День рождения Чо-Чо

      Звонкий плач новорождённой, словно брошенный миру вызов, огласил всё родильное отделение. И целых восемнадцать часов боли, нервов и страха как не бывало. Каруи, задыхаясь от счастья, смотрела, как рядом на подушку кладут её драгоценную доченьку, фиолетово-красненькую, сморщенную и самую очаровательную на всём белом свете!       — Маленькая, — шептала Каруи, касаясь носом крошечной щёчки. — Маленькая моя, Чо-Чо…       Ибо она была названа Чо-Чо ещё четыре месяца назад.       Чоджи валялся неподалёку в отключке. Все эти часы он упорно не отходил от Каруи, правда, создавалось впечатление, что медички не около роженицы плясали, а откачивали Чоджи. С нашатырём он не расставался.       — Эй, молодой папаша! — сквозь звон в ушах донёсся смешливый голос Шизуне-сан. — Папаша, очнись! У тебя дочь!       — Правда? — судя по грохоту, муженёк подорвался с места. Что-то разбилось, снова резко запахло нашатырём. — Ух ты! Доча! Какая!.. — и всё-таки хлопнулся в обморок.       Медсестра привела его в чувство и отбуксировала за дверь. Каруи было всё равно. Она не могла оторвать глаз от своего главного сокровища. Сокровище лежало в слюнях и кряхтело.       — Я её заберу на обследование, — вторая медичка потянулась к Чо-Чо. Каруи очень хотела отвоевать дочь, если понадобится, с кунаем в руке, но силы её подвели. — Не беспокойтесь, Акимичи-сан, быстро принесу её к вам в палату.       За роды Каруи не проронила ни слезинки, ни вскрика, только шёпотом покрывала всех вокруг трехэтажным матом, с подвальными и чердачными помещениями. А тут слёзы навернулись на глаза.       — Не переживайте, стандартная процедура.       Каруи всхлипнула. Вместе с Чо-Чо исчезли счастье и солнечный свет, вернулись дикая усталость и отголоски мучений. Каруи терпела тихо, всё-таки шиноби, и не через такое проходила. Тем более боль оказалась больше похожей на дикое жжение, а к ожогам она, тренировавшаяся обуздывать молнии, была привычная.       — Ну и отлично, — Шизуне-сан вытерла с её лба пот. Чоджи обещал в качестве акушера Сакуру, повторял, что она лучший медик, но Сакура, как назло, сидела в декретном отпуске. — А теперь займёмся мамой. Я прижгу, хорошо? Пощипит и пройдёт.       Каруи слабо кивнула. Какая мелочь, после всего-то! А затем взвыла. Ей показалось, что прямо на свежие разрывы щедро плеснули спиртом.       — Ы-ы-а-а-а! Фак зэ мауф! — вырвалось откуда-то из глубин подсознания.       Её палата располагалась на солнечной стороне. Зарево заката казалось весёлым, апельсиновым, искрящимся чистым восторгом. Каруи думалось, что она навсегда запомнит радость, что разливалась сейчас вокруг.       — Можно войти? — в палату просочилась свекровь. — Дочка, как ты?       — Хреново, — ответила Каруи и счастливо рассмеялась.       Свекровь вытерла слёзы:       — Пойду, муженька твоего приглашу. Ох, и напугал он нас! Выходит, весь зелёный, лица нет. Плюх на лавку. И нашатырь нюхает. И молчит. Я думала, меня инфаркт хватит. Ну что? Ну как? — спрашиваем, а у самих душа не на месте. А медсестра хихикает и говорит, что всё прошло хорошо, а наш отец-молодец переволновался.       Каруи закатила глаза. Чоджи порой слишком сентиментальный. Вот она, дура, и повелась на эту доброту, а в итоге… чтоб она ещё раз прыгнула к кому-то в койку? Ни-ни!       Но за доченьку — спасибо.       Каруи перевела взгляд на одеяло, что покрывало её опавший, но далеко не плоский живот. В последние полгода она набрала лишних килограммов, но собиралась это исправить. Она не станет такой, как свекровь! На старых свадебных фотографиях та тоже была тончавая, а после родов располнела и теперь оправдывалась, что когда готовишь на семью Акимичи, всё пробуешь и обедаешь с ними за одним столом, невозможно похудеть. Ну да, сама же себя запустила, настолько, что Каруи, увидев её впервые, решила, что она по крови Акимичи, а не по фамилии, уж очень походила.       Всё её раздражало. И свекровь, и подозрительный топот за дверью, будто кто-то куда-то промчался. Может, Каруи выспится, избавится от боли во всём теле и подобреет? А ещё не хватало Чо-Чо, раньше та была рядышком, в животике, а теперь где-то далеко. И что там с ней, где она… Хотелось дочку сюда, уж Каруи бы её от всего оградила и защитила!       — Дорогая! — в палату ввалился Чоджи, за ним — дядя Чоби. Ну вот, вся родня пожаловала, сейчас в одной комнате соберутся, этаж проломят.       — Дорогая моя! — Чоджи кинулся к ней, поймал руку, расцеловал, придвинулся ближе, уткнулся лбом в плечо. Каруи молчала. — Родная, ты как? Ты у меня самая лучшая! Спасибо, спасибо тебе! — и полез целоваться. Пахло от него рыбными клёцками. Успел где-то перехватить, пока у неё и маковой росинки во рту не было!       — Ну будет. Развели телячьи нежности, — дядюшка Чоби ворчал, но беззлобно. — Давайте уже успокоимся и перекусим. Весь день тут сидели не емши, куда это годится?       Они, видите ли, не ели! А Каруи ещё и не спала!       — А муж мой, а теперь и дед, где? — нахмурилась свекровь. — У него наши бенто были.       — Чоза ревёт в коридоре, — усмехнулся в усы Чоби. — Вот его развезло-то! А я говорил, нечего сразу бутылку саке откупоривать!       Ещё и свёкор налакался! Теперь начнёт шинобские песни горланить! Хороша семейка! И не скажешь, что великий клан!       Нет, не подумайте, Каруи к ним привязалась, наверное, потому что своей родни не было. Но порой они её подбешивали.       — Я тебя так люблю! — прошептал Чоджи, прижимая к губам её ладонь. Щекочущее чувство, такое ласковое. Словно трепет крыльев бабочки.       И она его, дурака, любила. И бабочек тоже любила, ещё с детства.       Зимой в горах Кумо темнеет рано. За стенами тёплого барбекю-ресторана валит снег, а внутри ярко горит огонь и шипит свежее мясо на решётке.       — В Конохе такие заведения популярны? — Омои с меланхоличным видом переворачивает над пламенем сочный ломтик. — А решётку тут дезинфецируют после предыдущих посетителей? А если осталась кишечная палочка… Или даже не кишечная палочка, а гонорея или сифилис? Как я потом объясню своей девушке, что в ресторане за обедом это подхватил, а не где-то ещё?       — Завались! — предупреждающе рычит Каруи.       У их команд совместная миссия в приграничном Кумо, а сюда они завернули переждать снежную бурю. Приятное вообще-то заведение, ёлочки в горшках его украшают, и расписные бабочки на стенах тоже весьма кстати.       — А вдруг нам подали не оленину, а собачатину или кошатину? — не унимается Омои.       — Оленина? — бледнеет сидящий напротив Шикамару.       — Да, а когда дома свинину заказывали, это никого не смущало, — косится в его сторону Ино.       — Так вы, идиоты, взяли не просто любое мясо, а оленину? — Шикамару совсем спадает с лица. — Пожимаете плечами? Не помните? Уточним?       — Заодно проинспектируем наличие санитарных сертификатов! — подхватывает Омои.       Ребята уходят, и за столом остаются только она и Чоджи. Они познакомились в Конохе, ещё до войны, шапочно. Потом, когда пришлось бок о бок освобождать из коконов Древа пленных, Каруи с Чоджи пообщалась получше. И запомнила его доброту. Но никак не ожидала, что спустя год на собрание Каге в Кумо от Листа в качестве сопровождающего приедет такой видный импозантный молодой человек. Он постриг свои нелепые старомодные космы. Стал одеваться интереснее. И отыскал где-то уверенность в себе. Каруи его и не узнала сначала. А потом узнала слишком близко.       Чоджи мягко касается её руки, второй рукой нежно очерчивает линию скулы и подбородка и привлекает к себе. Приятно дразнит нервы осознание того, что их поцелуй могут увидеть. Что пойдут слухи. Они же вроде только друзья, и окружающим может быть неудобно. Но сейчас на всё плевать, и она тонет в тепле его объятий и уверенном влажном поцелуе. Хочется прижаться теснее, раствориться в Чоджи. Он говорил, что боялся ей признаться раньше, так как думал, что ей неинтересен. Она тоже боялась признаться, так как думала, что ему не нужна. Два идиота. Столько времени потеряли!       Хлопает дверь со стороны кухни, и они едва успевают отодвинуться друг от друга. Но в груди остаётся ощущение невесомости и трепета, это про такое говорят: бабочки порхают?       За дверью опять какой-то топот. Что там у медперсонала, забеги, что ли?       — А нашего бутуза-то когда принесут? — спросил дядюшка Чоби, поправляя очки. — Пятьдесят один сантиметр, четыре с половиной кило! Борец сумо!       — Это девочка, — возмутилась свекровь.       — Наша бабочка! — добавил сияющий стоваттным прожектором Чоджи.       В коридоре что-то со звоном упало.       — Цунадэ-сама! — раздался чей-то крик. — Позовите Цунадэ-сама! У нас асфиксия! И реанимационный набор, быстро!       — Августовская, — мечтательно протянул романтик Чоби. — Почти осенняя. Пора урожая. Самое подходящее время для рождения Акимичи. Пусть растёт, как богиня урожая, будет такая же каштаново-рыжая, как печёный батат, а глаза пусть будут материнские, как созревшие персики.       Свекровь покачала головой:       — Рано пока судить. Все младенцы светлоглазые. Родители, вы не запомнили, какая она у вас?       Какая? Ясное дело, само совершенство! Каруи тоже очень хотела, чтобы, наконец, принесли Чо-Чо! Её обещали долго не задерживать! И возня в коридоре будила беспокойное звериное чутьё. По правде, Каруи никого не хотела видеть. Только свою малютку. Она бы обернулась вокруг доченьки клубком, согревала, вдыхала её запах и рычала на всех подходящих. Даже на мужа. Даже он сейчас не был нужен. Их, мужское дело, маленькое. Сунул, вынул — и бежать. Самую главную роль уже исполнил.       Но может, и будет от него ещё польза.       — Чоджи, — позвала Каруи, — поди узнай, где моя… наша Чо-Чо!       — Дорогая моя… — он проникновенно посмотрел ей в глаза. — Врачи же сказали, что принесут…       Не догонял. Значит, следовало применить тяжёлую артиллерию.       — Мой пирожочек, — обратилась она, как называла его всегда. До сего дня. Почему-то. — Я волнуюсь. Как она там? Узнай, пожалуйста!       — Хорошо, хорошо, родная. Только не психуй, — и поцеловал в щёку, шепча на ухо. — Ты ж моя дикая кошка. Чёрная пантера.       — Пирожочек, топай уже!       Объявление о свадьбе задумывалось как дружеские посиделки в снятом для такого дела маленьком онсэне на окраине Конохи. Но правда жизни такова, что они шиноби, и всех друзей разослали по миссиям. Присутствовали только Каруи, Чоджи, то есть непосредственные виновники торжества, а ещё Шикамару, которого никуда не дёргали как советника Хокаге. Супруга его, никак не акклиматизирующаяся в непривычной для неё Конохе, в который раз простудилась и не пришла. Опять стояла зима, но в Конохе зимы похожи на осень, тепло даже по ночам, и листва с деревьев почти не облетает.       И надо же было такому случиться, что во время игры в настольный теннис Каруи затошнило, и она молнией выскочила за дверь. Возвращалась медленно, так как чувствовала себя неловко, и потому вовремя затормозила за углом и услышала Шикамару и Чоджи, разговаривающих на повышенных тонах.       — В смысле, беременная? — возмущается Шикамару. — Я ж в шутку предположил! Что, правда?       — Ну правда, — виновато бурчит Чоджи. Почему он такой подавленный? А говорил, что рад!       — Ну правда? Ты всекаешь, что это значит для наших кланов? Что теперь будет?       — Друг, остынь…       — И не подумаю! Ты совсем не соображаешь, что натворил?! Ты нас всех подставил! Вот же гемор! Теперь старейшины на нас будут давить с детьми! Это нерушимая традиция, Ино-Шика-Чо должны быть ровесниками, в одной команде… Как я это Темари скажу?       Чоджи, кажется, фырчит:       — А какие проблемы? Вы женаты…       — Мы для себя пожить хотели, вот какие! Подождать какое-то время. Темари детей не хочет, да и я тоже! А об Ино ты подумал?       — А она разве не с Саем?       — Он ей даже предложение не делал! Может, они вообще повстречаются и разойдутся? Хотя я закопаю Сая, если он ей сердце разобьёт.       — Меня позвать не забудь, я помогу.       — Но даже если это у них и серьёзно! Мы же договаривались!.. Когда мы все, ты, я и Ино, будем готовы, лет через пять, когда втроём решим!.. И всё псу под хвост!       — Ну чуточку раньше получилось, что ж теперь… Дети — счастье. Хинате вон тоже скоро рожать.       — Нашёл, с кем сравнивать! Эти торопыги, они головой не думают! Да и ты не думаешь! Тебя предохраняться не учили? — Шикамару безжалостно отчитывает, как старший брат — младшего.       — Мы предохранялись.       — Да? Как же тогда Каруи залетела? Секретная техника клана Акимичи?       — Ну блин… Я хотел, как на видеокассете, разорвать упаковку зубами. Ну помнишь, мы смотрели…       — Тьфу ты!       — А резинка порвалась. А больше у меня не было. Ну мы и подумали, что пронесёт.       — Что, так приспичило?       — Ну знаешь ли! Это только вы с женой такие умные стратеги, вы, походу, в постель не ложитесь, пока не обговорите заранее план действий и запасные варианты В и С!       — Идиот! — в голосе Шикамару звучит вселенская усталость. — Какой же ты геморный идиот! Что теперь будет!       А Каруи понимает, что она тоже идиотка. Куда она влипла?       Чоджи ушёл. Каруи очень надеялась, что он там быстро договорится. Не знала точно, что и в каком порядке делают с новорожденными, но Чо-Чо вроде нужно покормить, а эти ирьёнины должны понимать, что приём пищи для Акимичи — святое! Его пропускать ни в коем случае нельзя!       В душе билась неясная тревога. Что-то явно шло не так.       В палату вошёл свёкор с початой бутылкой под мышкой. Стушевался, спрятал саке за тумбочку. При этом икал и шатался. Громко всхлипнул, перевёл взгляд на Каруи и полез обниматься:       — Доченька, золотая ты наша булочка с корицей!       — Куда прёшь, раздавишь! — кинулась его останавливать свекровь. Так же причитал и Омои, когда вскрылось, что они с Чоджи встречаются. Мол, как ты с ним таким, он же тебя раздавит! На что Каруи хмыкала, вздёргивала нос и говорила, что когда это она, боевая искра Кумо, была снизу?       — Мне там боязно, — признался Чоза, чеша в затылке. — Медсестрички туда-сюда бегают. Кто-то задыхается.       — Госпиталь, тут всегда кто-то болезный, — глубокомысленно изрёк Чоби.       Чоза снова почесал голову, а Каруи против воли смотрела на него не отрываясь, очень внимательно. Словно ожидая увидеть, когда парик съедет на сторону. Она ни при первой встрече не поняла, ни сейчас не знала, парик это у главы клана Акимичи или своя шевелюра. Очень походило на родные волосы, такого же ярко-алого цвета, как у самой Каруи. Говорят, мужчины выбирают спутницу жизни, похожую на мать, а Чоджи, похоже, выбрал похожую на отца, у них и правда были очень тёплые отношения. С другой стороны, лохмы Чозы напоминали шагума военачальников из крашенной шерсти яка, тем более виски у свекора были каштановые, как и у его сына, но никакие не красные.       Она и тогда, во время официального представления клану Акимичи, смотрела во все глаза на вроде шагума. Чоза сидел на возвышении, они с Чоджи — на коленях напротив, и между ними горели свечи. Остальные члены клана чинно расположились по периметру. Жар светильников колыхал малиновые завесы, и старый павильон тонул в алом мареве и клубах благовоний. Благовония пришлись весьма кстати, когда в одном душном жарком помещении собрались тучные люди, тем более если у кое-кого токсикоз…       — Значит, молодой господин просит дозволения жениться? — громко вопрошает Чоза.       — Глава клана, я выбрал спутницу жизни, — уверенно отвечает Чоджи. — Акимичи выбирают раз и навсегда, и слово их крепко, как железная броня мышц.       — Есть более видные представительницы клана, — басит Чоза.       Каруи хочет съязвить, насколько эти колотушки видные — за километр, не иначе. С самого сиротского детства она привыкла выгрызать себе место под солнцем. Но Чоджи предупредил её молчать. Тут дела делаются по-другому. Она этого не понимает, потому сейчас жутко волнуется, и боится, и сердится, и места себе не находит.       — Глава клана, я не изменю своего решения! Прошу, глава клана! — Чоджи сгибается, почти касаясь лбом пола. Никогда бы Каруи не подумала, что он так сможет.       — Пришлая. Нам не знакомая. Быть может, дева, ты достойных кровей на своей родине?       Каруи заучивала собственный послужной список: какими стихиями владеет, в каком звании состоит, сколько миссий завершила и каких рангов, но к такому вопросу её не готовили.       — Родители рано умерли и рассказать про себя не успели, — невразумительно пищит она.       — Вот как, значит… Умерли… — такой пренебрежительный тон она не выдерживает. Взрывается мгновенно:       — От рук отряда из Конохи! У меня тоже, как видите, полно претензий к вашей богадельне! Но я понимаю, что это дело прошлое! Это не касается ни меня, ни Чо… молодого господина Чоджи! Его я люблю и желаю быть с ним!       По периметру гудят:       — Дерзкая.       — Отчаянная девчонка.       Каруи затравленно оглядывается.       — Глава клана, прошу простить и принять Каруи в семью, — да что ж Чоджи унижается!       — Если вас так волнует моя родословная, то, может, я и Узумаки! — ляпает Каруи. Сейчас она борется не за себя, а за судьбу своего ещё не родившегося ребёнка, за которого она в ответе. — Не знаю, так шептались, волосы-то у меня красные!       — Ох. Охо-хо-хо! — заходится в смехе Чоза. И вдруг вся торжественность пропадает. Соклановцы тоже хихикают. — Узумаки, надо же! Может, это мы — птицы не твоего полёта?       — Отец! — повышает голос Чоджи. Поднимается с места, смотрит на Чозу, сжав кулаки. — Не юли! Ходишь вокруг да около! Это значит «нет»?       — Это значит «подумать надо». Дети, повстречайтесь, присмотритесь, через годик-другой поговорим, если будете всё так же в настроении.       — Нет у нас годика! — выпаливает Чоджи. — Мы поженимся немедленно. Мой ребёнок родится в законном браке!       Воцаряется тишина.       — Это правда? — и Чоза туда же, совсем как Шикамару!       — Ну правда, правда, и что? — теперь и Каруи вскакивает на ноги, цепляется за локоть Чоджи. Чувствует его немую поддержку и сразу становится сильнее. — Ну и плевать, катитесь, куда хотите, со своими замшелыми правилами! А мы и одни воспитаем малыша! И что, что мы его не ждали, он наш, мы его любим! А уж какая у него фамилия будет, может, и моя, но…       — Нет, девочка, быть тебе Акимичи, — и Чоза… подмигивает? — Ладно, даю добро, — он хлопает в ладоши, и зал оживляется. — Так, всё, кончаем с официозом, столы накрыты, первое-второе стынет. Прошу всех на трапезу! Заодно по свадьбе обсудим, что да как, да когда. К февралю живот ещё на нос не полезет? А то наши детки крупные. Ну, учудили вы, конечно, но раз любите… живите в согласии. Сын… ну сын! Ну ходок! Какую бестию отхватил! А я за тебя переживал, думал, не устроишься в жизни. Давай, девка, держи планку! Ты мне нравишься!       Дверь в палату распахнулась. Чоджи держался за косяк и тяжело дышал.       — Наша Чо-Чо… — только и выдохнул он.       Свекровь ахнула.       — Что? Что случилось? — воскликнула Каруи. Попробовала приподняться и зашипела от резкой боли.       — Я не понял… Они меня выставили… Говорят, не дышит… Но она же плакала! Дышала! С ней всё было хорошо!       — Что с моим ребёнком? — сорвалась на визг Каруи. Страх захлестнул так, как никогда на миссиях. В глазах потемнело.       — Дорогая моя, я….       — Чоджи, да объясни, в чём дело! — всплеснула руками свекровь.       — Чоджи, Чоджи, только не говори! — в палату ворвалась взлохмаченная, трясущаяся Шизуне-сан. Оглядела всех и поникла. — Уже сказал…       — Да что, что он сказал? — кричала свекровь.       Чоджи держался за косяк, Чоза, красный от выпитого алкоголя, бледнел и трезвел на глазах.       — Я сама выясню! — проревела Каруи, пытаясь встать с кровати. Она бы дошла! Куда хочешь к своей доченьке дошла. И спасла! Дядя Чоби крепко её обнял и пригвоздил к месту, несмотря на невеликий рост, силищи у него оказалось немерено.       — Пустите! — надрывалась Каруи. — Чо-Чо! Чо-Чо!       — Не бойтесь, — дрожащим голосом успокаивала Шизуне-сан. — Мы подключим её к аппарату искусственной вентиляции лёгких. Мы делаем всё возможное… Цунадэ-сама!       Теперь в палату, отодвинув могучей рукой полуживого Чоджи, вплыла сама госпожа Пятая.       — Что за шум, а драки нет? Я только из детской реанимации.       — Цунадэ-сама! Как я рада, что вы пришли! Вы её видели? — встрепенулась Шизуне-сан. — Осмотрели?       Каруи, сквозь слёзы и истерику, пыталась уловить, что происходит.       — Осмотрела. А теперь смотрю на её родителей. Что ж сразу не сказали, что это девочка Акимичи?       — А что… — Шизуне-сан, слушая ровный голос наставницы, тоже успокаивалась. — Разве это важно? Акимичи… она же не может быть просто голодная…       — В случае таких родителей — важно.       — Каких таких?       В палату сунулась ещё одна ирьёнин в очках. Проходной двор, не иначе!       — Сукуи, милочка, отмени новорождённой Акимичи все реанимационные манипуляции. И принеси уже ребёнка матери!       — Слушаюсь, Цунадэ-сама, — Сукуи как ветром сдуло.       — Но как же… — Шизуне-сан потрясла головой. — Она же совсем синяя. Я не понимаю, что происходит, мы делали всё возможное, но она продолжала синеть, как при удушье…       — Как синеть? — свекровь схватила со стола хрустальную вазу с цветами и приложила ко лбу.       А Каруи во всём разобралась и почувствовала, как внутри неё зарождается бешеный рык.       — Не синеет, а темнеет, — пояснила Цунадэ. — У неё мама темнокожая. А это доминантный признак. Но меланин не передаётся с кровью матери, а начинает усиленно вырабатываться при первом контакте кожи с солнечным светом. Девочка становится смуглой, только и всего.       — Но я… Я о таком не слышала! — шепнула Шизуне-сан.       — Я слышала, но наблюдаю впервые. Шизуне, ты прекрасный акушер, думаю, тебе следует углубить эту специализацию. Но хотела бы посоветовать беспрекословно выполнять мои распоряжения, как более опытного врача, а не возражать. Как кинулась действовать Сукуи. И, прежде чем ставить диагноз, ознакомляться с анамнезом членов семьи.       — Вы что, не знали, что кожа младенцев темнеет не сразу? — заорала злющая Каруи. Даже удерживающий её Чоби отпрянул. — Вы с ума посходили? Специалисты, едрить за ногу! Коновалы! Дебилы все! Верните мне моего ребёнка! И даже пальцем её касаться не смейте! Куда я попала? Что за дурдом?       — Они в неё такие трубки напихали... — вырвалось у ошарашенного Чоджи.       И тут Каруи сорвало окончательно, и она заорала в духе незабвенного Киллера Би:       — Фак ё мазэ! Тьон зыс шит офф!       Чо-Чо, довольная, накормленная, спеленатая, лежала на руках Каруи и мирно сопела.       — Смуглянка моя, — ворковал рядом Чоджи. Ему единственному Каруи позволила остаться в палате во время кормления. — Черничка. Спит. Спи, родная, скоро твои защитники народятся, Ино и Шика, будут тебя оберегать.       — Никого к ней не пущу! Не для того я её рожала! Маленькая моя, запомни, никогда не давай спуску пацанам!       — Да ладно тебе! А смотри, что-то она не сильно шоколадная, скорее серая.       — Ещё подзагорит. Цвет кожи не сразу устанавливается.       — Эх, черничка, напугала мамку с папкой!       — Мамку не напугала, — пробурчала Каруи. — Мамку сразу надо было спросить. У нас об этом даже дети знают.       — Ну нет в Конохе таких экзотических фруктов. Только мне повезло! — Чоджи опять полез обниматься.       — Пирожочек, уйди, — слабо хмыкнула Каруи. Вот ну его, честное слово. Надо, надо было тогда на собрании клана Акимичи психануть и уйти с Чоджи в Кумогакуре. Там бы никому и в голову не пришло реанимировать её здоровенькую доченьку.       — Люблю вас до безумия, — Чоджи с виноватым видом уселся у койки, сложил руки на одеяле и смотрел, наклонив голову, как верный пёсик. — Так бы и съел.       Кто о чём, а Акимичи о еде! Но может, и есть что-то кристально честное в таких естественных порывах, когда жаждут не денег, не власти, не чужой крови, а всего-то вкусного обеда. Да и сама Каруи разве не обакимичилась окончательно? Если, глядя на родную-милую-чудесную Чо-Чо, ей так и хочется укусить её за локоток, поцеловать животик, вдохнуть запах молока?       Вот честно, так бы и скушала.       И пусть весь мир подождёт!