«Это очень грешно, но когда я с тобой, мне не нужен бог».
Осенью Лондон приобретал уникальный шарм. Туманы и моросящий дождь наполняли улицы прохладой, и какой-то недосказанностью тайны. Предметы и люди теряли чёткость, всё становилось зыбким, полуреальным. Воздух, хоть и полный влаги, вдыхался легко и имел приятную свежесть. Величайший сыщик современности, Шерлок Холмс, обожал Лондон в это время года, легко становясь его частью. Это другие могли жаловаться на вечную сырость и насморк, Холмс же был создан для этих улиц, этих туманов, появляясь на миг высокой таинственной фигурой, и тут же исчезая снова. Словно включив маячок среди серого марева, Холмс на ходу прикурил сигарету и, после нескольких затяжек, для контраста, глубоко вдохнул прохладный воздух, блаженно прикрывая глаза. Почти идеально. Почти. Жаль только, что завораживающую прелесть этого дня с ним не мог разделить его дорогой сосед. Уотсон, вероятно, пребывал сейчас в компании какой-нибудь юной особы, с которой имел радость познакомиться совсем недавно. С утра он очень придирчиво разглядывал себя в зеркало и расчётливо выбирал, какой одеколон он сегодня будет носить. А затем раскланялся с детективом и сказал, что его стоит ждать к ужину, но он может задержаться. Собственно, даже без участия Уотсона, Холмс не тратил времени впустую. Он пешком прогуливался по улицам города, направляясь в одно непримечательное местечко в Ковент-гардене. Пункт его назначения был известен немногим людям, но всё же имел за собой некую славу в узких кругах. Для того, чтобы знать об этом заведении, нужно иметь определённый интерес и связи, иначе догадаться о его местонахождении просто невозможно. У Холмса эти связи были. Он, как детектив, очень ценил подобные места — это хорошая возможность собрать самую необходимую, а порой и компрометирующую, информацию, что с большим успехом применяется в абсолютно разных делах. Осведомителей у детектива было предостаточно. И помимо детей-беспризорников в эту сеть входили и сотрудники подобных заведений. Холмс для себя отмечал, что самый трудолюбивый и преданный из них работал именно на Ковент-гарден. Детектив как-то оказал ему услугу — избавил юношу от многолетнего срока, сменив его существенно-мелким, когда предоставил неопровержимое алиби и доказал, что во время совершения жестокого убийства, он был в молли-хаусе, в котором теперь работает, и прекрасно проводил время с двумя мужчинами. Полный благодарности, теперь этот паренёк очень часто выручал сыщика информацией. Порой она не несла за собой никакой ценности, но в редких случаях имела очень большой вес, порой решающий судьбы. Спустя двадцать минут с момента, как погасла сигарета, рука Холмса легла на ручку входной двери. Сотрудники его знали и помнили — несмотря на то, что последний его визит был давно — поэтому впустили без лишних вопросов. Первый этаж помещения представлял собой небольшой, но уютный бар, в котором помимо барной стойки располагалось и несколько столов, за которыми сидели и общались разного вида господа. Контингент в этом заведении был исключительно мужской. Юноша бармен сразу узнал вошедшего, приветственно улыбнулся и даже начал махать рукой: — Здравствуйте, мистер Хо… — он не успел договорить, потому что детектив приложил к губам указательный палец, показывая, что стоит промолчать. Как только детектив приблизился к барной стойке, парнишка налёг на неё, с упором на локти, готовый внимательно слушать посетителя. — Здравствуйте, сэр, — снова поздоровался юноша, ещё более радостно, чем в первый раз, но уже более тихо. Так, чтобы его мог слышать только Холмс. — Не стоит называть моего имени так громко, Джонатан, — детектив улыбнулся в ответ, — вот, держи. Я, кажется, не отплатил тебе за помощь. Спасибо, — детектив протянул несколько купюр и парень тут же спрятал их в карман. — Вам спасибо, сэр, — его глаза блестели от удовольствия, которое ему приносило общение с Холмсом. Юноша находил этого мужчину крайне привлекательным, умным и очень благородным. Этот честный человек даровал ему свободу, а теперь ещё и платит за то, что он наблюдает за некоторыми гостями этого заведения. — Вам нужно что-то узнать, или вы пришли только за этим? — Да, я пришёл только чтобы расплатиться с тобой, — Холмс утвердительно кивнул. — Не уходите от нас так быстро, — парень выпрямился и развёл руками, — позвольте вас угостить. Что вы будете? Виски с содовой? — он тут же принялся доставать все необходимые ингредиенты, не отрывая взгляда от детектива, который согласился одним лишь кивком. Холмс оглядывал зал, подмечал некоторых посетителей и упражнялся в дедукции. По гостям сразу было понятно, кто здесь впервые, а кто завсегдатай. — Знаете, мистер Холмс, — парень интригующе посмотрел на детектива и протянул ему стакан с напитком, — к нам заходит один привлекательный мужчина, но не так часто. И сегодня он как раз здесь. Я думаю, он мог бы вам понравиться. Не желаете получить новое знакомство? — он ещё больше расплылся в улыбке, заметив, как Холмс изменился в лице. Детектив сделал резкий глоток и закашлялся. — Спасибо, Джонатан, но я уже давно таким не промышляю, — он покачал головой и спрятал взгляд на дне стакана. Холмс перестал посещать молли-хаусы после того, как съехался с Джоном Уотсоном, однако у него остались знакомые в этой сфере, которые иногда приходили ему на помощь. — У вас появился возлюбленный? — Джонатан с участием и превеликим интересом посмотрел на детектива и когда тот смолчал, парень сам сделал выводы. — О, как это интересно! Я за вас очень рад! Несколько минут прошли в глубоком молчании, которое нарушал лишь галдёж остальных посетителей. Джонатан протирал и так чистые стаканы, чтобы создать вид активной деятельности и хоть чем-то себя занять. — Сэр, — снова начал Джонатан, — вот тот мужчина. Вы должны хотя бы оценить его и сказать, был ли я прав в том, что он мог вам понравиться, — парень кивнул головой в сторону лестницы, что вела в верхние комнаты, предназначенные для уединения. Исключительно для того, чтобы не обидеть бармена, Холмс обернулся и взглянул на человека, которого ему так рекомендовал юный Джонатан. Детектив никогда не считал возможным то, что сердце может уйти в пятки, как выражаются некоторые люди. Но только так он сейчас мог описать то чувство, которое испытал во всей красе. Он был глубоко потрясён. Он — самый расчётливый и внимательный из всех людей на земле, готовый ко всему, никак не ожидал увидеть здесь этого человека: Джон Уотсон, улыбаясь и непринуждённо ведя беседу с каким-то джентльменом, направлялся к выходу из бара. Всё внимание Холмса было сейчас сосредоточено на его добропорядочном соседе и мужчине, с которым тот разговаривал. Мужчина этот был чем-то похож на самого детектива. Холмс нарочито долго держал на Уотсоне свой взгляд, до тех пор, пока Уотсон это заметил. Их взгляды пересеклись, и с лица Уотсона тут же пропала радость, с которой он только что спустился с верхнего этажа. Он был в смятении. Доктор что-то сказал спутнику, пожал ему руку и они распрощались. Мужчина, сопровождавший его, покинул здание, а Уотсон остался стоять неподвижно, неловко глядя в сторону своего друга, и нервно покачиваясь с пятки на мысок. — Думается мне, что он тоже вами заинтересовался, — хихикнул бармен, наблюдая за этой сценой. — Может, всё же подойдёте к нему? Холмс молча достал из кармана несколько фунтов стерлингов и положил на барную стойку, поблагодарив за выпивку и гостеприимство. Он поднялся, готовый уйти. Джонатан с ним попрощался: — Что вы, сэр, не стоило! Вы и так щедро заплатили за мою работу, — парень искренне удивился и отодвинул монеты в сторону, не желая их принимать. — Это не только за выпивку, юноша. Ты предоставил мне очень и очень ценную информацию, — Холмс указал взглядом в сторону Уотсона, который вроде бы терпеливо его ждал, но, кажется, был готов в любой момент сорваться с места и уехать из Лондона навсегда. — Вот как, — на лицо парня вернулась его торжествующая улыбка, и теперь он не постеснялся взять деньги. — Тогда — хорошего вечера, сэр! — он подмигнул сыщику и вернулся к своим повседневным делам, тем более, что как раз подошёл клиент. Но, принимая заказ и готовя напиток, изредка поглядывал на двух мужчин. Холмс спрятал руки в карманы пальто, чувствуя неопределённое волнение. Уотсон лишь приветственно кивнул, когда они поравнялись, и двинулся в сторону выхода. Холмс пошёл следом. Оказавшись на улице, оба тут же достали сигареты, и закурили в неловком молчании. Первым тишину нарушил доктор: — Право, не ожидал встретить вас здесь, — он сощурил глаза, выпуская струйки дыма и зашагал нарочито медленно, предвкушая неприятный разговор. — Взаимно, — Холмс нахмурился, — Но я здесь исключительно из-за деловых интересов. У меня здесь осведомитель, если вам это интересно. Уотсону безусловно было интересно. В такие заведения люди обычно приходят лишь из желания завести приятное знакомство, которое потом выльется в приятный вечер. Холмс в число таких людей вряд ли входил и Уотсон ни на миг не усомнился в его словах. Детектив тоже был заинтересован в целях визита доктора в подобное место не меньше, но решил не смущать соседа неудобными вопросами. Тот и сам готов был всё объяснить. — Вы уже наверняка поняли, почему встретили меня здесь сегодня, м? — Уотсон с некоторой раздражённостью в голосе поджал губы. — Есть некоторые выводы, — подтвердил Холмс. — И я думаю — самые правильные. Вы никогда не ошибаетесь, Холмс, — доктор отвёл взгляд и вытянул руку, чтобы поймать кэб. Транспорт нашёлся быстро. Дорога вышла долгой из-за слякоти на улице и неловкости между пассажирами. Каждый из них думал о происшедшем и в равной степени испытывал чувство поражения. Уотсон знал, что когда-нибудь все его секреты будут открыты сожителю. Но это своё увлечение он оберегал с бо́льшим трепетом, потому что не мог угадать реакцию друга. Это знание могло вызвать у Холмса отвращение, гнев, или что-то в этом роде. И тогда не видать больше Уотсону ни Бейкер-стрит, ни своего компаньона. Но детектив подозрительно долго молчал, не желая высказывать своего мнения и давать оценку действиям доктора. Это успокаивало и настораживало одновременно. Но Уотсон был рад, что на него не накинулись с расспросами и дали время всё обдумать и взвесить. Холмс молчал именно по этой причине, потому что не считал нужным докучать своему другу, который и так, очевидно, находился в самом неловком положении. Уотсон всегда сам шёл на контакт и детектив надеялся, что со временем тот ему всё расскажет. А если нет — так тому и быть. Каждый имеет право на свои секреты. Всё же, доктор не догадывается о том, что Холмс тоже в своё время был не редким гостем на Ковент-гарден. И пока они в тишине ехали домой детектив мог думать о своём и делать некоторые умозаключения. «Вы никогда не ошибаетесь, Холмс» — эхом разносилось в голове у сыщика. Конечно, это был неоспоримый факт. Но сегодня он был повержен в пух и прах. Его сосед, всегда увлечённый прекрасным полом и даже некогда женатый, очень чётко укрепил за собой позицию дамского угодника. Холмс никогда не ставил под сомнение его предпочтения. Да и Уотсон не давал повода усомниться в себе. Теперь же Холмс смотрел на своего соседа совершенно иначе. Через призму новой тайны, которая ему открылась по совершенной случайности. И эта тайна оказалась одной из самых интересных, которые ему удавалось когда-либо знать. Он никогда не думал о Уотсоне в таком ключе. По крайне мере, никогда не позволял себе об этом думать. Но Уотсон — любимчик дам, знаток женщин трёх континентов — не брезговал обществом других мужчин. Более того, сам искал с ними встреч. Это не было похоже на мимолётное увлечение или эксперимент, это точно не в характере Уотсона. И Холмса это будоражило. Он мог сказать, что его сожитель определённо привлекателен и очарователен для представителя любого пола. Да и для него тоже. Рыжеватые волосы и серые глаза, которые то и дело смотрели на Холмса с восхищением; атлетическое телосложение, которое детектив имел удовольствие оценить в турецких банях; крепкие, но в то же время очень нежные руки — это не могло не вызывать симпатию. Но не шло ни в какое сравнение с внутренними качествами Уотсона, и чертами его характера, которые Холмс особенно ценил. Открытость, доброжелательность, честность, не так уж часто встречаются в этом мире. Как и верность, спокойствие в самых сложных ситуациях, вкупе с готовностью защищать то, что ему дорого. Только этот человек пробудил в детективе потребность в общении, одобрении и совете. Этот человек слишком много значил для Холмса, как самый преданный и искренний друг. Но теперь всё словно изменилось. Даже воздух между ними стал особенным. Вернувшись в родную гостиную на Бейкер-стрит, Холмс сразу сел в своё кресло и закурил любимую трубку. Уотсон последовал его примеру и заговорил: — Холмс, — он позвал друга, смотря куда-то в стену, — я бы очень хотел, чтобы то, что вы сегодня узнали, осталось в тайне. — Неужели есть сомнения? Вашу тайну я буду хранить как собственную, — согласился детектив, чуть выпрямляясь в кресле, — и не буду задавать лишних вопросов, если вы того захотите. Позвольте только спросить — почему вы решили скрывать это от меня? Разве я не заслужил вашего доверия? — Вы, безусловно, человек, которому я доверяю больше всего, — начал Уотсон, теперь смотря на собеседника, — но я не мог предугадать вашу реакцию. Мне, как и всякому человеку в такой ситуации, казалось, что вы надо мной посмеётесь, а может и вовсе не будете больше иметь желания жить со мной в одном доме. Это очень грешно и противозаконно. Но я был уверен в том, что вы не отдадите меня под суд, да и мне он был не страшен. Страшнее суда было ваше последующее ко мне отношение. Уважаете ли вы меня от этого меньше? Как вы теперь на меня смотрите? — С еще большим уважением, дорогой, — Холмс улыбнулся, и Уотсон ощутил облегчение, — вы так долго водили меня за нос. Это достойно всяких похвал. А что касается вашей инверсии — меня это нисколько не смущает. Скажите, нравлюсь ли я вам меньше от того, что я предпочитаю бренди красному вину? — детектив очень тонко намекнул и проследил за реакцией друга. Тот немного нахмурился и тут же ответил. — Нисколько, Холмс. Ваши вкусы — дело исключительно ваше. Тем более — в большинстве они у нас совпадают, — губы Уотсона тронула спокойная улыбка. Он явно был доволен исходом их диалога. — И я про то же, Уотсон. Я уважаю вас и ваш выбор и никогда не стану вас осуждать. Любовь — не преступление. А теперь приглашаю вас выпить за взаимное уважение, — Холмс поднялся и отправился за выпивкой. — И за любовь? — хмыкнул Уотсон, выглядывая из-за кресла. Он заметно расслабился. — И за любовь, — подтвердил Холмс. Через пару тостов мужчины вели беседу на отвлечённые темы, не возвращаясь к изначальной. Звонкий смех наполнил стены гостиной. Холмс и Уотсон чувствовали абсолютную расслабленность, какую они обычно испытывали, находясь дома, в компании друг друга. Время пролетело незаметно, да и алкоголь практически выветрился. Доктор ненадолго ушёл в свою комнату, чтобы взять очередной роман, почитать в тепле и уюте гостиной, пока его сосед о чём-то думает. И пока Уотсон был по уши погружён в незаурядный книжный сюжет, Холмс безуспешно пытался отогнать от себя мысли, которые беспрестанно роились у него в голове. Это было как новое дело, раскрытие которого требует больше деталей и точности во всём. И детектив знал, что не успокоится, пока не узнает всё, что ему нужно. Одним из основных вопросов, занимавших детектива было, расценивает ли Уотсон его как привлекательного человека и потенциального партнёра? И хотел бы доктор более тесного контакта с ним? Холмс, как он сам недавно выяснил, хотел, но не считал это возможным. Он не думал, что тайные желания станут так терзать мозг, после сегодняшнего откровения. Вынырнув из мыслей, Холмс не постеснялся спросить: — Позвольте узнать, дорогой… Услышав голос соседа, Уотсон немного испугался — он думал, что детектив сейчас в Чертогах, и можно не ждать его возвращения ближайший час, а потому спокойно читал книгу. — …вопрос будет несколько откровенным. — Что вас интересует? — доктор аккуратно согнул уголок книги, чтобы потом не потерять страницу, на которой остановился, и снял свои очки для чтения. — Эти встречи, они чисто… для снятия напряжения, или есть человек, которого вы любите? Я имею в виду, постоянный партнёр, — Холмс сложил ладони в излюбленном молитвенном жесте, прислоняя кончики пальцев к губам, и внимательно глядя на Уотсона, который немного оторопел. — Если есть, то вы можете больше его не прятать. Я был бы рад знакомству с вашим избранником. И вы могли бы встречаться здесь. Я не имею ничего против, — детектив чувствовал некоторые уколы ревности, но всё же принимал то, что Уотсон никогда не будет верен только ему. Пускай их и не связывало ничего, кроме крепкой дружбы. — Нет, Холмс, что вы, — доктор неловко посмеялся, — но мне приятно ваше одобрение и участие. Очень. Право, я едва надеялся на нейтральную реакцию, а о поддержке с вашей стороны я и не мечтал. А что касается вашего вопроса… Постоянного партнёра у меня нет. Но вы так же спросили, есть ли человек, которого я люблю? Здесь ответ будет «да», — он даже кивнул, и интригующе отвёл взгляд, явно не собираясь раскрывать личность этого человека, — но он никогда не будет моим. — Вот как? — Холмс удивлённо вскинул брови и чуть ровнее сел в кресле. Чуть напрягся. — Никогда бы не подумал, что есть кто-то, кто может не ответить вам взаимностью. Вы говорите про мужчину, с которым я вас видел? — детектив сощурил глаза. — О, нет! — доктор рассмеялся уже более жизнерадостно. — С Льюисом меня связывает очень немногое, если вы понимаете, о чём я. А тому человеку принадлежит моё сердце и душа — не тело. Но он об этом вряд ли знает, — закончив говорить, доктор неловко опустил взгляд, понимая, что возможно сболтнул лишнего. — И знаете, час уже поздний. Пожалуй, я отправлюсь спать, — он поднялся и поспешил удалиться, чтобы избежать предстоящих неудобств, но застыл у выхода, когда Холмс сказал: — Этот человек женат? — Холмс не смотрел в сторону доктора, оставив взгляд на кресле, которое тот только что покинул. Молчание длилось слишком долго, и детектив уже не надеялся на ответ — задел за живое. Но всё же он услышал тихий голос Уотсона: — Разве что на своей работе, — после этих слов доктор почти сбежал из гостиной, оставив Холмса наедине с осознанием, пронзившим всё его тело, точно тысячью стрел. Это был слишком явный намёк, который расставлял всё на свои места, и пазл в голове Холмса моментально сложился в одну целостную картину. Он ощутил себя абсолютным глупцом, осознав, что на протяжении долгих лет не замечал за Уотсоном подобных наклонностей, тем более в свою сторону. И более того, не замечал этого по собственной прихоти — сразу определил подобные мысли как то, к чему не стоит возвращаться, и не позволял себе сомневаться, опровергать, проверять свои сомнения. Теперь у него был только один способ загладить вину — вверить себя Уотсону целиком. Боже, он и подумать не мог, что сердце и душа Уотсона всё это время были в его руках, а он так неосторожно с ними обращался, сам того не ведая.***
На протяжении месяца Холмс вынашивал план, как бы привести всё в совершенный порядок в их отношениях с Уотсоном. Впервые в жизни он назвал себя трусом, и решил брать не словом, а делом. От чужого имени он телеграфировал Уотсону сообщение о том, что сегодня вечером его ждут на Ковент-гарден. Холмс боялся говорить напрямую, несмотря на взаимность со стороны Уотсона. Это ведь не очередной эксперимент в познании себя, своих чувств, реакции и своего тела, не просто необходимость избавить себя от напряжения — это нечто совершенно новое, неизведанное и неподвластное разуму. Это самые волнующие чувства, которые Холмс, как и многое другое, осознал лишь при помощи своего чуткого биографа. Словно раньше эти чувства были заточены в непрошибаемые арктические льды, но пришла оттепель, которой был Уотсон. Но когда доктор получил телеграмму, он испытал ужасную растерянность. Теперь он чувствовал полное отторжение и нежелание появляться в подобных местах. Только не после того как чуть ли не напрямую признался Холмсу в своих чувствах, в тот день, когда этот человек узнал о том, что доктор посещает молли-хаусы, чтобы уединиться с малознакомыми мужчинами. Это было постыдно. Раз он обещал Холмсу — который об этом даже не догадывается — свою душу и сердце, то и тела своего он никому не позволит касаться. Это превратно и пошло. Скорее всего, телеграмму послал Льюис — этот мужчина заинтересован в их общении больше, чем сам Уотсон. И доктор подумал, что уровень их отношений позволяет ему просто оборвать все связи, не попрощавшись. Уотсон остался дома, дожидаясь соседа к ужину. Но тот где-то задержался, и доктор приступил к трапезе в одиночестве. Тем временем Холмс спокойно сидел на кровати, глядя пустым взглядом в окно. Со стороны он выглядел спокойным, как удав, но внутри бушевала едва сдерживаемая буря эмоций. В комнате было душно, и Холмс снял с себя пиджак и жилет, оставшись в рубашке, на которой расстегнул верхние пуговицы. Изнутри его пробирала противная дрожь, и он решил избавиться от неё посредством бутылки вина, которую прихватил с собой, как и два бокала. Наполнив лишь один, Холмс тут же его осушил, стоя напротив окна, с трепетом ожидая увидеть за ним знакомую фигуру, что направляется к нему. Но Уотсона не было. Ни через час, ни через два. Прождав друга в общей сложности три часа, Холмс пришёл к мысли, что тот не получил от него приглашения, или его вовсе не было дома. Так что ждать смысла нет. Нужно возвращаться домой. Погода была ни к чёрту: как только Холмс вышел из бара, хлынул дождь. Всё сегодня было против сыщика. Это подкосило его и так нервное настроение, и он отправился обратно на Бейкер-стрит подвыпившим и расстроенным. Уже дома Холмс избавился от промокшей верхней одежды. Всю дорогу он шёл с непокрытой головой и его волосы тоже вымокли. Это вызывало раздражение, но детектив предвкушал тепло гостиной, тем более — голова его была лёгкой от выпитой бутылки вина, и ему всё было по плечу. Но прежняя тоска, нахлынувшая на него вместе с принятием того, что Уотсон не придёт, вернулась, когда Холмс пересёкся с другом в гостиной. Тот сидел в своём кресле и читал книгу, но услышав шаркающие шаги, повернулся. — Вы сегодня поздно, — заметил доктор, откладывая книгу, а вместе с ней и очки. — Почему вы не пришли? — нахмурился Холмс, застыв на месте. — Где вы хотели меня сегодня видеть? — так же нахмурился доктор, поднимаясь со своего места и вставая напротив детектива. — Я же вам телеграфировал, — мужчина провёл рукой по влажным волосам. — Это вы звали меня на Ковент-гарден? — доктор наклонил голову, заглядывая в голубые сияющие глаза сыщика. — Да. Я хотел нашей встречи в более откровенной обстановке. Там вы бы сразу поняли, что я хочу вам предложить, — с вызовом произнёс Холмс, немного выпячивая грудь. Он сразу перешёл к откровенной сути вопроса — терять ему было нечего, а вино, бурлившее в крови, придавало пылкости и самонадеянности. — Я не могу вас понять, — Уотсон протёр уставшие от чтения глаза и выдохнул. — Вы хотели предложить мне, — он обвёл пальцем силуэт детектива, — себя? Холмс кивнул несколько раз и положил руки на плечи доктора. — Вы не возражаете? — Холмс выжидающе смотрел на его лицо. Уотсон чуть покачал головой. — Нисколько, — доктор продолжал бегать глазами по сосредоточенному лицу детектива, не в силах сделать первый шаг. Холмс сделал этот шаг вместо него. Он немного наклонился — Уотсон был чуть ниже его ростом, и сейчас эта разница была ощутима, — и коснулся губ доктора своими, сначала неуверенно, но затем, почувствовав ответную реакцию, углубил долгожданный поцелуй и притянул доктора ближе, прижимаясь к его напряжённому телу. Губы детектива были сладкими и терпкими от выпитого им вина, а Уотсон был на вкус точно мёд. Через несколько блаженных секунд рука доктора легла на грудь Холмса. Он отстранил от себя детектива и заглянул в его голубые глаза. Взгляд Уотсона был взглядом человека, который не верит в подлинность того, что сейчас происходит. Будто не может его с таким рвением целовать человек, который не замечал его чувств на протяжении долгих лет. Будто не может быть такой ласки и взаимности. Но Холмс, как и всегда, развеял все его сомнения и поцеловал ещё раз — со всей нежностью и желанием, которые лишь силились от долгого ожидания. — Вы что же, пили? — хмыкнул доктор. — Я планировал разделить ту бутылку вина с вами, но вы не явились, — немного обижено выпалил Холмс и попытался поцеловать Уотсона ещё раз, но тот его остановил: — Поймите меня правильно, милый — я не поехал не потому, что не хотел вашей компании. Я подумал, что меня хочет видеть кто-то из старых знакомых. Но я дал себе обещание больше не казать носа в молли-хаусы. После того, как вы узнали обо мне то, что я скрывал… Вы ведь почти сразу поняли, что человек, к которому я питаю глубокую симпатию, при том, как я думал, безответно — это вы? — Увы, я начал сознавать это только после ваших слов о том, что ваш возлюбленный женат на своей работе, — признался детектив. — А я до настоящего момента не догадывался о том, что всё не так тщетно, как я изначально себе представлял, — Уотсон ласково улыбнулся, пальцами взяв Холмса за подбородок. — Как долго мы были слепы, — он наградил Холмса ещё одним поцелуем, чувствуя, как тело сыщика подрагивает от горячих прикосновений. Детектив начал было расстёгивать жилетку своего соседа, но тот опять его прервал: — Давайте поднимемся в мою комнату. Здесь нас могут застукать, — часто дыша, произнёс Уотсон. — Только прошу вас, не медлите. Мне кажется, я не выдержу бóльшего ожидания. — Я тоже, Уотсон. Я тоже, — ответил Холмс и последовал за доктором. Времени, затраченного на дорогу до комнаты, хватило, чтобы, что называется, подлить масла в огонь и распалить новоиспечённых любовников ещё сильнее. И тем не менее, одежда снималась играючи-медленно, поцелуи были сладко-томными, но быстро сменялись на нетерпеливые и напористые. Всё было так, как представлял Холмс: Уотсон владел им, как искусный любовник, при этом, трогая душу своими самыми нежными словами. Доктор был невозможно красив и аккуратен. Под некогда бархатной кожей, которая теперь была влажной и липкой от пота, играли напряжённые мышцы. На лбу выступила испарина и несколько прядей его рыжеватых волос выбились из причёски, которая совсем недавно была аккуратней некуда. Умелые руки дразнили, сжимали, хватали, гладили и ласкали, лезли всюду, и всюду доставляли удовольствие, которое, пожалуй, ни с чем нельзя было сравнить. Покрасневшие и влажные от поцелуев губы шептали на ухо Холмса вещи, от которых закипала кровь. Детектив выгибался, ахал и зажимал рот рукой — стон сейчас мог выйти непозволительно громким. Он лежал обласканный и зацелованный на смятых простынях и с каждым движением Уотсона сминал их ещё больше, цепляясь своими великолепными пальцами. А после Холмс обнимал Уотсона с таким трепетом, с каким обнимают самое дорогое, что только есть на земле. Уотсон ведь был тем ещё сокровищем. Его сокровищем. Он не желал отпускать доктора и крепко прижимал его к себе одной рукой — другой он гладил непослушные и немного влажные волосы. — Мы с вами нагрешили на несколько жизней вперёд, — прозвучал голос Уотсона, после того, как тот обрёл способность говорить. — Любовь — не грех, — сказал Холмс, прикрыв глаза. Такое активное физическое напряжение заставило его тяжело дышать, и он старался выровнять дыхание. — Я могу считать это ответным признанием? — Уотсон приподнялся и навис над лицом Холмса, чтобы поцеловать его в кончик носа. — Нет, — нахмурился детектив, — а вот это можете, — он схватил Уотсона за плечи и перевернул, сменяя их позиции — теперь он был сверху, поцеловал его глубоко и влажно и сам едва не задохнулся от своей пылкости. — Отныне вам принадлежит моё сердце, тело, разум — всё, что пожелаете, душа моя. Всё. Глаза Уотсона заблестели от подступающих слёз. — Не стоит слёз, дорогой, — произнёс Холмс. — Иначе я тоже не сдержусь, — он почувствовал подступающий к горлу ком и попытался его сглотнуть. — Да, пожалуй. Это будет не лучшее завершение вечера, — согласился доктор и пальцами протёр глаза. Затем он мягко поцеловал детектива в щёку, — вы всё ещё желаете разделить со мной бутылку вина? — Желаете выпить? — Холмс поднялся и встал, обнажённый, не прикрываясь ни покрывалом, ни чем либо, подошёл к своему комоду и открыл самый нижний ящик. — У меня кое-что найдётся, — он достал тёмно-зелёную бутылку бургундского вина. — Я бы рекомендовал вам накинуть что-нибудь, иначе нам придётся забыть про вино, — улыбнулся доктор и отвёл взгляд, давая Холмсу возможность что-нибудь надеть. Детектив быстро поднял с пола рубашку, которая оказалась достаточно длинной, чтобы чуть прикрыть красоту его тела. Хотя вернее было бы — чуть задрапировать. — Знаете, Холмс, — спустя минуту сказал Уотсон, наблюдая за тем, как его возлюбленный упорно что-то ищет, оставив бутылку вина на прикроватной тумбе, — я отправлюсь завтра на Ковент-Гарден и попрошу Джонатана предупредить моих прошлых знакомых о том, что мы с ними больше не увидимся. — Юноша будет очень рад, если вы скажете ему, что причиной тому — Шерлок Холмс, — хихикнул детектив, прекращая рыться в коробках и оборачиваясь к Уотсону. — Да? И от чего же? — Джонатан был очень взволнован, когда вы не явились прошлой ночью. Я предупреждал его о вашем визите и попросил дать ключи от нужной комнаты, как только вы зайдёте в бар, и мне даже кажется, что он ожидал вас больше, чем я. — Он ваш старый знакомый? — Можно сказать и так. Я помог ему на суде и теперь он помогает мне. Этот паренёк и есть тот осведомитель, о котором я говорил. Он немного наслышан о том, что я холостой человек, который никем не интересуется и, прознав, что я жду нашей с вами встречи, был счастлив и с радостью взялся за то, чтобы направить вас в нужную комнату. Да и будем честны — в тот день, когда я встретил вас там, именно он обратил моё внимание на вас, сказав, что к ним захаживает один привлекательный мужчина, с которым он может меня познакомить. Вот так совпадение, верно? — Холмс не переставал улыбаться, смотря на удивлённого Уотсона. — И вправду, — доктор улыбнулся в ответ. — Вы правы — завтра я упомяну вас, порадую юношу. И поблагодарю за комплимент. Не смотрите на меня так, Холмс, вас я ещё успею отблагодарить за все комплименты, которые вы уже успели мне сделать. — Я ловлю вас на слове, милый. А как думаете, миссис Хадсон уже отошла ко сну? Мне не хочется снова одеваться, но нужно сбегать за бокалами, — вопрос был риторическим, и когда Уотсон пожал плечами, детектив двинулся в сторону двери. Уже через несколько минут он вернулся с заветным трофеем в руках. Залез под одеяло к Уотсону и сел, заставив того держать бокалы, пока он открывает бутыль. Граали были наполнены быстро. — Всегда мечтал выпить вина, лёжа в кровати, — признался Уотсон и поднял бокал. — Но даже представить себе не мог, что разделю это с вами. — За любовь? — За любовь, — улыбнулся Холмс, — и за нас! В тишине комнаты прозвучал звон бокалов. А немного позже, тихий, счастливый смех, и ещё один тост: — За самого лучшего человека на земле, Уотсон. За вас. — Это моя реплика, Холмс. Вы правы во многих вещах, но тут не спорьте, хорошо? — Не буду. Тогда — за двоих? — В любви каждый для другого — самый лучший. И думаю, что это единственное проявление гордыни, которое не считается греховным.