Astronomy In Reverse

Отчет о миссии: 16 декабря 1991 г. Баки просыпается от чужого голоса, эхом отдающимся в его голове. Голос мужской, холодный и злой, с соковским акцентом в каждом слове, как на английском, так и на русском языках. Баки требуется минута, чтобы соотнести голос с лицом, а вместе с лицом появляется имя, и от этого имени он начинает задыхаться, когда резко просыпается. Поначалу все сбивает с толку. Баки не знает, где он и почему в его груди такое ощущение, как будто кто-то опустошил ее, оставив ноющую пустоту там, где раньше были сердце, легкие и желудок. Его голова пульсирует почти так же болезненно, но не совсем. И он дрожит. Все его тело дрожит до такой степени, что это больше беспокоит, чем раздражает. Из-за влаги, наполняющей его глаза, и острой головной боли он не может сосредоточиться на окружающем пространстве достаточно долго, чтобы понять, где он находится. Он понимает, что не дома, но не более того. Он ничего не помнит, пока кусочки медленно не возвращаются к нему вспышками понемногу за раз. Но они приносят больше вопросов, чем ответов. Когда пульсация в его голове начинает понемногу утихать, он моргает, открывая глаза, охватывает взглядом маленькую открытую клетку, от которой его кожа немеет от приводящего в ужас узнавания. Его спина упирается в единственную глухую стену; остальные три стены и потолок зарешечены, как в тюремной камере. Он узнает лабораторию, которая занимает остальную часть комнаты; операционный стол, который выглядит так, как будто к нему не прикасались годами, все заброшено, лампы над головой перегорели все, кроме одной. Баки сглатывает комок ужаса в горле, не понимая, как его привезли обратно в Сибирь и зачем. А затем он переводит взгляд на себя и видит красный цвет. Он вспоминает, что это не его кровь, прежде чем вспоминает, откуда он это знает. Слово всплывает в его голове безобидно, как будто его подсознание прошептало его в беззвучном вакууме его разума. Истерика. Это действительно единственное слово, чтобы описать то, что происходит дальше – как он может быть таким тихим и спокойным, что в первый момент даже его дыхание остается тихим для его обостренного слуха, а в следующий момент всхлипывает так сильно, что его зрение затуманивается. Его мучают вспышки воспоминаний высокой травы, колышущейся на ветру, чистого поля, голубого неба над еще более голубым озером. Теперь, когда он полностью проснулся, память, похоже, полна решимости вернуться, несмотря на то, как сильно Баки хочет ее заблокировать. Он знает, что это самое страшное. Он может не знать почему, но это должно быть так, потому что его ноги не перестают дрожать даже в те моменты, когда его паника настолько сильна, что он чувствует себя спокойно. Вспоминается лицо Земо и его голос с сильным акцентом, говорящий с ним на холодном русском, громкий хлопок пистолета с глушителем, эхом отражающийся от окружающих их гор. Это похоже на воспоминание столетние давности. Он не знает, сколько прошло времени, и оцепенело задается вопросом, не помещали ли его снова в криокамеру. Это мрачная и пугающая мысль; он молится всеми фибрами души, чтобы это не было тем, что произошло. Упустить собственную жизнь было достаточно тяжело, но упустить жизнь Питера… Рот Баки открывается в судорожном вздохе, который замирает в воздухе, а затем он хватается за голову, воспоминание врывается, как таран, и стирает все остальное, пока не остается только красный цвет, обмякшее тело Питера, и его сын, мертвый у него на руках. - Нет, Господи, о боже, нет, нет, - он не может перестать умолять, несмотря на всепоглощающую тщетность, которая захлестывает его. Он опоздал. Он даже не знает, насколько опоздал, но какое это имеет значение; будь то секунды или годы, это одно и то же. - Пожалуйста, - всхлипывает он, прижимая колени к груди и сжимая руки в кулаки, напряженный и злой, с волосами, падающими ему на глаза. «Только не это», - умоляет он, впиваясь пальцами в кожу, словно пытается вырвать воспоминание. Что угодно, только не это. Что угодно. Что угодно. Сжавшись в комок, Баки прячет лицо между коленями, пока не сворачивается в клубок, обезумев от паники. Это его вина. В конце концов, это была даже не Гидра, и не триггерные слова, украденные Земо. Это не была, настигшая его, предыдущая жизнь в качестве киллера. Это были не скелеты в его шкафу. Это был только он. Он подвел Питера так, как он подводил всех, кто когда-либо зависел от него. Он знал, что рано или поздно это произойдет. Но он все равно это сделал. Баки заставляет себя сделать серию глубоких вдохов, глотая воздух, как будто он только что вынырнул из-под воды. Он чувствует, как кровь и синяки образуются там, где его пальцы яростно впиваются в ноги, но почти не замечает боли. Все пропало. Все, что у них было. Истекло кровью на том поле и умерло у него на руках. Ему никогда не следовало встречаться с Питером Паркером. Он никогда не предотвращал выстрела в него, он только отсрочил его. Может быть, это была одна из тех вещей, которым суждено было случиться, что бы он ни делал, но Баки знает, что это неправда, и не позволяет себе утешаться мыслью, что Питер просто был обречен с самого начала. Здесь нет ничьей вины, кроме его собственной. Тихий, настойчивый перестук достигает его ушей и заставляет Баки поднять голову, стараясь увидеть, откуда доносится звук сквозь прутья его тесной камеры. Он становится громче, непрерывный металлический гул, который сохраняет свой ритм, пока Орби не появляется в его поле зрения и не останавливается перед дверью в камеру Баки, радостно пища. Рот Баки распахивается в неверии, а затем он рычит, когда его охватывает раскаленная добела ярость: - Ты. Как гадюка Баки молниеносно подхватывает робота с пола, крепко сжимая его обеими руками и с ненавистью глядя на него сверху вниз. Ему никогда не следовало встречаться с Питером. Но именно Орби послал ту пулю в полет. - Ты сделал это. Он сжимает его сильнее, и Орби издает громкий, пронзительный писк, его корпус деформируется под его металлической рукой, когда он сдавливает его: - Это твоя вина. Твоя вина. Его пальцы оставляют глубокие, четкие вмятины на мордочке Орби, но он не останавливается, пока жалобный писк не переходит в более тихий всхлип, который звучит слишком болезненно и по-детски, чтобы Баки мог его игнорировать, даже в своей ярости. Он просто бросает наполовину искореженное тело Орби на холодный пол, тяжело дыша сквозь безотчетные рыдания, которые пытаются вырваться из его горла. Орби раскачивается из стороны в сторону, пытаясь сохранить равновесие после падения, глубокие отверстия на его внешней оболочке тела, где пальцы Баки проникли слишком глубоко, обнажают уязвимые электронные детали внутри. Один из круглых объективов камеры выскочил из гнезда, свободно свисая на мордочке Орби и заставляя Баки испытывать тошноту от чувства вины. Питер подарил ему это – сделал для него, чтобы защитить его, чтобы он был в безопасности. Часы и часы расстройств, волнений, тревог и любви были потрачены на то, чтобы сделать это для него, и вот он уничтожает последнее из того, что его сын когда-либо дарил ему. Питер бы расстроился. Но его больше нет. - Прости, - всхлипывает Баки, горячие слезы текут по его щекам и падают на цементный пол. Сквозь прутья решетки Орби пищит ему, издавая бессвязный горестный вой. – О боже, прости. Прости. Питер… Рыдания сотрясают все его тело, он не думает, что когда-нибудь сможет остановиться. Он все уничтожил, все. Испортил последний подарок, который Питер подарил ему, после того, как не смог защитить его, как обещал. Это не вина Орби, это его вина, что он поступил неправильно в тот день, когда они встретились, что он позволил Земо забрать себя, что он оставил Питера умирать на том поле. Баки стискивает зубы, его челюсть скрипит от силы сжимания. Это его вина. Но это не только его вина. Это вина и Земо. И для чего бы он ни привез Баки сюда, лишить ли свободы или убить, это больше не имеет значения. Потому что Баки убьет его первым. Он поднимается на ноги и хватает один из прутьев левой рукой, дергая его изо всех сил, чтобы согнуть металл. Это кажется знакомым – пытаться вырваться из этой клетки, как будто он пытался сделать это так много раз, что это зафиксировалось в мышечной памяти. Это объяснило бы, почему прутья так значительно усилены, как трудно их деформировать, даже его вибраниумной рукой. Когда попытка раздвинуть прутья проваливается, Баки отстраняется и начинает бить по ним, наполняя комнату ужасным грохотом металла бьющего по металлу, как кузнец бьющий молотом по наковальне. Он обрушивает на дверь камеры шквал жестких ударов, оскалив зубы и сузив глаза в щелочки, выплескивая каждую крупицу своей беспомощности и кипящей ярости. Он сделает с Земо то же самое, когда доберется до него. Он не единственный, кто знает, как кого-то выслеживать. Его штурм мгновенно прекращается, когда Орби пищит ему, громко и резко, чтобы привлечь его внимание. Баки останавливается на середине удара с лицом мокрым от пота и красным от гнева, тяжело дыша от напряжения и с поднятой рукой, готовый нанести еще один удар. Пластины внешней оболочки Орби издают ужасный скрежет, во время движения цепляясь друг за друга рывками из-за вмятин, который Баки оставил на них. Они раскрываются как тогда, когда Питер показывал ему внутренний экран дисплея, и на лице Баки появляется тупое потрясение, когда Орби показывает набор бронзовых ключей, лежащих внутри его тела. Он переворачивается вверх тормашками, высыпая ключи на пол, затем снова выпрямляется и издает искаженный, полный надежд щебет. Чувство вины пронзает его изнутри, как гейзер, яростный, резкий и совершенно разрушительный, который вырывается из живота и сдавливает горло изнутри, пока не становится трудно дышать. Он ничего не говорит, наклоняясь и поднимая ключи, но первое, что он делает, когда выясняет, какой из них открывает его камеру, и выходит – это поднимает Орби и позволяет ему обхватить свою левую руку. Вмятины и деформации его внешней оболочки видны вокруг руки и запястья, образуя острые выступы и неровные края там, где все должно быть гладким и идеально ровным, но Баки воспринимает это странно гармонично. «Хорошо», - думает он, оглядывая похожие на лезвия обломки металла, покрывающие костяшки пальцев и тыльную сторону пальцев. – «Это будет больно». Леденящее спокойствие охватывает его, глаза сверкают, но остальная часть лица остается нейтральной и холодной. Это состояние души он никогда не испытывал оставаясь собой; стандартные эмоции Зимнего солдата – отсутствие мыслей вообще, кроме завершения поставленной перед ним миссии. Раньше ему было бы страшно узнать, что он способен стать Зимним солдатом, как будто просто надев старую куртку. Но Баки сомневается, что что-нибудь когда-нибудь сможет по-настоящему напугать его снова. Он выходит из лаборатории в изолятор, где содержатся остальные. Он не совсем уверен, зачем Земо привел его сюда – или, точнее, заставил Баки привести их сюда – но, учитывая тот факт, что он все еще жив, можно с уверенностью сказать, что другие Зимние солдаты – это то, что на самом деле нужно этому человеку. В любом случае, сейчас это не имеет значения. Стив, Тони и остальные Мстители справятся с этим. Все, что волнует Баки – это добраться до Земо, и если это убьет его, по крайней мере, он заберет Земо с собой. Его тело движется бесшумно само по себе, никаких осознанных мыслей вообще не требуется, просто один тихий шаг за другим, двигаясь через базу, как тень, призрак, которого не видно и не слышно. Ему не нужно активно думать, куда он идет. Ему больше не нужно активно думать о чем-либо. Но когда он достигает конца коридора, который, как он знает, ведет к криокамерам, он слышит голоса – он ожидал услышать холодную, безэмоциональную русскую речь с отрывистой, послушной тональностью, но нет – он слышит тяжелый соковский акцент Земо и другой, еще более знакомый. - Так это и был твой план? – спрашивает ТʼЧалла, ослабляя часть убийственной ярости, гноящейся внутри Баки. Он выглядывает из-за угла и замирает от того, что видит. Каждая из криокапсул прострелена, пуля попала в мозг каждого из солдат. Баки смотрит в полном замешательстве, прежде чем перевести взгляд на говорящих мужчин. Земо находится на полу, наполовину сидя, наполовину лежа, вжавшись в угол помоста в центре помещения. Его лицо сильно разбито, и он прижимает руку к глубокой ране на боку. ТʼЧалла стоит над ним в своем черном костюме пантеры, но маску держит в руке, в другой руке он сжимает очень большой и очень старый на вид ноутбук. - Заманить их сюда, чтобы ты смог разобщить их? - Они и так собирались разбежаться, - говорит Земо, шипя от боли и сильнее сжимая бок. – Я только собирался мотивировать. ТʼЧалла пристально смотрит на него сверху вниз, гнев и горе на его лице читаются даже с другого конца помещения: - Я чуть не убил не того человека. Земо усмехается: - Вряд ли его можно назвать невиновным. Баки вздрагивает почти так же сильно, как и Земо, когда ТʼЧалла обрушивает ноутбук на пол перед ним, не отводя взгляда от глаз собеседника, когда он сильно ударяет ногой по задней панели, разбивая его на сотни и сотни кусочков. Земо смотрит на обломки устройства с застывшим, поверженным выражением лица, прежде чем поднять глаза и бросить на ТʼЧаллу вызывающий взгляд. - Ты проиграл, - говорит ТʼЧалла. – Ты скажешь мне, где Барнс, а потом ответишь за свои преступления. - Нет. ТʼЧалла и Земо поворачивают головы, чтобы посмотреть на него, когда Баки выходит из тени в помещение. ТʼЧалла, кажется, на мгновение испытывает облегчение, прежде чем бросает на Баки взгляд, которым, кажется, смотрит ему прямо в душу: - Баки… - Он не будет держать ответ перед тобой, - говорит Баки ледяным голосом, резким и холодным. – Он будет держать ответ передо мной. К его чести, Земо не съеживается под тяжестью пристального взгляда Баки. В его глазах есть определенная степень тупого принятия, безнадежность, которую Баки с удивлением видит в ком-то, кроме себя. Лицо ТʼЧаллы застывает с непреклонным выражением лица, и он поднимает руку, не давая Баки подойти ближе: - Я уже говорил тебе раньше, это моя миссия… - Мне плевать на твою миссию, - рявкает Баки, слишком злой, слишком сильно охваченный яростью, чтобы сосредоточиться на чем-либо, кроме человека, лежащего всего в нескольких футах от него. Он не чувствует слез, пока они не наворачиваются на глаза, не чувствует ничего, кроме слепящей, оглушительной ненависти. – Он убил моего сына. Он видит, что ТʼЧалла колеблется, и на мгновение отрывает взгляд от лица Земо, чтобы пронаблюдать, как жесткое, решительное выражение лица ТʼЧаллы сменяется потоком растерянного шока. ТʼЧалла смотрит на него, замечает напряженную, разъяренную позу Баки, разбитое, металлическое тело Орби, обхватывающее его левую руку, слезы, текущие по его лицу, и почти черное пятно запекшейся крови, впитавшейся в его рубашку и брюки. Он видит, как неверие превращается в ужас на лице ТʼЧаллы, и Баки приходиться отвести взгляд, горе вынуждает его опуститься на колени. - Неужели твоя месть так важна для тебя, - шепчет ТʼЧалла сквозь стиснутые зубы, неожиданно создавая впечатление, что он близок к слезам, - что ты можешь оправдать это? Баки требуется мгновение, чтобы понять, что ТʼЧалла обращается не к нему. Он наблюдает, как Земо поднимает руку – ту, что не прижата к ране на боку – показывая маленький, старый раскладной телефон, который он бережно прижимает к груди. - Я сожалею о мальчике так же, как и о вашем отце, - говорит Земо, затем снова смотрит на Баки и его глаза сужаются. – Хотя пуля попала в него не из-за меня. Баки приходит в движение, прежде чем кто-либо из них осознает это, даже он сам. Он внезапно оказывается перед Земо, прижимая его к помосту правой рукой, обхватив за горло, и нещадно избивая его левой. Слов нет, только яростный, гортанный крик, когда он снова и снова опускает кулак, слишком злой, чтобы получить удовлетворение от того, как острые края Орби режут и наносят увечья лицу Земо. Баки не думает. Здесь нет ни праведной речи, ни крика «это за убийство моего сына», ни какого-либо удовлетворения. Ему нечего сказать. Он просто хочет смерти Земо. - Хватит! Он рычит, как агрессивный пес, когда ТʼЧалла хватает его за металлическую руку и тянет назад, рывком поднимая на ноги. Баки поворачивается, чтобы оттолкнуть ТʼЧаллу, но тот хватает его за воротник рубашки и крепко держит, заставляя Баки смотреть на него и отказываясь отпускать. - Ты убьешь его! - Да, - клокочет Баки, повторяя за ТʼЧаллой и хватая рукой жесткий материал костюма Черной пантеры, удерживая его на расстоянии вытянутой руки. – Да, я убью его. Отпусти! - Ты не такой, - говорит ТʼЧалла так твердо, что это приводит Баки в замешательство. ТʼЧалла смотрит на него умоляюще, но искренне, глядя ему прямо в глаза и заглядывая прямо в душу. – Ты не такой человек, Баки. Ты знаешь это. – Баки качает головой, его лицо залито как собственными слезами, так и кровью Земо. – Не бесчесть память своего сына, убивая во имя его. Баки замирает совершенно неподвижно. Память о его сыне. Теперь это все, что от него осталось. ТʼЧалла осторожно отпускает его, и Баки отворачивается от них обоих, заставляя себя дышать, вдох-выдох, вдох-выдох. Ему хочется кричать, он чувствует, как крик застревает у него в горле. Но он знает, что если закричит, то никогда не остановится, просто будет кричать и кричать, пока не исчезнут все остальные звуки. - Есть и другие родители, оставшиеся без детей из-за него, - говорит ТʼЧалла. – И дети, оставшиеся без родителей. Живые еще не закончили с ним, и они заслуживают правосудия так же, как ты и я, - успокаивающим жестом он кладет руку Баки на плечо, но Баки цепенеет, даже голос ТʼЧаллы кажется ужасно далеким. – Он заплатит за то, что сделал, Баки. Но не так. - Это не имеет значения, - говорит Баки. Внутри у него пусто, и он понятия не имеет, как все еще стоит на ногах. Он опустошен, его колени дрожат, пока ноги пытаются удержать его в вертикальном положении. Это ни черта не имеет значения. Он больше не отец. Никто и никогда больше не назовет его так. Позади него ТʼЧалла вежливо отворачивается, чтобы дать ему минуту уединения, наклоняясь, чтобы связать руки Земо, прежде чем поднять его бесчувственное тело с пола. Он перекидывает его, как мертвый груз, через плечо, затем снова мягко сжимает плечо Баки, утешая. - Пойдем. Я отвезу тебя домой. «Где это?», - хочется спросить ему, но вместо этого он кивает, поворачивается и следует за ТʼЧаллой через базу. Когда они добираются до длинного участка коридора, ведущего к выходу, громкий, оглушительный грохот сотрясает землю, заставляя их обоих опереться о стену, чтобы сохранить равновесие. Грохот постепенно стихает, и они смотрят друг на друга, распознавая двигатель самолета. - Он вызвал подкрепление? - Нет, - говорит ТʼЧалла. – Судя по тому, что он мне сказал, это была личная миссия. Но я сообщил Старку и Капитану Роджерсу, когда погнался за ним сюда. – Он поворачивается и смотрит на Баки с сожалением, в его темных глаза отчетливо видна печаль. – Прости, я бы рассказал им о… но я не знал… - Это не твоя вина, - говорит Баки, потому что это правда. Нет ничьей вины, кроме его собственной. ТʼЧалла выглядит так, словно хочет каким-то образом опровергнуть его, но, похоже, на время откладывает эту мысль и продолжает идти к выходу, Земо все еще находиться без сознания у него на плече. Баки следует за ним, оцепенев еще до того, как пронизывающий сибирский ветер ударяет его по телу, его живот сжимается от явного страха, когда он видит Квинджет, стоящий рядом с самолетом ТʼЧаллы, находясь в ужасе от того, что скажут Стив и Тони, когда выйдут и увидят Баки, залитого кровью Питера. Но когда дверь самолета открывается, из нее выбегает не Стив и не Тони. Это Человек-паук. - Пап! – кричит Питер, чуть не запнувшись в глубоком снегу, но все равно продолжая мчаться вперед со всей возможной скоростью. – Пап! Баки не дышит и не издает ни звука. Он пробегает мимо ТʼЧаллы и падает на колени, Питер бросается к нему в объятия и цепляется в его тело, кажется, каждой унцией своей суперсилы. - Питер… о господи, о боже, Питер, Питер… - он осознает, насколько истерично звучит, улыбаясь, несмотря на то, как сильно внезапно плачет, несмотря на рыдания, прорывающиеся на каждом слове. – Ты… Я не… Он отодвигает ребенка, немного резко хватает его маску и стягивает ее с лица, и это не сон, это реальность, Питер здесь, он жив и с ним все в порядке, и он плачет так сильно, что у него на щеках подмерзли следы слез, он дрожит, как новорожденный олененок, но он в порядке, и Баки не может найти в себе силы, чтобы сказать или сделать что-либо, кроме, как обнять его так крепко, чтобы ничего больше не смогло их разлучить снова. - Ты жив, ты жив… Он отстраненно замечает людей вокруг них, перед ними и позади, но в этот момент его это не волнует, нисколько. Питер жив. Все остальное не имеет значения. - Я думал, ты был… - Баки даже не может это выговорить. Он снова отодвигает его, чтобы иметь возможность видеть его лицо, обхватывает рукой плечо Питера и прижимает большой палец к его горлу, чтобы нащупать пульс. Он не может заставить себя сказать «мертв», потому что даже сама мысль об этом заставляет его чувствовать, что таким образом он сглазит все это, разрушит необъяснимое магическое заклинание, которое вернуло ему сына. – Как… твое сердце… - Если бы я добрался туда хотя бы на тридцать секунд позже, ему, вероятно, была бы хана, - говорит Тони. Баки вскидывает на него глаза поверх головы Питера, видит, что они со Стивом стоят вместе, оба готовые к бою в своих костюмах Железного человека и Капитана Америки. – К счастью, ООН объявила перерыв на пару дней в наших дебатах по поводу Соглашений, так что мы были уже на пути домой. Парень позвонил нам, когда понял, что что-то происходит, и я запрыгнул в костюм и, черт возьми, чуть не преодолел звуковой барьер на обратном пути. Тони поднимает перчатки, шевеля пальцами, как будто показывает Баки что-то, что тот не видит. - Хорошо, что у меня есть аптечка, встроенная в эту штуку. Потребовалось много искусственного дыхания и адреналина, чтобы противодействовать пуле, но мне удалось продержать его достаточно долго, чтобы его регенерация залечила раны. Одно переливание крови чуть погодя, и он практически как новенький. Даже лучше, на мой взгляд, теперь, когда он, по сути, наполовину я. Баки снова смотрит в лицо Питера, как будто ищет любой признак, что это неправда. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Тони, должно быть, отставал от них всего на несколько секунд, но, очевидно, Земо был к этому готов. Он хочет сказать так много вещей, которые, как он думал, у него никогда не будет возможности сказать снова. Но Питер дрожит от резкого ветра, наверное, его удерживает только снег высотой по колено, поэтому Баки встает и берет его под руку, чтобы повести обратно к самолету. Стив тянется к нему, когда они проходят мимо, и Баки останавливается и позволяет ему положить руку себе на плечо, обхватив шею. Баки отвечает на этот жест, частично обнимая и на мгновение заглядывая в обеспокоенные глаза Стива, но четко осознавая, что его замерзший сын дрожит под его рукой. - Ты в порядке, - почти вопросительно говорит Стив. Баки просто кивает. Он почти уверен, что его волосы уже стали седыми, но он все еще слишком ошеломлен огромным облегчением, чтобы чувствовать что-то еще, кроме утомления. Кивнув и нежно сжав его руку, Стив отпускает его, поворачиваясь к ТʼЧалле с более серьезным выражением лица. Баки оставляет их наедине. Он сомневается, что ТʼЧалла передаст Земо Стиву и Тони, но в любом случае ему уже все равно. Он больше не имеет права требовать правосудия по отношению к этому человеку, но все еще есть десятки людей в мире, которые этого жаждут. Они смогут справиться со всем остальным. Он заводит Питера обратно в Квинджет и дальше в кабину пилота, где теплее всего. Питер продолжает дрожать из-за переохлаждения от ветра, когда Баки усаживает его на сиденье и опускается перед ним на колени, зубы мальчишки стучат так сильно, что неудивительно, что он почти не произнес ни слова. Теперь, когда он вплотную смотрит на него, Баки видит, что глаза Питера полуприкрыты, как будто он изо всех сил пытается держать их открытыми. Его сгорбленная поза – доказательство того, насколько он, должно быть, измучен; он выглядит таким же уставшим, как и Баки. Питер наклоняется к его руке, когда Баки стирает с его щек оставшиеся следы слез, затем отстраняется, критически оглядывая его металлическую руку. Он мягко хватает Баки за запястье и держит его руку неподвижно, нахмурив усталое лицо: - Что случилось с Орби? Чувство вины накрывает его, как лавина. Баки сопротивляется желанию пригнуть голову из-за того, что должен сказать Питеру правду, но у него кружится голова при мысли о том, что Питер будет знать, что он сделал. Он сглатывает болезненный комок в горле и мягко сжимает плечо Питера другой рукой. - Прости, Питер, - тихо говорит он. – Я просто… я был вне себя от горя. Я думал ты… Убитый горем взгляд, который бросает на него Питер, заставляет Баки порадоваться, что он уже стоит на коленях, потому что от этого у него так тошнит в животе, что ноги превращаются в желе. Питер отводит взгляд, сжимая их ладони вместе и отводя руку назад, чтобы Орби мог восстановить форму, затем неподвижно держит его двумя руками, чтобы иметь возможность осмотреть всю степень повреждений. Орби жалобно скулит, звук прерывается и искажается там, где пальцы Баки раздавили динамики на боку его мордочки. Питер успокаивающе гладит его по макушке и слабо улыбается Баки: - Все в порядке. Я могу его починить. - Я больше беспокоюсь о тебе, чем о роботе, - говорит Баки, убирая челку со лба мальчишки. – Как долго меня не было? ТʼЧалла говорил так, как будто следовал прямо за нами, но ты уже встал на ноги. Сколько дней прошло? - Эм, вроде как это было порядка, - Питер делает такое лицо, как будто считает в уме, нахмурив брови. – Двенадцати часов? Нет, прости, тринадцать. Глупая разница во времени сбивает меня с толку. Баки таращится, его рот приоткрывается, когда он пытается подобрать слова, которые хочет сказать. Но все, что он произносит, это сердитое и недоверчивое: - Прости, двенадцать часов? - Тринадцать… - Тебе лучше не шутить, Питер, - говорит он, и от его резкого тона мальчишка закрывает рот. – Ты ведь не серьезно, не так ли? Ты честно говоришь мне, что прыгнул в самолет в Сибирь через несколько часов после того, как чуть не истек кровью? Я ведь не это слышу, не так ли? Питер втягивает голову в плечи, защищаясь: - Я должен был, пап, он похитил тебя! Я должен был спасти тебя! - Какого черта Стив согласился на это? – рявкает Баки, готовый выйти из самолета прямо сейчас и свернуть шеи обоим, и ему и Тони. – Нет, Питер, это неправильно. Твоя регенерация может быть впечатляющей, но она не может исцелить такую рану так быстро. Питер скрещивает руки на груди, но Баки видит, что движение осторожное и неторопливое. Ему больно. Будь все оно проклято, черт возьми. - Пап, серьезно, я в порядке. - Покажи мне, - говорит он, негодуя, его рука смещается с плеча Питера к эмблеме Человека-паука на его костюме. Питер морщится, когда он надавливает на нее, чтобы ослабить костюм, и Баки извиняющимся жестом проводит рукой по волосам мальчишки, другой рукой осторожно спускает верх костюма с плеч, чтобы осмотреть рану. Его живот обмотан милями белых бинтов, и Баки медленно снимает их, помня о напряженном выражении лица Питера. Ужас и ярость заставляют Баки подавить желание резко высказаться, когда он снимает последнюю повязку и видит совершенно очевидно незажившее пулевое ранение ниже грудной клетки. Выше есть отметина, где по предположению Баки, Тони вводил адреналин, но она уже слишком зажила, чтобы сказать наверняка. Пулевое ранение, однако, опухшее и багровое, это гигантская кровавая гематома, которая выглядит как абсолютная агония. Неудивительно, что Питер с трудом держит глаза открытыми и почти не сказал ни слова. Он, наверное, даже не оправился от переливания крови, и уж тем более от чертового выстрела. И Баки серьезно сомневается, что выходное отверстие у него на спине в лучшем состоянии. Питер, дрожа, съеживается под его взглядом, и Баки снова перевязывает его рану и молча помогает ему натянуть костюм до воротника. Он смертельно зол на Стива, на Тони и на Питера за чертовское безрассудство, но он молчит, чтобы не сказать что-то, о чем потом пожалеет. Последнее, что он хочет сделать, узнав, что его сын жив, - это накричать на него. Но Питер выглядит так, будто предпочел бы крик сердитому молчанию Баки, и он нервно поднимает взгляд на него и уверяет: - Я серьезно, пап, правда, я в порядке. Я отдыхал всю дорогу сюда, Стив заставлял меня лежать все это время и все такое. Я хорошо себя чувствую… - Ты умер, - холодно шипит Баки, изо всех сил стараясь сдержать гнев, но дойдя до самого предела. – Ты понимаешь это, Питер? Ты не в порядке. Несколько часов назад ты был мертв. - Только клинически! – возражает Питер, более вызывающе, чем он отвечал Баки когда-либо раньше. – И только на секунду! Пап, послушай, я знаю, что ты беспокоишься обо мне, но я буквально исцеляюсь все больше и больше с каждой минутой. Все было довольно серьезно, но теперь все в порядке! Я в порядке! - Это не в порядке, Питер! – говорит Баки, указывая на грудь мальчишки, где его рана, несомненно, пульсирует, как сумасшедшая только от того, что он сидит прямо. – О чем ты только думал? Если бы я все еще был… если бы тот парень ждал тебя с целой командой Зимних солдат, что бы ты планировал делать? Ты не можешь сражаться в таком состоянии. Ты едва мог стоять на улице. Сколько, черт возьми, раз мы должны обсуждать это? Это безрассудство должно прекратиться. Ты же умный парень, я не понимаю, почему ты… - Ты прав, ты не понимаешь, - соглашается Питер, выглядя в равной степени сгорающим от стыда, будучи отруганным, и демонстрирующим упрямство, настаивая на своем. Он слегка отпрянул в этой своей обычной манере, но выражение его лица непоколебимо упрямое, он не испытывает желания ссориться, но отказывается отступать. – Я не мог просто остаться дома, пап. Если бы кто-нибудь забрал меня у тебя, ты бы остался на месте только потому, что тебя ранили? Баки крепко сжимает руками плечи сына: - Он почти забрал тебя у меня, Питер. - Но ты бы последовал за нами, верно? Даже если бы ты был ранен? - Конечно, да, ты же мой ребенок… - А ты мой папа! – упорно говорит Питер, тональностью голоса умоляя Баки наконец-то понять это. – Это моя точка зрения! Мы семья, и мы защищаем друг друга, даже если иногда это рискованно. Ты бы сделал то же самое для меня, так что с твоей стороны нечестно говорить, что я должен ставить себя на первое место, когда ты сам никогда бы этого не сделал. - Я взрослый, а ты ребенок. Я обязан ставить тебя на первое место, Питер. Так все устроено. - Ну, это же глупо, - говорит Питер немного раздраженно. Это произнесено нехарактерно по-детски, но так серьезно, что Баки ловит себя на том, что, несмотря ни на что, пытается подавить легкую улыбку. Питер выглядит так, как будто хочет продолжать спорить, но решительное и ершистое выражение его лица постепенно сходит на нет во время всего этого разговора, и Баки виновато осознает, что если бы его руки все еще не сжимали плечи Питера, тот, видимо, уже рухнул бы, его регенерация отягощает его серьезным истощением, пока творит свою магию. Вздохнув, Баки садится рядом с ним и притягивает Питера к себе, ребенок безвольно прижимается к нему. - Мы поговорим об этом позже, - говорит он, прижимая Питера к себе металлической рукой, а другой убирая волосы с лица мальчишки. – Отдохни немного. Питер безропотно расслабляется рядом с ним, давая ему небольшое подтверждение, которое с трудом можно описать как мычание. Баки не удивлен тем, как быстро Питер вырубается, учитывая размер его ран, но это заставляет его чувствовать собственные нервы болезненно обнаженными, яростно первобытным образом. Он подавляет стресс и тревогу, и осторожно перемещает Питера, пока его голова не оказывается у него на коленях, затем заставляет себя дышать медленно и ровно, не отрывая глаз от бледного, но умиротворенного, спящего лица Питера. Его собственная усталость умоляет его также уступить потребности во сне, особенно, когда Стив и Тони возвращаются, и Стив садится рядом с ним, проводя рукой по спине Баки, твердо и успокаивающе. Но Баки борется с этим желанием, слишком взвинченный и беспокойный, чтобы выпустить Питера из поля зрения, оставаясь молчаливым и напряженным всю дорогу домой.

***

ТʼЧалла не следует за ними обратно в штаты, что нисколько не удивляет Баки. Он, видимо, хочет изолировать и посадить за решетку Земо как можно быстрее после этих последних нескольких дней неустанной охоты за ним. Баки думает о том, чтобы позвонить ему в ближайшие несколько дней, чтобы поблагодарить или даже просто проверить, как он, но эта идея теряет свою актуальность и отходит на второй план, когда он помогает Питеру выйти из машины, когда они останавливаются перед особняком. К тому времени, как они добираются домой, уже практически полдень, но после почти двадцати часов беспосадочного перелета на самолете все четверо так устали, что кажется, будто уже полночь. Тони драматично падает на один из диванов, но Стив следует за Баки и Питером, пока Баки ведет их в комнату Питера. То, что Питер не жалуется на то, что его отправляют спать, свидетельствует о том, насколько он устал. Он послушно заползает под одеяло, когда Баки поднимает его, все еще вялый от всего этого стресса, которому подверглось его тело за последние двадцать четыре часа. Питер кладет изломанное тело Орби рядом с собой, затем закрывает глаза. Он засыпает еще до того, как Баки успевает накрыть его одеялом. Баки сидит и долго наблюдает, как поднимается и опускается грудь Питера. Он чувствует, что Стив терпеливо ждет в дверях позади него и явно никуда не собирается. С побежденным вздохом Баки мягко целует Питера в лоб и встает, кивнув, когда Стив жестом приглашает его выйти из комнаты. Баки оставляет дверь спальни Питера открытой, когда выходит. Он знает, что Пятница сообщит им, если что-то случится, но это немного успокаивает тревогу, бушующую у него в животе. В коридоре Стив берет его за плечи и притягивает к себе, крепко обнимая теплыми руками за шею. - Я так рад, что с тобой все в порядке, - говорит он. Тело Баки обмякает практически по собственной воле, он крепко обнимает Стива за талию и сжимает, уткнувшись лицом в его плечо. – Мне жаль, что нас там не было, Бак. Он все еще злится. Он так чертовски зол, что, кажется, будто все его мышцы превратились в камень. Но они вчетвером выбрались из этого кошмара живыми, и часть его отчаянно хочет не упустить ни единого мгновения этого второго шанса, поддавшись своей ярости. Когда они отстраняются друг от друга, Стив ведет его в гостиную, где ждет Тони, выглядящий немного менее измученным, чем когда они прибыли домой. Стив следует примеру Тони и растягивается на противоположном диване, делая знак Баки присоединиться к нему, но Баки остается стоять. - Как вы могли позволить ему сесть в самолет? Тони со Стивом переглядываются. Стив, кажется, обдумывает свой ответ, его брови напряженно нахмурились, поэтому Тони беспомощно отвечает: - Ну, не то чтобы мы могли просто оставить его одного. Он пронзает Тони холодным, жестким взглядом и спрашивает: - Тогда почему один из вас не остался? - Потому что у Стива ехала крыша и, откровенно говоря, он был не в том состоянии, чтобы самому лететь в Сибирь, - прямо говорит Тони. – Мы не знали, куда вы, парни, направляетесь, мы просто отслеживали маячок Орби. Это казалось чем-то большим, чем операция для двоих, но нам больше некого было послать, Баки. Только мы вдвоем. Сверкая глазами, Баки сохраняет самообладание, его тело натянуто, как тетива лука: - Даже если бы вам пришлось оставить Питера одного… - Как? Что бы ты хотел, чтобы мы сделали, привязали его к кровати? – затем легкомысленный тон в голосе Тони меняется, и он бросает на Баки чуть более сочувственный взгляд, почти с сожалением. – Я же тебе говорю, он не слушал. Ребенок был так взвинчен, что только ухудшал состояние своих ран. Единственный способ заставить его успокоиться настолько, чтобы перевязать, - это пустить его на Квинджет. Прежде чем он успевает что-либо сказать, Стив выпрямляется и мягко говорит: - Я знаю, ты волнуешься, Бак, но мы были там с ним, у нас был план… - Мне плевать, даже если бы вся ваша команда была там с ним, - рявкает Баки, не желающий показаться таким резким, но гнев заставляет каждое слово извергаться из него, как вулкан, против его воли. – Вы могли увезти его в зону боевых действий, и с его ранениями… - Питер гораздо более выносливый, чем ты думаешь, - прерывает Тони. Его глаза стали жесткими и темными, как будто он готовится к бою. Если бы Баки не знал его лучше, он бы подумал, что Тони выглядит оскорбленным. – Я знаю, что ты вечно оберегаешь и беспокоишься, но Питер не ребенок, Баки. Он, вероятно, был бы одним из сильнейших Мстителей в команде, если бы присоединился. Ты ведешь себя неразумно. - Неразумно? – повторяет Баки, повышая голос, хотя и не хотел этого. Ему нужно успокоиться, он не хочет, чтобы Питер проснулся из-за этого, но он так до смерти напуган, что слова вырываются из него сами по себе. – Ради всего святого, Старк, - он поднимает руку, располагая ладонь над полом чуть ниже своего сердца, - он вот такого размера! Ответ Тони достаточно громкий и резкий, соответствуя его собственному: - И чья же в этом вина? Баки вздрагивает. Замешательство заливает враждебность внутри него и смывает ее. Он наблюдает, как сердитое выражение на лице Тони практически мгновенно исчезает, как будто до него дошло, что он сказал, как будто это шокировало его так же сильно, как и Баки. - Дерьмо, - говорит он, поднимая руку, как будто пытается удержать Баки от ответа. – Нет, я… прости. Это не… это не твоя вина. Это само как-то вылетело. Когда он снова обретает голос, в нем не остается и намека на гнев: - Что ты имеешь в виду, говоря «чья вина»? - Ничего, - сразу же отвечает Тони. Его взгляд настолько извиняющийся, что это почти отвратительно. – На самом деле, это не чья-то вина, я просто… Он не может сдержать эту мысль, когда она приходит ему в голову: - Ты хочешь сказать, что я задержал его рост? - Неумышленно, - морщится Тони. – Слушай, извини, ладно? Это было лишнее. Ты не мог знать. – Обезумевшее выражение его лица должно быть очевидным, потому что Тони начинает лихорадочно бормотать. – Я также не думаю, что Питер знал, что делать, он просто, знаешь, все еще привыкал к жизни с тобой и пытался жить по средствам. Это не твоя вина. У Баки практически заплетаются ноги, его тело внезапно становится болезненно тяжелым. - Еда, - говорит он, понимая. – Вот почему ты так упорно пытался заставить его есть. Тони мгновение молчит, просто смотрит на него все тем же отвратительно извиняющимся взглядом на бледном лице полном сожаления. - Метаболизм Питера невероятен, - наконец, говорит он, как будто тщательно подбирая слова. – Но есть и обратная сторона. Для поддержания мышечной массы требуется огромное количество калорий, не говоря уже о том, чтобы стимулировать реальный рост. Я думаю, что единственная причина, по которой он вообще вырос, заключается в том, что он в том возрасте, когда его тело настроено на скачок роста, но если бы он ел достаточно, чтобы поддерживать свою массу и постоянно расти, он, наверное, был бы нормального роста. Баки опускается. Если бы позади него не оказалось стула, он бы упал на пол, так как его ноги перестали его держать: - Почему он не сказал мне? Если он был голодный, я бы… - Помнишь, мы говорили о том, что у него страх быть покинутым? – спрашивает Тони более настойчиво. – Частично поэтому. Он боялся, что ты сочтешь его обузой, если он доставит тебе слишком много хлопот. Он предпочел оставаться голодным, чем рисковать тем, что ты бросишь его. - Я бы никогда… - Мы знаем, Баки. Ты это знаешь, мы это знаем, все, кто когда-либо видел вас двоих вместе хотя бы пять секунд, знают это, - он наклоняется вперед, их взгляды встречаются. Баки хочет отвернуться от искренности в глазах Тони, но не может пошевелиться. – Но это то, что делают травма, депрессия и тревога. Это не твоя вина, и даже не вина Питера. И лично я не думаю, что мы опоздали исправить это. Ставлю пятьдесят баксов, что через пару месяцев высококалорийного питания, Питер расцветет, как маргаритка. Тони слегка улыбается, пытаясь поднять настроение, но Баки не смеется. Его грудь кажется глыбой твердого льда, острой и удушливой. Питер морил себя голодом, чтобы оставаться с ним, а Баки даже не заметил этого. Хуже того, он шутил о том, какой бездонной пропастью может быть мальчишка, понятия не имея, что все это время Питер причинял себе вред. Фатальная ошибка топит его, Баки лишь с отдаленным и смутным ужасом осознает, что тонет. Стив прочищает горло, садится немного прямее и поворачивается к нему лицом, протягивая одну руку и мягко кладя ему на колено. - Мне жаль, что я позволил ему сопровождать нас, Бак, - говорит он твердо, но мягко. – Ты прав, это было опасно. Ты с самого начала говорил мне, что хочешь, чтобы благополучие Питера было на первом месте, а я вместо этого поставил на первое место твое. Прости, - лицо Стива слегка морщится, и Баки поднимает на него взгляд и чувствует отчетливую волну паники от того, как дрожат его губы. – Я просто… знаю, каково это – терять тебя. И я смотрел на его испуганное лицо, и не мог вынести мысли о том, чтобы вернуться сюда и сказать ему, что тебя больше нет, - когда он снова смотрит на Баки, его глаза мокрые. Желудок Баки тревожно переворачивается. – Я не хотел, чтобы ему пришлось хоронить кого-то еще. Баки вскакивает на ноги, он не может больше выносить это. Он поворачивается и направляется в коридор, игнорируя их обоих, когда они кричат ему вслед. Он больше ни минуты не может слушать никого из них. За последние семьдесят лет чувство вины стало для него более привычным, чем когда-либо был Стив, но это – это паническое, всепоглощающее ощущение того, что земля уходит у него из-под ног, - это что-то новое. Это чувство вины настолько ошеломляюще сильное, что ему кажется, будто земля вот-вот поглотит его. Он не может сидеть там еще одну минуту и слушать, как Стив и Тони болтают о том, как сильно Питер любит его, не сейчас, когда он был вынужден осознать, что с того самого дня, как они встретились, он не сделал для него ничего правильного. Он не поворачивается, чтобы посмотреть в открытую дверь Питера, когда проходит через свою, закрывая и запирая ее за собой.