Beans

      Древние сущности всегда доставляли людям прилично хлопот. Особенно когда проживали рядом с ними. Особенно когда в одном доме. Договориться с ними о чём-либо было задачей явно не из лёгких (если не вообще невозможной). Так что соседи с тех пор, как Лавкрафт начал сожительствовать с парой древних божеств, чьи имена без коверкания произнести было довольно сложно, начали видеть в нём избавителя и порой, когда его партнёры начинали слишком уж буянить, чуть ли не хватали писателя за лацканы и грозным тоном упрашивали его усмирить сущностей.       Особенно таким соседством была недовольна тётя Говарда, которая, заметив на его шее очередные следы от присосок и пару синяков от чьих-то клыков, начинала причитать, драматично хватаясь за сердце и охая: «Каким же приличным мальчиком ты был! И посмотри, кем ты стал! Ну не стыдно ли?». Впрочем, к этому плачу Ярославны он давно уже привык, сносил его молча и с флегматичным выражением лица.       Так что, учитывая всё вышесказанное, несложно догадаться, что недельный отъезд Лавкрафта стал для соседей настоящей трагедией: шорохи, разговоры на непонятном языке, порой переходящие в невнятные стоны по ночам пресечь никто не решался и лишь стиснув зубы терпел.       Утром выходного дня — обедом, если быть точным, потому как вставать раньше полудня в привычку сущностей не входило — с лестницы послышались неуверенные шаги вперемешку с чпоканьем отклеивающихся от ступеней присосок. Другие обитатели дома, заслышав эти звуки, словно по команде захлопнули двери комнат. Кто-то притворился, что его нет, а кто-то начал лихорадочно молиться. Видимо, за здоровье того единственного поздно вставшего человека, который остался на кухне и дрожащими руками судорожно отскребал от сковородки пригоревшую яичницу.       — Утро доброе, — незадачливо произнёс Хастур, выглянув из-за угла. Человек вздрогнул, боязливо обернулся, вскрикнул было и спешно вышел из кухни, стараясь обойти божество как можно дальше и пробормотав что-то невнятное.       — Вот и вали отсюда, — ехидно пробурчал Ньярлатотеп, клубами тумана ввалившись в комнату.       — Так… во сколько он приезжает, говоришь? — продолжил после недолгой паузы тот.       — Если память мне не изменяет, то вечером должен быть, — зевнув, ответил Хастур.       — Наверное, он устанет и захочет чего-нибудь поесть, — невзначай бросило второе божество, удосужившись принять антропоморфную форму.       — Но готовить мы не умеем. А сожжённому дотла дому он вряд ли обрадуется.       — Но должно же быть хоть что-то, что не требует особых усилий в приготовлении? — начал шарить взглядом по кухне Ньярлатотеп.       — Фасоль! — после пары минут напряжённого раздумывания воскликнул Хастур.       — Ты думаешь, он обрадуется банке мумифицированных бобов? — скривил недовольную физиономию посланник хаоса.       — Подогретых мумифицированных бобов! — сорвалось с места другое божество, принявшись с грохотом перебирать содержимое ящиков и полок в поисках банки.       Глашатаю Азатота эта идея стразу показалась не самой лучшей, однако в открытую высказывать свои сомнения он не стал за неимением идей получше. К тому же, иногда абсолютно абсурдные предложения его партнёра выливались во что-то стоящее — кто знает, может, и на этот раз получится?       — Нашёл, — объявил Хастур, не медля направившись к плите и уместив банку на одной из конфорок. По видимому, дела до наведённого бардака ему не было.       — Погоди, а ты точно уверен, что это так делается? — сомнения уж слишком сильно начали терзать второе божество.       — Да что с ней может случиться? Крышка там припаяна так, что её и открывалкой порой сложно оторвать.       — Может, приоткроешь хоть? А то когда вода начнёт вскипать, она перейдёт в газообразное состояние. А газы, как известно, при повышении температуры расширяются. И если не дать им выход, то они будут оказывать слишком большое давление на стенки сосуда и могут, мягко говоря, эти стенки прорвать.       — Благодарю за занимательную лекцию по физике, но я не думаю, что фасоль нужно греть настолько долго, чтобы дошло до такого, — беспечно отмахнулся Хастур, зажигая газ на плите.       — Ну ладно, — изобразил вздох Ньярлатотеп. — И что ты теперь предлагаешь? Сидеть и наблюдать?       — Именно.       И Хастур действительно сел на пол, облокотившись спиной о выдвижные ящики (сидеть на стуле он не очень любил). Вскинув специально синтезированные для этого надбровные дуги, посланник хаоса всё же уселся рядом со своим компаньоном и полуотсутствующим взглядом уставился на плиту.       «И всё-таки странная эта затея», — каждый раз проносилось в голове у божества, стоило ему подумать, чем они сейчас занимаются.       — Ты не стесняйся, можешь продолжать свою лекцию по физике, не молча же нам тут сидеть, — не отрывая взгляда, незатейливо произнёс Хастур.       Однако Ньярлатотеп поначалу предпочёл всё же сидеть молча — уж больно было ему неловко.       Заговорить ему не дала и кучка людей, столпившихся через некоторое время у входа на кухню и пугливо глазеющих на происходящее. Хастуру, как существу более публичному, к такому было не привыкать, так что он сидел как ни в чём не бывало, изредка лишь шевеля щупальцами да зевая. Ньярлатотеп же, ощущая на себе все эти взгляды, начинал понемногу выходить из себя и через какое-то время повернулся в сторону зевак, приняв такой вид, что те с оханьями разбежались.       — Слушай, а не кажется ли тебе, что уже пора бы снять это дело с плиты? А то оно уже полтора часа точно стоит, — обеспокоенно начал Ньярлатотеп.       — Ну погреется лишних двадцать минут, ничего с ней не случится, — всё с той же беспечностью ответил Хастур.       Однако беспокойство второго божества как-то меньше не становилось, и он хотел было уже выключить газ, как раздался оглушительный хлопок, припоминавший больше разрыв снаряда: содержимое банки своеобразно-коричневыми пятнами орошило помещение, включая присутствующих в нём и не успевших должным образом на это отреагировать. Сама же банка отлетела куда-то в сторону, не попав по головам непутёвых партнёров.       — Ты в порядке? — осторожно спросил Ньярлатотеп.       В ответ Хастур лишь растерянно кивнул.       — Пойду-ка я в ванну, — ошеломлённо произнёс тот, еле как встав и начав подрагивая волочься в сторону выхода. — А то выгляжу весьма своеобразно.       Немного придя в себя, глашатай Азатота бросил взгляд на своего компаньона и, еле подавив ехидный смешок, поспешил молча убраться с кухни вслед за ним.

***

      Вечером послышалась тихая возня в замочной скважине входной двери, ненадолго нарушившая воцарившуюся в доме напряжённую тишину. Соседи, заслышав эти звуки, облегчённо вздохнули: местный любитель хтонических божеств вернулся из своих странствий. Однако их облегчение быстро сменилось праведным гневом, выражавшимся, правда, в пассивной форме. Одна лишь его тётя осмелилась в открытую выразить своё недовольство, подойдя к только успевшему снять пальто Говарду.       — Ты посмотри, что они натворили! — шипела она, тянув за рукав опешившего писателя.       Хотелось бы ему воспротивиться, но местный аналог РЖД настолько вытянул из него все силы, что он даже на ногах с трудом стоял, — жутко хотелось есть и спать — так что покорно поплёлся за разъярённой женщиной.       — Вот! — заявила она, демонстративно проведя в воздухе рукой и осуждающе глянув на Говарда. Справедливости ради, надо признать, что кухня действительно выглядела так, будто в ней только что испытывали разрывное оружие.       В это время, явно заслышав шум, на кухню неспешно вошли двое божеств, да так тихо, что сначала их никто даже не заметил. И лишь звук чихания одного из них заставил Лавкрафта выйти из ступора, а его тётку вздрогнуть и повернуться в сторону источника звука.       — Гос… — начала было она, но потом вспомнила, что, собственно, господа боги перед ней и стоят.       Один из них, к слову, выглядел весьма для себя странно: вместо свободной длинной жёлтой туники (походившей больше на рясу), обычно им подпоясываемой, или просто накинутой на плечи длинной мантии (Ньярлатотеп часто любил шутить, что она неплохо подметает пол), он был закутан в белую простыню на манер тоги. Маски на нём, впрочем, тоже не было, что давало ему возможность пугать окружающих своим оскалом (который он сам трактовал как жест дружелюбия).       — В общем, разбирайтесь тут сами, — женщина, не выдержав наглых взглядов древних сущностей, вышла из помещения, махнув рукой. После непродолжительного молчания писатель робко обратился к своим партнёрам.       — А вам с чего, собственно, понадобилось подогревать еду, если никто из вас органические соединения не употребляет?       — Нам тут подумалось… — начал было Хастур.       — Ему подумалось, — поправил того Ньярлатотеп.       — Нет, нам. В общем, вероятность того, что в дороге тебя кто-то будет кормить, близка к нулевой, так что мы решили…       — Он решил, — вновь поправил того глашатай Азатота.       — Ладно, тут решил действительно я. Решил подогреть фасоль, потому как, исходя из моих наблюдений, она составляет основу твоего рациона.       — И её не сложно готовить, — иронично процедил Ньярлатотеп.       — Я, конечно, признателен за ваши попытки обо мне позаботиться, — начал подбирать как можно вежливые выражения писатель, — но конкретно в данный момент они оказались не совсем удачными, скажем так. И с последствиями нужно что-то делать, если мы не хотим, чтобы нас всех втроём выселили.       — Ну-у, ошибки должен исправлять тот, кто их соверши-ил, — неоднозначно протянул Ньярлатотеп, понявший, к чему идёт дело.       — Так, — недовольно выпалил Хастур, уставившись на второе божество.       — Да и так-то я тут не живу, а просто прихожу на время, — невозмутимо продолжил тот. — В общем, вы тут разбирайтесь, а мне пора по своим делам.       С этими словами он, впрочем, и исчез в портале, закрывшемся так же быстро, как и открывшемся.       — Что ж, остались мы вдвоём. Надо что-то предпринять, — шумно вздохнул писатель.       Хастур, решительно не хотевший отскребать от стен и потолка своеобразного цвета субстанцию, начал на ходу придумывать способ себя от этой участи избавить.       — Ну, понимаешь, главное — это психологический комфорт, — начал издалека тот. — Если тебя эта ситуация раздражает, можем её обсудить.       — Обсудить, — скептически вскинул бровь Говард. Знал он, чем такие обсуждения на ночь глядя заканчиваются.       — Именно так. Главное отвлечься, раз… в смысле, проработать травму, так сказать, — слегка кивнуло божество, невзначай будто приспуская простыню с плеч.       — Дай угадаю: психологический комфорт у тебя неразрывно связан с физическим удовлетворением, — еле заметно улыбнулся Лавкрафт.       — А разве я не прав? Довольно часто это так и работает, — вкрадчиво произнесла сущность, неспешно подойдя почти вплотную к писателю.       — Да, ты прав. Одно часто влияет на другое, — тихо произнёс Говард, ласково скользнув вдоль одного из щупалец и многозначительно на него посмотрев. — Да и потом, некоторые конечности, сильные и гибкие, прекрасно подойдут…       Он выдержал некую паузу, ещё некоторое время задумчиво оглаживая щупальце своего партнёра, а затем продолжил полушёпотом: — Для того, чтобы отдраивать кухню.       — Прости?! — в голосе Хастура слышались отчаяние и разочарование.       — Да-да, милый. Советую приступать сейчас. Раньше начнёшь — раньше закончишь, — Лавкрафт отстранился, подмигнул и ехидно улыбнулся.       — А потом? — осторожно поинтересовалось божество. Надежда всё ещё теплилась.       — А потом ты без сил рухнешь на кровать, это я тебе гарантирую. Ну а если нет…       — То?       — То я всё равно буду спать, потому что я уж очень утомился за время поездки, — с этими словами Лавкрафт скрылся за дверью, негромко её захлопнув. И на всякий случай задвинув щеколду (по каким-то загадочным причинам она была со внешней стороны двери).       Хастур тяжело вздохнул. Ночь явно предстояла не такой, какой ему хотелось бы.