Grazie, Scusa, Addio💋

      Теодора уже почти перестала роптать на судьбу, даровавшую ей бессмертие. В конце концов, быть — всяко лучше, чем не быть совсем. Это был не её выбор. Никто не спрашивал её, хочет ли она подобной участи. Но, как говорится, дело сделано, и у американки в запасе было достаточно времени, чтобы примириться с этой мыслью. Всё не так плохо… Ну, конечно, могло ведь быть хуже, а так хоть на здоровье последние 40 лет жаловаться не приходилось да и признаки старения решили обходить стороной вечно молодое лицо. Жизнь превратилась в бесконечное путешествие и познание, о чём ещё может мечтать журналист? Теперь у неё есть всё время мира на постижение тайн, но какова цена? Одиночество. Тихое, но такое громкое, стоит остаться одной в четырёх стенах. Укутывающее мягкой шалью времени и одновременно режущее кожу тысячей маленьких острых лезвий. Никто не предупреждал её об этой непосильной горькой плате. Однажды она уже заплатила сполна, похоронив всех, кого любила. Именно тогда Теодора приняла тяжёлое, но единственное верное, как тогда казалось, решение — «выйти замуж» за своё одиночество. Этот брак явно заключался не по любви, а по чьему-то чужому страшному расчёту. Этот выбор опять будто бы сделали за неё, но что ещё ей оставалась, кроме как принять условия игры? Нельзя привязываться, лезть в душу к другим, как и допускать кого-то в собственную. Теодора хорошо помнила, чем это закончилось в предыдущий раз, и как нелегко ей далось собирание пазла своего разбитого сердца.       Синьор Джустини был, бесспорно, видным мужчиной, должно быть, не знавшим отбоя от женщин. «Харизматичный ловелас, видали мы таких. Не на ту нарвался, дядя» — Подумала Тео… то есть, Глория, привыкать к новым именам было настоящей мукой, в их первую встречу в дешёвом баре. Но уже очень скоро итальянец заставил её изменить мнение о нём. Интеллигентный и загадочный, а при более близком знакомстве удивительно заботливый и внимательный мужчина всколыхнул что-то в её душе. Антонио не торопился, не был слишком навязчив в своих ухаживаниях, но при этом не упускал лишнего случая побыть с ней. Поначалу девушке была просто приятна его компания, его тонкое чувство юмора и взгляды на жизнь, во многом схожие с её собственными. Он был лёгок на подъём, остроумен, умел выслушать и поддержать. Не то, чтобы прежде в её долгой жизни не встречались такие вот приятели, и всё же синьор Джустини заметно отличался от прочих. Ну, во-первых, он был значительно старше, по крайней мере, сам так думал. А во-вторых, рядом с ним Теодора впервые за долгое время почувствовала себя живой, а не бессмертной. Об этом напомнило сердце, отчего-то сильнее забившееся в груди, после того, как на одной из прогулок по вечернему Форрамо, Антонио оставил лёгкий поцелуй на тыльной стороне её ладони. Жест скорее вежливый, нежели интимный, но когда его горячие, жёсткие губы оторвались от её руки, нежная кожа запястья тут же предательски покрылась крошечными мурашками. Тайное влечение к этому мужчине, которое ей приходилось скрывать последние недели перешло выстроенную грань, и Теодора вдруг поймала себя на мысли, что жалеет о том, что синьор отстранился так скоро, и что желает почувствовать его губы не только на своих ладонях. После прогулки Антонио, уже по привычке, подвёз её до дома. Он не напрашивался на чай и не искал иного предлога, чтобы заночевать у девушки, а лишь галантно открыл для неё дверь автомобиля, подал руку и пожелал спокойной ночи. Но вопреки пожеланию, американка долго не могла уснуть, ворочалась в постели, размышляя обо всём. Неутешительная мысль прокралась в сознание: и всё-таки она попалась на удочку синьора Джустини. Впрочем, обвинять во всём его было бы малодушием. Она сама позволила этому случиться. Однако, ещё не поздно дать заднюю, попросить остаться друзьями или начать намеренно избегать Антонио, если первый вариант его не устроит, что маловероятно, ибо итальянец оказался на редкость понятливым человеком, а его самоуважение просто бы не позволило бегать за той, что его отвергла. Но загвоздка кроется в том, что Теодора уже не хотела его отвергать. Чувствовала, что должна, но не могла. Не хватало духа. Сердце вновь забилось сильнее положенного и отчего-то так жалобно, что по щекам потекли солёные слёзы. Не от жалости к себе, нет. От понимания, что грядущее готовит им двоим нечто неизмеримо красивое и неизменно фатальное.       Кто тот мерзавец, что посмеет осудить женщину за стремление любить и быть любимой? Какие бы обстоятельства ни выпали на её долю, будь то война, смерть, или бессмертие, никто и ничто не способны отнять у неё эту священную и по-своему жертвенную потребность дарить и получать любовь. Что их ждёт? Трагичный финал? Нет, до этого не дойдёт. Теодора не позволит, чтобы дошло. По её задумке, они с Антонио создадут вместе тихую солнечную гавань, временное прибежище для двух скучающих душ. Ничего серьёзного. Конечно, нет, так… недолгий роман на месяцок, может, парочку. Никаких обязательств, только страсть, удовольствие, дорогой алкоголь и приятное времяпрепровождение в Италии. Чёртова Италия словно сама провоцировала на романтику. Насытившись, они вдвоём покинут тихую гавань, и два корабля разойдутся в противоположных направлениях. Без сожалений, невысказанных претензий, обид. Легко и просто, став друг для друга лишь сладковато яркими, но постепенно выцветающими воспоминаниями. В конце концов, Теодора слишком долго хранила траур по другому времени и людям, навсегда покинувшим сей бренный мир. Она заслужила право урвать свой кусочек сиюминутного счастья, ведь в её жизни было так много горя. И взволнованное сердце вдруг успокоилось, словно бы соглашаясь с этим. Оно, как и Теодора, тосковало по человеческому теплу, и невыносимо было более заставлять его молчать.       Их первый раз случился на том самом пляже, куда синьор Джустини отвёл Теодору вскоре после знакомства. В этот раз она лучше подготовилась к вылазке на море, прихватив с собой купальник. Вода на закате всегда казалась теплее, и пока девушка ещё нежилась в бирюзовых волнах, усыпанных золотыми и пурпурными блёстками от закатного солнца, мужчина уже подготавливал для своей спутницы нехитрый пикник, состоящий из красного вина, спелых фруктов и коробки конфет. Антонио любезно накинул на плечи американки широкое полотенце, стоило ей только ступить на берег. Усевшись вдвоём на покрывало, они выпили по бокалу на брудершафт, ему стоило не малых усилий не разглядывать, как соблазнительно капли воды стекают и переливаются на её теле в мягких вечерних лучах. То ли, чтобы развлечь её, то ли чтобы отвлечься самому, итальянец затянул очередную занимательную историю, коих, по-видимому, знал не мало. Теодора почти не слушала его, концентрируясь на голосе, низком, чуть хрипловатом, идеально подходящим своему мужественному обладателю.       — Поцелуй меня. — Произнесла Теодора, перебив его.       — Что? — Он слегка оторопел, резко уперев в неё взгляд внимательных сумрачно-серых глаз.       — Вы всё слышали, синьор Джустини. — Лукаво улыбнулась.       Влюблённым, но затуманенным от желания и нетерпения взглядом, Антонио изучал черты её прекрасного лица. Большим пальцем обвёл контур чуть сухих губ, упиваясь её учащённым дыханием. Нежно, но настойчиво притянул к себе и заключил её приоткрытые губы в терпкий, долгий поцелуй. Без лишней грубости и желания поглотить. Лишь размеренное движение и сплетение языков в мокром танце страсти. Он внезапно прервался, чтобы провести по её уже влажным губам. Костяшками пальцев трепетно погладил щёку и, опустив большую немного шершавую ладонь на талию американки, снова увлёк её в тягучий, как мёд, поцелуй. Теодора ощущала, что её тело полыхает от тонкой, но глубокой страсти, наслаждаясь чувственной игрой мужчины. И вот его губы переместились ниже, на её оголенные плечи и зону декольте. От возможности слизать капельки морской воды с её бархатной кожи, голова шла кругом, и выпитый алкоголь здесь совершенно ни при чём. Их немногочисленная одежда полетела на песок. Итальянец предстал перед девушкой во всей своей непозволительной, роскошной, зрелой красоте мужчины, с достоинством принимавшего свой возраст. Зевс, должно быть, сходил с ума от негодования и возмущения за подобную несправедливость, а Олимп сотрясался от грома и разрядов молний. Какой-то жалкий человечишка посмел превзойти в своём совершенстве высшее существо. Антонио аккуратно уложил любовницу на покрывало, не прекращая ласк. Её голос сливался с шумом прибоя, а стоны растворялись в воздухе, пропитанном вином, солью и запахом его одеколона, сочетавшего в себе шоколадно-древесные нотки. На небосводе тем временем загорались первые звёзды.       Уже через неделю Антонио предложил переехать к нему, она не стала возражать. Дом синьора Джустини, вот так совпадение, находился на берегу моря, правда, в другом, более отдалённом от центра районе Форрамо. Трёхэтажный особняк с бассейном, собственным винным погребом и ухоженным садом был таким же, как его хозяин: спокойным, величественным, но скучающе одиноким в своём великолепии, словно чего-то, или кого-то не хватало рядом, и даже пёстрые петуньи, сиренево-синие клематисы и пахучий жасмин были не в силах исправить положение. Вся надежда на американскую туристку. Особых трудностей сожительство не вызвало. Гостья быстро освоилась в новых апартаментах, со всем дружелюбием отнеслась к прислуге, и постепенно стала налаживать общий быт. Так пролетело несколько месяцев, пока не наступил день, перевернувший всё с ног на голову.       Январь, 1964       — Ты помнишь синьора Фазетти, Глория?       — Конечно. Тот милый старичок, что всё реже посещает шоу Дома. Почему ты о нём спрашиваешь?       — Он приглашает нас на свой юбилей в эту субботу. — Антонио протянул девушке пригласительное. Взяв его в руки, она быстрым взглядом окинула текст, содержащийся на картонке, подметив:       — Не вижу, чтобы здесь значилось моё имя. — Чуть язвительная ухмылка.       — Рауль не в курсе наших отношений, но ему будет приятно, если ты придёшь.       — Ему? Или тебе?       — Нам обоим. — Ответил итальянец серьёзно.       Празднество состоялось в респектабельном ресторане, одном из лучших в Форрамо. Винтажные интерьеры, фешенебельная мебель, изысканная кухня и пафосная публика. Хозяин вечера стоял, опираясь на вычурную трость, у подножия мраморной лестницы и лично встречал гостей.       — О, кого я вижу?! Неужели! Надо же, какая встреча. — Выпалил старик, завидев приближающуюся пару. Антонио добродушно улыбнулся и чуть развёл руки в стороны для объятия, но Рауль демонстративно проигнорировал его, отдавая предпочтение компании его спутницы.       — Поздравляю, синьор Фазетти. 75 — серьёзная дата. — Ей ли не знать.       — Ох, благодарю, душа моя. Какая ты красавица, Глория! — Произнёс он, с восхищением оглядев американку с головы до ног. — У тебя хороший вкус, жаль только не на мужчин. — Метко брошенный взгляд на Антонио. Понятно, в чей огород летел этот камень.       — А ты не меняешься, старый чёрт. — Джустини снисходительно закатил глаза на выходку пожилого итальянца.       — Чёрта с два ты дождёшься, голубчик. — Мужчины рассмеялись, обменявшись крепким рукопожатием.       — Глория права. 75 бывает только раз в жизни. Не знаю, доживу ли до следующего юбилея. А посему у меня на сегодня большие планы: пить без меры, веселиться до упаду и танцевать всю ночь напролёт.       — Танцевать? — Переспросил Антонио. — С твоими-то больными суставами?       — У, злодей, всё испортил, а так хотелось пококетничать перед дамой. К твоему сведению, плохому танцору… известно, что мешает.       Юбилей был в разгаре. Рекой лились алкоголь и тосты, слишком торжественные, чтобы быть искренними. Так уж сложилось, Теодора никогда не любила подобных сборищ. Отстранённые бессодержательные разговоры выматывали, а праздничная суета и шум — подавно. Так ещё и какая-то вульгарно разодетая мадам лет 45-ти посчитала допустимым флиртовать с синьором Джустини прямо у неё на глазах.       — Я была о вас лучшего мнения, Антонио. — Шепнула та тихо, но синьорина Флорес услышала.       — Простите, не понял.       — Тут и понимать нечего, якшаетесь не пойми с кем, так ещё и не стыдитесь показать её в приличном обществе. — Мужчина собирался ответить нахалке, но американка его опередила.       — Что за мир нас окружает? — Теодора театрально всплеснула руками, привлекая внимание соперницы. — Сколько же умалишенных вокруг… а ведь как с ними весело!       — О чём это вы? — Дамочка сконфуженно потупила взгляд.       — О том, что под самым красивым хвостом павлина скрывается самая обычная куриная задница. Так что, меньше пафоса, синьора.       — Да что вы себе…       — Достаточно, синьора Грассо, вы сегодня уже достаточно наговорили. — Прервал Антонио и ликующе улыбнулся, поражённый умом и находчивостью своей спутницы.       — Мне нужно подышать свежим воздухом… — Подобрав подол платья, Теодора грациозно поднялась с места и, избегая столкновений и осуждающих взглядов, незаметно скрылась в длинном коридоре, что вёл на открытую террасу. Пустующую. В зимний период она не пользовалась популярностью.       Выйдя на свежий воздух, она плотно прикрыла за собой тяжёлую дверь, ведущую в мир тишины и покоя. Ночной воздух проник в лёгкие и дышать стало легче, хоть и больновато. Январский ветер бил по лицу и неприятно щипал кожу. Холод отрезвлял. Девушка подошла к перилам, ступая по мраморным плитам в элегантных туфельках, не предназначенных для такой погоды. Ноги замерзали, а по оголённым плечам, шеи и груди прошла слабая дрожь. Но желания возвращаться в тепло не было — хотелось бороться с холодом до конца.       — Ты замёрзнешь, дорогая. — Голос долетел до её слуха и, подхваченный порывом ветра, приземлился на плечи, медленно стекая вниз невидимой мантией, защищающей от стужи.       Незваный гость, уже не спрашивая разрешения, набросил ей на плечи свой пиджак и от дурманящего аромата мужского парфюма мгновенно бросило в жар. Антонио встал чуть поодаль, облокотившись на перила и разглядывая толпу крикливых людей внизу. Он был облачён в рубашку цвета первого выпавшего снега и чёрные брюки — строго и изысканно. Гость, так буднично нарушивший уединение Теодоры, выглядел просто для мужчины, на которого приятно смотреть и понимать, что исходит от него почти осязаемая энергия и незримая харизма, но не подавляющая всех вокруг. Наоборот, проникающая внутрь и расслабляющая.       — Заболею и у меня появится весомая причина покинуть это скопище лицемеров. — Привычными движениями американка поправила пиджак на плечах, словно он всегда защищал её от непогоды и прочих неурядиц.       — Не любишь такие мероприятия? — Вместо ответа она недовольно скуксилась, вызвав у мужчины тёплый хрипловатый смех, обжигающий и без того раскрасневшиеся от холода щёки.       — А ты? — Решила спросить, прекрасно зная ответ. Ему и самому быть здесь не в радость, пусть не притворяется. И на кой чёрт, они вдвоём попёрлись на этот праздник жизни, когда могли так чудесно провести этот вечер только вдвоём, слушая старые джазовые пластинки и потрескивание дров в камине.       — Мой добрый друг решил, что мне нужно проветриться. Побыть в обществе и пропустить по бокальчику шампанского.       — С обществом, как я погляжу, не сложилось? — Поразительная проницательность.       — Но несколько бокальчиков игристого я пропустил. — Мягкая улыбка расцвела на губах итальянца, словно ожившие цветы назло холодам. Внешнее спокойствие собеседника благотворно повлияло на запуганную душу его спутницы, и даже непривычная для этих мест прохлада не могла помешать Теодоре чувствовать себя комфортно и спокойно рядом с ним. По синьору Джустини нельзя было сказать, что холод его тревожил. Казалось, он его попросту не замечал, что злило и приводило погоду в бешенство за такое отношение к своему могуществу. Усиливающиеся порывы ветра трепали каштановые локоны девушки и нападали на мужчину, намереваясь свалить его как вековое дерево, выдернув с корнями. Поёжившись и сильнее натянув шёлковую подкладку пиджака на плечи, американка попыталась защититься от холода, как воробушек, забирающийся прямо под одежду.       — Ну хватит, ты так совсем замёрзнешь! — Голос мужчины слился с ветром и звучал куда опаснее, чем недовольная стихия, на чью власть он покушался. Антонио в несколько шагов оказался около своей дамы и без лишних слов приобнял за талию, уводя с открытой террасы. Тепло мужской ладони ощущалось даже через ткань платья, а волевые, уверенные движения не пугали, наоборот, хотелось подчиниться и позволить ему увести себя подальше с этого ледника.       — Сиди здесь, Глория, и никуда не уходи, прошу тебя. — Антонио усадил её как маленького ребёнка на мягкий диван и, удаляясь, несколько раз оборачивался, проверяя выполнение его просьбы.       Зря волновался, ведь сбегать от него Теодоре совсем не хотелось. Признаться, на воздухе она так сильно продрогла, что могла согласиться на любые безумства, пока мозг в голове медленно отогревался. Потирая ладошки друг о друга, американка пыталась согреть их своим же дыханием. Поочерёдно шевелила пальцами ног, надеясь, что не отморозила их в своих хиленьких туфельках.       — Я вернулся! — Слишком быстрое возвращение итальянца, что она даже не успела и помыслить о возможности побега. Он присел рядом и с улыбкой на лице передал в руки девушки бокал горячего какао. Смущённая столь откровенной заботой, Теодора приняла сей желанный дар. И пока она радовалась проявленному вниманию со стороны мужчины, улыбаясь молочной жидкости в бокале, заботливый спутник укрывал её принесённым невесть откуда пледом, окутывая настоящим теплом, исходящим не столько от мягких волокон ткани, сколько от его души.       — Нужно будет передать Раулю, что именно этот напиток нужно пить на вечеринке, коль его угораздило родиться в самый холодный месяц в году. — Она причмокнула губами, смакуя вкус. — Согревающий и вкусный, а не это холодное шампанское, от которого стынет всё внутри.       — Шампанское помогает расслабиться и забыться, а горячий шоколад — домашний напиток, символизирующий уют и заботу. — Нежная полуулыбка застыла на устах мужчины и игнорировать его манящее присутствие стало невозможно. Слегка повернув голову, Теодора стала пристально рассматривать его уже почти родные черты, ища зрительного контакта. Но синьор Джустини отчего-то на неё не смотрел. Погружённый в свои мысли изучал замысловатый узор на мраморной плитке и лишь подрагивание ресниц выдавало его лёгкое волнение.       — Я тебе немного оставила. — Теодора протянула наполовину полную стеклянную ёмкость. Мужчина, тихонько посмеиваясь, принял её маленький дар, разделённый поровну. Он взял бокал, нарочно коснувшись пальцами её ладони. Чашка горячего какао в руках — единственное препятствие между ними или способ, останавливающий их и позволяющий насладиться моментом. Антонио сделал пару глотков и отставил в сторону напиток, наконец посмотрев на девушку. И взгляд этот был полон предельной серьёзности. Сделав глубокий вдох, он вытащил из кармана брюк маленькую коробочку. Несложно было догадаться, что таилось внутри. Но вот крышечка поднялась, и догадка подтвердилась, на бархатной подушечке лежало и поблёскивало всеми своими каратами помолвочное кольцо.       — Антонио, ты… Что… Я… Нет, я не могу, тем более, не здесь… — Сбивчиво затараторила девушка. Она уже привыкла к его спонтанности, принимала её как неотъемлемую часть личности синьора, но это… Где же тут спонтанность? С такими вещами не шутят. Должно быть, он хорошо всё взвесил, прежде чем нагрянуть с визитом в ювелирный. И от того нелегче. Ведь это его решение рушило всё, всю стратегию, которой Теодора придерживалась последние месяцы, какая уж тут теперь временная гавань?       — Возможно, не существует подходящих моментов, мест, ответов… возможно нужно просто говорить то, что на сердце, Глория. Если не возражаешь, я начну, коль уж я сам заварил эту кашу. Правда заключается в том, что я безумно тебя люблю! В такую девушку, как ты, невозможно не влюбиться: всё в тебе прекрасно и притягательно. Если бы не суета повседневности, я бы смотрел на тебя, не отрываясь, целыми днями! Люблю тебя. Так мало слов и такой огромный в них смысл. В этих двух словах всё — и жизнь, и вечность, и счастье. Я давно не мальчишка, чтобы разбрасываться пустыми банальностями в духе: «Я брошу мир к твоим ногам». Что-то мне подсказывает, ты и не хотела бы слышать от меня подобное. Но я обещаю: я обеспечу тебе ту жизнь, которую ты заслуживаешь, ты ни в чём не будешь нуждаться. Сможешь оставить работу. — Заметив в её глазах лёгкое возмущение, быстро поправился: — Я не настаиваю, если ты так хочешь, твоё право. Я никогда не посмею принудить тебя к чему-либо. Самые сентиментальные слова не способны выразить всё то, что я ощущаю, что хочу для тебя сделать. За эти полгода мне довелось так хорошо изучить каждую чёрточку твоего лица, что достаточно на секунду взглянуть, чтобы понять твоё настроение и желания. Какое счастье, что ты есть на свете! Все мысли мои только о тебе. Я думаю о тебе так много, что мне даже странно, откуда берётся время на всё остальное. Я представляю тебя в моих объятьях, изгибы тела, по которым скользят мои ладони. Хочу страстно целовать тебя. Каждый твой изгиб — моё сумасшедшее желание, нежное и неудержимое. С каждым днём я влюбляюсь в тебя всё сильнее, Глория! Никакие твои слова и поступки не изменят моего отношения к тебе. В этом мире никто никому ничего не должен, но я буду до скончания дней благодарить судьбу, потому что в ней есть ты…       — Вижу, ты не из тех седовласых мачо, что западают на молоденьких девиц, будучи в дикой агонии, вызванной кризисом среднего возраста, страхом старения и смерти.       — А ты уже неплохо меня знаешь.       — Так всё-таки, что тебя во мне привлекло?       — Яркая внешность, длиннющие ноги и чувство юмора… Этого достаточно?       — Вполне. Знаешь, женщины, конечно, умнее мужчин. Ты когда-нибудь слышал о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги? — Итальянец засмеялся.       Глория была молода, красива, но не только это неотвратимо привлекало и очаровывало в ней синьора. Её неизбежная проницательность и мудрость… Не нарочитая эрудированность, коей всякий раз пытаются блеснуть её ровесницы в неумелых и потешных попытках привлечь внимание обеспеченных мужчин. Эта не девичья мудрость сильной женщины, прошедшей огонь и воду, знавшей цену себе и людям.       — Я сегодня дождусь от тебя ответа?       — Как знать… Раз уж у нас сегодня вечер признаний, это может затянуться. Знакомство с тобой будто вдохнуло в меня новую жизнь. Я могла бы притвориться, сказать, что ничего не испытываю, а наш роман — это просто интрижка, маленький оазис времени, когда мы можем вкусить близость как кусочек бесплатного сыра на дегустации, но… Ты ведь и сам всё видишь. Такое чувство, будто что-то безнадёжно заледеневшее вдруг оттаяло.       — Твоё сердце?       — Всё так. Уже много лет оно билось само по себе, в этом ритме не было ничего: ни эмоций, ни чувств, ни самой жизни, лишь серая тоска по прошлому, ностальгия по которому неизменно переплетается с болью.       — Кто осмелился причинить столько непрошеной боли молодой женщине?       — Время. — Короткий, словно пистолетный выстрел, ответ. — Мой главный враг. Оно отняло у меня дорогих и близких людей. То, о чём с давних пор мечтали безумцы, стало моей реальностью. Моим проклятием. — Антонио тактично промолчал, казалось, этот мужчина всегда знал, когда стоит дать волю любопытству, а когда следует его усмирить. Эта девушка интриговала его всё больше с момента знакомства. Он знал, что никогда не получит ответы на все вопросы, и его это устраивало. — Ты должен услышать от меня кое-что прежде, чем я приму или отвергну твоё предложение.       — Я весь внимание, Глория.       — Какие бы чувства я к тебе ни испытывала, как бы ни рвалась к тебе моя душа, пройдут годы и настанет день, когда я покину тебя. Навсегда. Не потому, что захочу, а потому что должна буду уйти, как бы больно нам обоим ни было.       — Полагаю, мне не следует спрашивать причин. — Теодора благодарно кивнула.       — Ты всё ещё хочешь услышать мой ответ?       — Ну разумеется.       — Я согласна. — Она вытащила кольцо из коробочки, надев на палец.       Весной 1964-го они сыграли тропическую свадьбу на пляже. Невеста была в простом шёлковом платье и босиком, из украшений — только цветы. Церемония прошла почти без гостей. После свадьбы молодожёны планировали запереться на весь медовый месяц на вилле у моря, что они, собственно, и сделали. Антонио прежде уже был женат. Но не находил в семье нужной ему поддержки, понимания, взаимного притяжения. Тот брак просуществовал недолго, но подарил любимую дочь. Девушка, наречённая звучным именем Джулия, жила в Англии, поддерживая с отцом прочную связь. В этот же раз всё было иначе. Теодора не могла иметь детей, Антонио знал и никогда не упрекал её за это. Страстное отношение к жизни, неутомимое чувство юмора и настоящая любовь — вот, что являлось залогом их счастливых семейных отношений. Любить, быть любимым — оба состояния имеют чрезвычайное значение. Быть только любимым когда-то надоедает, и тому, чтобы любить, приходит предел. Нельзя отказываться ни от одного, ни от другого. И то, и другое — самые главные составляющие жизни. Пускай в отдельный период они не совпадают, догоняют друг друга, обгоняют, меняются местами.       Ноябрь, 1970       Синьору Джустини нужно было лететь во Францию по делам: обговорить с партнёрами условия нового соглашения. Обычно он предпочитал не покидать Италию, а в последние пару лет их совместной жизни с американкой и вовсе старался откосить от командировок, отправляя на все переговоры заместителей. Антонио любил свой дом и свою жену. Одинаково любил жаркие во всех смыслах итальянские ночи и каждое утро, встреченное ими на террасе с видом на лазурный берег. Синьора Джустини обожала хороший кофе, а он умел превосходно его варить.       За день до командировки Антонио вернулся домой раньше обычного. По своей натуре очень сдержанный мужчина никогда не позволял себе быть резким и жёстким. Но иногда, даже у такого уравновешенного человека сдавали нервы и ему необходимо было выпустить пар. Седой обольститель, взвинченный и раздражённый после долгого рабочего дня демонстративно сообщил о своём возвращении. Ему нужно было, чтобы жена была рядом. Немедленно. По громкому дверному хлопку Теодора уже знала, что её темпераментный итальянец немного зол от усталости. Бесшумно появившись в коридоре, она смотрела на Антонио широко распахнутыми глазами. Для мужчины — это уже награда, видеть её, домашнюю, уютную и тёплую в его рубашке после отвратительного дня. Он позволил эмоциям захлестнуть себя и, немедля, набросился на возлюблённую в диком и голодном поцелуе. Запустил пальцы в её распущенные волосы и, несильно сжимая, оттянул назад. Теодора негромко застонала в его губы, не справляясь со страстным, немного грубым напором. Антонио растворялся в ней, продолжая выплёскивать и вкладывать в остервенелый поцелуй все переживания и всю усталость, накопившуюся за день. А она покорно принимала всё, отвечая на движения мужских губ своими. Утром, перед тем, как отправиться в аэропорт синьор Джустини оставил нежный поцелуй на щеке супруги. Она от этого всегда жмурилась, как маленький котёнок, слыша низкий смех своего мужчины. А он уже мысленно начинал скучать по ней. Вынужденные разлуки, даже самые недолгие, были для Антонио личным адом. Несмотря на то, что он любил свою работу, ещё больше он любил его Глорию. Сидя в самолёте, он представлял, как вернётся домой, завалится с ней в постель и будет днями напролёт показывать, как сильно он соскучился.       Вернувшись в Италию спустя пять дней, Антонио сразу понял: что-то не так. Он ещё не видел пустого шкафа и прощальной записки, но вмиг осиротевший дом, уже скорбевший по хозяйке, показался вдруг таким чужим, стоило переступить порог. На прикроватной тумбочке лежал, свисая вниз, белый шифоновый шарф, некогда так изящно смотревшийся на чуть позолочённой солнцем нежной коже шеи. Кусочек ткани, насквозь пропитавшейся запахом её по-аристократически изысканных цветочных духов. Её запахом. Вот и всё, что осталась у синьора Джустини на память о ней. Ничтожно мало, что могло показаться, будто бы в его пустой холостяцкой жизни никогда и не было этой необычайной женщины и всех тех драгоценных мгновений, плавно перетекавших в годы счастливого супружества. Словно какая-то таинственная незнакомка забыла этот аксессуар в его доме. Когда Антонио взял шарф в руки, чтобы поднести к губам, на тумбочке обнаружилась несчастная мизерная записка с тремя словами, выведенными на итальянском дрожащей рукой: Grazie, Scusa, Addio¹. Ниже отпечаток алой помады. Написать больше помешали трясущиеся пальцы и расшатанные нервы.       Синьор Джустини не зарыдал, не стал рвать волосы на голове и даже не напился, как поступили бы многие мужчины на его месте, потеряв самую неизменную любовь в своей жизни. На ум лишь пришла фраза, которую так любил повторять отец: «Женщины и кошки всегда поступают, как им заблагорассудится; мужчинам и собакам остаётся только расслабиться и смириться с таким положением вещей». Наконец, Антонио всецело понял суть.       Теодора попрощалась с Италией, пообещав себе, никогда не забывать небесные черты этой чудесной земли, её немыслимые красоты, туманы гор, блеск закатов, россыпь огней, прозрачный свет луны и солёный морской бриз. Минуты покоя и душевного тепла, обретённые так ненадолго, но так вовремя. Поднимаясь по трапу самолёта, она вдруг остановилась, обернувшись, и что есть силы прокричала в ночь чужим голосом: Addio Italia, Sii felice!.. senza di me². На ресницах застыл иней, часы пробили осень, из лучистых глаз американки звонко закапали минуты, и не было смысла прятать печаль за вуалью улыбки.       Они оба с самого начала были предельно честны друг с другом, знали, что их ждёт и чем по итогу кончится… Отчего же теперь два сердца в разных частях света в унисон обливались кровью?