Вот так выглядит обычная жизнь?

Громкий будильник с ненавистным рингтоном заставил открыть заспанные глаза. Он не хотел ничего. Не хотел видеть, слышать, чувствовать, разве что провалиться обратно в эту чёрную, пожирающую любую реальность, бездну. Натаниэль всегда засыпал совершенно обессиленный, словно из него выкачали всё до единой капли. Последствием таких ночей являлось отсутствие снов и желания жить на утро. Свет, сочившийся из штор, яркой полосой ответил тело парня на две части. Долгую минуту он сверлил своим потухшим взглядом потолок. Голубые радужки блуждали по безупречно ровному и чистому потолку. Натаниэль возненавидел этот бардово-коричневый цвет, в который была окрашена его комната. Он походил на цвет засохшей, уже свернувшейся крови, от вида которой хотелось блевать. Запах, стоявший в комнате, убивал ещё сильнее. Моющие средства, которыми пользовались изо дня в день горничные, и неприятный освежитель воздуха. Выключить будильник и встать с постели казалось почти непосильной задачей, но кое-как парню это удалось. Ещё более мерзким на вид, чем потолок, оказалось собственное отражение, которое бросилось в глаза, стоило только подойти к шкафу. Распахнув его, он подробно оглядел каждую деталь одежды, которую ему предстоит надеть чуть позже, для начала - душ. Натаниэль никогда не засиживался надолго в ванной комнате, не был фанатом разных бальзамов и прочих средств по уходу, не разглядывал себя подолгу в зеркале и уж точно не пел там. Пробыл юноша в комнате от силы минут пятнадцать, включая манипуляции с феном, дабы высушить волосы. Взглянул в зеркало на себя парень только перед уходом из ванной, чтобы поправить причёску и не выслушивать в очередной раз упрёки по поводу своего внешнего вида. В спальне его ждал всё тот же полумрак и открытая дверца шкафа, напоминающая, что скоро ему придётся на время покинуть дом. Ещё никто не постучался в дверь, не нарушил его личное пространство, но скоро это сделают, обязательно. Времени оставалось как раз на то, чтобы одеться и прихватить с собой немногочисленные вещи. Классическая рубашка, чёрные брюки и серая жилетка - эти вещи входили в состав его «осенне-весенней формы». Многие ученики по-всякому модернизировали эти вещи, подшивая что-то или добавляя аксессуары, но у Натаниэля совершенно не было желания это делать. Единственное, что он сменил - это обувь, туфли казались ему не совсем практичными и поэтому он заменял их кроссовками, благо, в уставе подобная обувь не считалась запрещённой. Чёрный потрёпанный портфель ждал своей очереди, валяясь на рабочем столе. Натаниэль проверил его содержимое. Пара книг, которые понадобятся ему на уроке литературы и которые он забирает домой, чтобы прочесть самостоятельно, словарь по немецкому, который мог ему пригодиться, если он что-то забудет, планшет, хранивший в себе многие учебники и пособия, а также классические школьные принадлежности. У парня не было привычки оставлять вещи в шкафчике, но, благо, и того, что могло пригодиться ему на учёбе, было не так много. На дне рюкзака лежали две пластинки успокоительных и обезболивающих. В случае обострившейся боли или приступа паники ему они были необходимы, а их медсестра не имела права выдавать ученикам столь сильные препараты. В дверь постучались и Натаниэль наспех накинул на одно плечо портфель, тихо проматерившись себе под нос с тот же момент. Спину и плечо пронзила боль, твёрдая поверхность ударилась прямо о синяки, оставленные на лопатках. Гарольд вчера заломал ему руки и увалил на пол, когда Натаниэль предпринял очередную попытку вырваться из комнаты. Юноша никогда не прекращал пытаться, хоть и знал, что всегда найдётся тот, кто помешает ему. Стиснув зубы, парень выпрямился и направился к двери, по пути прихватив с прикроватной тумбочки телефон. По ту сторону двери его терпеливо дожидались служанка Вивиан и, почти не отходящий от младшего Весниски, высокий крепкий мужчина Гарольд, служащий то ли телохранителем, то ли смотрителем. Последним делом, что всегда делал парень, покидая дом, являлось посещение матери. Её почти никогда не выпускали за пределы комнаты без надзора, да и с самого утра она была куда более сонной и подавленной, чем сам Натаниэль, поэтому сын сам всегда приходил утром прощаться в её комнату. Конечно же, слуги проводили его прямо до двери и запереть дверь в спальню не позволили. - Привет, мам. - сдавленно и тихо, но достаточно для того, чтобы его услышали, произнёс Натаниэль. Взъерошенные каштановые волосы женщины давали понять, что у той выдалось не шибко удачное утро. На вид ей около тридцати семи, но так действовал нездоровый образ жизни, состарившийся её внешне года на четыре, а то и больше. На скуле виднелся синяк желтоватого цвета, отчётливо выделяющийся на чуть смуглой коже. Тонкие пальцы держали сигарету, от которой по всей комнате развеялся едкий дым. На столике, у которого она сидела, были разбросаны спички и окурки вперемешку с косметикой. Смотреть на эту картину было больно и противно. Дама протянула к сыну руки, в одной из которых всё ещё был тлеющий окурок. Натаниэль тут же подбежал к матери, понимая, что та не в силах встать. - Абрам, - женщина добродушно улыбнулась, стараясь сделать это как можно искренне, учитывая, что Нижняя губа была разбита и выглядела жутковато, - Удачи в школе. Мать заключила сына в лёгкие объятия. Непринуждённые, нежные, но такие, словно она в последний раз прикасается к нему. Натаниэль и не знал, в какие местах у Мэри свежие раны, поэтому скорее не обнял её, а обвил руками, почти не дотрагиваясь. Его жилет, должно быть, перенял немного запаха сигарет, но это его не сильно волновало, по дороге в школу он успеет выветрится. Отстраняясь, Мэри погладила сына по щеке. - Я обязательно прийду на твою игру в пятницу. - Спасибо. - тихо произнёс слова благодарности Натаниэль, стараясь не сорваться при матери на слёзы. Она так много пережила, в том числе и из-за него, но её глаза полны любви. Натаниэль догадывался, что она чувствовала себя виноватой в его рождении. Именно она обрекла его на такую жизнь, но он знал, что её любовь к ними берёт начало далеко не из жалости. Хотелось бы продлить момент, но время поджимало. Юноша покинул комнату матери и, в сопровождении Гарольда, двинулся к машине, на которой парню предстоит доехать до школы. Отца за всё утро Натаниэль не увидел и был безумно этому рад. У него не было сил смотреть на него. В подростковом сознании жила мечта об избиении отца. Это могло стать грандиозной местью. Пытки, о которых Натаниэль ранее читал лишь в книгах. Он бы испробовал всё, будь у него только возможность, от вырывания ногтей и до четвертования. Одурманенный своими мыслями парень и не заметил, как они добрались до пункта назначения. Первым, что он посетит, был далеко не класс. В начале дня ему необходимо было позавтракать. Как бы странно это ни было, но школа предоставляла ученикам трёхразовое питание и именно тут Натаниэль завтракал, не желая задерживаться дома утром. Это место можно назвать интернатом без ночлега и, пусть у парня тут было всего пару развлечений, это куда лучше, чем в том аду, куда его забирали каждый вечер. Сама школа, в том числе и столовая, сильно контрастировали с тем, где Абрам проводил большую часть своей жизни. Светлые комнаты, зачастую выкрашенные в белый или бежевый цвет. И внешние стены здания, и стадион выполнены по большей части в серых тонах. Такой уютной школа казалась лишь на первый взгляд. На деле это безвкусная еда, которую Натаниэль сейчас вынужден насильно в себя впихивать, учителя, закрывающие глаза происходящее в семьях своих подопечных, и высокомерные дети, твёрдо уверенные в своей беназнаказанности. Девиз школы «Главные наши дисциплины: гордость, доброта, честь!» был пропитаны лицемерием и желчью. И всё же, здесь намного лучше. Терпеть одноклассников-нарциссов куда легче, чем отца. Покончив с завтраком, Натаниэль направился в класс. Часы показывали 07:35 и комната стала понемногу заполняться учениками, непроявляющих никакого интереса к Веснински. Они знали - он не отзовётся, не ответит ни на один интерисующий их вопрос и даже не посмотрит на них, поэтому предпочитали держаться от парня в стороне. Близился конец учебного дня, совершенно такого же, как и все предыдущие. Запомниться от Натаниэлю только по двум деталям: немецкий и тема, которую они сегодня затронули на уроке философии. «Можем ли мы познать счастье без страданий?» - Этот вопрос задал классу мистер Гроув. Жизнь Натаниэля и его матери сплошь и рядом пропитана страданиями, болью и ненавистью. Так, смогли бы они чувствовать счастье, не переживая всего этого ужаса? Могли бы оценить всю благодать, что снизошла к ним, перед этом не прочувствовав жестокость бытия? Принял бы Натаниэль счастье за должное, будь у него нормальная жизнь? Вопросы преследовали его до самого входа в раздевалку. Скрывать шрамы тут было бессмысленно, но это не отменяло того, что пристальные взгляды доставляли дискомфорт. Быстро переодевшись и схватив клюшку, он вырвался к огромной площади, окрашенной в их школьные цвета. Поле. Вот, что доставляло ему настоящее счастье и удовольствие. Тут он мог выплеснуть все накопившиеся эмоции, что долго таил внутри. Злость на отца, скорбь, чувство несправедливости, съедающее изнутри, заставляли носиться по полю словно он дикий зверь, выпущенный из клетки. Адреналин переполняли кровь, стоило только услышать свист клюшки или звук осткачившего от стены мяча. На этой неделе их игра и он должен выложиться на полную. Он обязан показать, что она страдала не зря. Натаниэль сможет показать, что он чего-то стоит, Мэри может гордиться им хоть за что-то. Часы на поле пролетели как минуты и к шести вечера за ним уже приехали. Натаниэль не мог назвать школу своим домом, но тут было поле. Вот уже его совсем не хотелось покидать. Парень тянул время как мог, возясь в одеждой в раздевалке и принимая душ дольше обычного. Но, в конце концов, это случиться. Дорога к дому заняла не больше двадцати минут, но они казались до жути долгими. Парень уже знал дальнейший сценарий, всё происходило как на повторе, но он всё не мог свыкнуться. Он выходит из машины и, под сопровождением телохранителя, направляется на второй этаж к себе. По мере приближения голоса слышаться всё отчётливее. Кабинет отца находился на том же этаже, но достаточно далеко от спальни Младшего. Голоса уже переросли в крик, раздающийся по всему коридору. Эти звуки были везде, буквально отражались этом у Натаниэля в голове, сердце всё сильнее и сильнее сжималось. Самым сложным был проход у самого кабинета. Все прекрасно знали, насколько парнишка иногда своевольный и неугомонный, именно поэтому к нему и приставили охрану, поэтому никто и не удивился, когда Натаниэль предпринял очередную попытку пробежать к родителям. Его не волновали принадлежности в рюкзаке, наоборот, это был хороший груз, чтобы запустить Гарольда и тем самым отвлечь его. Этот раз, как и все предыдущие, закончились тем, что Натаниэля схватили за руки и шиворот и потащили к комнате. Проходя мимо кабинета он мельком увидел отца, дающего пощечину матери, что заставило предпринять очередную попытку вырваться. Ничего. Его швыряют на пол собственной комнаты как щенка, отправляя вслед за ним вещи и закрывая дверь. Натаниэль оказался в своей клетке, не в силах ничего сделать. Боль плече вновь дала о себе знать, а уши раздирало от крика, который раздавался, казалось, повсюду. Парень с трудом нашёл в себе силы чтобы подняться. Обезболивающие из рюкзака пришлись как раз кстати. К тому времени, как он их принял, звуки стихли, но от этого не становилось легче. Так и не переодевшись, Натаниэль стал искать своё особое успокоительное. Обычное тут мало чем поможет, зато расслабиться и хотя бы ненадолго и забыться помогали сигареты. Едкие, крепкие, такие же, какие курила Мэри. Парню было абсолютно плевать, накажут ли его за то, что он курит прямо сидя около кровати. Возможно, так было бы даже лучше. Не одной ведь ей страдать, верно? Дым ненадолго затуманили разум, позволил ощутить себя рядом с матерью, от которой всегда исходил этот запах. Натаниэль не курил часто, иногда это происходило не чаще, чем раз в месяц, но это было его собственной терапией, которую не мог дать юноше ни один психолог.