***
Чонгук шёл вслед за отцом, разглядывая окружающую обстановку. На ярмарке была настоящая толкучка. Самый разношёрстный народ, который ему когда-либо приходилось видеть. Вокруг стояла грязь, а в воздухе противно смешивались запахи вони от людского пота, помоев, животных, которых тут же пытались продать, и их испражнений; какой-то еды, непонятно какого качества, которую тут же и готовили. Его тошнило от всего этого. Он ненавидел бывать в подобных местах. Чонгук в принципе не любил шумные места, где много народа и сплошной галдёж. А ярмарки подобного рода он ненавидел всей душой. Но отец настоял на том, что он, как будущий наследник, обязан сопровождать его, помогать и втягиваться в процесс. Семья Чонгука — одна из немногих выходцев из Азии, кому в Америке повезло. Они не стали работать на других, не убивались в полях на чужих плантациях, влача жалкое существование. Нет. Прадед Чонгука попал в эти земли помощником одного из высокопоставленных государственных служащих. Заслужил себе хорошую репутацию, обзавёлся титулом, домом и семьёй. Осел в этом штате так прочно, как не оседают многие коренные жители. Поэтому Чонгук — молодой господин, который обязан поддерживать семейный статус. Обязан обучаться семейному делу, учиться быть не просто мальчишкой, а господином. Для всех. В том числе… — Не проходите мимо! Господа! Только сегодня привезённые! Чонгук застывает возле отца, которого заинтересовало объявление. — Посмотрите, каких красавцев и красавиц мы вам предлагаем! — кричит на весь рынок мужик в не слишком опрятном, бывалом костюме. — Только сегодня сошли с корабля! — он вытаскивает из небольшой кучки испуганных, жмущихся друг к другу людей, трясущуюся женщину средних лет и показывает свой «товар» глазеющей толпе. — Она станет вам хорошей рабыней! Да, милая? — он шлёпает испуганную женщину по попе, отчего та в страхе подскакивает, сильнее сжимаясь и бегло глядя на окружающих. Чонгук ненавидит ярмарки рабов. Как и рабство в целом. Он не может смотреть на несчастных, ни в чём не повинных людей, над которыми издеваются и которых продают так, словно они — неодушевлённые вещи. Словно они не чувствуют усталости и боли. Ему хочется отвернуться и оставить это всё на отца. Но внезапно внимание привлекает маленький мальчик, жмущийся в этой толпе и плачущий, но очень старающийся это скрыть. На вид ему лет пять или шесть. Может побольше. На нём нет обуви и все ноги в грязи. Штанишки грязные и подранные в нескольких местах, и висит такая же грязная, безразмерная рубаха на плечах. Что больше всего шокирует Чонгука — это то, что мальчик: азиат. Ребёнок ловит его взгляд своими огромными, полными страха глазами. В них мешаются удивление, недоумение, потом вновь страх и после, кажется, надежда. Совсем немного. Чонгук не может оторвать взгляда от этих огромных глаз. — Отец, — говорит он. — Да? В этот день Чонгук впервые следует заветам отца и впервые покупает раба. Как оказалось позже, его звали Тэхён. Ему было семь лет, и родная семья продала его приезжему чужестранцу за сущие гроши. Мальчик был маленьким и не знал, за какую точно сумму. Но, видимо, та была приличной, раз родная мать отказалась от сына. Отец Чонгука был очень удивлён его приобретением. Ему казалось совершенно неразумным тратить деньги на ребёнка, который был таким маленьким, что не способен даже нормально трудиться. Потом, когда он увидел, как Чонгук на него смотрит, и когда сын прошептал ему что-то о том, что они могли бы быть на его месте, если бы судьба им не улыбнулась, он решил не лезть к сыну. Отдал мальчишку на его попечение, сказав, что это ему подарок на восемнадцатилетие и что он может делать с ребёнком всё, что душа пожелает. Хочет отправить работать в поля — без проблем, прислуживать в доме — отлично. Но кормить за просто так он его не собирается, так что лучше, чтобы Чонгук придумал мальчишке занятие. Долго переживать о возможной немилости отца Чонгуку не пришлось. Старший господин Чон скончался от жёлтой лихорадки, застигшей его в поездке по Южной Америке, спустя четыре месяца. Чонгук был единственным наследником большого хозяйства и бизнеса семьи. Семья его отца занималась выращиванием хлопка и разведением лошадей. В восемнадцать лет на Чонгука свалились заботы обо всём на свете, одиночество. И Тэхён. Маленький мальчик, который смотрел на него всё теми же огромными глазами, полными надежды и рабского поклонения. Глазами, полными благоговения перед взрослым господином, который ни разу не ударил его, не заставил тяжело работать физически в поле или телом в постели. Чонгук не видел в мальчике раба. Он видел в нём, прежде всего, — человека. Маленького ребёнка, которого не пожалела судьба. А Чонгук пожалел. Ему захотелось помочь мальчику и дать ему всё то, чего его хотели лишить, или чего у него, возможно, вообще никогда бы не было. Тэхёну же хотелось отблагодарить молодого господина за доброту, поэтому, как бы Чонгук не просил не прислуживать ему в доме, Тэхён всё равно это делал. Ему выделили небольшую, скромную комнату на первом этаже поместья. Она была чистая и светлая; с удобной кроватью и выстиранным и отглаженным бельём. По приказу Чонгука к ребёнку относились не как к прислуге, а как к другу семьи. Тётушки, которые работали в доме: кухарки, служанки, домработница — все они, если уж честно, души не чаяли в мальчике. Тэхён оказался очень послушным, милым и спокойным ребёнком. Он всем улыбался, шутил, помогал по хозяйству даже тогда, когда его шпыняли за это. Ведь господин приказывал иначе. В общении с ним женщины позволяли себе немного больше вольностей, чем с молодым господином. Но ведь и мальчик не член семьи. Поэтому ему могли даже поджопник дать в воспитательных целях, чтобы не таскал немытую клубнику или не выпускал кур из загона, чтобы поиграться в догонялки. Тэхён озорничал в меру своего возраста. Чаще он всё же крутился возле Чонгука, с интересом наблюдая за его занятиями, помогая, когда тому нужна была помощь, предлагая её сам, когда видел, что господин не собирается никого о ней просить. Чонгуку удивительным образом удалось наладить дела отца, переняв управление без потерь. Он был не глупым молодым человеком. Всё больше любил одиночество, чтение, тишину природы и сладкое уединение вместо шумных компаний и попоек. У него и друзей-то близких никогда особо не было из-за того, каким замкнутым парнем он рос. С появлением в его жизни Тэхёна всё стало меняться. Он и подумать не мог, когда спасал из рук работорговцев маленького мальчика, что тот перевернёт всю его жизнь. Тэхён интересовался всем на свете. Был очень смышлёным мальчиком, и Чонгуку было с ним интересно. Интересно было учить ребёнка, рассказывать что-то из своих знаний, обсуждать с ним различные вопросы. Чонгук даже нанял для него репетитора, который обучал Тэхёна математике, чтению и письму. Иногда он сам садился вместе с ним за уроки и следил, как Тэхён выполняет задания. Тэхёну очень нравилось, когда молодой господин уделял ему так много внимания. Со временем он почти перестал тосковать по родителям и стал тосковать по господину, который часто бывал в разъездах по делам. Хотя самому Чонгуку это не очень нравилось, но иногда приходилось покидать поместье, чтобы посетить плантации, поля, ярмарки. Каждый раз, когда он возвращался из поездок, Тэхён с трепетом ждал его на крыльце. Ему очень хотелось броситься в его объятия и поприветствовать теплее, чем остальные слуги. Хотя за слугу его никто по-прежнему не считал, но он всё же редко позволял себе подобные вольности. Только когда никого не было в округе. И Чонгук совершенно этому не сопротивлялся, кружа его в тёплых объятиях. Чонгук много хвалил его, покупал ему игрушки, книги и привозил подарки из путешествий. Они часто гуляли вместе, проводили время, лежа в тени огромных старых раскидистых деревьев, читая друг другу книги. Чонгук читал взрослые умные произведения, которые Тэхён с упоением слушал, даже если мало что понимал. А Тэхён, в свою очередь, читал книги, которые дарил ему молодой господин. Каждый раз, когда у него получалось, Чонгук обязательно его хвалил, и щёчки мальчика алели от смущения и удовольствия. От похвалы Чонгука ему хотелось трудиться ещё усерднее, чтобы господин был им доволен. А если у него что-то не получалось, то Чонгук обязательно склонялся вместе с ним над книгой и объяснял, как правильно. Или что означает то или иное слово. Ведь Тэхён учил язык постепенно. Тэхён часто тайком любовался господином. Когда тот работал или вот также лежал в траве, наблюдая за облаками. Или сидел верхом на лошади. Молодой, сильный, статный. С волосами, цвета воронова крыла и смуглой, но удивительно красивой кожей. Не как у тёмных рабов. Нет. Кожа господина была похожа на изысканную специю. На расплавленный сахар. Такая же обласканная солнцем. Он часто был одет в удивительно красивые костюмы, делающие его в глазах Тэхёна похожим на принца. Хотя красивее всего он выглядел в обычных приталенных тёмных брюках из грубой ткани и белой рубашке с закатанными рукавами. Тогда обнажались его красивые сильные руки, и у молодого Тэхёна сердце замедляло свой ритм. Тэхён рос, и вместе с ним росла привязанность к молодому господину. Он всё чаще останавливал на нём свой взгляд. Всё больше хотелось касаться Чонгука. Касаться не просто как брата или близкого друга. Ночами он вспоминал своего красивого господина и стирал ладони, бесстыдно пачкая кровать семенем. Молодой, семнадцатилетний, горячий и жаждущий Тэхён. Ещё год назад он понял, что относится к Чонгуку не просто как к близкому другу, не просто как к покровителю. Он понял, что не хочет видеть его с кем-либо. Терпеть не может, когда господин не ночует дома. Ночами он плакал в подушку, если знал, что Чонгук уехал не по работе. Если Чонгук не один. Ему отчаянно хотелось быть тем самым, кого Чонгук обнимает ночами. Хотелось, чтобы он хоть раз посмотрел на него так, как смотрит на него сам Тэхён. Он не знает, замечал ли Чонгук его интерес. Он боялся говорить об этом или намекать. Ведь молодой господин сделал для него так много. А Тэхён… Тэхён — неблагодарный мальчишка, который только и может, что работать по дому, чинить что-нибудь и подносить Чонгуку кофе. Тэхён обожал приносить ему кофе. Особенно если это происходило по утрам, пока Чонгук ещё лежал в кровати. Чонгук никогда не просил об этом. Тэхён рвался сам. Он ласкал взглядом пробуждающегося молодого господина. Жадно ловил каждый перекат мышц, что были не прикрыты постельным бельём. Мечтал хоть раз проснуться с ним вот так: быть ему вместо подушки, которую он обнимает. Он был готов умереть ради этого. Даже если бы это было последнее, что он сделает и ощутит в своей жизни, то он умер бы счастливым. Если бы руки любимого господина были последним, что он почувствует перед смертью. В его восемнадцатый день рождения за окном разыгралась непогода. Зима выдалась какая-то непривычно суровая в этом году. Но в доме было хорошо натоплено: горели камины и свечи. Прислуга приготовила по приказу Чонгука вкусный ужин, чтобы отметить событие. Они всегда отмечали дни рождения друг друга. Хотя о своём Чонгук часто забывал, зато о дне рождении Тэхёна помнил всегда. Это парню очень льстило. Закончив ужинать, Чонгук отпустил прислугу, сказав, что они со всем справятся сами, и они перешли в гостиную. Он сидел на кушетке напротив камина и пил бурбон, наблюдая за резвящимися языками пламени. Тэхёну в этот вечер он казался ещё прекраснее, чем обычно. Возможно сказался алкоголь, который ему позволили выпить в честь совершеннолетия. Ему и раньше разрешали, но не такой крепкий. — Что бы ты хотел получить в подарок на день рождения? — спрашивает Чонгук, переводя взгляд на Тэхёна, который неловко мялся возле камина. — Я ещё ничего тебе не подарил. — Вы не должны ничего мне дарить, господин. — Цццц, Тэхён, я же просил тебя. Не называй меня так. Ты можешь звать меня по имени. Ты не прислуга. Тэхён краснеет сильнее обычного. Делает крошечный глоток обжигающей жидкости и отставляет бокал на столик неподалёку. — Возражения не принимаются. Чего бы ты хотел? — Я… — Тэхёну кажется, что это его единственный шанс. Вот она — возможность наконец признаться. Именно в этот момент он точно понимает, что шанса лучше может не представиться. И алкоголь в его крови придаёт ему небывалой смелости. Будь, что будет. Если Чонгук прикажет его вздёрнуть за подобную наглость, то так тому и быть. — Господин, я…. — Ц-ц-ц, Тэхён. — Простите, — Тэхён склоняет голову. Он делает шаг вперёд, приближаясь к сидящему мужчине, кусает губы, боясь поднять глаза и посмотреть на господина. Как бы Чонгук не противился, но для Тэхёна он навсегда останется господином. Повелителем его сердца. — Я, Чонгук, я…я хочу… — Чего? — Чонгук допытывается, совершенно не ожидая услышать в ответ то, что скажет ему Тэхён. — Я хочу вас, — прерывисто выдыхает парень. У каждого из них в этот момент что-то обрывается в груди. Тэхёну кажется, что сердце просто перестало биться от переполняющих его переживаний и страхов. Он ждёт, что Чонгук сейчас встанет и влепит ему первую в жизни пощёчину, а после — велит убираться прочь из дома, пока он не приказал повесить наглеца на ближайшем дереве. В помещении внезапно стало ещё жарче, чем было. Возможно обоим так только казалось. Обоим. Потому что Тэхёну было совершенно невдомёк, что Чонгук едва ли мог поверить в только что услышанное. Он отставил бокал с напитком на ещё один столик, который был возле кушетки, где он сидел, и встал. Тэхён от страха поёжился, но не отошёл. — Повтори? Я, возможно, я не так понял… — Нет вы… вы всё верно поняли, господин. Я хочу Вас… — Тэхён не поднимает глаз и не видит, как темнеют зрачки Чонгука напротив. Не видит, как жадно он ловит взглядом каждый его жест и каждое движение его губ. — Только одну ночь. Пожалуйста… Если Вы хотите мне что-то подарить, то проведите со мной эту ночь. Всего одну, мне этого будет достаточно, — Тэхён начинает тараторить, и ему кажется, что от переизбытка эмоций он вот-вот расплачется. — Я видел Вас. С мужчинами… они… — он прикрывает глаза, и по его щеке всё же скатывается слеза. — Я знаю, что я не так красив, как они. У меня нет того благородства, той красивой одежды и ума. Я знаю, что всего лишь прислуга — раб, которому вы спасли жизнь. И я буду до конца своих дней вам за это благодарен. А ещё, господин, я до конца своих дней буду любить вас, если вы позволите. Потому что… я… я не знаю, но вы — единственный человек, с кем я хочу быть и о ком постоянно думаю. Меня не интересует никто. Я очень часто представляю вас… ночью… я…позвольте мне хоть раз проснуться с вами утром… господин… Тэхёна трясёт. Слёзы всё же катятся по щекам. Ему страшно. Но одновременно с диким страхом он чувствует облегчение. Наконец-то он сказал то, что хотел. То, что чувствовал так долго. То, что и тяготило его душу, и одновременно с этим, наполняло жизнь смыслом. — Тэхён… — Простите меня… простите мою несдержанность, простите, простите, — лепечет парень, всё так же боясь посмотреть на Чонгука. — Я перешёл черту, я знаю, я уйду, если вы прогоните. Вы никогда меня больше не увидите, если только пожелаете. Скажите мне. Я сделаю всё. Исполню всё. Всё, чего вы пожелаете, господин. Но больше всего на свете… больше всего на свете я хочу… чтобы вы пожелали меня… Чонгук всё же теряет самообладание, хотя пытался держаться. Это удавалось ему с огромным трудом. Он не бьёт Тэхёна. Не кричит на него, угрожая скорой расправой. Нет. Он в один шаг подходит ближе к Тэхёну, заключает его в свои объятия и целует. Целует сразу настойчиво и глубоко. Так неожиданно для Тэхёна, что тот почти падает. И упал бы, если бы не крепкие руки господина, вжимающие в себя. Тэхён никогда не целовался, и очень сильно старается успевать делать хоть что-то. Хоть как-то отвечать, попутно дрожа от волнения и сходя с ума от понимания, что Чонгук не прогнал его. Он льнёт к нему всем телом, цепляется пальцами за крупную крепкую грудь, до конца не веря в то, что это происходит на самом деле. Первый поцелуй Тэхёна запомнится ему несдержанностью, страстью, терпкой горечью алкоголя и ароматом Чонгука. Запомнится сильными руками, неловкими укусами и стуком зубов друг о друга. Жадностью, с которой язык господина изучал его рот, устанавливая свои правила игры. — Я исполню твоё желание при одном условии, — говорит Чонгук, отрываясь от его губ. Тэхён замирает и смотрит на него затуманенным взглядом. — Ты больше никогда в жизни не назовёшь меня господином. Тэхён улыбается. Улыбается и кивает. — Чонгук… — очень непривычно произносить его имя вслух при обладателе. До этого он позволял себе это только по ночам в спальне и шёпотом. Чонгук обхватывает ладонью нежную щёку и проводит по ней аккуратно большим пальцем. — Ты так молод, Тэхён. Так удивительно молод. Ты уверен, что правда хочешь этого? Именно этого. — Уверен так, как ни в чём ином. — И не будешь жалеть? — Я буду жалеть, если это никогда не случится. Чонгук наклоняется и касается губами его лба. — Мой мальчик. Мой нежный, прекрасный цветок… если бы ты только знал… Если бы Тэхён только знал, что испытывает его господин все эти годы, каждый раз глядя на мальчишку, ненавидя себя за распущенные и развратные мысли. Ведь Тэхён был так молод в сравнении с Чонгуком. Коря себя за картины, которые вырисовывало его воображение всякий раз, когда он спал с кем-то, кто не Тэхён. Как представлял под собой именно его тонкую фигуру. Если бы Тэхён видел, как часто Чонгук смотрел на него не как на брата или друга. Знал, как ругал себя, думая о том, что не должен ломать ему жизнь своими пошлыми желаниями. Своей неправильной любовью. В хозяйской спальне, куда Чонгук донёс Тэхёна на руках, в эту ночь было очень громко, жарко и сладко. Чонгук был с Тэхёном нежен так, как никогда и ни с кем не был. Мальчик, что трясся под ним от желания и страха, был для него целым миром, и даже помыслить не мог об этом. Чонгук касался его везде, медленно раздевая, и позволял касаться себя, когда Тэхён, чуть осмелев, раздевал в ответ. Тэхён дрожащими пальцами обводил крупные мышцы своего господина. Он и раньше видел его без верха, но не в спальне, не так близко, когда между вами лишь пара сантиметров. Когда ты своим телом, языком и губами чувствуешь, какой он горячий. Чувствуешь, как горячо и влажно от его поцелуев, которыми он покрывает всё твоё тело. Всё. А ты выгибаешься ему навстречу и непозволительно громко стонешь от каждого касания пальцев и губ. Жмёшь пальцы, веки, губы. Сжимаешься весь, чтобы после отпустить себя. Вновь и вновь. Будто натянутая струна. Рваться. Взрываться в руках своего господина, пачкая и постель, и его кожу. Стыдливо краснеть, но потом изливаться по новой. Пока он наслаждается тобой. Твоим телом и реакциями на его действия. Тэхён ведь совсем молодой, у него кровь горячая и реакции тела, которые он не в состоянии контролировать. Только и может, что стонать и краснеть, дёргаясь в руках умелого любовника, пока Чонгук ведёт языком по его бёдрам вверх, к самой главной точке. Когда он ласкает ртом его естество, Тэхёну кажется, что внутри всё пылает. Так мокро и божественно прекрасно ему не было никогда. Даже в самых смелых фантазиях он не мог этого вообразить. Он представлял, что сам делает это для своего господина, но никак не наоборот. Но горячий рот ласкает его так умело, что он кончает чуть ли не минуту спустя. Он не мог представить, что будет задыхаться и стонать имя Чонгука, совершенно не боясь, что кто-то услышит. Он представлял, как стоит под Чонгуком на четвереньках, пока тот берёт его сзади. Но никогда не думал, что это будет так больно. Сколько бы масла Чонгук не использовал, даже простая растяжка пальцами в первый раз вызвала у Тэхёна поток слёз. Что уж говорить о той боли, которую он ощутил, как только Чонгук толкнулся в него. Он его предупреждал. Тэхён слушал и умолял продолжать. Ему было всё равно. Он терпел не потому что нужно, а потому что в его молодой влюблённой голове помимо физической боли было чувство огромной всепоглощающей любви. Ему было не важно, что неправильно, не положено, запрещено, грязно. Был важен только его господин, который пытался двигаться так, чтобы не делать слишком больно. Но Тэхён был таким узким, плавящимся под ним, словно масло. Таким нежным и ранимым, что его хотелось и ласкать, и брать. Больше и сильнее. Всего и только себе. Обладать им. В какой-то момент Тэхёна перевернули на спину, и Чонгук навалился сверху. У Тэхёна внизу всё горело, пока Чонгук вбивался в него вновь и вновь. Пот струился градом по обоим, и казалось, что весь кислород из комнаты исчез. Чонгук вжимался в него, одаривая его слух своими глубокими стонами, кусая нежные юношеские плечи, сминая бёдра так сильно, что на тех обязательно будут синяки. Очень хотелось контролировать себя. Очень хотелось отпустить себя и полностью потерять чёртов контроль. Спина болела от царапин, что Тэхён оставлял на ней. Губы ловили его громкие стоны. И надёжно прятали в памяти. Тэхёна называли любимым. Называли самым дорогим и ценным. Желанным. Самым прекрасным цветком во всём мире. И Тэхён от этих слов чувствовал себя самым счастливым человеком во вселенной, расслаблялся и умолял не останавливаться. Отдавал себя своему господину полностью: каждую клеточку, каждый вздох, каждое слово. Так, как и мечтал. В эту ночь началась новая глава их жизни. Запретная, часто тайная. Но самая счастливая. Бесконечная во всех своих проявлениях. Новый год, который наступил после дня рождения Тэхёна, стал самым прекрасным в их жизни. Они любили друг друга. Много, долго, бесконечно. Проводили столько времени вместе, сколько могли себе позволить. Тэхён просыпался в объятиях, о которых столько грезил, почти каждое утро, если Чонгук не был в отъезде. А часто он брал и его с собой. Бесконечные поцелуи, ласки, признания. Посвящённые друг другу стихи. Жаркие ночи, после которых у служанок обязательно краснели щёки при виде них двоих. Хотя никто не смел сказать ни слова. Вся их жизнь, казалось, была заключена друг в друге. Они не мыслили себя отдельно. Несмотря на разницу в возрасте и статусе, они чувствовали, что сама судьба свела их вместе. Что они предначертаны друг другу кем-то свыше. Спустя два года: в сентябре 1821, Чонгуку исполнился тридцать один год. Тэхён слёг с туберкулёзом за две недели до своего дня рождения. Болезнь развивалась стремительно, превратив молодого, полного сил парня в почти безжизненную куклу. Чонгук не отходил от его постели сутками, вызывал лучших врачей, молил высшие силы о снисхождении. Целовал ледяные, ослабшие ладони, орошая их слезами, и умолял Тэхёна не оставлять его. — Пожалуйста. Тэхён, пожалуйста… я не смогу без тебя, — кажется, в миллионный раз шепчет Чонгук, уткнувшись в подушку возле головы своего любимого. — Умоляю, Тэхён… Я сделаю что угодно. Только выздоравливай, душа моя. Он поднимается и гладит взмокший холодный лоб. У Тэхёна осунувшееся лицо, а возле в кровати на столике лежит платок с каплями крови. Он тяжело дышит и часто кашляет. Чонгук вновь и вновь тянется к платку, стирая с его губ алые капли. Из груди рвётся хрип, раздирающий мужчине сердце и душу. — Мы поедем в Европу, — говорит он, целуя почти прозрачные пальцы, удерживая их в своих ладонях, потому что у Тэхёна уже почти не осталось на это сил. — Мы исколесим весь мир, как только ты поправишься. Цветок мой, — крупные слёзы текут по его щекам, падая и впитываясь в постель больного. — Чонгук, — едва различимый шёпот прорезает хрипы. — Чон…гук…– Тэхён находит в себе силы коснуться ослабевшей ладонью его щеки. — Обещай мне… — он закашливается, но продолжает: обещай мне, что обязательно будешь жить. Когда меня не станет… — Нет, нет… нет… ты поправишься, ты обязательно поправишься, Тэхён. Я всё сделаю, я позову других врачей, Тэхён… не говори так… — Чон… — новая порция кашля вырывается из его груди, — пожалуйста, пообещай. Пообещай прожить долгую, счастливую жизнь. Побывай в Европе. Возьми… возьми с собой, — кашель, бесконечный, непрекращающийся кашель. — Возьми с собой…ммм… Чон… гук… обещай… обещай, что будешь счастлив… Я тебя люблю…я всегда буду тебя любить…мой господин… — и снова кашель. Кашель, раздирающий его лёгкие. Хрипы, сквозь которые он всё пытается сказать самое ценное и важное. Только бы успеть. — Мой прекрасный господин. Я буду любить вас бесконечно… всегда…только вас… во всех своих будущих жизнях… я только прошу…обещайте…пообещайте… — Я обещаю, я буду счастлив, Тэхён… я буду.… мы будем…навсегда вместе, любовь моя. Только ты и я. Бесконечно. Пожалуйста, Тэхён, я… нет… — он чувствует, что рука его любимого мальчика тяжелеет и вот-вот упадёт на кровать. Чонгук бросается к нему, сжимая в объятиях так крепко, что если бы Тэхён до сих пор дышал, то мог бы задохнуться. — Нет! Нет! Нет… Тэхёну не исполнилось двадцать в декабре 1821 года.***
— Опять просила рассказать ей что-то? Чонгук заходит в их с Тэхёном спальню и пробирается в кровать к мужу, который уже давно его ждёт. Тэхён подползает под его бок, кладя голову ему на плечо. — Угу, — Чонгук свободной рукой выключает ночник, пока второй обнимает плечи супруга. — Вся в тебя. Сразу видно: плоть от плоти, — улыбается он, подначивая Тэхёна. — Такая же сладкая хитрожопка. Тэхён смеётся и легонько игриво бьёт его ладошкой по груди. — Что сегодня? — Просила рассказать, как мы познакомились. — Рассказал? — Конечно, — Гук целует Тэхёна в макушку и прикрывает глаза. — Это было так забавно. Он медленно водит ладонью по плечу Тэхёна, плавно спускаясь по спине и массируя её. — Ну да, — хмыкает Тэхён в ответ, прикрывая глаза и наслаждаясь незамысловатой лаской. — Я тогда только приехал сюда, совершенно не зная язык… — И потерялся в доме с привидениями… — А ты меня спас… — Это было лучшим решением за всю мою жизнь — пойти на ту ярмарку. Я вообще-то не собирался. Отец затащил. Хотел устроить день отца и сына. Тэхён водит пальцем по груди Чонгука, вырисовывая незамысловатые узоры, отчего Гук чуть ёжится, потому что слишком близко к чувствительным соскам. — Тебе завтра тридцать, а ты так и не рассказал, какой подарок хочешь, — вдруг говорит Чонгук, чуть спускаясь и заглядывая Тэхёну в глаза. Он улыбается, поднимает руку от его груди и нежно ведёт пальцами по любимому лицу своего мужа. Тянется за тёплым поцелуем, на который Чонгук отвечает, сильнее прижимая его к себе. — Всё, что мне нужно, у меня уже есть. Я самый счастливый человек во вселенной, ведь у меня есть ты и наша дочь. Если бы завтра мне пришлось умереть, я умер бы счастливым. — Ну насчёт умирать, — это мы решим немного позже, — отвечает Чонгук. — Подумаем об этом лет через тридцать. А пока у меня на тебя другие планы. — Какие же? — Хочу пригласить тебя на свидание в Европе. Что скажешь? Париж, Эйфелева башня, Елисейские поля… — Оу… а как же…? — Самолёт послезавтра. А с Габриэллой побудет мой отец. Тэхён смеётся, отмечая, что он совершенно не против, и укладывает голову назад на плечо Чонгука, мимоходом оставляя ещё один поцелуй. Теперь уже на его шее. — Иногда мне кажется, что мы знакомы не десять лет, а всю жизнь. Вечность… — Мне тоже так кажется. — Я тебя люблю, Гук. — И я тебя люблю, цветочек.