Лисенок, не зажимайся, впусти меня. Никто другой тебя готовить не станет. — Я пытаюсь, но не могу. Я не могу, — всхлипывает Разумовский. — Я сейчас сам его трахну, — говорит Дракон. — Это невозможно, когда он так просит и плачет… — Ты только что кончил, побереги силы для второго круга, — смеется Волков. — Не мальчик ведь уже. — Я не понимаю, Волк, зачем ты с этой дыркой нежничаешь, — Кабан, держащий руки Разумовского прижатыми к ковру, склоняет голову вбок. — Надеешься, что после наших игрищ оставишь его себе, как домашнюю шлюху? — Надеюсь, что нам не придется завтра закапывать труп, — тихо бормочет Олег, но Серёжа его слышит. Слышит, ахает и перестаёт сжиматься, впускает в себя один за другим скользкие от смазки пальцы Волкова. Сжимает зубы, сдерживая крик. — Вот так, лисенок, умница. Ты такой тесный и маленький, потерпи. Два пальца ходят в нем туго, дырочка рефлекторно сжимается, а Серёжа пытается расслабиться — это всегда хрупкий баланс. — Впустишь третий палец? — спрашивает Олег. — Ты видел член Дракона, а мой такой же, двух будет маловато. Воспоминание о недавних событиях толкает Серёжу за край, он снова содрогается в рыданиях и просит отпустить его. Олег, возбужденный и от того порядком злой, давит на вход уже тремя пальцами, резко входит, раздвигает словно ножницами нежные шелковые стенки. Крик Разумовского заглушает ковер и широкая ладонь Кабана. — Теперь достаточно. Порвать — не порву, но растрахаю как надо. Готовь попку, лисенок. Вытащив пальцы, он капает в пульсирующее от боли колечко еще смазки, надевает презерватив и рукой распределяет лубрикант по члену. — Волк, не надо. Волк, пожалуйста, не надо! Кабан снова зажимает ему рот рукой, а Олег приставляет головку к дырочке, водит ею по входу, тот горячий, сжимающийся. — Хороший мальчик, — шепчет Волков, — красивый, узенький, невинный. Я буду твоим первым — на всю жизнь меня запомнишь. Входит тяжело, туго. Серёжа отчаянно мычит в ладонь, хотя входит Олег нарочно медленно, чтобы не порвать. Крышу сносит от тесноты и жара, от горячего белого тела под собой, от россыпи веснушек и хрупких лопаток, торчащих подобно маленьким крыльям. Олег дуреет от этой беззащитности, звереет, вбивается до конца — ему самому больно от узости входа. Смазки много, но она не спасает. — Как тебе сучка? — спрашивает Дракон, его ладонь летает по члену, готовясь ко второму заходу. — Пиздец узкая, я как будто ухо трахнуть пытаюсь. — Тебе же русским языком сказали, расслабь дырку, блядь! — Дракон встает с кресла, склоняется и с силой шлепает Сережу по лицу. — Или нам бутылкой вход расширить? Разумовский опять заливается слезами. Угрозы на него почему-то действуют лучше, чем уговоры Олега. — Ты большой, — скулит рыжик, — мне больно. — Лисенок, тише, самое страшное уже позади. Расслабься для меня, ты же хотел этого. Хотел, чтобы я лишил тебя девственности. Волков начинает двигаться, набирает темп. Серёжа глухо воет, дергается, и приходится держать его за бедра, стиснув обеими руками. Член исчезает в покрасневшей дырке, растянутой до предела вокруг ствола, появляется вновь, и внутри остается только круглая головка. Кожа шлепает о кожу, Кабан не выдерживает — спускает Серёже на спину. Олег чувствует, что и сам скоро кончит. — Вот так, принимай меня полностью. Нравится, когда тебя трахают в попку? Нравится, малыш? Скажи. — Н-нравится, — неразборчиво мычит Серёжа. Оргазм сбивает с ног; сладкий, запретный. Погруженный в густую удушливую волну, Олег долго восстанавливает дыхание. Серёжу разворачивают, как куклу, ставят перед Драконом на четвереньки. Тот входит рывком, не раздумывая, забыв смазать презерватив. — Пусти! — вопит Разумовский, вертя задницей. — Больно! Порвешь же! — А я — не Поварешкин, сучка, — хмыкает Дракон и резким толчком натягивает юношеское хрупкое тело на себя. — Я тебя буду драть, а не уговаривать. Не реви, лучше приготовься к настоящей ебле. Свое обещание он выполняет: Серёжу шатает с каждым бешеным толчком так, что Кабану приходится держать его за плечи. Лось затыкает крики рыженького членом. Так, надетый на два крепких ствола, он стирает коленки и ладони о жесткий ковер, стонет глухо и больше не порывается сбежать. К рассвету Серёжу успевают выебать все шестеро по нескольку раз, истерев ему промежность в кровь. Олег берет его последним, когда все, кроме Дракона уже разошлись спать. Вадим сидит на диване, а Серёжа полирует ему член из последних сил: рыжий с головы до ног в липкой конче, губы воспалены от трения, задница в синяках, разъебана в хлам и протекает смазкой и спермой. С каждым толчком Олега она хлюпает, как у настоящей шлюхи в конце рабочего дня. Сейчас в Серёже почти не узнать того миловидного наивного юношу, которого он встретил в очереди в круглосуточном супермаркете. — Поварешкин? — Мм? — отзывается Олег. — Хочу в два хуя его выдрать напоследок. Ты в деле? — Ясен хуй, — Олег хватает Сережу за плечи и тянет на себя, укладывает спиной себе на грудь и опирается о спинку дивана. — Лисенок, не сжимайся. Будь послушным мальчиком. Входит в растянутую мокрую дырку, перехватывает под живот. Разумовский болезненно стонет, не соображая уже, кажется, ничего. Дракон подходит с другой стороны, приставляет головку к заполненной Олеговым членом дырке, надавливает. Измученный Серёжа слабо протестует, стучит по его груди кулаками, но тот едва чувствует эти удары. — Не брыкайся, шлюха. Посажу на бутылку, если не будешь слушаться. Второй член проталкивается внутрь с натугой и криками. Надетый на два ствола, Разумовский вдруг просыпается, визжит и пытается слезть, но против двух мускулистых байкеров ничего сделать не может. — Не реви, лисенок, — шепчет Олег, вбиваясь в податливое тело. — Ты сам со мной поехал. Ты этого хотел.